нул. И того  и  другого  их  общение  перестало
удивлять - раз такое чудо происходит, значит, это кому-нибудь нужно.
   - Меня приговорили к смерти, - сказал Чонг.
   - Тебе страшно?
   Он немного подумал.
   - Страшно. Конечно, я знаю, что не должен бояться... Но все равно.
   Игорь Иванович  увидел  вдруг  слезы  в  глазах  монаха.  Чонг  сидел
неподвижно, и слезы прозрачной струйкой катились вниз по  щеке,  и  щека
была гладкая, юношеская, с еще нежной кожей,  и  ни  солнце,  ни  ветры,
гуляющие в горах, не смогли ничего сделать с ней.
   - Я хотел говорить с Буддой, - прошептал Чонг. - Он видит всё... Все,
что творится вокруг и в наших  душах.  Может  быть,  он  сказал  бы  мне
почему... А вы? Зачем вы здесь? Я вас не звал.
   - Не знаю, - пробормотал тот. - Если не ты - значит, кто-то другой...
   Он подошел к Чонгу и схватил  его  за  плечо,  увидев,  как  рука  со
скрюченными пальцами прошла сквозь плечо ("Ну да, какая  же  это  плоть?
Все сгнило, стало  тленом  мироздания,  меня  кто-то  упорно  заставляет
оправдывать призрак...").
   - Послушай, - умоляюще сказал он. - Ну пусть не  ты  переносишь  меня
сюда... Но мне некого  больше  просить...  Отпусти  меня!  Очень  прошу,
заклинаю! У меня дочь попала в беду. Я должен быть там.
   - Дочь?
   Что-то в лице монаха промелькнуло, будто судорога прошла.
   - Сколько лет вашей дочери?
   - Скоро пятнадцать.
   - Пятнадцать, - эхом отозвался он. - Мне кажется, я видел ее недавно,
во сне... или это был не сон.  У  нее  большие  серые  глаза  и  длинные
светлые волосы, заплетенные в косу.  Наши  женщины  заплетают  множество
тонких косичек, чем их больше, тем красивее. Но у  вашей  дочери  только
одна коса? И прекрасные глаза, а на них какие-то блестящие стекла, вроде
украшений...
   - Что она делала? - спросил Игорь Иванович.
   - Она играла на флейте. Он покачал годовой.
   - Это не Алена. Ты видел во сне другую девочку.
   - Кто она?
   - Убийца,
   Глаза Чонга расширились.
   - Убийца,  -  повторил  Колесников.  -  Кто-то  приказал  ей,  и  она
застрелила двух женщин.
   - Из лука?
   - Из духовой трубки.
   - Как короля Лангдарму, - тихо сказал Чонг. - Великий Будда,  как  же
ты допустил такое?
   Клубы черного едкого дыма зависли  над  Лхассой  -  жгли  буддистские
храмы. Трупы монахов валялись на опустошенных улицах - да и вряд ли  там
были одни лишь монахи и приверженцы Будды. Убивали всех,  кто  попадался
под руку. Конные отряды солдат в черной броне и знаком Солнца  носились,
как смерчи, и многим виделись не всадники, а стаи громадных черных  птиц
с разинутыми клювами - предвестников войны...
   Это и была война  -  внешние  границы  государства  еще  пребывали  в
спокойствии и незыблемости, и вожди кочевых племен держались  с  должным
почтением... Но в  столице  и  ее  окрестностях  ожесточенно  дрались  и
умирали непримиримые враги: сосед шел против соседа, брат против  брата.
В самом центре, напротив священной горы Самшит, бой кипел еще  несколько
дней и ночей: остатки гарнизона, преданного королю Лангдарме,  удерживал
дворец и площадь перед ним, устроив завалы  на  улицах.  Иногда  отзвуки
этой  битвы  долетали  и  до  окраины,  где  Чонг,   сидя   в   каменном
колодце-тюрьме, ожидал казни. Возможно, там, у дворца Потала, дрались  и
сейчас, ночью, в яростных факельных всполохах,  но  Чонг  слышал  только
одинокую флейту, плачущую где-то в горах.
   "Отпусти  меня,  -  мысленно  просил  Колесников,  незримо  шагая  по
смердящим улицам, мимо изуродованных трупов,  черных  пожарищ  на  месте
великолепных храмов, пустых разграбленных торговых лавок.  Он  не  знал,
кого просить, - просто молился кому-то неведомому, кто держал его здесь,
в чужом времени. - Отпусти, отпусти, отпусти!" Его не отпускали.
   Постоялый двор, на котором  Чонг  и  его  учитель  оставили  лошадей,
находился ближе к  восточной  окраине,  рядом  с  кварталом  гончаров  и
чеканщиков. Конечно, он был разграблен дочиста в угаре уличных боев,  но
основные постройки остались целы: руки не дошли спалить.
   Было тихо и пусто.  Остатки  выбитых  и  разнесенных  в  щепки  ворот
валялись на земле вперемешку с глиняными черепками,  обрывками  ткани  и
сломанной хозяйственной утварью. Какое-то темное  пятно  красовалось  на
глинобитной стене, на уровне  груди.  Неслышно  ступая,  Игорь  Иванович
подошел поближе и слегка коснулся рукой неровной поверхности.
   Нян-Сума, полужаба-полуженщина,  одно  из  основных  божеств  Бон-по.
Грубо  намалеванная  охрой,  она  противно  разевала  беззубый   рот   с
раздвоенным языком, а под толстым брюхом, меж коротких перепончатых лап,
красовался большой солярный знак.
   Сначала он  решил,  что  ему  почудилось.  Потом  понял,  что  слышит
тихий-тихий плач - будто стон, без всхлипов, на одной  ноте.  Ему  стало
жутко. Вой очень смахивал на волчий, так матерая самка плачет над убитым
охотниками избранником. Он не боялся того, что на  него  могут  напасть,
кто мог причинить ему вред здесь - все уже умерли и истлели, и убитые, и
живые.  Ему  страшно  было  увидеть...  Неважно  что.  Довольно  большое
захламленное  помещение  делилось  тонкими  перегородками  на  маленькие
комнатки для жильцов. Игорь Иванович заглянул  в  ближайшую.  Пусто.  Во
второй и третьей - аналогично. В четвертой прямо  на  грязном  полу  под
ворохом  тряпья  лежал  мужчина.  Он  был  очень  худой,   тельце   едва
угадывалось   под   лоскутами   того,   что   когда-то   было   одеждой.
Желтовато-коричневое  лицо  казалось  застывшей  трагической  маской,  и
сидевшая рядом на корточках женщина гладила его со  всей  нежностью,  на
которую была способна. И плакала.
   Игорь Иванович подошел поближе и тихо сказал:
   - Он умер.
   Женщина  подняла  голову.  Она  нисколько  не   удивилась   появлению
незнакомца.
   - Я знаю.
   - Пойдем со мной, - мягко предложил Колесников.
   - Куда?
   - Нужно найти чего-нибудь поесть. Когда ты последний раз  завтракала?
'
   - Не помню. Несколько дней назад. Муж ещё был . жив.
   - Это Зык-Олла, хозяин постоялого двора? Она безучастно кивнула.
   - У тебя есть родственники в столице? - Зачем это вам?
   Игорь Иванович смутился.
   - Ну, не оставлять же тебя здесь одну. А родственники, если они есть,
могли бы помочь...
   Сработал  инстинкт.  В  комнате  было  темно,  но   на   полу   перед
единственным  оконцем  светился  зыбкий  кружочек   -   отсвет   луны...
Колесников увидел блик на  широком  лезвии  и  непроизвольно  отклонился
вбок, сделав вращательное движение рукой. Женщина  вложила  в  удар  всю
свою ярость и упала без сил, выпустив оружие. Колесников загнул ей  руку
за спину и зажал рот, чтобы она не  закричала.  Она  еще  билась  в  его
руках, и глаза горели злобой, но это был последний всплеск.
   - Тише, не кричи, - прошептал Игорь Иванович. - Глупая, разве я  тебе
сделал хоть что-то плохое? Женщина дернулась и укусила его за ладонь.
   - Вот же дура!
   Он несильно вмазал ей пощечину. Женщина пискнула и затихла.
   - Ну что, будешь еще кусаться? Она замотала головой.
   - И орать не будешь?
   Снова отрицательное движение.
   - Ладно, поверю. Но заорешь - смотри у меня.
   - Убьете?
   - Я никого не убиваю, - сказал Игорь Иванович.  -  Вот  они  -  могут
услышать и прийти.
   - Ну и пусть, - тихо ответила женщина. - Может, оно  и  к  лучшему...
Вам больно? У вас кровь... Давайте перевяжу. Где-то у меня  была  чистая
тряпица...
   Игорь Иванович опустил глаза и  с  удивлением  обнаружил  у  себя  на
запястье свежий саднящий порез. Он осмотрел  отобранный  нож.  Блестящее
заточенное лезвие было выпачкано кровью. Его кровью. Он  больше  не  был
призраком.
 
Глава 22 
ТРЕНИРОВОЧНЫЙ ЛАГЕРЬ 
 
   Аленка едва не наступила на этот прямоугольник, - но вовремя сработал
некий древний инстинкт,  "верхнее"  чутье  на  опасность.  Ловушка  была
выполнена очень искусно, в расчете именно на ее подготовку:  не.  только
дерн в этом месте нисколько не  отличался  от  окружающего,  но  и  сама
атмосфера была чьим-то усилием абсолютно обезличена -  чистая  аура  без
намека на враждебность.  Что  именно  приводила  в  действие  спрятанная
ступенька, Алена не стала выяснять. Это могла быть яма с кольями  внизу,
падающее сверху лезвие с  петлей,  заряженный  арбалет  в  кустах...  Не
хотелось терять время, да и, обезвреживая эту ловушку, был риск привести
в действие другую...
   Она просто разбежалась, перемахнула в длинном кувырке  препятствие  и
на несколько секунд застыла, пригнувшись к земле и  настороженно  обводя
глазами все вокруг. Потом двинулась дальше, бесшумно и незаметно скользя
между   деревьев.   Вскоре   Аленка   обнаружила   вторую   ловушку    -
замаскированную мхом петлю. Стоило наступить туда - и петля,  захлестнув
ногу, утащила бы ее наверх и оставила висеть на дереве вниз.  головой  -
крайне  опасном  и  нелепом  положении.  Она  не  стала  трогать  хитрое
сооружение, обошла дальней дорогой.
   Карты у нее не было. Все подробности местности она держала в  памяти,
и сейчас, двигаясь через чащу и ощущая затылком  заходящее  солнце,  она
ждала: вот-вот ее путь пересечется с колеей - неширокой,  приблизительно
для  "УАЗа".  Колея  должна  была   вывести   к   нескольким   брошенным
строительным вагончикам, стоявшим на поляне  возле  наполовину  вырытого
котлована уже черт знает сколько времени. Перед тем как осмотреть  их  -
так, без малейшей надежды, просто для очистки совести, - Аленка  все  же
привела себя в надлежащий вид: смыла с  лица  черные  полосы,  вывернула
курточку бежевой стороной вверх, поправила прическу. Потом,  оглядевшись
еще раз, подошла к первому вагончику (обода совершенно  заросли  травой,
здесь точно не ступала ничья нога уже лет пять), с  трудом  протиснулась
сквозь ржавую дверь и влезла внутрь. Грязно, пусто и уныло. Даже мышей и
крыс тут не было, все объедки, которые остались, а также остатки  хлеба,
крупы и сахара давно уже были съедены. Рассохшийся шкафчик для одежды, с
тремя целыми ножками из четырех и даже осколком зеркала, вставленного  в
дверцу (вот чудо-то!), казался чем-то совершенно роскошным и  нездешним.
Здоровенная гадюка с красивым черным узором на. спине спала, свернувшись
кольцом,  на  ящике,  заменявшем  табуретку.  Аленка  мазнула   по   ней
равнодушным взглядом и выбралась наружу, тут же обругав себя  последними
словами. Это было непростительно - не распознать чужого присутствия.
   Милицейский "Урал" с синей полосой стоял у  дальней  сосны,  на  краю
поляны,  и  оттуда,  прямо  к  ней  навстречу,  медленно  шагали   двое,
переговариваясь о чем-то с деревенской неспешностью. Один  был  по  виду
работяга - в грязных сапогах, телогрейке и кепке, с недельной щетиной на
подбородке.  Второй,  участковый,  с  толстым  красным   лицом   пьющего
комбайнера, шел  рядом  и  что-то  пытался  доказать  первому,  судя  по
отчаянным жестам.
   Прятаться было поздно, ее заметили.
   - Ты откуда, прелестное дитя? - удивился участковый.
   - Здравствуйте, - чуть смущенно улыбнулась Аленка. - Вообще-то  я  из
Москвы. А тут живу в Кхецвали, в райцентре. У меня там дедушка.
   - На каникулы, значит? Документов, конечно, нет с собой?
   - Только свидетельство о рождении. Дедушка  говорит,  всегда  надо  с
собой иметь. Мало ли что. А паспорта мне еще не положено.
   Участковый просмотрел свидетельство и вернул его девочке.
   - Не боишься одна гулять? Скоро стемнеет.
   - Да я давно бы уж дома была, кабы Машка не убежала.
   - Коза, что ли?
   - Да ну. Дедова лайка.  Здоровущая  такая,  черная,  а  грудь  белая.
Одичавшего кота увидела и ломанулась за ним, дрянь такая.  Я  все  горло
надорвала, пока кричала. Вы не видели?
   - Нет, - серьезно сказал работяга. - Лайка-то хоть обученная?
   - Конечно.
   - Тогда сама вернется, не переживай.  Собака  -  она  хозяина  знает.
Может, домой подвезти?
   - Я еще Машку покличу. Дедушка голову оторвет.
   - Ты в вагончике, кстати, никого не видела?
   - Нет, а что?
   - Бомжи ошиваются, - равнодушно сказал участковый. - Давно  пора  эту
рухлядь увезти отсюда.
   - Ты мне соляра хоть полбочки достань, - буркнул работяга. -  Я  тебе
что хочешь увезу.
   Милиционер взглянул на  .Аленку  и  улыбнулся.  Улыбка  у  него  была
хорошая - белозубая и открытая.
   - Ну что ж, подруга, бывай. Не задерживайся надолго, ищи свою Машку и
пулей домой. А то правда можно подвезти...
   - Спасибо, я сама.
   - Как знаешь.
   И он махнул рукой, будто прощаясь.
   Дура. Дура, дура, дура. Чужого присутствия не распознала - ладно,  но
мотоцикл-то должна была услышать! А он не тарахтел,  значит,  приволокли
сюда на руках, значит... Она не успела защититься. Участковый отвлек  ее
движением руки, а сам сделал подсечку. Второй, в  телогрейке,  навалился
сзади, заламывая руку за спину.  Она  узнала  "девятизвенный"  захват  -
техника богини Кудзи - и обмякла, стараясь сберечь силы.
   Ее грубо впихнули в вагончик, из которого она недавно вышла.  Она  не
удержалась и упала, ударившись головой так, что  цветные  круги  поплыли
перед глазами. Тут  же  ее  перевернули  на  живот,  лицом  вниз,  и  на
запястьях щелкнули наручники.
   - Отдохни, - спокойно сказал участковый. - А то набегалась, поди,  за
день. Машку она искала.
   Рабочий вытянул из-за пазухи крошечный японский микрофончик на тонком
шнуре.
   - Пастух на связи. Пастух на связи, ответьте... Что передавать-то?  -
спросил он участкового.
   -  Как  что?  Взяли  тепленькую,  пусть  приезжают  и  забирают...  А
способная девчонка, почти добралась. Еще бы часок...
   Аленка скосила глаза и  увидела  гадюку.  Та  по-прежнему  лежала  на
ящике, но уже проснувшаяся и злобно  обводившая  вертикальными  зрачками
людей в вагончике. Рабочий в  телогрейке  склонился  к  микрофону  своей
рации, на секунду выпустив девочку из поля зрения.
   Пора.
   Змея было дернулась, но Алена оказалась  быстрее.  Схватив  ее  двумя
пальцами  поперек  головы,  она  метнула  гадюку,  как  снаряд,  в  лицо
участковому. Тот дико заорал, держась за шеку (видимо, змея  успела-таки
укусить. "Ну, извини, парень, я тебя  в  эти  игры  не  звала".).  Алена
добавила ему носком  в  пах.  одновременно  в  прыжке  доставая  второго
кончиками пальцев под кадык.
   Работяга  выронил  микрофон,   покачнулся,   но   устоял,   удивленно
разглядывая пустые наручники, лежавшие на полу. Алена в пируэте  ударила
его ногой в висок. И еще, и еще, кружась, будто  балерина  в  знаменитом
фуэте...
   Еще бы часок.  Еще  бы  часок...  Способная  девчонка...  Голова  еще
побаливала, видимо, ударилась все же сильно, и в глазах была резь.
   Мотоцикл она бросила, когда колея перешла  в  плохонькую  проселочную
дорогу. Дальше путь ее снова лежал через чащу, прочь от населенных мест.
Она устала, Но звериное чутье гнало ее вперед. Она уже чувствовала цель.

   "Солнце тут яркое и горячее, я, как раньше, уже  не  загораю,  боюсь.
Недавно был  конкурс  художественной  самодеятельности,  меня  попросили
выступить. Я сначала отнекивалась, неохота было,  а  потом  подумала:  а
чего? Зря, что ли, в гимнастике столько пахала? Ну  и  согласилась.  Мне
так здорово хлопали! Помните номер с лентой? Папка, ты  всегда  от  него
был в восторге... Прокрутила все чистенько от начала до конца, даже сама
удивилась.
   Ну, пока! Привет дяде Георгию".
 
   Шар уже не светился -  он,  казалось,  источал  ледяной  мрак.  Тени,
метавшиеся внутри, стали гуще и  темнее,  отчего  раскраска  поверхности
походила  на  камуфляж.  Где-то  там,  в  недрах,  противно  булькало  и
посвистывало, точно в большом ведьмином котле. ; Жрец в  черном  одеянии
стоял, обхватив его ладо'нями, закрыв глаза, смертельно побледнев лицом.
Он был не здесь - его тонкое тело плыло по бесконечным  дорогам  другого
мира, расцвеченного совсем уж фантастическими красками.
   - Что ты хочешь узнать?
   Вопрос сформировался в мозгу непонятным образом...  Впрочем,  Жрец  к
этому успел привыкнуть.
   - Меня интересует карма одного человека... Его имя...
   -  Я  знаю.  Могу  ответить:  его  путь  пересекается  с  твоим.  Это
происходит на протяжении всей жизни, в разные моменты.
   - Он способен мне помешать?
   - Да.
   - Как его остановить?
   - Это невозможно.
   - Черт возьми, - взъярился Жрец. - Неужели так трудно дать совет? Кто
бы ты ни был, ты ведь сам открыл мне, что произошло миллионы лет  назад.
Древних  больше  нет...  Они  ошиблись,  полагая,  что  люди   в   новой
цивилизации будут обладать теми же способностями, что и  они  сами.  Они
могли поддерживать
   Шары-ворота в Информаторий своей энергией. Среди нас это  могут  лишь
единицы. Я нашел их, собрал вместе, научил... Без меня Шар  перестал  бы
существовать.
   Голос молчал. С ним бесполезно дискутировать, вдруг подумал Жрец. Ему
бесполезно доказывать. Это всего  лишь  компьютер  с  огромным  (страшно
подумать каким) банком данных.
   - Во Вселенной существует равновесие сил, - наконец возникло в голове
(Жрец вздрогнул от неожиданности). - Масштаб здесь неважен -  равновесие
повторяется в большом и малом. Ты  сам  и  тот  человек,  с  которым  ты
говоришь, - это одно и то же, повторенное в разных плоскостях. Темное  и
светлое начала. Вы не сможете жить друг без друга.
   - Но ведь ты сказал, что я умру... Смерть моя будет насильственной. А
как же он?
   Но ответа не было - контакт  прервался,  как  всегда  неожиданно,  на
полуслове. Он был в своем мире, в небольшой комнате, и в раскрытом  окне
благоухал сад. Девочка стояла к нему спиной. Ее плечи были  напряжены  и
неподвижны, как каменные. Жрец невольно залюбовался его - как  скульптор
своим гениальным творением.
   Он не сделал ни одного движения, но девочка ощутила чужое присутствие
и резко обернулась.
   - Прекрасно, - тихо проговорил он. - Я ставил защиту на свое  поле...
А ты все-таки меня распознала.
   - А может, я просто увидела ваше отражение.
   - Так окно открыто.
   Аленка почувствовала злость. Ее подловили. Она с  вызовом  посмотрела
на учителя,  улыбающегося  доброй  открытой  улыбкой,  и  протянула  ему
вскрытый конверт.
   "Дорогие папа и мама..."
   Почерк был ее, и не  только  почерк...  Она  сама  именно  так  бы  и
написала, будь она в настоящем  спортивном  лагере,  все,  до  последней
запятой и кляксы в конце ("Как ты  умудряешься  ставить  кляксы  обычной
шариковой ручкой?" - "Мама, я тебя умоляю...").
   - Откуда это?
   Жрец продолжал улыбаться, словно был доволен успехами ученицы.
   - Вы меня обманывали!
   - В чем?
   - Не притворяйтесь! - выкрикнула она, - Я этих писем не писала!
   Он невозмутимо открыл конверт и оглядел исписанные странички.
   - А по-моему, очень похоже. Одно письмо твои родители уже получили...
   - Вы и их обманули!
   - Их - да. Но не тебя.
   Глаза Жреца вдруг сверкнули (Аленка попятилась, почувствовав ужас).
   - Тебе было все известно заранее - с того момента, как ты переступила
порог школы. Ты прекрасно поняла,  что  это  был  не  просто  зачуханный
балетный  кружок  при  макаронной  фабрике...  Это  -  секта.   Общество
избранных, наделенных могуществом - таким, которое и не снилось простому
смертному. Ты занимаешься в школе чуть больше  года.  И  за  это  время,
заметь, стала не  просто  первоклассным  бойцом...  Ты  стала  мастером.
Боевой машиной. Ты  знаешь  теперь  три  языка,  профессионально  водишь
автомобиль и мотоцикл, стреляешь из любого оружия... И ты полагаешь, все
это ради  развлечения?  С  друзьями  в  компании  поприкалываться?  Нет,
дорогая моя.
   ("Какой у него злой взгляд! Как же я раньше-то не замечала, а? Где уж
было замечать...")
   - Ты стала очень важным человеком. Я вложил в. тебя массу  средств...
Я тебя вылепил из обычного куска дерьма,  придал  форму  и  сделал  так,
чтобы ты не пахла. И тебе этого хотелось, не спорь со мной.
   Голос его изменился - был резким и грубым и вдруг стал мягким,  почти
отеческим.
   - И если я буду время  о