саду, точно паук, и  быстро
пополз вверх по стене.
 
*** 
 
   Чонг поймал себя на мысли, что  никогда  до  этого  не  видел  своего
учителя в настоящем бою. А увидев, понял, что,  обучая  его,  Таши-Галла
относился к нему бережно, точно к любимому цветку. Только что мастер был
спокоен и неподвижен - и вдруг взорвался целым вихрем движений. Тем, кто
попал в этот смерч, повезло меньше других. Толпа разлетелась, как горох,
оставив  троих  на  земле  под  утренним  солнцем:  двое,   скрючившись,
постанывали, еще один, налетевший первым, лежал молча, вытянув  руки  по
швам и глядя в небо стеклянными глазами.
   Теперь  они  стали  осторожнее.  Выставив  перед   собой   клинки   и
выстроившись полукругом, бандиты подступали мелкими шажками, мягко ставя
ногу на носок, с тем, чтобы при случае мгновенно отскочить назад. Вперед
уже никто не лез, каждый сознавал: первый  взмахнувший  мечом  первым  и
ляжет. Мастер не собирался играть в игры. Он был настроен убивать.
   Чонг прижался спиной  к  спине  учителя  и  старался  дышать  ровнее,
скользя взглядом по застывшим фигурам, подмечая даже не движение - намек
на движение: спружиненные ноги, наклонённые вперед туловища, слыша свист
воздуха, прорывающегося сквозь стиснутые зубы вместе с  облачками  пара.
Вожак, облаченный в  грубую  одежду  из  шкуры  волка  (голова  зверя  с
мертвыми пустыми глазницами и верхней зубастой челюстью  служила  своего
рода шапкой), остался сидеть на лошади, раздраженно следя за  действиями
своих подопечных. У тех, казалось, стояла дыбом шерсть на загривках. Они
дошли до границы невидимого круга и остановились. Напряжение  повисло  в
воздухе, готовое вот-вот разразиться молнией. Все ждали: кто же бросится
первым. Он не выживет, не сумеет отвести удар мастера,  но  первым  быть
кто-то должен. Сейчас он прыгнет. Сейчас... Еще мгновение...
   - Назад, - процедил вожак.
   Свора послушалась. Многие вроде бы вздохнули с облегчением.
   - Я знаю тебя, старик, - хрипло сказал главарь.
   - Ты мне тоже знаком, - отозвался Таши-Галла. - Правда, тогда ты  еще
не  напоминал  хищника.  Так,  щеночек.  Не  думал,  что  встречу   тебя
когда-нибудь.
   Конь загарцевал под всадником. И тот и другой были  отменно  сложены:
мускулистые, худощавые и стремительные, они как никто другой были словно
созданы для боя. Пожалуй, только этот всадник  и  мог  бы  противостоять
учителю, подумал Чонг. Только он...
   - А ты постарел. Зубы уже не те. И руки стали медлительнее.  В  былые
времена ты бы успел положить шестерых как  минимум.  И  меня  заодно.  А
теперь... Теперь я, пожалуй, смог бы тебя убить - один на один.
   - Так убей.
   - Ну нет, - хмыкнул вожак. - Это  было  бы  слишком  просто.  Слишком
почетно - для предателя!
   И он со злостью хлестнул коня.
   Пусто стало на дороге, ведущей в столицу. Несколько  пятен  крови  на
утоптанном сером снегу - лишь, они напоминали о недавней стычке.  Воздух
был морозным и звонким, будто горный ручей, и эхо от удалявшегося топота
копыт еще долго гуляло, еле различимое для ушей. Чонг  рассеянно  обошел
вокруг трупа разбойника. На шее у мертвого висел тот же знак, что был  и
у вожака. Чонг повертел его в руках, пожал плечами и оставил на  прежнем
месте. Амулет бережет лишь того, кто сам по поводу и без повода не  сует
голову в петлю.
   - А почему он назвал вас предателем? - спросил Чонг.
   И увидел вдруг глаза учителя. Они были черны и глубоки, и на  дне  их
плескалась боль - целое море боли, будто стрела пробила грудь  и  засела
глубоко в плоти зазубренным наконечником.
 
*** 
 
   - Именно тогда ты его и заподозрил?
   - Не знаю... Нет. Наверное,  раньше.  Он  ведь  сказал,  что  мог  бы
оживить барса, используя обряд Тантры. Я слышал о нем. Это обряд  Черной
магии, один из самых  сильных  и  тайных.  Его  может  выполнить  только
посвященный.
   - И я укрепил твои подозрения, - пробормотал Колесников. -  Вольно...
Или невольно.
   Сюда, в глубокий каменный мешок, луч  дневного  света  едва  проникал
сквозь  решетку  на  потолке   лишь   тогда,   когда   солнце   на   миг
останавливалось на вершине небесного свода. Сейчас же,  судя  по  всему,
была глубокая ночь: слышалось, как перекликается стража где-то в городе,
за стеной.
   - Но разве  можно  быть  одновременно  служителем  Будды  и  колдуном
Бон-по?
   Чонг покачал головой (бронзовые цепи на ногах  и  руках  чуть  слышно
звякнули).
   - Нельзя... Но если бы я мог допустить, что буддистский  храм  -  это
всего лишь прикрытие... Нет! Все равно я бы не заговорил!
   - Почему? - спросил Игорь Иванович и вдруг ясно увидел, что перёд ним
- совсем ещё молодой  парень,  почти  юноша...  И  израненная  душа  его
жаждала успокоения - того сильного плеча, к которому можно прильнуть.
   - Надо же кому-то верить, - еле слышно проговорил тот.
   Он замолчал. Колесников сидел неподвижно, хотя  мышцы  одеревенели  и
затекли... Но он боялся, что малейшее движение может прервать контакт  -
на неделю, на год, навсегда - кто знает? Сможет ли он  жить  без  этого,
как всякий человек с нормальной чувствительностью, для кого окно в  иную
Вселенную закрыто и вся  жизнь  течет  в  одной  комнате:  тепло,  сухо,
спокойно... И куда ни глянешь - глухая стена.
   - Я любил  учителя.  Он  всегда  был  для  меня  единственным  родным
человеком на Земле - как отец и мать. А может, и больше. Если бы я узнал
про отца что-то... Ну, что-то очень плохое... Разве я стал бы любить его
меньше?
   Игорь Иванович не ответил. Факты роились в голове  -  и  те,  что  он
почерпнул из древнего документа (десять высших лам не колеблясь  вынесли
приговор), и те, что сообщил монах, умерший по  этому  приговору  тысячу
лет назад (имя опозорено и стало нарицательным). Ступа, охранявшая  вход
в бонский монастырь Шаругон, в воздух  не  поднялась  в  соответствии  с
пророчеством, но мгла  снизошла  на  благодатную  землю,  когда  король,
полный замыслов и надежд, упал с отравленной стрелой в горле.
   - Почему Таши-Галла не сделал тебя старшим учеником?
   - Старшим учеником был Джелгун.
   - Разве он был лучше тебя?
   Чонг пожал плечами.
   - Не знаю. Я не думал об этом. Хотя сейчас мне кажется,  учитель  был
прав. Я чувствовал, что он относится ко мне как к сыну. Или почти так...
Он не хотел, чтобы это было слишком заметно.
   - Таши-Галла любил тебя как сына, - задумчиво сказал Колесников, -  И
все-таки позволил тебе умереть. И даже не сделал попытки тебя защитить.
   - Как? - выкрикнул Чонг.
   - Как? Как угодно! Хотя бы взял вину на себя!
   Монах в ужасе отшатнулся, как от привидения.
   - Нет, что вы... Взять на себя убийство!
   - Ты-то взял.
   - И теперь скитаюсь в низших мирах, - прошептал Чонг. - Но я...  Я  -
другое дело. Я много грешил и в прошлой, и в этой жизни. Может быть, мне
разрешено искупить эти грехи только сейчас. А как же учитель? Почему его
душа не успокоена? Неужели...
   Шепот  совсем  затих.  Игорь  Иванович   наклонился   вперед,   чтобы
расслышать, и вдруг почувствовал, что воздух будто  стал  другим.  Запах
озона  -  как  после  грозы...  Так  уже  случалось,  когда  было   пора
возвращаться в другой (свой) мир.
   - Неужели... - пробормотал Чонг с ужасом. - Неужели все-таки он?
 
*** 
 
   Две мохнатые лошадки черной масти шли рядом, пофыркивая и пуская  пар
из ноздрей. Всадники ехали молча: один был глубоко погружен в свои думы,
судя по выражению лица, не слишком-то радостные, и это было странно:  во
всем году нет праздника радостнее, чем  Ченгкор-Дуйчин.  Другой,  совсем
молодой монах, изредка поглядывал на спутника, словно ожидая, когда  тот
заговорит, но сам с расспросами не лез, хотя очень хотелось.
   -  Его  зовут  Кьюнг-Ца,  -  сказал  вдруг  Таши-Галла,  обращаясь  к
ближайшему валуну. - Он из рода Потомков  Орла,  если  мне  не  изменяет
память. Мы вместе были учениками дамы Юнгтуна Шераба. Черного мага.
   Чонг весь обратился в слух.
   - Он тогда был молод  -  моложе,  чем  ты  сейчас.  Он  даже  не  был
учеником,  просто  выполнял  кое-какую  работу  по  дому.  Ухаживал   за
лошадьми, копался в саду...  Знаешь,  лошади  уже  тогда  слушались  его
лучше, чем старшего конюха. Не любили, они всегда начинали  дрожать  при
его появлении, а именно слушались, будто он  их  чем-то  завораживал.  А
ведь в то время он не только не имел права присутствовать  на  занятиях,
но ни один из  учеников  его  даже  близко  к  себе  не  подпускал.  Это
считалось недостойным. Но в нем была какая-то... - Таши-Галла  замолчал,
подыскивая нужное слово, - какая-то одержимость. Она буквально  пожирала
его изнутри. Кьюнг-Ца еще тогда, когда переступил порог дома  учителя  и
ему дали в руки лопату и грабли, поклялся, что со временем станет лучшим
и победит всех учеников, одного за другим. А  потом  -  самого  учителя.
Его, по-моему, он ненавидел больше всего...
   Он наконец добился своего: его приняли в ученики. Он ходил за  ламой,
словно собачонка, ловя каждое  слово.  За  садом  и  конюшнями  смотрели
другие; он занял подобающее место в школе... Но настоящим магом так и не
стал. Даже старшим учеником, как мечталось.
   - Почему?
   Таши-Галла вдруг рассмеялся.
   - Есть пословица: бодливой корове Бог рог  не  дает.  Магия  ведь  не
принадлежит магу, как какой-нибудь инструмент, вроде меча. Наоборот,  он
становится ее служителем, жрецом... Он может превратиться в  раба,  если
не имеет достаточно ума и воли. А Кьюнг-Ца... Он не хотел  служить.  Его
снедало одно стремление: повелевать. Получать, ничего не отдавая взамен.
Он был обречен. Шар отторг его.
   - Шар? - удивился Чонг.
   Таши-Галла выглядел смущенным. Он проговорился.
 
*** 
 
   (Ощущение было  странным.  Таши-Галла  -  двадцатипятилетний  ученик,
приближенный к Великому магу, даже  не  догадывался  о  той  особенности
дома, где жил вот уже двенадцатую весну. И сколько  здесь  хранится  еще
загадок и тайн - не счесть.
   Он спускался по  каменным  ступеням  мрачной  винтовой  лестницы  все
глубже и глубже и удивлялся про себя: оказывается, подземная часть  дома
во много раз превосходила по размерам наружную, словно ледяной  айсберг.
Лестница была погружена в темноту - ни  единого  факела  не  торчало  из
стен, но Таши-Галла видел и так: за годы тренировок у него  выработалось
внутреннее зрение. Он мог различать предметы даже сквозь стены, правда с
трудом, но здешние, он это почувствовал, были покрыты каким-то составом,
делавшим их непроницаемыми. Впереди шел  лама  Юнгтун  Шераб,  одетый  в
длинный черный балахон.
   Вскоре Таши-Галла сообразил, что вокруг стало светлее. Свет  проникал
непонятно откуда: ни в стенах, ни в потолке не  было  видно,  ни  единой
щели. Впереди показалась дверь,  обитая  медным  листом.  Маг  не  успел
коснуться ее, как она бесшумно отворилась, и они прошли  через  странную
комнату с высоким потолком. Вдоль  стен  полукругом  стояли  деревянные,
искусно выполненные фигуры людей  в  полный  рост.  Таши-Галла  невольно
задержал на них взгляд. Сначала Он принял их было за богов свастики,  но
тут же понял, что ошибся.  Фигуры  изображали  воинов  в  полном  боевом
облачении. Бронзовые шлемы покрывали головы, деревянные неподвижные руки
сжимали вполне настоящие копья, мечи, алебарды...
   Таши-Галла остановился у одного из них. Деревянная статуя была диким,
непонятным образом обезображена. Лицо  невозможно  было  разобрать:  оно
было превращено в труху. Правая рука, некогда  воздетая  над  головой  и
сжимавшая оружие, отсутствовала, отсечен
   Ная по локоть. Круглый щит, скрепленный толстыми медными  пластинами,
был расколот надвое страшным ударом. Ученику  было  достаточно  взгляда,
чтобы понять: этот удар был нанесен не мечом и не алебардой.
   - Идем, - услышал он голос.
   Юнгтун Шераб подошел к стене, прошептал несколько слов на  чанг-коре,
древнем северном наречии, и монолитная с виду  стена  легко  отъехала  в
сторону... Таши-Галла невольно  заслонил  глаза  ладонью.  Свет,  яркий,
будто солнце спустилось на землю, брызнул  во  все  стороны,  и  посреди
следующей комнаты, круглой и совершенно пустой, Таши-Галла увидел Шар.
   Юнгтун Шераб смотрел  на  странный  предмет  благоговейно,  точно  на
снизошедшее божество.
   - Много лет назад мой прадед нашел его высоко  в  горах,  -  Медленно
проговорил маг. - Его оставили могущественные боги, которые когда-то там
обитали.
   Таши-Галла  обошел  Шар  вокруг.  Ему  почему-то   очень   захотелось
дотронуться до него, но он поборол искушение.
   - А я думал, что довольно хорошо изучил бонский Канджур, - сказал он.
- Но я и не подозревал...
   - Что ты не подозревал?
   - Гм... Я просто не встречал  упоминания  об  этом  Шаре.  А  ведь  в
Священной Книге сказано о всех богах.
   - Не о всех. Только о тех, кто имеет отношение к Бон-по. А этот Шар -
что-то совершенно другое.
   - Но вы поклоняетесь ему.
   - Да. Потому что я тоже не имею отношения к Бон-по. Как и мы  все.  И
ты в том числе.
   Юнгтун Шераб, не отрываясь и не мигая, смотрел внутрь  Шара,  и  тот,
казалось, отвечал ему незримым током мыслей.
   - Мой прадед был одним из Десяти Верховных Лам. Ему не было равных  в
Черном учении.  Но  Шар...  Он  перевернул  всю  его  жизнь.  Они  сразу
потянулись друг к другу. Видишь, как Шар  пульсирует,  будто  дышит?  Он
делает так, когда ощущает рядом того, кого  может  принять.  Прадеда  он
принял в одно мгновение - и  подарил  ему  могущество...  Ему  открылась
вдруг истина: служить надо подлинной силе - той, которой обладает Темная
сторона. И единственный источник ее на Земле  -  не  боги  свастики,  не
Небесный Отец и король Гесер... Это все  лишь  средство  для  управления
сумасшедшей толпой.
   - Значит, вы обманывали меня, учитель, - тихо проговорил  Таши-Галла.
- Вы не Бон-по. Вообще-то я давно это подозревал.
   - Да? - с интересом спросил маг. -  И  что  тебя  натолкнуло  на  эту
мысль?
   - Не знаю. Ничего конкретно, но... Я не чувствовал  в  вас  настоящей
веры. Вы не верили - и в то же  время  были  подвержены  какой-то  очень
сильной страсти. Однако я не мог определить ее источник.
   - Ну что ж, - спокойно сказал Маг. - Это еще раз доказывает, что я не
ошибался в тебе.)
   - И вы стали служить Шару? - робко спросил Чонг.
   Таши-Галла вздохнул.
   - Я говорил тебе, мальчик. Зло очень притягательно. Оно гораздо  ярче
и разнообразнее, чем Добро. Иначе оно просто не могло  бы  существовать.
Иногда оно принимает самые неожиданные формы.
   - А Шар - он был порождением Зла?
   Учитель с сомнением покачал головой.
   - Не думаю. Мне кажется, он был лишь инструментом. А уж несет ли он в
себе. Зло или Добро, зависит от  рук,  в  которые  он  попадает.  А  что
касается Юнгтуна Шераба... Я давно подозревал, что его собственная  сила
была ограниченна. Он  обладал  гениальным  умом,  хитростью  и  огромным
честолюбием. И все же он был слаб... И мучительно искал источник, откуда
мог бы черпать силы. Но это только мои догадки. На ставник был  скрытным
человеком. Даже решив сделать меня своим преемником,  от  все  равно  не
открыл мне всей правды.
   - Но ведь вы ушли от него.
   - Ушел, - подтвердил Таши-Галла. - Хотя и не сразу. Я  пробыл  в  его
доме еще два года. Но чем больше я там находился и чем больше общался  с
Шаром, тем крепче  становилась  моя  уверенность,  что  путь  выбран  не
правильно. Шар засасывал меня. Еще чуть-чуть, и я  перестал  бы  владеть
собой. Мне отдавали бы приказы - и я бы выполнял их, не задумываясь.
   Иногда Юнгтун Шераб меня  восхищал.  Как  бы  это  тебе  объяснить...
Восхищал своей чистотой. Он был порождением Черных сил, плоть  от  плоти
их, и отдавал им себя без остатка. В нем  не  было  полутонов.  В  любом
человеке существует рядом темное и светлое - инь и ян. В моем наставнике
светлое начало было искоренено. Наверное, поэтому он и не стал Бон-по.
   - Как  это?  -  удивился  Чонг,  для  которого  Черная  религия  была
воплощением зла.
   - Я думаю, он втайне презирал Бон -  за  уход  от  постулатов  Черной
веры. Некоторые школы буддизма, например Са-скья, имеют много  общего  с
реформированной Бон... Это Юнгтуна Шераба не устраивало. Он  хотел  идти
дальше. Туда, где нет ничего,  кроме  мрака/  Чонг  поежился,  будто  от
холода.
   - Страшно, Ничего, кроме мрака... Даже думать об этом не хочется!
   Под вечер на землю  стал  медленно  опускаться  снег.  Большие  белые
хлопья мягко стелились под копыта лошади, падали ей на  морду,  и  тогда
она потешно мотала головой  и  возмущенно  фыркала.  Лошадь  была  белой
масти, что считалось на Тибете добрым знаком, лохматая,  длинногривая  и
низкорослая. Такие животные, не в пример длинноногим арабским  скакунам,
очень ценны были в дальней  дороге:  они  неприхотливы  и  выносливы,  а
маленький рост и широкие копыта позволяют не скользить и  не  падать  на
ледяном насте.
   Всадник  сидел,  нахохлившись,  спрятав  голову  под  капюшон  серого
дорожного плаща, отороченного  лисьим  мехом.  Руки  его  едва  касались
поводий: лошадь будто сама знала дорогу. Целые  шапки  снега  выросли  у
него на плечах и в складках одежды, но всадник этого
   Не замечал.
   Он встрепенулся только тогда,  когда  впереди,  на  вершине  пологого
холма, показались очертания храма  Пяти  Хрустальных  Колонн.  Храм  был
Построен в китайском стиле. Резные  колонны  (правда  деревянные,  а  не
хрустальные) поддерживали широкие створы ворот, к которым  вели  пологие
каменные ступени. Лошадь легко преодолела подъем.  Седок,  не  слезая  с
нее, потянул за массивное бронзовое кольцо и  дважды  ударил  в  ворота.
Некоторое время все было тихо.  Потом  послышался  приближающийся  хруст
снега под ногами, и ворота открылись.
   - Да пребудет с нами Всемилостивый  Будда,  -  поклонился  путник.  -
Непогода застала меня в дороге. Могу ли я найти здесь приют на ночь?
   - Мы рады помочь любому, кто постучится в  ворота  нашей  обители,  -
ответил монах. - Только хочу  предупредить,  что  условия,  которыми  мы
располагаем, весьма скромны...
   - Ничего, я неприхотлив.
   Всадник  каким-то  странным  образом   спрыгнул   с   седла.   Монаху
показалось, что он  просто  перетек  на  землю,  как  густое  молоко  из
опрокинутого кувшина. И передвигался  незнакомец  весьма  странно,  так,
будто под дорожным плащом крался громадный грациозный хищник - тигр  или
барс. "Уж не зря ли я его впустил?" - мелькнуло в голове у монаха, но он
тут же устыдился своих мыслей. Впрочем, он вскоре забыл об  этом  -  как
только лошадь незнакомца была отведена  в  стойло  и  накормлена,  а  ее
хозяин получил в распоряжение келью в надворных постройках и  еду  -  не
ту, скромную, что употребляли монахи, а  обычную  для  живущих  в  миру,
специально припасенную для таких случаев.
   Монаха звали Кунь-Джи. Он был мастером-резчиком по дереву, и  в  зале
Бодхисаттв лежала на  рабочем  верстаке  незаконченная  фигура  святого,
разрушенная при нападении на  храм  бандитов.  У  Кунь-Джи  просто  руки
чесались закончить реставрацию.
   - Я слышал о несчастье, постигшем вашу  обитель,  -  негромко  сказал
пришелец. - Разрешите выразить вам свою скорбь, -  и  на  ладонь  монаху
упали несколько серебряных монет.
   - Ох, - Монах чуть не задохнулся от радости, которую по молодости лет
не сумел скрыть. - Благодарю вас, господин...  Да  будут  продлены  ваши
дни!
   - Скажите, не проезжали ли здесь двое путников - старик  и  юноша  на
лошадях черной масти? Мы втроем направлялись  в  Лхассу,  чтобы  принять
участие в празднике. Но случилось так, что я отстал.
   - Ну конечно! - расплылся Кунь-Джи в улыбке. - Наш настоятель  принял
их как дорогих гостей. Несколько дней они делили с нами кров и  пишу,  а
также заботы по восстановлению разрушенного.
   И, беспрестанно кланяясь, Кунъ-Джи попятился к выходу и  затворил  за
собой дверь. Душа его пела. На вырученные деньги  в  Ликиме  можно  было
купить новые резцы и кисти, необходимые для работы над стат