учить барса, который не живет в неволе?
 
*** 
 
   - Сынок, дай две тыщи.
   - Бомжиха, одетая будто на  карнавал  Бабой  Ягой,  с  настойчивостью
речного буксира тянула его за рукав.
   - Ну что тебе? - отрешенно спросил  Колесников,  с  трудом  осознавая
себя вновь на грязной улице родимого города (батон  в  пакете,  в  одном
кармане кошелек, туго набитый рваными сотнями... Двадцать сотен - это  и
есть искомые две тысячи. Такие б деньги
   Да раньше! В другом - домашний телефон профессора.  Вечером  придется
звонить, второй раз от разгневанной супруги не увернуться).
   - Внучкам на конфеты.  Сиротки  они  у  меня,  ни  отца,  ни  матери,
одни-одинешеньки, - завела привычную пластинку бомжиха.
   - Соня! - заорали из  винного  ларька.  -  Сонька,  мать  твою!  Чего
брать-то, "Пшеничную" или "Горбачевку"? Если "Пшеничную",  то  гони  еще
две "штуки"!
   - Вот коза долбаная, с человеком не даст побеседовать. Иду!
   Бомжиха сунула деньги за пазуху и вскачь припустилась к киоску.
   Кто мог приручить белого барса? Никто, белого барса не встретишь ни в
одном зоопарке, ни в одном цирке. Умирает он в клетке - не от тоски, так
от голода и жажды при нетронутом мясе  и  миске  с  водой.  Монах  барса
приручил. В глазах Фасинг это улика. А на самом деле?
   Странное, наверно, зрелище: бредущий по улице мужчина с пакетом, явно
из булочной. Надо бы спешить домой,  но  мужчина  никуда  не  торопится,
просто гуляет, погруженный в собственные мысли. Он зашел  в  парк,  ноги
несли его куда-то по дорожке,  окруженной  не  вековыми,  но  достаточно
старыми липами. Было тихо, если не считать звуков, доносящихся с  улицы.
В мокрой после недавнего дождя листве лениво шелестел ветерок... В каком
мире?
   Глаза  утверждали  одно,  душа  -  другое,  без   малейшего   желания
возвращаться назад, в реальность, из тонкого мира в  грубый  физический.
Как он сказал Фасинг?.. Нё маг, не колдун... И никогда не  интересовался
бесовской литературой, во множестве предлагаемой с книжных лотков.  Нет,
сам он не смог бы даже снять головную боль наложением  рук,  не  то  что
войти в контакт... С кем? Был бы алкашом, вроде той бабки-бомжихи, тогда
ясно: "Кто вы?" А прекрасная  женщина  в  белом  длинном  платье,  нежно
улыбаясь: "Белая горячка".
   Он сел на лавочку и подставил лицо неяркому солнышку.  И  стоило  ему
закрыть  глаза,  Фасинг  предстала   перед   внутренним   взором.   Чуть
приоткрытые чувственные губы и черные глаза с огнем внутри. "Не влюбился
на старости лет? Вообще-то разница в возрасте великовата... Но зачем она
мне солгала? Сам я не мог установить контакт, так кто его установил?
   "В наше время колдуны и маги тоже редки... Я имею в виду настоящих. А
я - просто женщина..." Но это ее высказывание можно толковать  и  в  том
смысле, что ее способности  находились  на  среднем  уровне,  а  средний
уровень в понимании магов древнего Тибета  и  обывателей  наших  дней  -
далеко не одно и то же... Что мы знаем о  возможностях  наших  пращуров?
Много раз высказывалась гипотеза, что  миллионы  лет  назад  первобытные
люди,  не   обладая   речью,   общались   меж   собой   телепатически...
Паранормальность  Фасинг  могла  быть  слабой  -  с  их  точки   зрения,
неосознанной. Но вот - глубокое забытье после  страшного  напряжения,  и
подсознание срабатывает, она просит меня прийти.  Чего  она  испугалась?
Она потеряла контроль над  событиями.  Кахбун-Везунчик  был  посредником
между мятежным братом короля  и  тайным  кланом  наемных  убийц.  Фасинг
надеялась сама стать этим посредником  (хочется  вершить  судьбы,  а  не
ждать милостей). И  вдруг  -  лавина.  Смерть,  кровь  на  белом  снегу,
безмолвие ледяной могилы... И - полная неизвестность. Что было приказано
наемному  убийце?  Устранить  короля  Лангдарму.  С  этого  момента   ее
собственная жизнь перестала быть хоть сколько-нибудь ценной..."
 
*** 
 
   - Ты что  тут  вынюхиваешь?  -  прошипел  Туровский  и  сильно  ткнул
Колесникова в грудь, так что тот пулей  вылетел  в  коридор  и  ударился
спиной о стену.
   - Сергеи, Сергей, успокойся, - испуганно пролепетал Игорь Иванович. -
Я не хотел ничего плохого!
   - Зачем ты пришел к Кларовой?
   - Я подумал, что ты должен быть у нее.
   - Ага, - пришел Туровский в ярости. - Тебе нужен я. Ты хотел запутать
меня окончательно, напугать этой Черной  магией  -  монахами,  лицами  в
окнах...
   - Перестань. Я очень тебя прошу: поверь мне. Я ни при чем... То  есть
при чем, конечно. Я  чувствую,  что  все  эти...  ненормальности  как-то
связаны со мной. И эта женщина в окне, Фасинг...
   - Фасинг? Ее так зовут? Она имеет отношение к Кларовой?
   Колесников едва не заплакал от отчаяния.
   - Не знаю. Внешне они очень похожи, но, возможно, это просто какое-то
дьявольское совпадение. А может быть, я воспринял ее  такой  не  потому,
что она выглядит так на самом деле, а потому, что мне нужен был какой-то
образ - для восприятия. А, черт, я сам запутался...
   - Ты не запутался, - заорал Туровский, не имея  сил  сдерживаться.  -
Ты, наоборот, все  отлично  рассчитал!  Ты  удалил  Козакова  из  номера
(может, ему тоже что-нибудь привиделось?), ты загипнотизировал Наташу, и
она открыла тебе  дверь,  ты  и  способ  убийства  выбрал  такой,  чтобы
приплести сюда нечто потустороннее, ты...
   - Сергей Павлович!
   Кто-то положил ему руку на плечо. Он резко обернулся, осознав  вдруг,
что еще сжимает в руке пистолет.  Сзади  стоял  следователь  прокуратуры
Ляхов и смотрел на него, словно на обиженного ребенка.
   Туровский сбросил руку (не нуждаюсь я ни в чьем  сочувствии!)  и  зло
посмотрел в бледное как мел лицо Игоря.
   - Если исключить сговор,  -  почти  спокойно  произнес  он,  -  между
Козаковым и Кларовой, а я в него не верю вот ни на столько, то ты,  друг
детства, единственный, у кого нет алиби на время  убийства.  Подумай  об
этом... На досуге!
 
*** 
 
   ...Она завернулась в тончайшую белую ткань, где золотыми нитками  был
вышит сложный эзотерический узор. Служанки склонились, она,  не  обращая
на них внимания, прошла в открывшуюся дверь.
   Лама Юнгтун Шераб стоял  на  пороге,  чуть  наклонив  крупную  голову
набок, и рассматривал женщину, будто видел впервые. И от этого  взгляда,
источавшего спокойствие и силу, у нее  вдруг  перехватило  дыхание.  Она
попыталась  придать  лицу  гордое,  даже   надменное   выражение   (чуть
приподнять левую бровь, смотреть вскользь,  без  интереса;  голову  чуть
откинуть назад...), но поняла по его насмешливым глазам, что  получилось
плохо. Эти глаза над высокими бронзовыми скулами сжигали ее, точно щепку
в пламени. Какой-то частью сознания  она  подозревала,  что  именно  его
равнодушие - с оттенком насмешки, и было то, что притягивало ее  сильнее
всего. Запрет.  Обладать  им.  -  желание  не  только  запретное,  но  и
страшное. Сильное его тело, абсолютно лишенное растительности,  гладкое,
с прекрасными рельефными мышцами (она это знала!) - таким  сохранил  его
не Бог (Богу такое, возможно, и под силу, но он любит равновесие в мире:
молодость и красота должны уйти, на смену придут мудрость и опыт), но  -
мрачные демоны, слуги темных сил. Сколько  ему  лет,  Фасинг  не  знала.
Может, сорок. Или восемьдесят. Или двести. То,  что  подвластно  Черному
магу...
   Он только что закончил свои  упражнения.  Деревянные  фигурки  людей,
стоявшие полукругом вдоль стен комнаты, были в щепку  иссечены  страшным
(страшнее меча в  умелых  руках)  оружием  -  гибким  тонким  прутом  из
зеленоватого металла, который Юнгтун Шераб прятал в  маленькой  костяной
рукоятке.
   Фасинг  тихонько  подошла  к  манекену,  который  изображал  воина  в
доспехах, с копьем и круглым щитом в руках. Сейчас копье вместе с правой
рукой отсутствовали - лежали на полу. Щит был рассечен пополам  страшным
ударом. Лицо воина превратилось  в  сплошную  труху.  Фасинг  осторожно,
словно боясь причинить боль,  дотронулась  до  фигуры  и  подумала:  она
хранит его тепло - тепло его оружия... Она чувствовала.
   И робко спросила:
   - Вы можете испепелить взглядом, мой  господин.  Зачем  вы  истязаете
себя военными упражнениями?
   Он хмыкнул в ответ:
   - А зачем, по-твоему, король Лангдарма,  имея  целое  войско,  каждое
утро на рассвете упражняется с мечом и алебардой?
   Маг сделал тягучее движение и оказался рядом с женщиной, так  близко,
что она ощутила терпкий запах пота, исходящий от его тела.
   - Не жалей его. - Он кивнул на манекен. - Он  был  хорошим  воином  и
умер достойно. Его душа теперь скачет по небу на огромном белом  коне  в
свите короля Гесера.
   - Разве у него есть душа?
   - Душа есть у  всех.  И  у  животных,  и  у  камней,  и  у  деревьев.
Когда-нибудь я верну жизнь этому воину. И тогда...
   Фасинг посмотрела на мага, ожидая продолжения,  но  он  вдруг  сказал
совсем другое:
   - Я чувствовал в доме чужого. Кто это был?
   - Не знаю, мой господин, - шепотом произнесла она. - Мне  показалось,
что я задремала, и он пришел ко мне во сне...
   - Ты видела его раньше, наяву?
   - Никогда...
   Она осторожно попыталась заглянуть в глаза собеседнику, страшась  его
гнева.
   - Может быть, это был демон?
   - Демоны подвластны мне,  -  возразил  он.  -  А  от  этого  существа
исходила опасность. И сила.
   - Боже мой! - Фасинг закрыла лицо руками.
   "Ударь меня, - немо просила она. - Я больше  •всего  на  свете  жажду
твоего прикосновения. Больше, чем власть, чем даже  трон  Тибета.  Я  бы
ушла с тобой в пещеру, в самую  бедную  хижину...  Ты  бил  бы  меня  до
полусмерти каждый день, а я любила бы тебя с каждым днем все  сильнее...
Хотя, кажется, сильнее уж некуда". Он не ударил,  хотя  она  чувствовала
его гнев.  Молча  прошел  в  глубь  помещения,  где  на  низком  столике
прекрасной ручной работы лежал большой светящийся Шар. Еще недавно  Шара
не было, Фасинг бы его заметила. Ей вдруг показалось, что Шар на краткий
миг отразил лицо Кахбуна-Везунчика. Это было так неожиданно,  что  слезы
навернулись ей на глаза.
   - Дядя, - прошептала она и заплакала.
   Юнгтун Шераб внимательно смотрел в глубь Шара, и  его  черные  густые
брови сошлись над переносицей.
   - Ты видела тело?
   Она лишь покачала головой.
   - Тело засыпало лавиной. Его невозможно  было  найти.  Никого  нельзя
было найти, только я спаслась каким-то чудом...
   - Тело ты видела? - повысил он голос.
   - Нет, - так же шепотом произнесла она.  -  Мне  очень  страшно,  мой
господин.
   - Кого ты боишься?
   - Того человека, который приходил ко мне во сне...
   "О Боже, я ведь все ему рассказала!"
 
Глава 11 
САНАТОРИЙ 
(продолжение) 
 
   Серые скалы нависали  прямо  над  головой.  Желто-красные  кустики  и
деревца лепились и росли там, где вроде  и  расти  было  невозможно:  на
крошечных выступах, в  расщелинах,  куда  ветер  заносил  клочки  земли.
Большего  для  жизни  они  и  не  требовали.  С  Волги   тянуло   совсем
no-осеннему, еще ласково, но уже  заставляя  подумать  о  теплой  куртке
поверх привычной летней рубашки. На прогулочном  теплоходе,  на  верхней
палубе, гуляли так, что было слышно с берега:
   Поручик Голицын,
   А может, вернемся ?
   Туровский отвернулся от  реки  и  задрал  голову  кверху.  Ему  вдруг
вспомнилась  девушка-скалолазка  с  огненно-рыжими   волосами,   которая
пыталась пройти по сложному маршруту, да так и не сумела... Или  все  же
сумела? Он этого так и не узнает. И свое ощущение он  помнил:  волшебная
легкость, почти нереальная, с которой она скользила вверх...
   " - Левее иди! Там проще.
   - Я не хочу проще! Я нависание еще не проходила.
   - И не пройдешь, там даже я не прохожу.
   - А я пройду!
   - А вот посмотрим".
   Колесников догнал друга детства и молча встал рядом,  стараясь  унять
одышку. "Как дите малое, - без  злости  подумал  Туровский.  -  Стоит  и
сопит, ждет, когда я заговорю первым".
   - Ты... - Игорь Иванович запнулся и покраснел.  -  Ты  в  самом  деле
думаешь, что я...
   - Я  думаю,  что  ты  ведешь  себя  как  последний  дурак,  -  устало
проговорил Туровский. - Мне по опыту известно: бывают люди, которые  чем
меньше виноваты, тем  подозрительнее  выглядят.  Но  ты,  надо  сказать,
перекрываешь все рекорды. Ты  прямо-таки  нарываешься  на  неприятности!
Нет, убийца так себя вести не станет.
   - Тогда кто? - беспомощно спросил Колесников.
   - Не знаю. Козаков. Нина Васильевна,  "чудо-женщина".  Вахтер  Андрей
Яковлевич. Выбирай, кого хочешь. Кому Наташа могла так запросто  открыть
дверь?
   - Хорошему знакомому.
   - И Кларову, и Козакова проверяли. Они нигде не  могли  пересечься  с
Наташей.
   - "Пересечься"... Это значит "встретиться", да?
   - Точнее, "иметь возможность встречи". Но самое  главное,  я  уверен,
даже знакомому Наташа не стала бы открывать. Она  была  профессиональным
телохранителем, училась на специальных курсах.
   Он помолчал.
   - Она даже оперативникам, которые ее охраняли и еду носили, открывала
дверь только после условной фразы.
   - Убийца мог подслушать условную фразу.
   Сергей Павлович посмотрел на Колесникова и хмыкнул.
   - Быстро ты соображаешь...  Для  книжного  червя!  Фразу  должен  был
произнести знакомый голос: Борис или Слава Комиссаров.
   - Или ты, - еле слышно произнес Игорь Иванович.
   - Что это значит?
   Колесников робко пожал плечами.
   - Ну, если бы ты сказал, что положено, постучался... Она бы открыла?
   Туровский развернулся и молча пошел к  причалу.  "Мой  голос.  Наташа
открыла дверь на мой голос. Нет, друг детства, ты меня с ума не сведешь,
не удастся".
   - Меня все эти дни не было в санатории. Убийца мой голос  слышать  не
мог, значит, не мог и подделать.
   "Плевать, пусть я уже  свихнулся.  Пусть  я  пациент  психиатрической
лечебницы... Но Борису Анченко Наташа открыла дверь,  держа  пистолет  в
руке. А когда я вошел и увидел трупы на полу, пистолет был  спрятан  под
книжку..."
   - Как ты это делаешь? - неожиданно спросил Сергей Павлович.
   - Что?
   - Ну, все это. Лицо в окне. Монах с леопардом.
   - С барсом.
   - Пусть с барсом. Так как? Открой секрет.
   Игорь Иванович сиял очки, не спеша протер их специальной тряпочкой  и
водрузил  на  место.  Вот   в   этом   он   весь,   подумал   Туровский.
Игорек-колобок. У них во дворе не один он, конечно, носил очки.  Девочка
с третьего этажа, в которую Серега был влюблен, тоже носила - тоненькие,
изящные, в нежно-розовой оправе. Они очень шли ей, делая ее лицо милее и
в то же время как-то значительнее, взрослее.  ("Как  же  ее  звали?  Все
помню в мельчайших деталях: легкие шаги по асфальту, загорелые  ножки  с
тонкими  лодыжками,  оранжевую  майку  без  рукавов,  роскошную  тяжелую
темно-русую косу..." Однажды он  не  утерпел,  дернул.  Она  оглянулась,
удивленно   подняла   брови,   Сережка   взглянул,   нет,   заглянул   в
прозрачно-карие глаза и погиб на месте. Да как же ее звали все-таки?)
   Носили очки многие. Очкариком звали только Игорька.  Только  он  свои
очки холил, берег и лелеял, и фланелевая тряпочка для протирки оных была
только у него.
   - Никак я это не делаю, - вздохнул он. -  Я  вообще,  можно  сказать,
лицо пассивное.
   - Откуда же видения?
   - Не знаю. Я был уверен, что причина - в самом манускрипте. Ему около
тысячи лет, мало ли какие энергетические поля он мог в  себя  вобрать...
Сам материал, из которого он сделан, мог вызывать галлюцинации.
   - Но теперь ты так не думаешь?
   Колесников робко улыбнулся.
   -  Я  почти  не  работал  с   собственно   ксилограммой.   Только   с
фотографиями,  ксерокопиями...  А   жаль.   У   меня   пропало   чувство
сопричастности, понимаешь? Это очень важно.
   - Поясни.
   Они сами не заметили, как подошли к причалу. Было тихо,  только  вода
лениво стучалась в черные доски. При известной  доле  воображения  можно
было представить, будто лишь они вдвоем остались на целой планете... Они
да еще этот древний причал, к которому уж не подойдет ни один корабль.
   - Когда я держал в  руках  документ,  -  задумчиво  проговорил  Игорь
Иванович, - я ощущал его  просто...  как  предмет.  Я  не  понимал,  что
написано в нем, да и понимать поначалу не хотел. Мне просто было приятно
обладать им - свидетелем тех времен. Ты будешь  смеяться,  но  они  мне,
пожалуй, ближе, чем все это, - он обвел рукой окрестности.
   - Когда же у тебя начались галлюцинации?
   - Точно не помню... Постепенно, незаметно. Понимаешь, не было  резкой
границы между видениями и реальностью,  как  между  сном  и  явью...  Ты
когда-нибудь мог четко определить  момент,  когда  явь  кончается  и  ты
засыпаешь?
   - Но я-то текст не читал, - буркнул  Туровский.  -  И  манускрипта  в
глаза не видел.
   - Не знаю, - нервно сказал Колесников. -  Но  если  ты  действительно
подозреваешь меня... Если то, что ты недавно говорил, - не со зла, то ты
просто дурак. И убийцу никогда не найдешь.
   - Найду, - ответил Сергей Павлович. - У меня выхода другого нет.
   А сам подумал: "Видения были? Были.  Барс,  распластанный  в  прыжке.
Монах со спокойным мужественным лицом,  даже  бритая  наголо  голова  не
портит, а лишь усиливает впечатление. И, наконец, женщина, отраженная  в
оконном стекле на фоне желтеющих к осени берез во дворе... Друг  детства
назвал имя: Фасинг. И был  изумлен  не  меньше  моего.  Какой  из  этого
следует вывод? Либо он великий актер (снимаю шляпу!), либо..."
   - Скажи, - спросил Туровский, - мог эти галлюцинации  навести  кто-то
другой?
   - Нина Васильевна? - удивился Колесников.
   - А ты против? Или питаешь к ней особое пристрастие?
   Игорь Иванович задумался.
   - Вообще есть в ней что-то такое...
   - Потустороннее? - ехидно подсказал Туровский.
   - Нет, нет, не так. Просто такие женщины, как она, предрасположены  к
э... Подобного рода вещам. Может быть,  и  неосознанно,  но  она  вполне
могла навести какое-то поле... Если угодно, назовем его  информационным.
Мы с тобой его восприняли.
   "Неосознанно,  -  билось  в  голове  у  Туровского.  -   Если   можно
неосознанно, то уж осознанно - раз плюнуть.  И  тогда  все  объясняется:
скрип двери, который слышала Света,  Наташин  пистолет  под  развернутой
книгой (следователь Ляхов: "Похоже, она о нем и не вспомнила. Почему?"),
опытные оперативники, под носом у которых спокойно  убили  двух  женщин.
Все объяснимо, и ничто не имеет реального веса (свидетельские  показания
- в последнюю  очередь),  если  убийца  благодаря  своим  паранормальным
способностям контролирует их и даже составляет по собственному желанию и
сметает движением руки, как карточный домик".
   - Зря я отпустил Светлану, -  сказал  Туровский  вслух,  обращаясь  к
самому себе.
   - Кто это? - рассеянно спросил Игорь Иванович.
   -  Свидетель.  Единственный  и  реальный.  Будь  убийца  хоть  трижды
экстрасенсом, хоть Джуной, хоть Кашпировским, он  должен  был  выйти  из
своего номера (дверь заскрипела), постучаться к женщинам, выпустить  две
отравленные стрелы из духовой трубки. Вернуться к себе. Он всем  задурил
головы, уж не знаю как,  Загипнотизировал,  навел  свои  долбаные  поля,
заколдовал, называй как хочешь. Его никто не видел и  не  слышал,  кроме
девочки. Ее он в расчет не взял.
   - Козаков рыжий, - зачем-то сказал Колесников. -  То  есть  он  почти
лысый, но брови рыжие и глаза васильковые. У таких людей почти не бывает
способностей к гипнозу.
   - Значит,  Кларова,  -  тихо  подтвердил  Туровский.  -  "Черны  твои
смоляные волосы, черны  глаза  твои,  черна  душа,  будто  ночь,  сквозь
которую мчится наш мотоцикл..."
   - Что это за стихи?
   - "Битлз".
   Он подошел к самой кромке воды, и теперь она плескалась внизу, у  его
ботинок, словно  большое  ласковое  животное.  В  воде  плавали  окурки,
обертки от жвачки, какие-то щепки и  обрывки  бумаги.  И  среди  них  он
разглядел странный продолговатый предмет, который  загораживал  от  него
его  собственное  отражение.  И  как-то  отрешенно,   будто   о