Николай БУЯНОВ 
   МЕДИУМ 
 
 
 
   ONLINE БИБЛИОТЕКА tp://www.bestlibrary.ru 
 
Анонс 
 
   Прошлое и настоящее связаны  намного  прочнее,  чем  принято  думать.
Тысячелетиями сберегаемый Хранителями Шар - артефакт древней  населявшей
Землю расы, стал причиной кровавых событий, происшедших в России в конце
XX  века.  Как  и  в  IX  веке  в   Тибете,   когда   при   таинственных
обстоятельствах погиб легендарный правитель Лангдарма, свой разящий удар
наносят идеальные убийцы-ниндзя, воспрепятствовать которым не в силах ни
одна земная спецслужба.
 
ПРЕДДВЕРИЕ 
 
   Как Звезда вспыхнула на Земле, не видел никто. В те  далекие  времена
здесь еще не поселился человек. Полудикие  племена,  одетые  в  мохнатые
шкуры, с кривоватыми грубыми копьями, изредка встречались далеко  внизу,
в зеленых долинах, где было тепло, росли  деревья  и  паслись  животные,
дающие еду и шкуры для одежды. Выше в горы, где безраздельно властвовали
камни и снег, они не рисковали подниматься.
   Собственно, еще долгие века эти места оставались такими же  холодными
и безжизненными. Ледники громадными языками спускались вниз, никогда  не
тающий снег сверкающими шапками покрывал недоступные  вершины.  Никакого
движения здесь не было - не шумели  деревья,  не  журчала  вода,  только
вечный холод, который не могло растопить Солнце  -  яркое,  маленькое  и
слепящее в бездонном небе, но такое же ледяное, как снег и камни...
   Однако хозяева Звезды, более древние, чем сами эти горы, знали:  рано
или поздно человек достигнет этих мест. Срок  придет.  И  тогда  Звезда,
представляющая  собой  сверхнадежное  хранилище,  вспыхнет,  не  оставив
следа, и молодой Земле явится Шар.
   Сами  они  не  увидят  этого.  Их  цивилизация   доживала   последние
мгновения. (Что есть мгновение для цивилизации? Дни,  месяцы,  годы?  Не
все ли равно?)
   Следующему поколению уже не дано будет умереть от старости -  уйти  в
другой, лучший мир... Их ученые убедительно доказали: смерть физического
тела не есть смерть индивидуума, а лишь подъем его из осязаемого мира  в
тонкий, где так же живут и мыслят и  оказывают  свое  влияние  на  общую
Гармонию, поддерживая равновесие темных и светлых сил.
   Небольшое число из Них, те, кто обречен был на  спасение,  прожили  в
этом мире дольше остальных. Только спустя определенное время они узнали,
как Небесный Огонь сплошным покрывалом  укутал  Землю,  вспенил  моря  и
океаны, превратив их в  клубы  пара,  выжег  мозг  Земли,  ее  душу,  до
неузнаваемости изуродовал ее  прекрасный  лик,  оставив  черные  провалы
глазниц - там, откуда ушла вода...
   Потом и до Них докатился этот Огонь - уже невидимый глазу, но  оттого
еще более страшный.
   Они не строили городов - в нашем понимании этого  слова.  Не  создали
диковинных машин, способных преодолеть земное притяжение. Их цивилизация
шла по другому пути. Главным  объектом  их  изучения  стал  мозг  -  его
уникальная способность охватить разом микро-и  макровселенную,  находясь
везде и нигде одновременно, общаясь с электронами атомов  и  с  далекими
звездами, посылая им сигналы со скоростью, в  миллионы  раз  превышающей
световую... От другой цивилизации, еще  более  древней,  чем  сами,  Они
получили в наследство  умение  управлять  силами  природы  -  магию,  не
разделявшуюся тогда на цвета, -  она  служила  одной-единственной  цели:
сделать  жизнь  лучше,  поддержать  расу  в  ее  стремлении  к  всеобщей
гармонии.
   За тысячи лет своего существования Они достигли небывалого расцвета и
могущества... И все же их цивилизация была  обречена.  Наступил  момент,
когда в результате  борьбы  за  существование  Они  разделились  на  два
лагеря, породив  агрессию  и  злобу...  Кто-то  из  Них  впервые  сделал
страшное открытие: Магия может быть с успехом применена для нападения  и
обороны... И начались войны - многие и  многие  века  кармических  войн,
истощавших  многострадальную  планету.  Некоторые  пытались   остановить
надвигавшуюся катастрофу, но их голос тонул в общей какофонии,  и  тогда
ученые сделали отчаянную попытку проникнуть в будущее.
   Они долго не могли открыть секрет временных  перемещений.  Все  опыты
заканчивались неудачей... Может  быть,  это  милосердные  Боги  пытались
охранить их от потрясений? Кто знает... Но пытливые умы были настойчивы.
Слишком много сил и средств было брошено в атаку, и слишком самоуверенны
были они в своей гордыне, не терпевшей неудач...
   И тогда, проникнув-таки в свое будущее и увидев его - ярко,  во  всем
множестве ужасающих деталей, они познали настоящее, и их охватил ужас от
содеянного.
   НО БЫЛО ПОЗДНО.
 
*** 
 
   - Вот она.
   Ксилограмма - двенадцать гладко обработанных каменных пластин -  была
найдена  на  второй  день  раскопок.  Профессор  Начкебия  опустился  на
корточки перед разломом в древней монастырской стене. Ее остатки, словно
острые  драконьи  зубы,  кое-где  еще  торчали  над  ушедшим  в  глубину
фундаментом. Строители, блин, подумалось ему. Не  могли  предугадать,  с
каким адским трудом кто-то, упрямый до фанатичности, через десять  веков
будет пробираться по этим лабиринтам к заветной цели,  больше  всего  на
свете боясь нарушить при этом неведомую гармонию древних. Тайну...
   Поэтому (профессор со всей пролетарской прямотой предупредил: "Голову
оторву  тому  мудаку,  который...")  -   только   кисточки,   скребочки,
совочки... Забудьте, что есть такое слово: "лопата". Лопата и раскопки -
вещи несовместимые".
   Георгий  Начкебия  поднял  голову.  "Солнце  зло  палило  сверху,  из
бездонной синевы, так,  что  не  спасали  защитные  очки.  Сын  гор.  Он
усмехнулся про себя. Сколько же сын не был дома? Гималаи -  не  в  счет,
это не Осетия... Только для совсем уж несведущего  человека  горы  везде
одинаковы  -  холод  в  сочетании  с  палящим  солнцем,  ледники,  будто
исполинские зеркала, хмурые кряжи, покрытые нетающим снегом... Камень  -
снег, камень - снег, белое - черное.
   Монастырь  Син-Кьен,  на  развалинах  которого  они  трудились,   был
возведен за сто лет до  гуру  Падмы  Самбхавы,  при  первом  буддистском
правителе Тибета Лангдарме, в  эпоху  "раннего  буддизма"  -  не  совсем
научный термин, скорее, жаргон, который обозначал  период  проникновения
учения Будды из Непала на Тибет и позже - в Китай. С тех пор трижды - во
времена религиозных распрей в конце X века, затем два  раза  -  в  XV  -
монастырь выдержал тяжелейшие штурмы с применением стенобитных  машин  и
последующие многомесячные осады... Монахи уходили  от  стен  в  глубокие
подземные лабиринты, унося с собой священные реликвии, жили в  кромешном
мраке, забывая, что есть где-то солнечный свет, и белоснежные вершины, и
воздух, чистейший, словно хрусталь, напоенный ароматами горных трав...
   Кисточка  в  руках  Георгия   скользила   по   гладкой   поверхности,
испещренной клинописью. Ассистентка Настенька  Фельдман,  очаровательная
ведьмочка-практикантка, сидела на корточках рядом,  приготовив  блокнот,
и, затаив дыхание, следила за действиями профессора. Она была влюблена в
Гоги до беспамятства (кабы не личное  его  расположение,  сидела  бы  до
седых волос  в  своем  Козельске  младшим  научным  сотрудником.  А  тут
Тибет... Международная экспедиция! Она и мечтать о таком не смела.).
   Древний манускрипт, переживший под развалинами, казалось, само Время,
наконец-то предстал перед археологами - как живое свидетельство Истории.
Тайной,  почти  божеством,  достойным  самого  трепетного  отношения.  И
теперь, это зная  каждый,  на  несколько  ближайших  дней  этот  участок
раскопа превратится в подобие операционной:  днём  -  при  ослепительном
горном солнце, вечерами -  при  свете  переносных  ламп,  работающих  от
старенького шумного движка.
   Неподалеку от отгороженного квадрата, у дальнего края, сидел на камне
старик в обветшавшей одежде. Он был здесь с того момента, как экспедиция
развернула первые палатки. Уходил ли он спать или за  едой  -  никто  не
знал. К нему успели привыкнуть за несколько дней, как привыкают к  некой
детали пейзажа. В первый день  кто-то  из  молодых  попробовал  подойти,
порасспросить на плохом английском, но старик только еле  заметно  качал
головой: то ли не хотел вступать в переговоры, то ли не  понимал  языка.
Его почему-то интересовали раскопки, притягивали, словно магнитом,  хотя
- Гоги голову готов был  прозакладывать  -  понять  что-либо  стороннему
человеку в действе со скребками-кисточками было совсем не просто.
   - Кто это? - спросил он  по-английски  одного  из  местных,  наемного
рабочего.
   -  Тхыйонг,  -  чуть  ли  не  шепотом  ответил  рабочий,  косясь   на
неподвижную фигуру на камне. - Тот, Кто Знает.
   - Откуда он пришел? Насколько мне известно, ближайшая деревня в шести
днях пути к югу...
   - Все так, сабиб... Но про них говорят, что они могут перемещаться по
воздуху быстрее птицы. Сам я, конечно, не видел... Но так говорят.
   - Он понимает санскрит?
   - Он говорит на чанг-коре,  северном  наречии.  Но,  думаю,  санскрит
поймет тоже.
   Они выбрались из раскопа.
   - Как я выгляжу?
   Настенька Фельдман запунцовела.
   - Как всегда, Георгий Бадиевич, великолепно.
   - Ну уж? По-моему, я насквозь пропитался потом и пылью.
   Настоящий мужчина и не должен пахнуть французскими духами.
   Он рассмеялся и чмокнул ее в ушко.
   - Ты прелесть, дорогая моя.
   - Ну уж? - лукаво передразнила она его. - Так уж и дорогая?
   Для кавказца все женщины - дорогие. Ладно, пойду на переговоры с  тем
аборигеном.  Спрошу,  может,  ему  надо  что-нибудь.   Заодно   проверю,
насколько я силен в санскрите.
   Настенька с тоской посмотрела ему вслед. Вот именно: все женщины... А
хочется, чтобы только она.
   У старика было смуглое худое лицо, покрытое сетью морщин, будто земля
в пору долгой засухи. Длинные седые волосы  спускались  по  плечам,  еще
сильнее  подчеркивая  темный  цвет  кожи,  отчего  лицо  его  напоминало
негатив. Гоги не видел его глаз, они совершенно терялись  среди  морщин,
но, подойдя поближе, он вдруг словно провалился  в  них,  как  в  черный
колодец... Он почувствовал странное свечение в их  глубине  -  невидимое
свечение черной дыры в далеком космосе. "Не впадай в маразм, - сказал он
себе.  -  На  тебя  просто  влияет   местность.   Атмосфера:   раскопки,
манускрипт, древние руны... А старик обыкновенный".
   - Кто вы? - спросил он, раздельно и тщательно  выговаривая  слова.  -
Что вы тут делаете?
   - Сижу, - был ответ.
   Гоги рассердился.
   - Это я сам  вижу.  Я  имею  в  виду,  что  вам  здесь  нужно?  Здесь
территория лагеря археологов. Мы про водим раскопки.
   Он остановился, подумав, что вряд ли старику  известны  такие  слова,
как  "археологи",  "раскопки"...  Но  пока  он   подыскивал   подходящие
синонимы, старик неожиданно спросил:
   - Что ты надеешься здесь найти?
   - Гоги  задумался.  Вопрос  был  глубоко  философский,  и  ответ,  он
посчитал, должен выглядеть под стать.
   - Знания.
   - Знания о чужом прошлом?
   - А разве прошлое бывает чужим? Все мы - люди. И потом (Георгия опять
понесло в приземленное), правительство вашей страны дало нам официальное
разрешение...
   Незаметно для себя он увлекся и стал рассказывать все, что  ему  было
известно о монастыре Син-Кьен.  Старик  слушал,  не  перебивая,  и  Гоги
горделиво  подумал:  надо  же,  коренному  тибетцу   интересен   рассказ
чужеземца о его собственной истории!
   - Сколько вам лет? - неожиданно спросил Гоги,  внутренне  приготовясь
услышать длинную философ скую тираду, не говорящую ни о чем  прямо,  как
обычно на Востоке. Но старик ответил кратко и конкретно,  без  малейшего
оттенка позирования:
   - Сто тридцать пять... Если принять вашу систему летоисчисления.
   - Мой рассказ о здешнем монастыре - он вас заинтересовал?
   - Нет.
   - Почему? - удивился Гоги. - Мои суждения неверны?
   Тхыйонг пожевал бескровными губами.
   - Ты знаешь, когда были построены эти стены. Кто за ними  жил.  Какую
веру здесь исповедовали. Это не знания. Это только  пустой  сосуд.  А  в
сосуде важно то, что налито внутри.
   - Что ж, когда-нибудь я доберусь и до этого.
   Старик медленно покачал головой.
   - Вы мне не верите?
   - Верю. Только не могу предостеречь.
   Гоги всерьез начал злиться.
   - От чего вы хотите предостеречь? Вы  считаете,  что  знания  вредны?
Лучше оставаться дремучим не веждой?
   Старик помолчал. Глаза его смотрели куда-то  вдаль,  сквозь  Георгия,
будто видели что-то недосягаемое там, за вершинами, в синеватой дымке.
   - Давно, когда эти горы еще не  родились,  здесь  жили  Древние.  Они
казались себе всемогущими, как боги... А может быть,  они  действительно
были таки ми... Вот как ты сейчас.
   - Я вовсе не...
   - Ты не  думаешь,  что  могущество  -  лишь  одна  из  разновидностей
невежества? - спросил Тхыйонг.
   Почему вы так говорите?
   - Потому что  ты  прав:  знание  бывает  опасным  для  того,  кто  им
обладает. Древние это поняли... Но было слишком поздно. Они  уже  ничего
не могли изменить. Им хватило времени лишь на то, чтобы оставить Шар...
   Он помолчал.
   - Многие поколения моих предков владели Шаром. Они были назначены его
Хранителями и Жрецами...
   - Ваши предки принадлежали к какой-то религиозной секте?
   - Они были Бон-по.
   Понятно, подумал Георгий. Бон-no, черная религия. Антипод буддизма.
   - Все они были сильнейшими  магами,  причем  их  сила  возрастала  из
поколения в поколение. Но они  знали:  исчезнет  Шар  -  и  кончится  их
могущество, а вскоре прервется их род на Земле. Они слишком зависели  от
Шара... И он наказал их, как наказал Древних.
   "Красиво, - отметил про себя Гоги. - И  достаточно  ново:  существует
множество ветвей Бон-no, но о секте шаропоклонства  я  что-то  нигде  не
встречал упоминания. Тем более что Шар для них - не какое-то абстрактное
божество вроде богов свастики, олицетворяющих  силы  природы,  а  вполне
конкретный  предмет  (или  существо?),  оставленный   древней   вымершей
цивилизацией".
   - Я - последний в роду, - тяжело проговорил старик. -  Люди  называют
меня Тхыйонг, но они ошибаются. Последним Тхыйонгом был мой отец.
   Гоги вдруг почувствовал ком в горле. Последний в роду...  Каково  это
чувствовать изо дня в день?
   - У нас не было принято брать учеников со стороны. Шар это  запрещал.
Но однажды зимой, несколько  лет  назад,  мой  отец  нашел  на  перевале
человека. Это был не тибетец. Черты лица его напоминали  твои  или  тех,
кто пришел с тобой и живет в матерчатых домиках.
   - Европеец? - удивился Гоги.
   - Он почти замерз, - продолжал старик, -  пролежав  много  времени  в
снегу... Но отец спас ему жизнь. А потом взял его в ученики.
   - Но почему он не сделал продолжателем вас, своего сына?
   - Потому что Шар не захотел  разговаривать  со  мной.  А  его  принял
сразу, будто ждал долгие годы.
   Голос старика был ровен и беспристрастен. Но Гоги видел: старая рана,
почти затянувшаяся под бременем лет, снова  открылась,  причинив  ноющую
тупую боль.
   - Я на коленях  умолял  отца  не  доверять  пришельцу.  А  он  только
посмеивался надо мной. Он считал, что мной движет лишь зависть... А мной
двигал страх. Однажды я даже попробовал отравить пришельца. Я приготовил
для  него  самый  хитрый  яд,  который  только  знал...  Он  должен  был
подействовать. Но не подействовал.
   И что?
   Пришелец выжил. Отец снова спас его никчем ную жизнь. А меня...  Меня
он выгнал из дома.
   Старик замолчал.
   - А что было потом? - осторожно спросил Георгий.
   - Потом пришелец убил моего отца.
 
*** 
 
   Старик тибетец исчез на следующее утро. Сколько бы  Гоги  ни  пытался
расспросить о нем шерпов и местных рабочих, никто не мог сказать  ничего
вразумительного. Тхыйонг! Разве может простой смертный познать  то,  что
известно лишь посвященному? Но он не Посвященный. Последним  в  их  роду
был его отец, а он сам... Это неважно. Он сам может  считать  про  себя,
что милость Богов оставила его.  Боги  могут  думать  по-другому.  И  он
убедился, как уже убеждался множество раз: здесь другая  страна.  Другой
мир, иная грань кристалла, где не действуют привычные законы  Вселенной.
Разговор со стариком странным образом повлиял на него. Несколько дней он
ходил по лагерю  сам  не  свой,  практически  не  вмешиваясь  в.  работу
экспедиции и даже, кажется,  забыв  о  знаменитой  (теперь  знаменитой!)
ксилограмме, найденной в раскопе. Все руководство легло на  плечи  Януша
Гжельского - могучего рослого поляка, носившего усы а-ля Тарас Бульба  и
равнодушного ко всему, что не касалось археологии.
   Януш был хорошим заместителем. Он с  воодушевлением  принял  на  себя
командование, тем более что проблем с подчиненными не возникало: находка
древнего документа добавила в кровь каждого изрядную порцию  адреналина:
Всем мерещилось: вот еще одно усилие, последний взмах лопаты  ("Стоп!  Я
же сказал, лопаты отставить! Нежнее надо быть, нежнее. Не  котлован  под
коровник  копаем!")  -  и  раскроются  скрытые  в  пластах  катакомбы  с
несметными сокровищами - не алмазы с изумрудами, но что-нибудь в научном
. плане, размера Александрийской библиотеки. Даже Настенька Фельдман, по
часу каждое  утро  отдававшая  маникюру,  заразилась,  похоже,  всеобщей
"золотой лихорадкой".
   Георгий смотрел на все происходящее со спокойным равнодушием.
   - Ты не заболел?
   Он пожал плечами. Януш, засунув руки в карманы широченных, обрезанных
по колено джинсов, встал рядом и пыхнул дымом из  "капитанской"  трубки.
Кроме штанов и  пыльных  кроссовок,  на  нем  были  только  ярко-красные
подтяжки, крест-накрест пересекавшие загорелый волосатый живот.
   - Все не можешь забыть того старика?  Выбрось  из  головы.  Наверняка
просто местный сумасшедший. Хотя его рассказ интересен, я имею в виду  в
фольклорном плане. Секта шаропоклонников - это что-то новенькое.
   Гоги промолчал. Он не мог рассказать Янушу, что видел этот  Шар.  Или
ему показалось, что видел...
   Ночь была тихая и холодная. Молодежь долго бренчала гитарами у костра
(беззаботные туристы, ни дать ни взять), вызывая у Гоги смутную зависть:
целый день, черти, не вылезали из раскопа и завтра  не  вылезут,  а  сил
хватает ещё и на полуночные бдения. Сам Георгий был так измотан, что  не
мог даже заснуть. Он  тихонько  лежал  в  спальном  мешке  с  химическим
подогревом (подарок американцев), закинув  руки  за  голову,  смотрел  в
невидимый в темноте потолок палатки и думал, думал, думал...  Ни  о  чем
конкретно: на ум лезли бессмысленные  обрывки  разговоров,  картинки  из
прошлого.
   Сон навалился сразу - неожиданный, черный и глубокий, как  колодец  в
степи. Он продолжался недолго, может быть  не  больше  получаса,  потому
что, когда он вздрогнул и открыл глаза, была та же ночь, та же гитара  и
голоса у костра. Настенька Фельдман пробормотала  что-то  на  непонятном
языке, уткнулась ему в подмышку и опять затихла.
   Георгию приснился Шар. Его трудно было описать словами. Он был сделан
из чего-то, напоминающего пористое  молочно-белое  стекло,  под  которым
смутно угадывалось постоянное движение. Плавали  сгустки  тумана,  среди
них мелькали чьи-то тени, метались яркие искры, будто крошечные  разряды
молний. Рядом, сопоставимые по размеру, существовали  атомы  и  звездные
галактики.
   - Вот ты какой, - сказал Георгий, обходя Шар кругом. - Значит, это  о
тебе рассказывал Тхыйонг?
   Шар  запульсировал,  словно   живой.   Клочья   тумана   поредели   и
расползлись, оболочка Шара вдруг исчезла, но  Гоги  сообразил,  что  она
осталась на месте, просто сделалась прозрачной.  Он  улыбнулся:  картина
показалась ему забавной и трогательной.
   - Ты меня приглашаешь в гости?
   Шар запульсировал сильнее, будто закивал  головой.  В  мозгу  Георгия
возникло четкое изображение открывающейся двери. Он протянул руку, желая
погладить  теплую  сферическую  поверхность,  но  вдруг  испугался.   Он
подумал, что може