лице  Аленки,  рефлекторный
удар пальцами в болевую точку... Стоп! Нельзя!)
   Это был просчет в ее безукоризненном плане-блицкриге:  с  "секъюрити"
она справилась в считанные секунды, возможное сопротивление "объектов" в
расчет вообще не принималось... Все должно было давно закончиться - если
бы не этот человек. Ему доставалось - ох  как  доставалось!  Но  он  был
мастером высочайшего уровня, что никак не вязалось с его внешностью.
   Он ей знаком...  Она  знает  его  -  надо  только  сделать  усилие  и
вспомнить тепло мягких рук.  -  Ее  удар  пришелся  в  пустоту,  она  на
мгновение открылась и стала беззащитной... Он мог убить ее  десять  раз,
но будто сдерживал себя, пытаясь лишь сковать ее движения... Почему?
   Голос... Он все время кричал ей что-то, уговаривал, увещевал, но  она
не понимала, лишь  чувствовала,  как  к  ней  возвращается  нечто  очень
важное, но давно забытое, чего она лишилась тысячу  лет  назад  -  когда
бородатый Черный мат благосклонно кивнул головой и сказал:
   - Неплохо... Особенно фокус с голубем - это даже талантливо. А почему
же ты не стреляла?
   - Я стреляла.
   - Я не видел стрелу.
   - Она рядом с вашим виском, мой господин.
   Она  могла  бы  засадить  стрелу  из  духовой  трубки  точно  ему   в
переносицу, мелькнуло на секунду такое искушение... Но приказ, живший  в
глубине мозга, в очередной раз пересилил.
   "Аленушка. Этот человек назвал меня  Аленушкой.  Кто-то  уже  называл
меня так. Не Жрец, не Юнгтун  Шераб.  Кто-то  очень  близкий..."  И  она
явственно увидела это лицо - картину из прошлого: оно удалялось -  поезд
тронулся, унося ее в другой мир, как на другую планету, а  этот  человек
стоял на перроне и долго-долго смотрел ему вслед...
   И в этот момент Олег Германович,  сидевший  в  углу,  за  кадушкой  с
пальмой,  вдруг  отчаянно  взвизгнул  и  стремглав  рванул  через   весь
вестибюль  к  выходу.  Аленка  мгновенно  среагировала,  оставив  своего
противника и бросаясь наперерез Воронову.
   Она бы достала его - несмотря на  то  что  человек  в  круглых  очках
вцепился в нее сзади  (очки,  впрочем,  уже  были  разбиты  вдребезги  и
валялись на полу, левую половину лица заливала кровь).
   - Стреля-ай! - заорал Воронов, по-заячьи прыгая к дверям.
   Охранник тем  временем,  оказывается,  дотянулся-таки  до  пистолета.
Аленка обернулась и посмотрела на него. В  его  глазах  не  было  страха
(все-таки он был крепким профессионалом), лишь холодная решимость. И она
не успевала, несмотря на всю свою выучку, ни выбить оружие,  ни  уйти  с
линии выстрела...
   Ей  показалось,  что  она  видит  пулю,  громадную,  словно  торпеда,
вылетающую из канала ствола. Яркую, на весь  мир,  вспышку,  за  которой
последует боль, темнота и небытие...
   Но кто-то ("А-ле-нуш-ка-а!") оказался быстрее  пули.  Игорь  Иванович
принял тупой удар почти с благодарностью. Выстрел  отбросил  его  назад,
Аленка едва успела подставить руки и подхватить вмиг обмякшее тело отца.
Сознание угасало стремительно, словно сходила с  крутых  горных  склонов
лавина. Он ожидал  боли,  разрывающей  плоть,  раскаленного  жала...  Но
ощущал только несильное приятное тепло и подумал: хорошо. И улыбнулся.
   Она была испачкана кровью, но эта кровь была не ее.
   - Папка, - прошептала Аленка со слезами, возвращаясь  в  этот  мир  -
будто темная грязная пелена падала с глаз. "Я спала, - подумала  она.  -
Спала и видела сон...
   Алла Федоровна еще издали  увидела  у  дверей  гостиницы  целый  сонм
легковушек с "мигалками", выкрашенных в бело-синие цвета. Чуть на отшибе
стоял неприметный зеленый "рафик" ОМОНа с тонированными стеклами. Группа
ребят  в  камуфляжных  костюмах  и  серых  бронежилетах  окружала  Олега
Германовича Воронова, запястья которого были скованы наручниками. Однако
на лице его блуждала идиотски счастливая улыбка. Он арестован  (на  этот
раз по-серьезному, и выкрутиться легко получится  вряд  ли),  но  что  с
того? Он жив! И сейчас его посадят в машину и увезут подальше  от  этого
страшного места. Впервые за долгие годы он  чувствовал  такое  радостное
спокойствие. Все кончилось.
   На ступенях гостиницы Алле преградил дорогу  широкогрудый  мужчина  с
автоматом-коротышкой у бедра.
   - Туда сейчас нельзя.
   - Нет, мне... мне можно, - пролепетала она  и  робко  дотронулась  до
рукава спецназовца. - То есть нужно. У меня там муж. И дочь.
   - Потерпите немного.
   Она покачала годовой.
   - Не могу.
   И твердо прошла мимо него. Видимо, в ее  облике  было  что-то  такое,
из-за чего никто даже не попытался  ее  остановить.  Там,  в  вестибюле,
находились те, кто был ей дорог - дороже самой жизни. Аленка и Игорь. Ее
Игорь. Мужчина, лучше которого не было и не могло быть.
 
*** 
 
   Колесникову показалось, что кто-то осторожно целует его  в  губы.  "Я
весь в крови, - захотелось сказать ему. - Испачкаешься..."
   А потом  его  понесли  куда-то  -  он  словно  плыл  в  пространстве,
окруженный слабыми непонятными звуками, похожими на электронный  писк  в
эфире. Алла бежала рядом с носилками - босая (туфли на  высоком  нелепом
каблуке она скинула, чтобы не мешали), с черными потеками туши на щеках.
Она не замечала их и даже не пыталась смахнуть.
   - Игоречек... Родной мой, - исступленно шептала она,  точно  молилась
кому-то неведомому. - Только живи... О Боже,  какая  же  я  дура!  Дура,
дура!
   Аленка бежала следом вместе с верным рыцарем Валеркой, и твердила:
   - Мам, ну не надо! Все будет хорошо, папка выздоровеет.  Ну  когда  я
тебе врала?
   Дверцы "Скорой помощи" распахнулись. Пожилой врач с решительным лицом
выглянул наружу.
   - Вы с ним?
   - Да! - в один голос закричали все трое, испугавшись, что  их  сейчас
не возьмут.
   - Тогда живее!
 
*** 
 
   ...Это был длинный тоннель, в конце которого, еще очень-очень далеко,
горел теплый яркий свет. Он тянул  к  нему  руки  и  видел  на  кончиках
пальцев крошечные искорки, будто капли, падающие со звезд.
   Ему было хорошо и спокойно, словно в детстве, когда он забирался  под
одеяло и устраивал подобие берлоги из больших мягких подушек. Сначала  в
"берлоге" было очень уютно, но вскоре становилось душно и жарко,  однако
он терпел, затаив дыхание, и только  когда  терпение  кончалось,  спешил
высунуть нос наружу.
   - Батюшки! - вроде бы удивлялась мама. - Ты  здесь?  А  я-то  думала,
укатился мой колобок - то ли к зайцу, то ли к лисичке. Хотела  уж  новый
испечь.
   - Э! - возмущался Игорь. - Надо было сначала старый  поискать,  а  ты
сразу новый...
   Это у них была игра, ежевечерний ритуал,  необходимый,  как  еда  или
сон. Или даже как воздух. "Берлога" казалась вечной и  нерушимой,  точно
старинная крепость (не страшны любые Ромки-Севрюги с  их  адъютантами!).
Эта игра существовала долго, даже потом, когда мамы не стало, - не стало
и "берлоги", и сказки про колобка, придуманной  на  ходу  и  каждый  раз
пересказываемой по-новому, а Ромка Севрюнов  исчез  куда-то  (оказалось,
сел на пять лет за кражу из магазина, где работал сторожем).
 
*** 
 
   - Она не умрет? - спросил он Чонга. Тот покачал головой.
   - Не беспокойтесь. С Аленой больше ничего не случится.
   - Но ведь  до  нее  все  умирали.  Та  девица  в  автомобиле.  Марина
Свирская. Пал-Сенг...
   - Просто рядом с ними не было человека, который бы любил  их  -  так,
как вы свою дочь. Кто смог  бы  пойти  за  них  под  пулю.  Алене  очень
повезло.
   - Повезло, - хмыкнул Колесников.  -  Ее  на  моих  глазах  затягивала
трясина...
   -  Не  нужно  себя  казнить.  Теперь  все   позади.   Конец   тоннеля
приближался, и Игорь Иванович  увидел,  что  они  находятся  на  вершине
огромной горы - среди Гималаев, окрашенных утренним солнцем в два цвета:
синий и нежно-розовый. Легкое облако  в  золотистом  сиянии  подплыло  к
ногам и свернулось в уютный клубочек. Барс понюхал его, тронул лапой  и,
увидев, что лапа прошла насквозь, удивленно заворчал.
   Заснеженная тропа вела  вниз,  где  между  острых  черно-белых  скал,
торчавших, словно зубцы древних башен, виднелась прозрачная гладь  озера
Тенгри: Колесников осторожно ступил на снег. Чонг шагал впереди  упругой
походкой человека, привычного к странствиям.  Игорь  Иванович  не  знал,
долго ли они шли, - время здесь вело себя как Бог на душу положит, да  и
не хотелось думать о времени. Хотелось просто идти и слушать тишину. Тут
была хорошая тишина - не  звенящая  напряжением,  как  часто  бывает,  а
спокойная и умиротворяющая, с едва слышным  хрустом  снега  под  ногами,
шелестом ветра в скалах, облачком пара, вылетающим изо рта при дыхании.
   Они шагали молча, не нарушая этой тишины, - они и так  понимали  друг
друга без слов. Барс, которому до смерти не  нравилось  ходить  по  всем
этим  тропинкам,  то  взлетал  вверх  по  склону,  то  скатывался  вниз,
зарываясь в снег по самые уши, то забегал далеко вперед, укладывался  на
какой-нибудь подходящий камень,  как  на  пьедестал,  и  ждал  их,  явно
красуясь: великолепный, гордый и неподвижный.
   У берега озера лежала наполовину вытащенная из воды лодка с  высокой,
загнутой вверх кормой. Единственное  весло  с  широкой  лопастью  стояло
рядом, прислоненное к борту.
   - Гляди-ка, - удивился Игорь Иванович. - Кажется, твоя.
   - Не моя, - возразил Чонг, - Видишь того монаха?
   Шагах в десяти на плоском  камне  сидел  молодой  парень  с  красивым
суровым лицом. Кожа его  казалась  коричневой  и  твердой  от  солнца  и
ветров, дующих в горах. Он завязывал свою котомку и что-то тихо  напевал
- длинная трудная дорога подходила к концу, на том берегу озера уже были
видны монастырь и горный храм, цель его путешествия.
   - Кто это? - спросил Колесников.
   Чонг только пожал плечами.
   Парень их не видел. Но, наверное, что-то почувствовал  на  миг  -  он
поднял голову и огляделся. Несколько секунд он  с  тревогой  смотрел  по
сторонам. Но потом лицо его разгладилось, и он  улыбнулся:  добрые  духи
охраняли его в дороге. У парня была хорошая улыбка.
   - Ты останешься? - спросил Чонг. Колесникову  действительно  хотелось
остаться. Он чувствовал: и его путешествие  завершается.  Вот  сейчас...
Сейчас они сядут в лодку вместе  с  тем  молодым  монахом,  поплывут  по
гладкой воде, почти не нарушая спокойный лик великого  озера  Тенгри,  и
услышат, как бронзовый колокол созывает на утреннюю молитву... Ему очень
хотелось остаться. Но он покачал головой:
   - Там Аленка. Куда же я без нее....
   Чонг кивнул.
   Потом они долго-долго стояли рядом,  глядя  на  озеро,  -  прозрачная
гладь отражала бездонное синее небо и легкое облачко на горизонте. Монах
завязал свою котомку, подошел к лодке и легко столкнул ее в воду.  Затем
вспрыгнул в нее сам, взял весло и  примостился  на  корме.  Чонг  и  его
верный Спарша оказались на носу.  Несколько  мгновений  -  и  они  стали
удаляться, делаясь все меньше и меньше. Игорю Ивановичу  уже  надо  было
напрягать глаза, чтобы еще хоть на секунду удержать их в поле зрения.
   Когда лодка была уже на середине пути, Чонг вдруг поднял руку.
   - Спасибо тебе!
   - И тебе спасибо, - тихо отозвался Колесников.
   И вслед за этим он услышал мелодичный  звон  колокола,  плывущий  над
озером. Монах сильнее взмахнул веслом, и у носа лодки  возник  маленький
клочок белой пены.
 
Эпилог 
БУДТО НОЧЬ... 
 
   Снег был робкий и какой-то неуклюжий. Часть снежинок не  долетала  до
земли и таяла в воздухе, другие собирались на тротуарах в  серую  вязкую
жижу. Серыми были тучи на низком небе, серыми были мокрые стены домов  и
стекла  витрин.  Заляпанные  грязью  автобусы   рождали   ассоциацию   с
неторопливыми  глубоководными  рыбами,  величаво   и   чуть   растерянно
выплывающими у новомодных ажурных остановок со встроенными киосками.
   Люди спешили.  Конец  рабочего  дня  всегда  отмечен  суетой,  битком
набитым транспортом и очередями у продуктовых отделов.  Магазины  манили
теплом, уютом, и если не праздником (денег нет и не обещают до  будущего
Нового года), то хотя бы иллюзией праздника.
   Посреди тротуара медленно шел человек. Его толкали, но  он  этого  не
замечал, погруженный в какие-то свои не слишком веселые  думы.  Воротник
черного пальто был поднят, руки  глубоко  засунуты  в  карманы.  Странно
было, что он не спешил, как все. Так не спешит тот,  кому  некуда  идти.
Или кого никто не ждет.
   В одном из ларьков с рекламой на  крыше  ("Новое  поколение  выбирает
пепси!") он купил сигарет, вытащил  одну,  помял  в  пальцах,  но  потом
почему-то раздумал и вернул обратно в пачку. Под ногами было мокро, и он
вяло подумал,  что  если  декабрь  будет  таким  же,  то  ботинки  точно
развалятся. Надо было в свое время купить две пары отечественных,  а  не
зариться на "Саламандру".
   Яркая  витрина  привлекла  его  внимание.  Громадные   буквы   "SONY"
вспыхивали в подступающих сумерках разными  цветами,  и  серая  жижа  на
тротуаре на секунду окрашивалась в пастельные желто-розово-зеленые тона.
"В новый мир - с техникой будущего!"
   Людей в магазине было совсем мало, и те, кто был, зашли  туда  просто
погреться и  отдохнуть  от  промозглой  сырости  на  улице.  Продавцы  -
одинаково и безукоризненно  одетые  парни  с  визитками  на  пиджаках  -
откровенно скучали, не забывая, однако, со  слабой  надеждой  спрашивать
каждого входящего: "Что вас интересует?" Сервис,  что  называется.  Лишь
пустые карманы потенциальных покупателей оставались  предательски  глухи
ко всему этому европейскому великолепию.
   Он смотрел на витрину со странным чувством отрешенности -  будто  он,
наблюдая чью-то жизнь, остается невидимым и недосягаемым. В самом  деле,
кто, находясь в магазине, смотрит через темное окно  на  улицу?  Цветное
стереокино с отключенным звуком...
   Он стоял долго, может быть с полчаса, но в конце концов его заметили.
Продавец  -  совсем  молодой,  почти  юноша,  с  внешностью   плакатного
буржуинчика (не хватало цилиндра и золотой цепочки, но  это  был  обман:
никакой он не буржуй, просто наемный служащий), смотрел  на  него  из-за
блестящего прилавка, чуть склонив голову  набок.  Пришлось  войти  -  не
играть же в гляделки вечер напролет.
   - Хотите что-то купить?
   Он пожал плечами. Влажные волосы серебрились в  голубоватом  неоновом
свете. Он пригладил их, вынул сигарету из пачки и сунул в рот.
   - Извините, у нас не курят.
   - Ах да. Конечно. Пауза.
   - Вообше-то я не собирался курить. Бросил недавно. У вас мало сегодня
народу?
   - Как обычно, - отозвался продавец.  -  Это  элитный  магазин,  мы  -
официальный торговый  представитель  компании  у  нас  в  городе.  Цены,
конечно, не низкие, зато и качество... Такие покупки  делают  не  каждый
день.
   - Да, я вижу.
   Вдоль  стен,  на  стеклянных  полках  от  пола  до  потолка,   стояли
телевизоры. Их было не меньше сотни - разных размеров, от портативных до
больших стационарных. Самый огромный и плоский, будто экран в  кинозале,
висел в центре прямо на стене. Все они работали -  отовсюду,  с  четырех
сторон, обаятельно улыбался разнокалиберный Олег  Германович  Воронов  в
строгом  деловом  костюме,  на  лацкане  которого   искоркой   вспыхивал
депутатский значок. Возле Воронова примостился худой ведущий в  дымчатых
очках и коричневой замше.
   - Олег Германович, высокий пост, на  который  вас  выдвинули,  -  это
своеобразная веха в вашем нелегком пути. И мне бы, да и нашим  зрителям,
хотелось бы, чтобы с этой высоты вы оглянулись назад, на те препятствия,
которые вам пришлось преодолеть...
   - Умный мужик, - сказал продавец. - Главное, молодой, энергии море. А
этих старых пердунов давно пора...
   - Вы имеете в виду недавние события? - светски спросил Воронов. - Что
ж, я был готов ко всякому...  Политическая  борьба  -  это,  знаете  ли,
жестокое дело, Но сам я никогда, подчеркиваю - никогда не  опускался  до
грязных методов... Мои противники, видимо, имели свою  точку  зрения.  И
они проиграли. Я всегда верил  в  наших  избирателей  -  простых  людей,
которые, может быть, и не разбираются в закулисных тонкостях,  но  умеют
отличать правду от лжи.
   - Я  знаю,  что  против  вас  недавно  возбуждалось  уголовное  дело.
Хотелось бы услышать поподробнее... К примеру, какие обвинения вам  были
предъявлены?
   Воронов заразительно рассмеялся.
   - Самые невероятные. В духе, знаете ли, тридцать седьмого года. А  то
и  святейшей  инквизиции.  Представьте:  я  на  своем  личном   самолете
(которого у меня никогда не было) доставлял оружие чеченским боевикам, а
когда моя любовница узнала об этом, я убил ее  -  ни  много  ни  мало  с
помощью Черной магии! Поразительно, как это меня не сожгли на костре?
   Ведущий широко улыбнулся - он оценил шутку.
   - И что вы намерены предпринять против тех, кто держал вас в камере -
вот так, незаконно, попирая  все  мыслимые  права  человека?  Вы  будете
требовать возмещения нанесенного вам морального ущерба?
   Лицо на экране приняло  задумчивое  выражение  человека,  страдающего
тяжелым запором.
   - Нет.  Как  учит  нас  Святое  Писание:  "Ибо  не  ведают  они,  что
творят..."  Следователь,  который  вел  мое  "дело",  фабриковал  улики,
подтасовывал свидетельские  показания,  в  настоящее  время  из  органов
уволен. Я вовсе не жажду его крови. В конце концов, хорошо уже  то,  что
наша российская  милиция  избавилась  от  еще  одного  коррумпированного
сотрудника,  позорившего  честь  мундира.  Какие  мотивы  им  двигали  -
нетрудно понять. Что-то  там  ему  обещали:  квартиру,  машину,  счет  в
банке... Да Бог с ним! Важно то, что все честные люди  -  независимо  от
того, какому течению они симпатизируют, - одержали очередную  победу.  Я
искренне рад за них.
   Какая-то женщина в потрепанном пальто, по виду учительница  или  врач
(все  они  нынче  выглядят  одинаково  серо  -  серая  одежда  и  печать
измождения на лице), остановилась перед телевизором.
   - Может, хоть этот порядок наведет, - сказала она своей подруге.
   - Да ну, - отмахнулась та. - Только еще больше хапать начнет. Пока не
насытится... Ты не заходила в гастроном?
   - Заходила, за хлебом. А что?
   - Десятку не одолжишь до зарплаты?
   Женщина виновато покачала головой.
   - Ну хоть пятерку...
   Туровский отвернулся от экрана и  толкнул  стеклянную  дверь  (зрачок
телекамеры внимательно проследил его движение).  На  улице  стемнело,  а
может быть, ему так показалось после ярко освещенного магазина.
   - Хотелось бы сказать, - неслось ему в спину,  -  что  свое  нынешнее
назначение  я  воспринимаю  не  как  источник  привилегий,   пресловутую
"кормушку" - газетный  штамп,  но  применительно  к  иным  руководителям
лучшего термина не подберешь, - а как тяжелый  и  ответственный  участок
работы.  Вспомните  хотя  бы  авгиевы  конюшни...  Это  будет  борьба  -
беспощадная борьба с коррупцией в правоохранительных  органах,  с  теми,
кто наживает капиталы на продолжении бессмысленной кровавой войны  и  на
горе наших российских матерей. Вы, дорогие мои избиратели, облекли  меня
высоким доверием. Я со своей стороны сделаю все, чтобы оправдать его...
   "Точно, ботинки развалятся", - подумал Туровский. Сырость, слякоть...
Он повыше поднял воротник пальто. Ну ничего. Уже кончается ноябрь, скоро
снег выпадет по-человечески.
   Уже завтра...