ле  Света,  конечно,
была обречена.
   Ляхов с силой провел ладонью по лицу.
   - Но как... - проговорил  он  с  мукой  в  голосе.  -  Ведь  девочка,
ребенок... Как же так? Почему?
   Мужчина, черноволосый, небольшого роста, сам едва не  падая,  все  же
поддерживал за руки женщину, лицо которой совершенно опухло  от  слез  -
горе, настоящее, не дающее  мыслям  ни  малейшей  передышки,  никого  не
красит.  Женщина  едва  переставляла  ноги,  и  тяжелые  шаркающие  шаги
становились  все   медленнее   и   неувереннее:   они   приближались   к
металлическому столику на колесах, стоявшему  посреди  ярко  освещенного
подземного коридора.
   Санитар с могучими руками и в грязной маске на лице стоял спокойно  и
непроницаемо: палач  поневоле.  На  столе  лежало  нечто  продолговатое,
докрытое белой
   Простыней. Женщина попятилась - ее пришлось  взять  за  руки  и  чуть
подтолкнуть вперед.
   Туровский прокашлялся.
   - Надежда Васильевна, Альфред Карлович. Я понимаю, как вам тяжело. Но
это необходимая процедура. Посмотрите: это ваша дочь? Это Светлана?
   Обратно, до низкой скамейки, ее несли на руках. Одна туфля слетела  с
ноги, и муж нес ее следом - осторожно, словно величайшую ценность.
   Придя в себя, женщина  расплакалась,  и  они  с  мужем  долго  сидели
обнявшись, не говоря ни слова. Потом Надежда Васильевна подняла голову и
улыбнулась сквозь слезы:
   - Это не она. Не Светочка.
   - А кто? - тупо спросил Туровский.
   - Не знаем. Мы никогда ее не видели.
 
*** 
 
   Света отдыхала в лагере (бывшем пионерском: вывеску сменили,  на  все
остальное махнули рукой. Стояли, как и прежде,  гипсовые  барабанщики  и
горнисты на своих пьедесталах - маленькие, беззащитные и гордые...).
   Света настоящая долго  разглядывала  фотографию  и  хмурила  брови  -
видно, что-то почувствовала, какие-то детали выдали, и спросила:
   - Она что, умерла?
   - Умерла, - кивнул Туровский. - Утонула.
   - Жалко. Хорошо, хоть папа с мамой плакать не будут.
   - Почему?
   - А она то ли интернатовская, то ли детдомовская... Была то есть.
   - Как ее звали?
   - Марина. Фамилию не знаю.
   - А как вы познакомились?
   - Да обыкновенно, на улице. Мы сидели на лавочке в сквере.  Там  наше
место. Санька принес магнитофон,  кассеты.  Ну,  сидим,  балдеем.  Вдруг
подходит какая-то девчонка. Тоже встала, слушает... Санька  ее  прогнать
хотел, но я заступилась. А чего он в самом деле? Его сквер, что ли?
   - Сколько вас там было?
   - Гм... В тот день - пятеро, пожалуй. Если я никого не забыла.
   - А Марина заговорила только с тобой?
   - Ну да. Это же я заступилась за нее перед Санькой.
   - А почему он ее хотел прогнать?
   - Не знаю. Они с первого взгляда друг  друга  невзлюбили.  Он  к  ней
постоянно придирался. Даже тогда, на пляже.
   - Вы вместе ходили на пляж?
   Света фыркнула.
   - А что такого?  Ну,  ходили.  Купались,  загорали.  То  есть  Марина
сначала в воду не лазила, мы думали, она плавать не  умеет.  Санька  над
ней начал издеваться, представляете? Ни за что ни про что. Я ей  однажды
сказала: чего ты терпишь? Хочешь, я ему  в  морду  заеду?  Нельзя  же  с
человеком так только потому, что он плавать не научился. Санька услышал,
загоготал, дурак эдакий,
   - А Марина?
   Света улыбнулась.
   - А она подошла к нему и говорит: видишь баржу у того  берега?  Давай
до нее и обратно наперегонки, без перерыва. Мы думали, она сдурела. Туда
из взрослых-то редко кто плавал, уж больно далеко, да и вода была  тогда
холодная. Санька и половины не  проплыл,  повернул  назад.  А  Марина  -
спокойно, даже вроде и не устала. Ой!
   Света вдруг испуганно прижала ладони к щекам.
   - А ведь вы говорили, она утонула... Она же плавала как рыба.
   На ее глазах закипели слезы.
   - Значит, она не сама, да? Ее кто-то утопил?
   И она заплакала, тихо, без всхлипов, еще понятия не имея, что  совеем
недавно, всего пару часов назад, ее поседевшие вмиг родители вот так  же
плакали в объятиях друг  друга  -  сначала  от  страха  перед  блестящей
металлической каталкой и маленьким  телом  под  простыней,  а  потом  от
облегчения:  да,  трагедия,  ребенок...  Но   не   наша   дочь!   Смерть
промахнулась.
   И - унесла с собой  единственный  кончик  нити,  оставив  повисшие  в
воздухе вопросы: как? почему? кто сумел так дьявольски воздействовать на
сознание девочки (или вовсе  его  отключить)?  кто  ее  подготовил?  кто
тренировал? и, наконец, кто убил?
   Жрец, вдруг  всплыло  откуда-то  слово.  Имя,  кличка?  Он  поднапряг
память, включив свою "внутреннюю" картотеку, потолстевшую за  пятнадцать
лет работы. Так и ехал всю дорогу в душном автобусе на  заднем  сиденье,
прикрыв глаза и перебирая в уме длинные списки. Жрец. Жрец...
   И  вдруг  (он  чуть  не  подпрыгнул  от   неожиданности)   окружающая
обстановка - грязный салон, полный  разноголосых  краснолицых  дачников,
поля с лесозащитными полосами за окном, голубое небо с редкими облачками
(август расщедрился напоследок) - исчезла, и в  яркой  вспышке  возникло
искаженное страхом лицо - глаза, вылезшие из  орбит,  рот,  раскрытый  в
беззвучном крике. Фоторобот. Туровский сам  недавно  составлял  описание
этого  мужчины.  Только  тогда  тот  был  одет  иначе  -  в  брезентовую
штормовку, а его рыжеволосая спутница -  в  бело-оранжевую  ветровку  из
тонкого капрона. Сейчас на  мужчине  был  серый  пиджак  и  рубашка  без
галстука. Туровский близко, в полуметре от себя, увидел жилистую  шею  с
выпирающим  кадыком,  увидел  даже  руку,  наносящую  смертельный   удар
пальцами, собранными в щепоть ("клюв орла"). Но лицо того, кому эта рука
принадлежала, осталось в  тени...  Ну  же,  взмолился  Сергей  Павлович,
выйди, покажись! Раскрой наконец тайну!
   Нет. Только угол какой-то комнаты в мертвенном  свете  люминесцентной
лампы, перевернутый стул, и медленно падающее тело со сломанным кадыком,
и раскинутые руки, словно крылья большой птицы...
   Он приехал в отдел уже в сумерках:  Чувствуя,  что  голова,  гудевшая
подобно церковному колоколу, вот-вот  расколется,  он  зашел  к  себе  в
кабинет, кинул в рот две таблетки, запил водой из графина.  Вот  на  том
жестком  стуле  сидела  Тамара  -  ногу   на   ногу,   в   расслабленной
непринужденной позе, будто за столиком модного кафе, а не в  кабинете  у
следователя. "Вы меня в чем-то подозреваете, Сергей Павлович?" А он лишь
пытался ее защитить, ведь чувствовал кожей, как сгущались тучи...
   - Сергей Павлович!
   Туровский поднял голову. Перед ним стоял  Борис  Анченко  -  строгий,
даже торжественный.
   - Сергей Павлович, нашли того человека, который уехал со Светланой...
То есть с Мариной Свирской на "ракете".
   - Где? - равнодушно спросил он.
   - Жуковского, тридцать пять. Группа уже там, вас ждут.
   Туровский сидел не шевелясь, только  пальцы  скатывали  в  аккуратный
шарик  пустую  упаковку  из-под  двух   проглоченных   таблеток.   Борис
нерешительно переминался с ноги на ногу.
   - Устал я что-то, - проговорил Туровский. - Сердце жмет.
   - Может, врача кликнуть?
   - Не надо. Где машина?
   - У подъезда.
   Он тяжело поднялся из-за стола,  чувствуя  мелкую  дрожь  в  коленях.
Ехать никак не хотелось. Он уже  знал,  какую  картину  застанет:  видел
тогда, в автобусе.
   - Ему перебили горло?
   Борис посмотрел удивленно.
   - Откуда вы знаете?
   Туровский не ответил. Ощущение некой замкнутости не хотело  покидать.
Ему  казалось,  что  события  повторяются  одно  за  другим:   езда   по
старенькиму асфальту, фырчащий мотор - будто дорожка стадиона, на  конце
которой вместо финиша - новый ненавистный виток, и сколько таких  витков
впереди...
 
Глава 18 
ДЕНЬ ПРИМИРЕНИЯ 
 
   В Пятый Женский Год Дерева и Дракона (около  610  г.  нашей  эры)  по
пыльной ликимской дороге шел великий мудрец из Непала Сам-Бхота, неся  с
собой на землю Тибета первые ростки учения Будды.
   Идеи этого учения были просты и понятны  каждому,  но  правители  тех
областей, где он пытался проповедовать, прогоняли его, опасаясь за  свою
власть и авторитет.  И  чем  больше  мудрец  странствовал,  тем  больнее
становилось у него на душе, ибо зачастую  он  видел  то,  что  остальные
привыкли не замечать, равнодушно проходя мимо.
   Однажды, забравшись далеко на север Тибета,  среди  суровых  каменных
круч, покрытых никогда не  тающим  снегом,  он  нашел  дорогу,  в  конце
которой, в самом  сердце  Азии,  лежала  прекрасная  страна,  окруженная
восемью великими горами, будто лепестками священного цветка лотоса. Одни
называли эту страну Агарти, "Божественное цветение", другие -  так,  как
стало принято позже  в  мифологии  Махаяны,  -  Шамбала,  "Центр  мира",
держава царя-жреца Сучандры. Просвященнейший из всех  живущих,  Сучандра
понял, что гуру, прибывший к  ним,  достоин  того,  чтобы  войти  в  его
страну, туда, где хранятся великие тайны, полученные людьми от богов...
   Многие путешественники в разные времена пытались достичь этого  края,
который, как они считали, был раем на Земле.  Одни  гибли,  не  выдержав
тягот дороги,  другие  поворачивали  назад,  третьи  бродили  вокруг,  в
нескольких шагах, но не  могли  увидеть  того,  что  было  у  них  перед
глазами.
   На вопрос, что заставило его пуститься в  столь  долгое  путешествие,
Сам-Бхота  ответил,  что  решил  собрать  книги,  посвященные  буддизму,
выполняя поручение непальской принцессы Бхрикутти. По  пути  он  пытался
проповедовать новое учение, но был изгнан правящей церковью Бон, которая
усматривала в религии Будды  угрозу  своему  могуществу.  Услышав  такое
признание,  правитель  Шамбалы  разрешил  Сам-Бхоте  работать  в   своей
библиотеке,  расположенной  в  огромном,  размером  со  средний   город,
хранилище.
   Работа с богатейшим в мире собранием книг поглотила  ученого.  Он  не
замечал времени, которое, казалось, остановило свой бег... Ведь у него в
распоряжении была только короткая человеческая жизнь, а сделать хотелось
столько!
   Днем исполинские залы библиотеки заливали солнечные лучи,  проходящие
в широкие окна, и счастливый Сам-Бхота, ненадолго отрываясь от  занятий,
любовался величественным зрелищем - панорамой столицы будущего. По ночам
хранилище  освещалось  другим  солнцем,  рукотворным,  секрет   которого
мудрецы Шамбалы узнали от Древних - тех, кто еще  раньше,  до  появления
человеческой цивилизации, населял Землю.
   Здесь Сам-Бхота сформировал свое учение и нашел подтверждение идей  о
перевоплощении после смерти,  которое  содержалось  в  труде  Калачакры,
Колеса Времени. Буддисты верят, что душа  человека  возрождается,  и  не
только на Земле, но и в других мирах, "локах", что на санскрите означает
"планета".
   Здесь Сам-Бхота впервые составил  тибетский  алфавит,  основанный  на
северном наречии чанг-коре и санскрите, пришедшем из Восточной  Индии,.и
написал первую грамматику тибетского языка.
   Однажды правитель Сучандра  пришел  в  зад,  где  работал  непальский
ученый. Тот  был  совершенно  погружен  в  свои  труды,  и  понадобилось
некоторое время, чтобы Сам-Бхота вернулся в мир реальный - как-никак сам
царь стоял перед ним и наблюдал  со  спокойной  и  чуть  снисходительной
улыбкой.
   - Ох, простите недостойного, ваше величество, -  наконец  спохватился
ученый. - Я был так невежлив!
   - Пустяки. Я хотел спросить, довольны  ли  вы?  Все  ли  у  вас  есть
необходимое?
   - Я... Я...
   Тот не мог в надлежащей  мере  выразить  свое  восхищение.  Сам-Бхота
испытывал ни с чем не сравнимое счастье - счастье исследователя.
   - Я просто поражен, ваше величество. Неужели  Древние;  о  которых  я
прочел в этих книгах, могли так  же,  как  и  вы,  свободно  общаться  с
богами?
   Правитель задумался:
   - Видите ли, мой друг, мы все-таки очень мало знаем  о  Древних.  Они
погибли много тысячелетий на зад, оставив нам крайне скудные сведения. И
почти ничего о. себе  -  как  они  жили,  во  что  верили,  каким  богам
поклонялись... Так, отдельные легенды и сказания. Но они сумели передать
нам многие секреты, которыми они владели. Мы знаем,  что  Древние  могли
общаться друг с другом на любом расстоянии, не прибегая к помощи  языка.
Могли летать по воздуху и дотрагиваться руками  до  звезд  (кстати,  они
утверждали, что каждая звезда - это целый мир, гораздо больше и сложнее,
чем наш)! Могли говорить с богами на равных... Ну, или почти на равных.
   Сучандра помолчал, и его ярко-синие глаза будто заволокло дымкой.
   - Думаю, это  и  погубило  Древних.  Они  передали  нам  лишь  сотую,
тысячную долю того, что знали сами, - и, возможно, они  не  открыли  нам
всех тайн преднамеренно... Они боялись.
   - Боялись? - удивился Сам-Бхота.
   - Боялись - за нас, как бы мы не повторили  их  участи.  У  них  были
страшные войны, которые могли всю Землю превратить  в  пыль...  И  тогда
боги решили уничтожить Древних.
   - Но неужели их нельзя было образумить?
   Правитель пожал плечами.
   -  Возможно...  Наверняка  боги  пытались  это  сделать.  Но  Древние
ответили: "Кто вы такие, чтобы учить нас? Есть вещи поважнее  вселенской
любви. Нам нет до вас никакого дела".
   Сам-Бхота слушал затаив дыхание. Потом осторожно спросил:
   - Как же Древние сумели передать вам все это? А  библиотека,  где  мы
находимся, - это тоже их наследие?
   - Нет. Все книги, которые вы  видите,  написаны  людьми  -  в  разных
странах, в разные времена. А что касается Древних... Что ж,  я  полагаю,
вы заслужили мое доверие. Идемте.
   Они долго шли по бесконечным коридорам, освещенным непонятным образом
- сияние исходило отовсюду одновременно, была  видна  каждая  деталь,  и
Сам-Бхота не уставал удивляться: стены коридора были мягкими  и  теплыми
на ощупь - не камень, не дерево, а какой-то неизвестный материал...
   Иногда навстречу попадались люди в длинных ниспадающих  одеждах.  Они
кланялись  правителю,  тот  отвечал  легким  кивком  и  шел  дальше.  Но
Сам-Бхота не заметил никого, хоть  отдаленно  напоминающего  охранников.
Сучандра был уверен в своей безопасности.
   А потом они вдруг оказались в обширном помещении с круглыми  стенами.
Собственно, вначале Сам-Бхоте показалось, что  они  вышли  под  открытое
небо: вверху, в бездонной черноте, светили звезды, огромная Луна  висела
совсем низко - протяни руку,  и  достанешь...  Стены,  пол  -  все  было
прозрачным. Звезды мигали повсюду, даже внизу, далеко под ногами. Ученый
боялся ступить, ему чудилось:  стоит  сделать  шаг  -  и  он  полетит  в
пространство, не найдя опоры. Ему стало жутко... Поле из темного  стекла
- насколько хватало глаз - действовало угнетающе.
   Посреди зала над полом висел  Шар.  Он  был  прозрачным,  как  и  все
остальное. Лишь подойдя поближе, ученый различил едва заметные блики  на
гладкой поверхности.
   - Вот оно, - благоговейно произнес Сучандра. - Хранилище Древних.  На
всей Земле таких  Шаров  осталось  совсем  мало.  Где  они  -  точно  не
известно. Мы предполагаем, что один из них находится далеко на западе, в
стране пирамид, где люди поклоняются богу
   Солнца Ра. Другой еще дальше - на востоке, за океаном. Народ, живущий
там, считает его благословением Тары, богини сострадания...
   Сам-Бхота обошел вокруг Шара и неожиданно почувствовал, что перед ним
- живое существо. Шар вдруг изменил формы, вытянувшись в длину, и ученый
ощутил множество невидимых лучей, протянувшихся к нему.
   - Он вас принял, - сказал Сучандра. - Это добрый знак. Благословение,
если хотите.
   - Так просто, - пробормотал Сам-Бхота. - И так  величественно...  Вся
мудрость Древних - неужели она заключена здесь, под этой оболочкой? Ведь
если  бы  я  захотел,  то  смог  бы  унести  ее   с   собой.   И   стать
могущественным... Почему вы не охраняете ее?
   Сучандра улыбнулся.
   - На ваш счет я могу быть спокоен. Шар - в нем все дело. Он чувствует
ваши намерения... Видите, он прозрачен. Значит - вы не держите в  мыслях
ничего дурного. Вы просто не способны на это, мой друг. И я  очень  рад,
что такие люди, как вы, сохранились там, во  внешнем  мире,  неспособные
творить зло - даже в воображении. Дай  Бог,  чтобы  когда-нибудь,  через
много тысяч лет, все человечество стало бы таким...  И  этот  Шар  можно
будет не прятать. Хотя....
   - Что? - жадно спросил Сам-Бхота.
   - Все может оказаться и  по-другому.  И  человечество  погибнет,  как
погибли Древние. Но даже в этом случае кто-то спасется. И они будут жить
среди других народов, которые придут после нас. И, возможно, даже сумеют
их предостеречь.
   Сам-Бхота внимательно посмотрел на правителя.
   - Вы чего-то недоговариваете, ваше величество. Или чего-то боитесь.
   Сучандра помолчал.
   - Видите ли, наши мудрецы, исследовав Шар, высказали мысль, что это -
не совсем хранилище... А скорее, дверь  в  него.  Хранилище  расположено
где-то еще, очень далеко, среди звезд. Оно не принадлежало  Древним,  те
могли лишь пользоваться им время от времени, черпать знания... А  знание
- инструмент обоюдоострый. В дверь может войти каждый, кто имеет ключ. И
этот ключ - не добро или зло, а что-то еще, более сложное, подспудное...
Какое-то невидимое сияние, испускаемое некоторыми из людей.
   - Вы боитесь, что кто-нибудь с плохими намерениями, обладающий  таким
излучением, может однажды войти в хранилище?
   Сам-Бхота  вдруг  увидел,  как  стар  правитель  Шамбалы.  Кожа   его
сохранила гладкую  упругость,  глаза  светились  молодостью  и  душевным
здоровьем, но проскользнуло нечто незаметное,  необъяснимое...  "Сколько
же ему лет? - подумал Сам-Бхота. - Двести? Пятьсот? Или  он  обречен  на
вечную жизнь, старение, пытку безо всякой надежды на избавление?"
   - Недавно мне было видение, - шепотом проговорил Сучандра.  -  Другой
Шар, в других руках. Внутри него была тьма.  По  нему  метались  тени  и
сгустки  тумана.  От  него  веяло  холодом...  Вы  понимаете,  что   это
означает?
   - Думаю, да, ваше величество. А  вам  известно,  где  находится  тот,
другой Шар? Хотя бы приблизительно...
   - Трудно сказать. У меня ощущение, тот Шар близко... Не  у  нас,  это
было бы уже слишком, я бы такого не пережил. Где-то во  внешнем  мире...
Но - рядом...
   Сам-Бхота остался в удивительной стране еще на три года.  Он  работал
усердно и самозабвенно,  сделав  множество  великих  открытий  и  собрав
прекрасную библиотеку  по  буддизму.  Он  вернулся  в  Непал  во  второй
весенний  месяц,  когда  в  долинах  пышно  цвели  сады,   а   в   горах
освобождались от снега караванные тропы. Он шел и удивлялся  всему,  что
видел вокруг, и не мог поверить, что его. родина так  сильно  изменилась
за пять лет, что он провел в странствиях.
   Ночь застала его в дороге. Сам-Бхота постучался  в  двери  небольшого
дома,  надеясь  получить  приют.  Ему   отворили   молчаливые   служанки
(Сам-Бхота подумал даже, что они немые). Хозяин дома принял его радушно.
Это был немного странный человек: невозможно  было  определить,  сколько
ему  лет.  Гладкая  и  упругая  кожа  на  теле  сочеталась  с  глубокими
морщинами,  прорезавшими  низкий  лоб.  В  плавных   движениях   танцора
угадывалась скрытая мощь хищника, а глаза... Их трудно было описать. Они
настораживали и  притягивали,  как  некоторых  людей,  боящихся  высоты,
притягивает пропасть.
   Сам-Бхота и не заметил, как за обильной трапезой (великий  Будда,  до
чего  же  он  был  голоден!)  поведал  хозяину  дома  обо   всех   своих
приключениях,  не  упуская  даже  самых  мелких  деталей.   Тот   слушал
завороженно, наклонившись вперед, так что  локти  опирались  на  высокие
шелковые подушки. Расторопные слуги уже трижды меняли  блюда  на  низком
столике, не забывая подливать гостю вина из дорогих ньякских кувшинов  с
узкими  длинными  горлышками.  Сам-Бхота  был   воистину   покорен   тем
вниманием,  которого  удостоился  здесь,  и  рассказывал,   рассказывал,
забывая о времени и о своей усталости.
   - Куда же вы теперь держите путь? - осведомился хозяин.
   Сам-Бхота взял в  руку  изящный  бок