горя из-за него.
   - Древние были так же несовершенны, как и мы. Шар можно  использовать
по-разному. Все зависит от рук, в которые он попадет.
   - Но, может быть, он окажется в добрых руках? -  с  надеждой  спросил
монах.
   - Нет. Шар ведь не только отдает - он еще и берет,  питаясь  энергией
своего обладателя. Часть души Юнгтуна Шераба передалась ему.  Теперь  он
будет стремиться отыскать себе хозяина среди темных сил и в будущем. Где
бы ни находился...
 
Глава 25 
ДУШИ МЕЖ ДВУХ МИРОВ 
 
   - Значит, это ты, - сказал Игорь Иванович.
   Они  встретились  (последнее  время  они  почти  и  не  расставались,
сделавшись  ближе  родных  братьев),  но  на  этот  раз  здесь,  в  этой
реальности: качающийся на стыках пустой, ярко освещенный вагон метро, за
окнами - темень туннеля, прореживаемая какими-то серыми полосами.
   Дарья-Богомолка улыбнулась и посмотрела ему в глаза.
   - И даже кофе выпить не зайдете?
   - Завтра рано вставать. Поезд в пять сорок утра.
   - А где вы хотите ночевать?
   - Устроюсь на вокзале.
   - Ну нет, - решительно произнесла она. - У меня, однокомнатная... Что
ж, поскольку вы  гость,  будете  спать  на  диване,  а  я  в  кухне,  на
раскладушке. Соглашайтесь.
   - С одним условием, - решительно сказал  Колесников.  -  Поскольку  я
гость-мужчина, а вы - хозяйка-женщина, то мне и ночевать на раскладушке.
И не спорьте.
   Она и не спорила. Ей так надоело настаивать на своем.  И  решать  все
самой тоже надоело.
   Переход произошел мгновенно и незаметно: он только на  секунду  отвел
взгляд, а когда вновь посмотрел на Дарью, то обнаружил,  что  вагон  был
пуст - все исчезли. Только молодой монах с любопытством оглядывал салон,
а рядом, у его ног, лежал огромный, на весь проход, белый барс и смотрел
на Колесникова спокойными  мудрыми  глазами,  словно  кошка,  ожидающая,
когда же ее наконец погладят.
   - Значит, это ты, - сказал Игорь Иванович. - Я должен был догадаться:
"Облачная ладонь", исчезнувший стиль...
   Он помолчал.
   - И ты можешь сказать, что произошло с  моей  дочерью?  Она  пропала,
хотя об этом пока знает только один мой друг...
   - Я знаю, - мягко перебил монах. - Я ведь тоже  в  некотором  роде...
гм... следил за вами. Наблюдал, как вы раскрыли убийство двух женщин.
   - В санатории?
   - Да, наверное, это так называется.  И  мне  кажется,  вы  уже  тогда
многое поняли. Хотя поначалу гнали  от  себя  эту  мысль:  как  же  так?
Девочка, ребенок...
   - Значит, - медленно проговорил  Колесников,  -  существует  секта  -
такая  же,  как  на  Тибете  во  времена  правления   Лантдармы.   Секта
профессиональных убийц. Используют в  большинстве  случаев  детей  -  их
никто не сможет заподозрить. Таким убийцей была Марина Свирская. И такой
должна стать Аленка... Ну за что? Послушай, - вдруг сказал он. - Но ведь
Марина жила в интернате - так  проще,  никто  не  будет  искать.  Почему
Аленка-то?
   - Честно говоря, не знаю, что вам ответить. Единственное  объяснение,
которое приходит на ум: вашу дочь готовят  для  чего-то  конкретного,  и
любой другой  человек  для  этого  не  подходит.  Подумайте,  в  чем  ее
особенность? Внешность. Способности к чему-нибудь... Знание  иностранных
языков...
   - Да! - крикнул Игорь Иванович.
   - Что?
   - Она занималась английским с одним приятелем. Точнее, с его мамой. -
Он подумал немного и махнул рукой. - Нет, глупости. Не такой  уж  Аленка
профессионал. Можно найти и получше, а нет - так  несложно  подготовить.
Внешность. Да, ты прав. Может быть только один вариант: она  на  кого-то
похожа.
   Потом он помолчал и добавил:
   - Дело за малым. Нужно найти этого человека. Хоть крошечный, а все же
шанс.
   - Может быть и другое, - вдруг тихо сказал Чонг.  -  Но  об  этом  уж
совсем думать не хочется.
 
*** 
 
   Лачуга была совсем крошечная - трудно было поверить, что здесь кто-то
живет. Скорее это напоминало конуру для средней собаки. Собака, впрочем,
действительно была, да не одна, а целая  свора.  Они  возились  в  пыли,
рычали друг на друга, дрались из-за каких-то кровавых ошметков и костей,
разбросанных тут и там. Всюду носились тучи  громадных  зеленых  мух,  и
Игорь Иванович  пожалел,  что  обрел  плоть  в  этом  мире:  остался  бы
призраком  -  не  чувствовал  бы  запахов.  Так  здесь  было:   великие,
непостижимые для постороннего тайны, магия, волшебство, роскошь  дворцов
и храмов, совсем рядом - этот двор с собаками, грязная  хижина,  грязная
маленькая девочка застыла  на  пороге,  тупо  глядя  из-под  никогда  не
стриженных волос.
   - Взгляните, это та самая  девочка?  -  спросил  Колесников  у  своей
спутницы, вдовы хозяина постоялого двора.
   - Да, конечно. Ты меня узнаешь, Тагпа?
   Девочка молча засунула в рот указательный палец.
   - Не бойся, - ласково сказала женщина. - Мы тебя  не  обидим.  Только
скажи: помнишь, сестра послала тебя за рисом -  это  было  вскоре  после
праздника Ченгкор-Дуйчин, когда на улицах начались беспорядки.
   - А сестра умерла, - равнодушно сообщила девочка. -  Уже  давно,  еще
снег лежал. Я  сначала  подумала,  что  она  спит...  Три  дня  пыталась
разбудить, потом села на пол  и  заплакала.  Страшно  было.  Тут  пришли
соседи, которые живут через улицу. Сестру они куда-то унесли,  наверное,
похоронить... А мне дали немного еды. Но она давно кончилась.
   - Бедная ты моя. - Женщина подошла и взяла девочку  на  руки.  Та  не
проявила  каких-либо  эмоций.  Грязное  личико  по-прежнему  ничего   не
выражало, ни радости, ни испуга. -  Мы  сейчас  пойдем  ко  мне,  найдем
чего-нибудь поесть.
   При этих  словах  Тагпа  немного  ожила,  в  глазах  мелькнудо  нечто
осмысленное. Колесников обрадовался.
   - Тагпа, - сказал он. - А помнишь, как сестра отругала  тебя  за  то,
что ты бегала в лавку смотреть на мертвого соседа? Его убили за день или
два до Нового года.
   Тагпа скривилась, готовая расплакаться.
   - Ну-ну. - Женщина  успокаивающе  прижала  ее  к  себе.  -  Никто  не
собирается снова тебя ругать. Это ведь было  давно,  правда?  Теперь  ты
ведешь себя хорошо. Твоя сестра  на  небесах  довольна  тобой...  Ответь
этому господину. Не бойся, он добрый.
   Девочка всхлипнула.
   - А вы дадите мне поесть?
   Позже, сидя в лачуге прямо на полу ("Вон там я сплю, - Тагпа  указала
на  кучу  тряпья  в  углу,  кишащую  насекомыми.  -  А  тут  играю",   -
разбросанные повсюду старые кости какого-то животного, камешки, прутики,
комья грязи), она уплетала за обе щеки рисовые лепешки, запивая травяным
отваром из глиняной чашки. Сквозь коричневый загар и  многодневный  слой
грязи проступил румянец, из глаз постепенно исчезал страх - жизнь  брала
свое.
   - Сестра меня совсем не ругала. Просто сказала: Не смотри, мол, и  не
бегай, где не просят. Я туда случайно зашла, раньше  я  часто  бегала  в
лавку. А сосед наш лежит на полу и не дышит. И весь в крови...
   - А что потом сказала твоя сестра?
   - Велела постирать рубашку в ручье за нашим домом. Я там тоже  играю.
Пускаю лодочки по течению... Только рубашка совсем не отстиралась:  вода
была грязная.
   - Ну, наверное, она грязная постоянно.
   - По чего?
   - Все время.
   - А вот и нет! - закричала она. - Я вам покажу. Идемте!
   Тагпа вскочила на ноги и метнулась за хижину. Колесников  с  женщиной
вышли вслед за ней.
   - Видите?
   Она уже сидела на корточках у ручья и возбужденно  хлопала  ладошками
по воде.
   Ручей был маленький и чистый. Внизу, у  самого  дома,  его  когда-то,
видимо, перегораживала миниатюрная плотина (отец девочки был  еще  жив),
но вода и время ее разрушили.
   - Вся рубашка была в угле. Лучше бы и не стирала.
   - В угле? - переспросил Игорь Иванович, подставляя ладонь под ледяную
струю.
   - Да.Наверное,  где-то  вверху  проезжала  повозка.  Немного  угля  и
просыпалось.
   - Почему ты решила, что это была повозка?
   - Лошадь фыркнула - вон там, за деревьями.
   - Но саму лошадь ты не видела?
   - Ну и что? А то я не знаю, как они фыркают.
   Девочка насмешливо отвернулась. Игорь Иванович задумчиво смотрел, как
она находит на земле крошечные щепки и пускает их по течению.
   Он не чувствовал радости, хотя то, что выпало ему, могло бы составить
счастье любому ученому-историку. Одна из самых волнующих  тайн  древнего
Тибета закончила существование здесь, у этой крошечной бедной лачуга.
   "Ну и что, - возразил он себе. - Я  бы  отдал  эту  честь  без  капли
сожаления. Лишь бы Аленка..."
   - Аленка, - прошептал Колесников. - Доченька...
   Он вспомнил Чонга,  их  встречу  -  глаза  в  глаза,  будто  короткое
замыкание, - и  проблеск  мелькнувшей  истины.  В  самом  деле,  история
повторилась, вплоть до мельчайших деталей. Марина Свирская, две  мертвые
женщины в санатории, таинственный Шар  -  ворота  в  древнее  хранилище,
трагически погибший король Лангдарма, старый учитель, пославший  ученика
на смерть, девочка, стирающая в ручье рубашку... И на конце этой цепочки
- человек, заколдовавший Аленку.  "Убью,  мразь,  -  со  злобой  подумал
Колесников. - Своими руками. Пусть потом судят...".
 
*** 
 
   Черная борода.
   Аленке не было нужды смотреть на фотографию - она прочно  запечатлела
ее в памяти. И все же  она  бросила  взгляд.  Черная  борода.  Черные  с
проседью  волосы,  короткая   стрижка.   Прямой   тонкий   нос,   широко
расставленные глаза. Небольшой шрам на правой скуле.
   Она наблюдала за домом почти сутки, сидя в полуразрушенной пятиэтажке
напротив: снаряд угодил в стену, вывернув порядочный,  кусок,  и  теперь
внутренности чьей-то некогда богатой квартиры неприлично торчали наружу.
Аленка пошла  по  парадоксальному  пути,  выбрав  для  себя  именно  это
открытое для обзора место, спрятавшись за перевернутым  шкафом.  В  доме
напротив располагался  штаб  боевиков.  Здесь  было  сравнительно  тихо:
взрывы и автоматная трескотня долетали сюда как ненавязчивая  фонограмма
к какому-нибудь фильму про войну, лишенная ауры опасности.  Само  собой:
кто же устраивает штаб на передовой?
   Когда рядом с подъездом появился бежевый "Мерседес", Аленка внутренне
подобралась, хотя внешне это никак не выразилось: она знала, что десятки
глаз наблюдают за окрестностями: шевельнись только...
   От картины  отдавало  неким  сюрреализмом:  чистенький,  без  единого
пятнышка лимузин на фоне военных декораций: препарированный  артиллерией
дом, вывороченные куски земли и асфальта, БТР,  охранники  с  автоматами
наперевес...
   Ее передали из рук в руки,  словно  эстафетную  палочку.  На  окраине
фронтового города встретили без эмоций, накормили, велели переодеться  и
загримироваться. Вскоре она превратилась  в  преждевременно  постаревшую
чеченку (ах, война! Что ж ты, подлая, сделала?),  закутанную  с  ног  до
головы в грязное тряпье. До места она добиралась уже сама. Несколько раз
ее останавливали и обыскивали патрули - и чеченские, и  федеральные,  но
отпускали, не  обнаружив  криминала.  ("Тебя  могут  раздеть  догола,  -
говорил Жрец голосом пожилого школьного учителя, - ощупать каждый шов  в
одежде, каждую крошку в карманах, но ни одна деталь, даже самая  мелкая,
не должна даже на секунду задержать взгляд...")
   Винтовка с оптическим прицелом, глушителем  и  пластиковым  прикладом
ждала ее в квартире в платяном шкафу. Она не  торопясь  собрала  оружие,
оглядела позицию и осталась недовольна. Вместо того чтобы залечь у окна,
она вставила в  переплет  карманное  зеркальце,  а  сама  перебралась  в
соседний дом, на этаж выше, в разрушенную квартиру без наружной  стеньг.
И - замерла среди развороченной взрывом мебели.
   ЖДАТЬ.
   Каюм Сахов, партнер Олега Германовича Воронова по  оружейно-торговому
бизнесу, даже в камуфляжном костюме  и  армейских  ботинках  походил  на
грузинского князя - не хватало лишь богато украшенного кинжала на поясе.
Он улыбался приятной улыбкой и что-то говорил гостю - обильно  потевшему
полному мужчине в заграничном костюме цвета хаки, лакированных  ботинках
и нелепой тропической панаме. Ни  дать  ни  взять  друзья  собрались  на
сафари...
   Гость ее  не  интересовал,  поскольку  в  задании  о  нем  ничего  не
говорилось. Она проводила его равнодушным взглядом  (перекрестье  тонких
линий переместилось с панамы на лицо, скользнуло по  объемистому  животу
любителя пива и ушло вбок - он и не подозревал,  что  находился  в  этот
момент на волосок от смерти).  Дверца  бежевого  "Мерседеса"  открылась,
гость в панаме влез на заднее сиденье. Каюм чуть отстал, что-то гортанно
прокричал высокому офицеру, сидевшему в люке пятнистого  броневика,  тот
не  по-уставному  кивнул,  БТР  тут  же  взревел  и   тронулся   поперек
развороченного газона. Автоматчики невольно повернули  головы  вслед  за
черным облаком выхлопа... Аленка в последний раз посмотрела  на  широкий
красивый лоб "князя", плавно выдохнула и потянула спусковой крючок.
   Бездыханное тело еще не  коснулось  земли,  а  очухавшиеся  охранники
(профессионалы  -  этого  не  отнимешь)  уже  образовали  кольцо  вокруг
автомобиля и ощетинились стволами. Послышались отрывистые команды, треск
очередей  -  зеркальце,  вставленное  в  оконный  переплет,  разлетелось
вдребезги. Несколько человек подскочили к мертвому Каюму, подхватили его
на руки  и  в  мгновение  ока  исчезли.  Высокий  офицер,  выпрыгнув  из
бронетранспортера, махнул остальным в сторону дома, где Аленка  оставила
зеркальце, и они ринулись к подъезду.
   Дом,  однако,  был  пуст,  лишь  в  подвале  осталось  двое  немощных
стариков, которые спрятались  от  обстрела.  Их  бесцеремонно  выволокли
наружу, раздели, тщательно  обыскали  и  пинками  спровадили  обратно  в
подвал, велев не высовываться. Они были несказанно рады  этому.  Высокий
офицер раздраженно отправил подчиненных назад к штабу, а сам  отправился
к соседнему дому. Он прекрасно видел, что  дом  разрушен  и  снайпер  не
рискнул   бы   стрелять   оттуда   -   некогда    зажиточные    квартиры
просматривались, начиная со второго этажа, а на первом стрелок сидеть не
мог: траектория полета пули была другая.
   Он не любил эту войну. Она была тяжелой, бессмысленной и кровавой - с
обеих сторон. Он терпеть не мог снайперов, потому что  с  ними  война  в
условиях тесного города делалась еще тяжелее и бессмысленнее.  Этот  дом
тоже оказался пустым, как он  и  ожидал.  Только  на  третьем  этаже,  в
комнате, обрывавшейся на улицу, копошилась еле живая нищенка.
   - Ты что тут делаешь? - буркнул он для порядка.
   - Я жила здесь раньше, господин офицер. Прошу  вас,  можно  я  заберу
кое-что из вещей? У меня одежды совсем не осталось.
   - Ты здесь больше никого не видела?
   - Нет, что вы, тут пусто...
   Нищенка отвернулась. Скомкав какие-то тряпки в  плотный  бесформенный
узел, она лихорадочно пыталась сунуть его в драную холщовую сумку, но он
не лез.
   Офицер провел с Каюмом много лет. А запомнятся ему  теперь  (он  знал
это точно) только последние мгновения - труп, кулем падающий на асфальт,
огромная черная дыра между удивленных глаз... И эта нищенка, трясущимися
руками вцепившаяся в свою котомку.
   Преодолевая гадливость, он походя пнул ее ногой пониже спины.
   - Пошла отсюда.
   Женщина  кувыркнулась,  мгновенно  вскочила  на  ноги,  и,  прихватив
узелок, опрометью бросилась к двери. Офицер длинно  сплюнул,  подошел  к
краю комнаты и покачал головой ожидавшим внизу охранникам: никого, мол.
   Черное  входное  отверстие  между  глаз.  Удивление:  смерть   пришла
нежданно-негаданно,  непонятно  откуда...  Нищенка,   которая   получила
сапогом под зад... Он даже зажмурился от ненависти к самому себе: она не
просто упала - она мягко перевернулась через голову и вскочила на  ноги,
как хорошая спортсменка. Сука!
   Офицер опрометью бросился вниз по лестнице.  Женщина  еще  копошилась
там, в уцелевшем подъезде. Последним рывком он догнал ее  и  схватил  за
рукав.
   - А ну стоять, мразь!
   Она спокойно повернулась к нему,  и  он  увидел  близко  ее  глаза  -
холодные, совершенно осмысленные,  незлые  и  без  капли  растерянности.
Что-то стремительно метнулось  ему  в  висок  -  он  почувствовал  боль,
которая перетекла в глаз, и тот перестал видеть... А потом исчезла боль,
только досада на самого себя еще жила в сердце, пока оно билось, но  это
совсем ненадолго.
   Воронов смотрел на фотографию, где был запечатлен труп Каюма  Сахова,
со смешанным чувством радости, тревоги и какой-то (он  изрядно  удивился
этому) затаенной печали - Сахов был практически  идеальным  партнером  в
бизнесе. Теперь их связки больше не существовало.
   Сергей Павлович Туровский сидел рядом  на  роскошном  заднем  сиденье
громадного, как танк, "Линкольна" и равнодушно глядел в окно.  Они  были
отгорожены от шофера толстым стеклом, что рождало ассоциацию  с  большим
аквариумом, где плавали ленивые рыбы с выпученными глазами.
   - Ну и что? - спросил Воронов, возвращая фотографию.
   Туровский отвернулся от окна.
   - Знаете, Олег Германович, я  далек  от  мысли,  что  вы  моментально
раскаетесь и зарыдаете у меня на плече. Поэтому давайте наш диалог  двух
глухих превратим в мой монолог. Это вас ни к чему не обязывает.
   Воронов склонил голову  набок,  всем  своим  видом  выражая  вежливый
интерес.
   - Я не веду речь о доказательствах - только о самом факте. Каюм Сахов
был человеком, который находился с вами на контакте. Все шло хорошо,  но
цепочка оборвалась, как только вы оказались под следcтвием.
   - Я еще жалобу, мент, на тебя не накатал...
   - Мы же договорились, - укоризненно сказал  Сергей  Павлович.  -  Так
вот. Вас выпустили, мне в высоких кабинетах настучали по башке. (Главный
свидетель обвинения убит, правда, преступник установлен, но что  толку?)
Каюм  Сахов  требовал  от  вас  выполнения  условий  контракта,   грозил
расправой, ведь грозил, признайтесь! Сахова шлепнули, вы опять на коне и
в белом. Только это ненадолго... "Остались другие партнеры  -  звенья  в
вашей цепочке, и они пока не подозревают, что находятся на прицеле...
   Глаза Воронова полыхнули дикой злобой.
   - У кого на прицеле? - прошипел он. - Не у тебя ли?
   - У меня. - подтвердил Туровский. - Я же обещал тогда, помните?  Меня
отстранили от дела. Практически я уволен из органов -  с  вашей  подачи.
("Поздравляю", - процедил Воронов.) Но  зато  теперь  у  меня  развязаны
руки. Здесь, - он похлопал по обычной картонной  папке  с  завязками,  -
кое-какие материалы, точнее, их фрагменты. Копии, естественно. Чего  мне
стоило собрать этот материал - неважно. Скажу только, что добывал я  его
не совсем порядочными методами... Ну да Бог меня простит.
   - Бог-то простит, - напряженно проговорил Олег Германович. - А родная
контора?
   - А при чем здесь контора? Ты ведь не понял, кретин, с кем  связался.
Ты обозвал меня ментом, думал, я обижусь. А  я  и  в  самом  деле  мент.
Выбросить меня на помойку - можно. Не кормить, чтобы я сдох с голода,  -
пожалуйста... Вот только переделать  -  не  получится.  Кишка  тонка.  -
Туровский светски улыбнулся. - У меня в руках бомба против тебя.
   - Дурак, - сказал Воронов, лениво листая папку. - Это не бомба -  это
смертный приговор... Ты уже умер.
   - Нет. Жрец знает об этой бомбе. И теперь ты - больше не заказчик. Не
партнер. Ты - то самое слабое звено в цепочке.
   Олег  Германович  спрятал   запотевшие   ладони   и   заставил   себя
усмехнуться.
   - Всё? Концерт окончен?
   Сергей Павлович без возражений открыл дверцу машины.
   - Подумай как следует. Время у тебя еще есть, хоть
   И мало. Жрец не оставляет свидетелей. И никто - кроме меня - тебя  не
защитит. Спи спокойно, дорогой товарищ.
   И выскользнул наружу, будто его и не было.
   Воронов листал папку, но мысли его были далеко. Понятно, что  главная
опасность таилась не в  этих  материалах,  а  в  том,  что  Жрец  с  его
извращенным умом уже списал его, Воронова, в расход. Но  мент...  Ему-то
что за корысть?
   "Тамара, - понял он.  -  Туровского  задело  за  живое  то,  что