ить не  берусь,  но
думаю, органического происхождения. Сок растения или что-то в этом роде.
   - Они умерли сразу?
   - Почти мгновенно. Ну, может быть, в течение пяти-десяти секунд.
   Туровский прошел вдоль стены в глубь номера. В углу стояло  чудом  не
уворованное трюмо на изящных гнутых ножках. На тумбочке обложкой  кверху
лежал "женский роман". Сергей Павлович через  носовой  платок  осторожно
взялся за страницу и чуть приподнял книгу. Под  ней  был  черный,  хищно
поблескивающий "Макаров", поставленный на предохранитель.
   Эксперт поднял голову.
   - Там можете браться смело, все проверено. Отпечатки  пальцев  только
покойных... Я имею в виду сравнительно свежие.
   - Вы думаете, убийца сюда не входил?
   - А зачем ему входить. Пострелял с порога и ушел.
   Какая-то вещица овальной формы  лежала  на  полу  недалеко  от  тела.
Туровский подошел поближе и нагнулся. И узнал Наташин медальон,  который
она носила на шее, не снимая. Белая  в  прожилках  раковинка  на  тонкой
золотой цепочке. В настоящий момент цепочка была разорвана.
   - Одну минуту...
   Эксперт быстро прошелся по матовой поверхности своей кисточкой, держа
раковинку двумя пальцами, повертел ее так и сяк и протянул Туровскому.
   - Отпечаток есть, вот тут, на крышке...  Но  старый  и  смазанный.  Я
уверен, он хозяйский, не посторонний.
   - А почему цепочка разорвалась?
   - При падении тела зацепилась за дверную ручку. Борьбы не было,  если
вы на это намекаете.
   - Точно?
   - Я кто по профессии, по-вашему?
   Видимо, Сергей Павлович нажал на микроскопический выступ, потому  что
раковина вдруг раскрылась с мелодичным звоном. Чем-то старинным  повеяло
в воздухе - точно в детстве, когда  потихоньку,  без  спроса,  снедаемый
горячим любопытством, открываешь крышку бабушкиного сундучка (какие  там
наверняка сокровища!). Нет там никаких сокровищ, не нажила бабка за годы
праведных трудов, а если и наткнешься на такой вот медальон с  крошечной
фотографией внутри, значит, наследство от прабабушки или  от  еще  более
дальних предков...
   В Наташином медальоне тоже пряталась фотография: маленький, не больше
пяти лет, мальчик со светлыми вьющимися  волосами  и  большими  глазами,
распахнутыми, казалось, навстречу всему миру.  Нос  чуть  вздернут,  рот
великоват, пожалуй, но это нисколько не портило впечатления -  все  дети
красивы, природа уродства не терпит. Это потом, много  лет  спустя,  мы,
люди, начинаем делиться: свой-чужой... И ищем недостатки в ближних.
   Высоченный  крупный  мужчина  с  рыжим,  несколько  помятым  лицом  в
веснушках, неловко  протиснувшись  в  комнату,  пожал  Туровскому  руку,
коротко представился: Ляхов, следователь прокуратуры, - и заглянул через
голову собеседника в ящик трюмо.
   - Выходит, она и не вспомнила о пистолете. Сразу бросилась  открывать
дверь. Почему, интересно?
   А не твое дело, захотелось глупо ответить. У Туровского этот вопрос у
самого не выходил из головы. Только... Спрос - он тоже стоит много. Одно
дело, когда ты сам  пытаешься  анализировать  промах  своего  сотрудника
(мертвые сраму не имут), а другое - когда чужой человек, пусть  коллега,
недовольно глядит на  труп  и  задает  свое  дурацкое  "почему?".  Ляхов
заметил напряженные плечи собеседника и вздохнул:
   - Не сердитесь. Я просто высказал вашу мысль вслух, а в  квалификации
ваших сотрудников и не  думал  сомневаться.  Такие  дела  дилетантам  не
доверяют.
   Туровский молча, широким шагом, вышел в  коридор.  Двое  сотрудников,
те, что находились в соседнем номере, стояли, словно побитые собаки,  не
смея поднять глаз. Умом Туровский понимал, что перед ним  профессионалы,
прошедшие серьезную школу, и раз уж случилось такое, надо разбираться во
всем без эмоций, тщательно, затаив дыхание, но разбираться сил не было.
   - Вечером поедете со мной, - сказал он, не разжимая губ. - А сейчас -
сдать оружие... До выяснения. И марш в номер.
   Они потоптались, но ничего не ответили.  Любые  слова  -  оправдания,
поиск виновного, просто выражение горечи от потери - застревали в горле.
Все казалось пустым и. ненужным. Туровский знал обоих много лет,  с  тех
пор как они только-только окончили Высшую школу. Слово "перестройка" еще
согревало губы,  пьянило  чувство  свободы,  верилось:  грядет  светлое,
радостное, безбоязненное, хотелось работать сутками, и все точно  знали:
наконец-то правда восторжествует и тут, на  местах,  раз  уж  в  Москве!
Гдлян!.. Иванов!.. И очень  немногие  выдержали  то,  что  им  уготовила
судьба потом. Но уж те, кто остался...
   Оки остались: светловолосый, небольшого роста Борис Анченко  и  Слава
Комиссаров  (кликуха  в  отделе  -  Слава  КПСС,  уж  больно   плакатной
внешностью одарила природа, глядя на него, хотелось взять в руки  лопату
и бежать на субботник).
   - Установлено время смерти: между половиной десятого и десятью  утра.
Кто из вас где находился? Борис, ты?
   - В холле, - тихо отозвался он. - В девять  тридцать  отнес  девочкам
завтрак из столовой. Через час хотел забрать посуду.
   - Стучался?
   - Конечно.
   Борис дерзко дернул подбородком.
   - Думайте что хотите, товарищ майор.  Наташа  не  виновата,  она  все
делала по инструкции. Дождалась условной  фразы,  после  стука  открыла,
пистолет был при ней, и перед этим она сняла его с предохранителя.
   - Откуда ты знаешь про предохранитель?
   - Щелкнуло.
   - Ладно, - хмуро проговорил  Туровский.  -  Выдохни,  перегоришь.  Вы
говорили о чем-нибудь?
   - "Доброе утро". - "Привет". - "Скучаете?" Обычный треп. Я был у  них
две-три минуты от силы.
   - Не заметил чего-нибудь непривычного? Нервозности, например?
   - Ничего. Наташа выглядела, как всегда... - Он вдруг запнулся.
   Как всегда прекрасно, перевел про себя Туровский. Борис по Наташе всю
жизнь вздыхал, а  подойти  близко  не  смел.  Он  и  напросился  на  эту
работенку из-за нее, чтобы хоть таким образом быть поближе. А  теперь...
Он казался спокойным, но Туровский знал: это  спокойствие  человека,  не
успевшего осознать, что на ткнулся грудью на пулю.
   - Это ты подарил Наташе медальон?
   Борис некоторое время молчал, осознавая смысл вопроса.
   - Да.
   - Там внутри фотография мальчика...
   - Да, да... Это Наташин брат. Он умер в детстве.
   Вот так, подумал Сергей Павлович. Оттого ему  и  показалось,  что  та
мелодия прозвучала, будто ангелы с неба заплакали по мертвым...
   - Страшно. Как будто кто-то  задался  целью  истребить  всю  семью  -
одного за другим. Мальчик чем-то болел?
   - Нет, он умер от испуга. Сердце не выдержало.
   - Кто его мог так напугать?
   - Отец Наташи. Он пил шибко... Тоже умер - цироз печени.
   Они помолчали.
   - Как выглядела Тамара? Я имею в виду ее душевное состояние.
   - Тамара... Ну, может  быть,  слегка  подавленно,  но  это  просто  с
непривычки: трое суток безвылазно  в  четырех  стенах,  даже  в  коридор
запрещено.
   "Сереженька. Тамара назвала меня Сереженькой. Сколько  же  лет  я  не
слышал такого обращения? Только совсем в  далеком  детстве,  когда  мама
укладывала спать,  а  мне  все  не  хотелось,  я  был  "совой":  вечером
ложиться, а рано утром вставать в школу было большой проблемой".
   Он опять почувствовал, что  уплывает  куда-то.  Возник  вдруг  аромат
каштановых волос, ощущение горячего  прикосновения  рук  к  его  плечам.
"Сереженька, я боюсь..." И захотелось завыть в полный голос, как волк на
луну:  длинно,  тягостно,  задрав  голову,  чтобы  чувствовать  боль   в
натянутом горле. Он с усилием встряхнулся. Нельзя! Мужчины по мертвым не
плачут, некогда. Пепел стучит в сердце.
   - В холле ты всегда сидел лицом  к  коридору?  Может  быть,  покурить
выходил, в туалет? - Туровский вдруг взорвался. - Да не молчи  ты,  твою
мать! И не ври! Сейчас надо не честь блюсти, а убийцу искать!
   Борис только покачал головой.
   - Не было никого в коридоре. В девять  прошла  горничная,  я  за  ней
проследил, к дверям она не приближалась. В девять  пятнадцать  пробежали
две девочки, обеим лет по двенадцать-тринадцать.  Одну  я  знаю,  они  с
матерью живут в номере 19, в конце коридора.
   Вторая, очевидно, подружка.
   - Еще! - требовательно сказал Туровский.
   Борис обхватил голову руками.
   - Все. Слышишь, командир, все! Больше никого не было!  Никого!  А  их
убили!
   - Без истерик! - рявкнул Сергей Павлович.
   Может случиться, что один из них убийца... Слава или Борис.  А  Борис
мог и не видеть, как  Слава  вышел  из  своего  номера  и  постучался  к
женщинам. Мог и не видеть... Но он предупредил, что  зайдет  через  час,
заберет посуду. Значит, Славе нужен был  предлог,  чтобы  войти.  Какой,
например?
   И Слава, будто почувствовав что-то, поднял глаза.
   - Вы подозреваете меня?
   - Да, - с тихой яростью ответил Туровский. - Я вас обоих  подозреваю.
Я   подозреваю   горничную,   которая   не   подходила   к   дверям.   И
девочек-подружек. Всех! Потому  что  один  подонок  в  чистой  отдельной
камере сейчас ждет, когда его отпустят и извинятся.  О,  он  обязательно
потребует извинений, а потом накатает жалобу прокурору.
   Накал кончился. Туровский опустил плечи и  сник,  будто  постарев  за
несколько мгновений.
   - Но это все ерунда, амбиции, по большому счету. У  нас,  здоровенных
опытных мужиков, на глазах убили двух женщин. Мы обещали  им  защиту,  а
обещания не сдержали. Вот о чем надо думать.
 
*** 
 
   Внизу, на  первом  этаже,  один  из  помощников  Ляхова  беседовал  с
вахтером. Вахтеру было хорошо за семьдесят, он пережил многое  на  своем
веку, пока по-отшельнически не  осел  здесь,  и  в  свои  годы  сохранил
рассудительность и ясность ума. При виде Туровского оба поднялись, но он
махнул рукой: не до церемоний.
   - Ну что?
   Оперативник пожал плечами.
   - Ничего особенного. Ни вчера, ни сегодня  посторонние  в  корпус  не
входили.
   Туровский внимательно посмотрел на старика.
   - Андрей Яковлевич, вы же понимаете, что мы имеем в виду? Посторонний
- это не обязательно тип в черных очках и с поднятым воротником. У  него
могла быть  безобидная  внешность:  молочница,  сантехник,  почтальон...
Письма-то получаете?
   - Да ну. - Старик обиделся. - Я еще из ума не  выжил.  Трубы  недавно
меняли, а почтовый ящик - вон он, во дворе. Не только чужих, своих-то не
видать было. Сегодня суббота, выходной.
   - Значит, были только отдыхающие?
   - Ну да. В половине девятого  был  завтрак,  потом  одни  отправились
гулять, места сами видите какие, куда там Пицунде! Другие вернулись.
   - Кто вернулся?
   - Козаков с  соседом  -  из  четвертого,  Нина  Васильевна,  прелесть
женщина, из девятнадцатого. Потом прибежали  две  девчушки,  Даша  и  ее
подружка Света.
   - Даша - это дочка Нины Васильевны?
   - Точно. Большая уже, четырнадцать скоро.  Одни  парни  на  уме.  Вот
Светланка - та посерьезнее. В  музыкальной  школе  обучается,  все  ноты
знает, а уж играет на флейте - ну прям артистка по радио.
   - Вы что, помните, кто где живет? - удивился оперативник.
   - Так не "Золотые пески". Народу мало, в основном каждый год  одни  и
те же. А теперь как пойдут слухи, что у нас человека убили, так и  вовсе
закроют.
   - А этими женщинами, жертвами, кто-нибудь интересовался? Знаете,  как
бывает: кумушки сядут за чайком косточки перемывать...
   - Нет. Никто ими особенно не интересовался.
 
Глава 2 
СВИДЕТЕЛИ 
 
   - "Никто не интересовался"! - проворчал оперативник, когда они  вышли
из клетушки вахтера. - Три дня  здесь  прожили,  а  уже  успели  кому-то
насолить.
   Туровский с интересом посмотрел на него. Парень явно не  догадывался,
что Тамару здесь прятали. Не догадывался и  всезнающий  вахтер,  и  даже
следователь местной прокуратуры. "Где же я допустил  прокол?  -  подумал
Сергей Павлович. - Откуда течет?"
   "Сереженька!"... Аромат волос...
   Он отогнал от себя ее образ. Отогнал все, что  мешало  ему  в  данный
момент. Мозг снова работал четко и быстро, сердце  отсчитывало  свои  80
ударов в минуту. Никаких отклонений, никаких посторонних мыслей.
   - Ты беседовал с Козаковым? - спросил он Бориса Анченко.
   - Так точно. Но, похоже, тут пусто. Они вдвоем с соседом сразу  после
завтрака вернулись к себе в но мер, сели доигрывать партию в шахматы. Ни
тот, ни другой никуда не отлучались.
   - Данные на Козакова?
   Борис мельком взглянул в свои записи.
   -  Сорок  пять,  женат,  двое  детей.   Живет   на   Бабушкина,   10.
Инженер-программист в объединении "Медтехника".
   Он немного поколебался.
   - Мне он кажется безобидным.
   - Ну? Тихий слишком, да?
   - Наоборот. Большой, шумный. Говорит много, руками  размахивает.  Тут
же выдал готовую версию про маньяка, ну и тэдэ. Забросал вопросами. Было
впечатление, что не я его, а он меня допрашивает.
   - Ну что ж, - медленно проговорил Сергей Павлович.  -  Значит,  он  и
будет твоим заданием на ближайшее время. Все, что можно, любые данные  и
подробности.  Особенно  постарайся  раскопать  любой,  самый   ничтожный
фактик, момент,  когда  он  мог,  хотя  бы  теоретически,  пересечься  с
Натальей. Вплоть до случайной встречи в трамвае.
   Борис немедленно вскинулся.
   - То есть вы не исключаете сговор? А может быть, мы все  тут  -  одна
банда? Я, вахтер, Наташа, Слава Комиссаров?
   Туровский вдруг сделал движение, оказавшись лицом к лицу с Борисом, и
больно ткнул его пальцем в грудь.
   - Наташа ждала, когда ты утром  принесешь  завтрак.  Она  знала  твой
голос, слышала условную фразу,
   И все равно в руке у нее был пистолет. А когда  она  от  крыла  дверь
убийце, пистолет лежал под книгой на трюмо. - Он вздохнул. -  Я  обычный
человек, капитан. И как любой обыватель, боюсь всего  того,  что  нельзя
объяснить... Вернее, когда  объяснение  не  лежит  на  поверхности,  под
носом. Наташа - профессионал... Была профессионалом. Как  же  она  могла
так посту пить?
 
*** 
 
   В номере 19 дверь Туровскому открыла  высокая  черноволосая  женщина,
закутанная в эрзац-цыганскую шаль. Нина Васильевна Кларова, вспомнил он.
Вахтер Андрей Яковлевич восторженно цокал языком, ему, видать, с  младых
ногтей нравилось все ярко-театральное, нервное, страстное... А где накал
страстей, там, говорят, и смерть недалеко. Хотя  здесь  не  тот  случай.
Наоборот, эмоций никаких. Эксперт: "А зачем ему вхо-. дить? Пострелял  с
порога  и  ушел".  Профессионал  обязательно  проверил  бы   контрольным
выстрелом в голову.
   - Вы следователь, -  утвердительно  сказала  Нина  Васильевна.  -  По
поводу тех несчастных.
   У нее было низкое контральто с чуть заметной хрипотцой.
   Они прошли в комнату.  Кларова,  очевидно,  приложила  массу  усилий,
чтобы преобразовать ее  по  своему  вкусу.  Сейчас  номер  больше  всего
походил на будуар провинциальной актрисы.
   - Дашенька, поздоровайся, к нам пришли.
   Девочка была в мать: черноволосая,  стройная,  с  затаенным  огнем  в
больших  темных  глазах.  Желтая  маечка  без  рукавов  плотно  облегала
начинавшую формироваться фигуру.
   Заметив, что  ее  разглядывают,  она  медленно  поднялась  с  кресла,
подмигнула и сделала книксен. Но, поймав сердитый взгляд матери, тут  же
нацепила маску пай-девочки, скромно потупилась и произнесла: "Здрасте".
   - Вообще-то боюсь, что не смогу оказаться полезной, - вздохнула  Нина
Васильевна и потянулась за сигаретой.  -  Я  не  была  с  ними  знакома.
Знаете, когда я брала сюда путевку,  мой  муж  был  против.  Он  неплохо
обеспечен, ну и хотел, чтобы мы с Дашей отдыхали где-нибудь в Сочи или в
Ялте... А тут  -  провинциальная  дыра.  Но  мне  нравится.  Я  отдыхаю,
понимаете? От людей, от суеты. А с модного курорта я всегда  возвращаюсь
с дикой головной болью. Да, о чем это я?
   - О том, что вы не были знакомы с убитыми.
   - Убитыми... - Она произнесла это слово,  будто  пробуя  на  вкус,  и
осталась недовольна. - Ужасно звучит. Жертвы... Да, лучше. Трагичнее, не
так обыденно.
   - Вы пришли с завтрака,  -  напомнил  Туровский,  стараясь  перевести
разговор с дебрей лингвистики на криминальную почву.
   - Сразу же. Я быстро завтракаю.  Необходимый  навык  для  современной
женщины. Думала прогуляться, но голова разболелась. Пришлось вернуться.
   Туровский повернулся к девочке. Та уже снова  забралась  с  ногами  в
кресло. В руках у нее была электронная игрушка  -  крошечный  экран,  по
которому метались Микки-Маус и четыре толстые курицы. Куры  несли  яйца,
часть  из  которых  Микки-Маусу   удавалось   ловить,   но   большинство
разбивалось, и игра начиналась сначала.
   - А ты, Даша? Когда ты вернулась в корпус?
   Она пожала острыми плечиками.
   - Ну, мы погуляли со Светкой. Тут недалеко, по парку.
   - На качелях катались?
   - Вот еще. Это для малышни. У нас свои дела.
   - Не помнишь, который был час?
   - Девять с минутами.
   - У тебя есть часы?
   Даша чуть снисходительно  протянула  руку,  согнутую  в  запястье,  и
продемонстрировали изящные золотые часики.
   - Всамделишные! Я дама взрослая, без часов мне никак. У  Светки  тоже
есть, ей на день рождения подарили, только попроще, конечно,  подешевле.
Она их каждое утро ставит по радио, чтобы в музыкалку не опаздывать.  Ее
предки приговорили на флейте дудеть.
   - Дарья! - ужаснулась Кларова-старшая.
   - А что тут такого? Она даже, кажется, и  не  против.  У  нее  сейчас
каникулы, так она все равно репетирует. И сюда с флейтой приехала.
   - И что, хорошо играет?
   - Еще бы! Дядя Андрей - и тот приходил слушать.
   - Брала бы пример, - как бы между прочим вставила Нина Васильевна.
   Даша чуть заметно ухмыльнулась, затем вдруг стала серьезной.
   - Светка вообще-то ничего. Не задается, как остальные. И поговорить с
ней можно. Только тихая слишком. И прикид, как  у  малолетки:  кофточка,
юбочка. Коса толстая. Были б у меня такие волосищи - нипочем не стала бы
косу заплетать. Сделала бы  во-от  такую  прическу!  -  Загорелая  ручка
вытянулась вверх, показав высоту вожделенного парикмахерского чуда. Нина
Васильевна на этот раз сдержалась.
   - А играет она и правда здорово. Я тоже так, на верное, хотела  бы...
Если бы сразу и в музыкалку не ходить пять лет подряд.
   - Света тоже отдыхает в санатории?
   - Нет, она живет на том берегу.
   - После прогулки вы вернулись вместе?
   - Да, она к нам заходила. Только быстро  ушла.  -  И  Даша  почему-то
украдкой бросила взгляд на мать, а та вдруг покраснела. Интересно.
   Туровский присел на корточки и посмотрел на девочку снизу вверх.
   - Дашенька, подумай, пожалуйста, только хорошенько, не упусти ничего.
Кого  вы  видели  в  коридоре?  Может  быть,  медсестру,  горничную  или
кого-нибудь из отдыхающих?
   Она наморщила лоб.
   - Я помню, кто-то сидел в холле. Только я лица не  видела,  он  книгу
читал. А это кто был, шпион? Они все лица закрывают.
   - Вряд ли. А еще? Из соседних номеров никто не выходил?
   - Нет. Пусто было. Погода хорошая, чего ж дома сидеть?
   - Где сейчас Света? - Даша посмотрела в окно.
   - Вон, на лавочке загорает. Све-етка!  Слышишь?  С  тобой  поговорить
хотят. Мужчина!
   Девочка на лавочке подняла голову, и Туровский подумал,  что  в  юной
Дарье, пренебрежительно назвав шей свою подругу тихоней,  говорит  чисто
женская зависть: если Светлана и выглядела серым утенком, то  современем
утенок обещал вырасти  в  прелестного  лебедя.  Туровский  спустился  на
улицу, подошел и сел рядом.
   - Здравствуй. Меня зовут Сергей Павлович. Можно дядя Сережа.
   Глаза у девочки были большие и умные.
   - "Сергей Павлович"  звучит  лучше.  А  вообще  вы  очень  похожи  на
комиссара Каттани из "Спрута",
   - Ну уж?
   - Не внешне. Внутри. Они были вашими друзьями, да?
   Он понял, что она говорит об убитых женщинах.
   - Наверное, можно сказать и так. Ты видела их когда-нибудь?
   - Нет. Я, кроме Даши, ее мамы и дяди Андрея, здесь никого не знаю.
   - Ты заходила к Даше сегодня утром?
   - Она обещала дать игрушку. На время, конечно.
   - Электронную, Микки-Маус с корзиной, - сообраз