азговоров о несчастном Таресе. Он смешал нам все планы.
   - Мне что, его убить?
   - Нет! Этого я не говорила... - перепугалась она.
   - Значит, будем держаться первоначального  плана.  В  конце  концов  мы
пристанем к берегу. Тогда никто нас не станет держать.
   - Я в этом не настолько уверена.
   Он тряхнул головой:
   - Чего ты, в конце концов, хочешь, госпожа? Ждешь от меня  чуда?  Может
быть, мне прыгнуть за борт и притащить эти шлюпки обратно?
   Молчание.
   - Думаю, тебе нужно лечь спать. Да и мне бы не помешало.  Прошлая  ночь
была не из приятных.
   Девушка вздрогнула.
   - Я не смогу заснуть...
   Он вздохнул:
   - Хочешь, чтобы я остался с тобой?
   Они опять помолчали.
   - Странно, но... я уже говорила... ты не такой, как остальные. Если  бы
я не знала, никогда бы не подумала, что ты...
   Она оборвала фразу на полуслове.
   - Злодей, - закончил он за нее, садясь за стол.  -  И  убийца.  Морской
разбойник.
   Снова наступила тишина.
   - Может, это даже и хорошо,  -  наконец  сказал  он,  -  что  мы  можем
спокойно поговорить. Я давно уже  хотел  тебе  кое-что  объяснить,  но  ты
всегда была такая...  -  он  поколебался,  -  неприступная...  Видишь  ли,
госпожа, - помолчав, продолжил он, - иногда я завидую тебе, как просто  ты
смотришь на все. Пираты плохие, а солдаты хорошие, хотя  убивают  и  те  и
другие. Торговец, по уши погрязший в  обмане,  -  порядочный  человек,  но
воришка, который крадет у него кошелек, -  подлый  злодей.  Команда  этого
корабля, Тарес, Дороль и остальные, - просто  пираты.  А  ты  когда-нибудь
думала о том, откуда берутся пираты? - Он испытующе посмотрел  на  нее.  -
Известно ли тебе, госпожа, что такое  служба  на  имперском  корабле?  Или
торговом барке?
   Все делают баснословные барыши на  продовольствии:  поставщик,  который
продает давно протухшее мясо; капитан, который закрывает на это  глаза.  А
моряк все это жрет. Сначала вылавливает из котла червей, а  потом  хлебает
теплые  помои,  которые  кок  специально  варил  так  долго,   чтобы   все
разварилось до конца; никто не узнает, что самое лучшее, хотя  бы  немного
съедобное, он оставил себе.
   А знаешь ли ты, госпожа, какие наказания грозят на имперском паруснике?
Очень мягкие: за легкий проступок обычно дают пять палок. Это  и  в  самом
деле  немного.  Поэтому  придумали   способ,   который   моряки   называют
"офицерской легендой". К примеру, матрос опоздал на вахту. Пять  палок  за
опоздание. Но еще пять - за неуважение к офицеру, поскольку,  опоздав,  он
встал на вахту, вместо того чтобы идти оправдываться. И еще  пять  за  то,
что подал дурной пример команде. И еще пять за то,  что  нагло  скрыл  все
свои проступки, назвав лишь один - опоздание. Вот это и  есть  "офицерская
легенда". Не  смотри  на  меня  так,  госпожа,  -  продолжил  он,  немного
помолчав. - Попытайся понять, что почти всем им нечего терять.  Работа  на
пиратском корабле столь же тяжела, как и на любом другом.  Жесткие  канаты
сдирают кожу точно так же, вечная сырость тоже точно такая же. Но  еда  не
воняет, офицерской легенды нет и в помине, а в кошельках звенят не  жалкие
медяки, но золото.
   - То есть все они  были  обижены  на  весь  белый  свет  и  сбежали  на
пиратский корабль, поскольку на другом уже не могли  выдержать,  -  устало
сказала девушка.
   - Во многих случаях, госпожа, именно так. Ясное  дело,  что  среди  них
есть и бандиты с детства. Но  большинство  -  простые  люди,  для  которых
мышление категориями добра и зла лишено всякого смысла; они  хотят  просто
жить,  есть,  иногда  иметь  возможность   развлечься.   Естественно,   им
приходится убивать, но ведь к этому их принуждали и на имперских кораблях.
Знаешь,  сколько  команд  гаррийских  кораблей  взбунтовалось   во   время
последнего мятежа? Большинство  тех  моряков  потом  погибли  в  казематах
Трибунала.  Эти  люди  готовы  были  сопровождать  купцов  и  сражаться  с
пиратами, но не хотели жечь собственные селения.
   -  Те,  кого  не  осудил  Трибунал,  теперь  убивают  таких  же   самых
несчастных, какими были когда-то и они сами, но на торговых барках. Они не
стали жечь селения в интересах империи -  теперь  они  делают  это,  чтобы
захватить рабов. Думаю, тебе не удастся меня убедить, хотя в том,  что  ты
говоришь, наверняка есть доля правды. К чему ты, собственно, клонишь?
   - Я хочу показать тебе, что эта стая убийц состоит из _обычных  людей_,
госпожа. Из людей, судьба которых сложилась так, а не иначе. Объясни  мне,
как так получается, что стоит познакомиться с кем-то поближе, и он тут  же
оказывается совсем другим? Я имею в виду себя, но прежде всего Эхадена.
   Девушка побледнела.
   - Не говори мне об Эхадене, - сказала она. - Только не о нем.
   - Почему нет, госпожа? Он был пиратом, и еще каким!  Ты  бы  удивилась,
если бы я тебе рассказал. И тем не менее этот пират, убийца...
   - Эхаден был братом моей матери, -  хрипло  сказала  она.  -  Не  будем
больше об этом.
   - Я знаю, кем он был. Но все же...
   Она резко встала.
   - Хватит, Раладан! - сдавленно проговорила она. -  Хватит,  я  не  хочу
больше  об  этом  говорить  и  не  хочу  слушать!  Достаточно!  Наконец...
наконец-то я одна. Понимаешь? У меня  нет  никаких  родных,  никого,  и  о
большем я и не мечтала всю свою жизнь!  Даже  матери  я  нужна  была  лишь
затем, чтобы ей было кому рассказывать о своем чудесном  Раписе.  Я  знаю,
что могло быть  иначе...  я  любила  мать...  -  Она  говорила  все  более
лихорадочно и бессвязно. - Но я больше не хочу,  слышишь?  Я  хочу  просто
сойти с этого проклятого корабля и начать нормально жить.  В  самом  деле,
Раладан, я... я готова убивать, чтобы этого добиться. Хорошо, что Рапис...
что _мой отец_... - она впервые с видимым усилием произнесла это слово,  -
что он умер. Иначе я убила бы его! Убила! - Ее всю трясло. - Я не такое уж
невинное дитя... И я не такая  глупая,  как  тебе  кажется.  Я  знаю,  что
невозможно отделить добро от зла. -  Она  медленно  вернулась  к  столу  и
тяжело села. - Но за всю свою жизнь я любила... любила  лишь  двоих.  Мать
и... его. Я любила его, совсем его не зная, потому что его любила она. Что
ты  можешь  знать  о  чувствах,  которые  охватывают  тебя,  когда  вместо
разноцветной птицы, являвшейся  к  тебе  в  мечтах  и  снах,  перед  тобой
предстает... грязная, вонючая тварь?


   Утром оказалось, что на горизонте пусто. Они сменили курс и снова пошли
на юго-восток.
   До вечера курс не менялся. Море было все так же  пусто,  но  Раладан  и
Тарес знали, что это еще не конец всех хлопот. Это прекрасно понимали даже
матросы. По Замкнутому морю могло кружить больше парусников,  чем  полагал
лоцман, кроме того, они наверняка еще не  миновали  линию  патрулей  вдоль
побережья. Организаторы облавы отнюдь  не  были  дураками.  Позднее  лето,
скорее даже начало осени, - подобное время года почти гарантировало успех.
Пиратский  корабль,  даже  если  бы  ему  и  удалось  уйти  на   Просторы,
подвергался серьезной опасности со стороны осенних  штормов;  если  он  не
успевал свернуть в какое-нибудь безопасное  укрытие  -  обычно  заканчивал
свой путь на дне океана или же, подгоняемый  ветром,  исчезал  навсегда  в
бескрайней водной пустыне.
   Сейчас они оказались именно в такой  ситуации:  имперские  корабли  или
штормы.
   Раладан рассчитывал на то, что им удастся выйти на Просторы,  а  потом,
если будет хороший ветер, успеть до  начала  штормов  добраться  до  южных
берегов Гарры. Там не должно было быть имперских кораблей - в этих  местах
не проходили важные торговые пути, и облава не имела особого смысла.
   Тем временем они продолжали идти поперек ветра на юго-восток.  Матросы,
прекрасно  сознавая  серьезность  положения,  почти  не  покидали  палубу,
внимательно наблюдая за горизонтом. Однако прошел день  и  нигде  не  было
замечено даже кусочка паруса. Ветер был достаточно сильный;  похоже  было,
что ночью им удастся прорвать блокаду и выйти на Восточные Просторы.
   Тарес проснулся еще до рассвета и пошел проверять вахты. Никто не спал.
Он направился на ют, где, подставив лицо  водяным  брызгам,  погрузился  в
размышления.
   Итак, они вырвались из западни. И что дальше?  Нужно  было  пристать  к
берегу, а это означало, что уйдут лоцман  и  Ридарета.  Он  не  мог  этому
помешать столь же просто, как бегству на шлюпке. У него не  было  никакого
плана.
   Значит... оставалось лишь бросить корабль и бежать вместе с ними...
   Бросить корабль? Бросить "Морского Змея", лучший парусник всех морей?
   Второй помощник Демона всю свою  жизнь  связал  с  морем,  однако  лишь
пиратская каравелла стала его вторым домом. Он  сражался  за  этот  дом  и
завладел им. Старая "Чайка", с борта которой они пошли на ночной  абордаж,
была жалкой скорлупкой по сравнению с этим гигантским парусником,  который
должен был  символизировать  могущество  армектанской  империи.  Имперская
Гвардия, стоявшая в столичном  Кирлане,  была  сухопутным  подразделением;
однако  по  политическим  соображениям  потребовалось  выделить   из   нее
Имперскую Морскую  Гвардию.  Лучшие  солдаты  на  свете,  элита  из  элит,
поднялись на борт трех крупнейших парусников Шерера, построенных, пожалуй,
лишь затем, чтобы в портах всех  провинций  видели  мощь  Вечной  Империи.
Однако судьбе, явно не благоволившей Армекту, было угодно, чтобы первый же
рейс "Гордости Империи", предпринятый для проверки ходовых качеств корабля
в море,  оказался  последним  рейсом  каравеллы  под  имперским  флагом...
Просторы не желали, чтобы народ всадников, носящихся на своих скакунах  по
Великим Равнинам, хозяйничал на водах Шерера. Палуба флагманского  корабля
империи превратилась в арену неслыханной, по-настоящему чудовищной  резни.
Две команды убивали друг друга с отчаянной яростью, фанатично,  до  конца.
Немногочисленные солдаты, приданные команде на время морских испытаний,  с
отчаянием безумцев дрались за свой любимый, красивейший  парусник  Шерера;
по другую сторону дикие моряки, для которых  бродяжничество  по  Просторам
было всем, овладевали морским чудом, явившимся словно прямо из  матросских
снов и мечтаний. Не мужество и не  военное  искусство  решили  исход  этой
битвы,  безжалостно  пожравшей  почти  всех  сражавшихся.  Слепой  случай,
стечение обстоятельств... Корабль-призрак беспомощно дрейфовал  по  ветру,
неся на своей палубе  сотню  убитых  и  вдвое  больше  раненых.  Несколько
человек,   перевязанных   окровавленными   тряпками,   отчаянно   пытались
справиться с парусами  и  рулем.  Они  истекали  кровью,  лишь  бы  спасти
захваченный  корабль,  довести  его  до  безопасного  укрытия.  Никто   не
выбрасывал трупы в море,  никто  не  помогал  раненным  в  бою  товарищам.
Пропахший смертью, оглашаемый стонами умирающих, корабль  позволил  выжить
лишь немногим. А потом - стал их домом.
   За этот дом Тарес заплатил собственной кровью. И теперь он не  хотел  и
не мог его бросить.
   Начинался холодный и туманный день.  Задумчивый,  отсутствующий  взгляд
офицера скользил среди серо-белого тумана, и вдруг... вдруг оказалось, что
таинственные силы Просторов не спят;  никому  не  позволено  призывать  их
безнаказанно словом или даже воспоминанием. Тарес тупо смотрел  туда,  где
среди полос тумана маячили, не далее чем в четверти мили от штирборта, два
больших темных силуэта.
   На палубе кто-то крикнул, отовсюду начали появляться матросы. Слышались
проклятия и ругательства.
   Над кораблем висел какой-то злой рок...
   Все  стояли  как  зачарованные,  уставившись  на  выплывающие  из  тьмы
парусники. Они быстро приближались. Все отчетливее были  видны  детали  их
конструкции, мачты с ярко-желтыми парусами... Островитяне!
   Эти  корабли  называли  "малым  флотом   Островов".   Они   подчинялись
командованию гаррийских флотов, но островитяне  всегда  подчеркивали  свое
отличие от прочих, хотя Гарра и Острова составляли одну провинцию.  Паруса
гаррийцев были темно-желтыми, паруса островитян - более яркими.
   На спасение уже не оставалось времени.  Можно  было  сменить  курс,  но
прежде, чем каравелла набрала бы полную скорость, шедшие  на  полном  ходу
островитяне настигли бы их. Тем более  что  ближайший  корабль  -  средней
величины бригантина  с  косыми  парусами  -  превосходил  "Морского  Змея"
маневренностью.
   Итак, от эскадры  островитян  было  не  уйти.  Тарес  хорошо  знал  эти
корабли. Солдаты на них были не лучше и  не  хуже  прочих,  но  матросы...
Человек, родившийся на Островах, был  моряком  чуть  ли  не  от  рождения.
Корабли лучших мореплавателей мира, казалось, сами вынуждали ветер дуть  с
нужной им стороны. Матросы Тареса по сравнению с ними были  лишь  сборищем
сухопутных крыс.
   Небольшая бригантина и старый как мир барк - и им  предстояло  потопить
самую большую каравеллу на Просторах!
   На "Морском Змее" все еще никто не двигался с места.
   На палубе появился Раладан, а за ним Ридарета.
   - Проклятие, - пробормотал лоцман.
   Он еще  раз  окинул  взглядом  остолбеневшую  команду  и  повернулся  к
девушке.
   -  Ради  Шерни,  -  сказал  он,  -  хоть  один  раз  будь   _настоящим_
капитаном... Нужно расшевелить это быдло. Иначе все мы повиснем на реях.
   Она посмотрела ему в глаза, потом на  невероятно  близкие  корабли,  на
застывшую в ужасе толпу и неожиданно низким, глухим голосом крикнула:
   - Эй, парни!
   Моряки вздрогнули. Никогда прежде она не обращалась прямо к ним.
   - К орудиям!
   Матросы, словно освободившись от чар,  разбежались  по  всему  кораблю.
Абордажные команды хватались за оружие, канониры заняли свои места.
   Вражеские  корабли  дали  залп  из  носовых  орудий  и  сменили   курс.
Бригантина резко сманеврировала, намереваясь пройти перед носом каравеллы,
чтобы затем приблизиться со стороны  бакборта.  На  барке  рифили  паруса;
сбросив скорость, он уже почти поравнялся с "Морским Змеем" и подходил все
ближе.
   Теперь стреляли уже отовсюду, над  палубами  клубился  серый  пороховой
дым. На "Змее" с грохотом рухнула фок-рея с парусом, с имперских  кораблей
донеслись радостные возгласы. Отряды желтых солдат  в  серебристых  шлемах
готовились к атаке, цветасто одетые  босоногие  матросы  сжимали  в  руках
багры. С грохотом и скрежетом борт барка столкнулся  с  бортом  пиратского
парусника.



        "11"

   В трюме, куда ее швырнули, словно мешок, среди  каких-то  ящиков,  было
темно, сыро и воняло гнилью. Она тихо стонала, даже сама о  том  не  зная;
иссеченная бичом спина горела, выжженная на боку рана гноилась... Столь же
чудовищной была боль в руках и ногах, связанных так  крепко,  что  жесткая
веревка врезалась в тело. Она лежала уткнувшись лицом  в  какие-то  мокрые
стружки, с ногами, задранными  на  угловатый  ящик  -  так,  как  ее  сюда
бросили. Каждая попытка  изменить  позу  причиняла  новую  боль;  малейшее
движение руками, казалось, стирало в кровь связанные запястья.
   Корабль довольно сильно раскачивался, и в ритме качки ноги ее  медленно
сползали вдоль края ящика; наконец они упали, и девушка  глухо  застонала.
Она лежала ничком, тяжело дыша сквозь холодные, влажные стружки.
   В густой,  заплесневелой  темноте  время  словно  замерло.  Качающаяся,
сотрясаемая волнами тьма  смешалась  с  холодом  и  болью,  превращаясь  в
творение иного мира, где мрак заменял время, а боль - мысли.
   Перед ней в темноте проплывали отрывочные картины, словно  дурной  сон:
отчаянно дерущаяся толпа, сцепившиеся в смертельных объятиях два  пылающих
парусника, пригвожденный копьем к мачте Тарес, снова горящие,  сотрясаемые
взрывами пороха корабли, потом Раладан,  с  дикой  яростью  приканчивающий
собственных  товарищей,  горящие  люди,  с  воем   прыгающие   в   море...
Проваливаясь в полный мучений сон, она увидела тесную комнату,  в  которой
среди стен кружил один  лишь  вопрос,  смешанный  со  свистом  бича:  "Где
сокровища, где сокровища, где сокровища..."
   С хриплым стоном она провалилась в несшее  облегчение  беспамятство.  В
мигающем свете  фонаря,  который  держал  капитан  корабля,  она  казалась
мертвой. Высокий, худой человек в ярко-желтом мундире со  знаками  отличия
имперского  сотника  повесил  фонарь  на  ржавый  крюк  и  склонился   над
израненным телом. Достав из ножен меч,  он  осторожно  перерезал  путы  на
запястьях и перевернул девушку на спину. Искалеченное лицо с дырой мертвой
глазницы, покрытое гнилыми стружками, выглядело ужасающе. Он вздрогнул, но
присел и приложил ухо к груди лежащей, потом нашел пульсирующую  жилку  на
шее. Встав, он забрал фонарь и вышел из трюма.
   Оказавшись на палубе, он повесил фонарь на мачте, после чего  некоторое
время стоял задумавшись, глубоко вдыхая влажный, холодный воздух.
   Ветер, не меняя направления, усилился,  став  более  порывистым.  Любой
моряк прекрасно знал, что это означает. Когда юго-западный  ветер  начинал
подобным образом хлестать  в  паруса  (гаррийцы  называли  его  "кашель"),
следовало в течение ближайших дней ожидать кратковременного штиля, а затем
- первого осеннего шторма.
   Они мучительно тащились поперек ветра прямо к Агарам.  Внешне  все  шло
хорошо; с легкостью  можно  было  подсчитать,  что  даже  на  столь  малой
скорости они успевают до штормов. Но...
   Никто не помнил, чтобы "кашель" начался  столь  рано.  Это  беспокоило,
поскольку на Просторах "кашель" до сих пор был единственным  неизменным  и
неизбежным явлением. Теперь он подул раньше...
   А если (чего раньше никогда не бывало)  он  вдруг  сменит  направление?
Если подует с юга, с востока?..
   Барк не мог идти против ветра. Если до того, как они доберутся до Агар,
ветер начнет дуть с носа - корабль скорее всего обречен на гибель.
   Раладан  стоял  на  баке,  обхватив  рукой  бушприт  и,   нахмурившись,
разглядывал волнующееся море. Время от времени он поднимал  голову,  глядя
на небо, осматривал горизонт и снова возвращался к задумчивому  созерцанию
морской пучины.
   Услышав шаги, он обернулся.
   - Что ты там высматриваешь в этой проклятой воде?
   Он пожал плечами:
   - Это уже Восточные Просторы, капитан.  Но,  не  знай  я  этого,  я  бы
сказал, что мы все еще в Замкнутом море. - Он показал рукой. - Вода  здесь
зеленая. Разве Просторы зеленые, капитан?
   Капитан имперского парусника посмотрел ему прямо в  глаза.  Схватившись
за  бушприт,  он  чуть  наклонился  вперед,  потом  снова  окинул  лоцмана
взглядом.
   - Правда, - удивленно пробормотал он.
   - "Кашель" поспешил на неделю, -  сказал  Раладан.  -  Бывало,  что  он
начинался на три дня раньше или позже. Но на неделю?! И  еще  эта  зеленая
вода. Не вполне понимаю, что все это значит...  Прикажи,  господин,  чтобы
вахтенные докладывали обо всем. Обо всем.
   Капитан задумался.
   - Может быть, важна форма облака, кратковременный дождь и кто знает что
еще... Если мы не успеем до шторма, то не обижайся, капитан Вард,  но  эта
лайба разлетится на куски, прежде чем мы успеем моргнуть.
   Капитан кивнул:
   - Знаю, что ты не бросаешь слов на ветер. Сама судьба мне тебя послала,
Раладан.
   Они помолчали.
   - Что с девушкой?
   Вард тряхнул головой:
   - Именно. Я как раз тебя искал, чтобы еще раз спросить: ты уверен,  что
она знает о тех сокровищах?
   - Знает.
   - Выходит, она крепче, чем можно было бы предположить.
   - Значит, все-таки...
   - Послушай меня, Раладан: ты уже получил то, что она не пошла  на  корм
акулам, как остальные. Чего ты еще хочешь? Ты знаешь  закон:  решив  взять
пленника, я отвечаю за его жизнь до того момента, пока он не будет передан
Трибуналу. За жизнь. И ни за что больше. У меня  тут  есть  один  негодяй,
дело которого - выбивать из людей признания. Я охотно бы  вышвырнул  этого
сукиного сына за борт, говоря между нами. Но  я  лишь  капитан  имперского
корабля, и если стану вмешиваться в дела имперских  урядников,  то  быстро
перестану им быть.
   Лоцман угрюмо молчал.
   -