и протянул собеседнику. Парень не ошибся. Если
верить адресу и штемпелю на  конверте  (почерк  Аленкин:  буквы  сильно,
будто деревья под порывом ветра, склонились вправо, петельки у "д" и "у"
размашистые, но не лишенные чисто женского кокетства...  Такие  вещи  не
подделаешь, для  родительского  глаза  они  неповторимы,  как  отпечатки
пальцев), то дочь отправила письмо именно из богадельни.
   -  Только  Алле  пока  ничего  нельзя  говорить,  -  прошептал  Игорь
Иванович, как заклинание. - Она этого не перенесет...
   "Что же, друг детства, - подумалось ему. - Видно, судьба связала  нас
надолго. Пора бы отдать долги".
 
*** 
 
   Первое, что пришло ему на  ум,  когда  он  переступил  порог  тесного
кабинета, было тягостное впечатление болезни и уныния. Туровского  никак
нельзя было назвать цветущим. Мельком посмотрев на Колесникова  большими
воспаленными глазами, он отвернулся к зарешеченному окну и так и остался
стоять у подоконника с засохшим цветком -  худой,  сутулый,  измученный,
будто застывший с того момента, когда Олег Германович Воронов, бизнесмен
и преступник,  с  доброй  улыбкой  на  открытом  лице  взял  подписанный
следователем пропуск.
   - Вот и закончилась наша эпопея, Сергей Павлович, - проговорил он,  и
сколько. Туровский ни старался, так и не  сумел  уловить  в  его  голосе
злорадства, только некоторую грусть, будто расстаются старые  друзья.  -
Вообще-то я так уходить не собирался. Правда-правда.
   Воронов мягко улыбнулся.
   - Знаете, все это время,  сидя  в  камере,  я  представлял  себе  эту
процедуру... Меня отпускают... Я требую бумаги, пишу жалобу прокурору...
Думаете, сумели бы отбрехаться, а? Только честно! - Он обвиняюще вытянул
указательный палец. - Вы бы и не подумали! Как же, вы ведь  выше  этого.
Вы бы страдали молча, встав  в  позу...  Какую  позу  вы  предпочитаете?
Сверху, снизу?
   - Подпишите протокол...
   - Где? Ах да, вижу. Где птичка...
   Воронов поставил витиеватую роспись и откинулся на спинку стула.
   - А потом я поразмыслил и вдруг понял, что жаловаться на вас не буду.
Как бы это объяснить... Ну, если  бы  меня  покусала  собака  -  кому  я
побежал бы бить морду? Не собаке же. Хозяину!
   Он помолчал.
   - А вами, Сергей Павлович, я всегда восхищался. Нет, я без иронии, на
полном серьезе. У вас все есть хватка, профессионализм, хорошая  злость,
великолепная реакция... Вы ведь там, в санатории,  убийцу  вычислили  за
двое суток - с нуля, на голом месте! Почему я вас не купил? Ей-Богу,  не
пожалел бы никаких денег. Чего молчите?
   - Банальности говорить не хочется.
   Туровский протянул через стол подписанный пропуск.
   - Вы свободны, гражданин Воронов.
   Тот усмехнулся, подумав, что ежели проигравший  в  схватке  не  хочет
говорить банальностей типа клятв о кровной мести и фраз "не все  в  этом
мире продается", значит,  он  умеет  проигрывать  и  тем  более  достоин
уважения.
   - Жалко  Тамару,  -  сказал  Воронов.  -  Я  ведь  бизнесмен,  Сергей
Павлович,  а  не  убийца.  Лишать  человека   жизни   -   это   пошло...
Непрофессионально. Я совершил ошибку - не в том, что ликвидировал ее,  а
в том, что допустил необходимость этого... Вас-то вина не  гложет?  Кабы
не вы...
   Туровский вздохнул.
   -  А  сейчас  вас  потянуло  на  банальности.  Берите  пропуск,  Олег
Германович, и до свидания. У меня работы чертова уйма.
   Воронов пожал плечами и с независимым видом направился к  выходу.  Но
так и не дошел, остановился в дверях, будто что-то кольнуло.
   - "До свидания"? Или вы хотели сказать "прощайте"?
   - Не зарекайтесь.
   Туровский встал из-за стола, подошел к  Воронову  и  оказался  с  ним
лицом к лицу.
   - Знаете, вы были правы насчет собаки. Ее можно не  кормить  (раз  уж
хозяин кретин), можно бить смертным  боем...  Можно  заставить  сбежать.
Одного только нельзя: перевербовать ее, чтобы она была на стороне волков
и лисиц. Собака этого просто не умеет, И поэтому,  коли  мой  хозяин  не
желает на вас охотиться - что ж, я буду делать это сам.
   С сегодняшнего дня, с того момента,  как  вы  выйдете  отсюда,  перед
всеми вашими партнерами (особенно зарубежными, наши стоят мало, хоть они
и не очень щепетильны) полным ходом начнется ваша компрометация.  Любыми
доступными мне способами.
   - Что вы имеете в виду?
   - Вы заметная фигура - с одной стороны, а с другой - важный винтик  в
отлаженной машине. У вас наверняка есть какой-то "жучок" - в руководстве
Вооруженных сил и МВД... Вряд ли это крупный  человек,  слишком  опасно,
скорее, некая серая мышка, имеющая влияние на определенное  лицо...  Так
ведь? Кто-то ворует оружие с военных баз  -  и  не  только  пистолеты  с
автоматами... Без прикрытия, на голом энтузиазме... Не верю.  Боевики  в
Чечне  получают  это  оружие.  Кто  финансирует  такие   сделки?   Нашим
инвесторам это не по зубам - не тот размах. Значит, западные.
   - Доказательства? - хрипло спросил Воронов.
   - Опять вы за свое. Я же говорю, что действую сам, на  свой  страх  и
риск. Мне доказательства ни к чему. И  вашим  иностранцам  они  тоже  до
фени... И не смотрите так на меня, я  вовсе  не  наивный.  Конечно,  они
знают, куда вкладывают деньги - и откуда их получают... Акулы  долбаные.
Но ведь они тоже не делают дела в  одиночку,  а  поэтому  перед  внешним
миром они просто обязаны остаться  чистыми...  Ни  один  банк,  ни  одна
фирма-инвестор не связаны с вами напрямую, только через десятые  руки...
Им всем - всей цепочке,
   Достаточно будет даже слуха, что они практически финансируют торговлю
оружием в России. Это вам не наш базарный капитализм.  И  пойдет  волна,
Олег  Германович.  Крупные  финансисты  тут   же   открестятся.   Мелкие
останутся, им терять нечего... Но ведь на то они и  мелкие!  А  война  в
Чечне идет, мы там увязли по уши. Каюм Сахов будет требовать оружия.  И,
если вы остановите вашу деятельность, быстренько найдет другой канал.  А
вас элементарно уберет. Возможно, не сразу, сначала  мягко  предупредит.
Пошлет, так сказать, "черную метку". Вы, сидя на нарах,  Стивенсоном  не
увлекались? Зря, батенька. Архизанимательная история.
   Воронов облизнул пересохшие губы и  взглянул  на  потолок.  Туровский
понял этот взгляд.
   - Микрофонов нет, никто не пишет.
   - Уверены?
   - А смысл? Я же вас отпустил, вон и пропуск у вас в руке.
   - Откуда вы знаете по Каюма?
   - "Наружка" сняла на аэродроме. Тамаре предъявили фото, она опознала.
   - Как же ты, сука, сумел ее вербануть?  -  прошептал  Воронов.  -  Не
пойму. Не верю.
   - Да ну? - хмыкнул Сергей Павлович.  -  А  как  я  перевербовал  вас,
Штирлиц? За пять минут и безо всяких фокусов.
   Дежа  вю.  Перед  Вороновым  вдруг  всплыло  лицо  Жреца  -  кроткое,
улыбающееся, с внимательными  добрыми  глазами,  И  их  разговор,  почти
дословно повторивший нынешний. Они и мыслят  одинаково,  с  раздражением
подумал Олег Германович. И бьют одинаково -  точно  и  безжалостно,  как
боксеры-профессионалы... Значит, Каюм. Теперь он  -  главная  опасность,
его за спиной просто так  не  оставишь.  Нужно  идти  к  Жрецу.  А  Жрец
выдвинет свои условия...
   - Чего ты хочешь? - тяжело спросил Воронов.
 
*** 
 
   - Я должен ехать туда, - упрямо проговорил Колесников, глядя в пол.
   Туровский перечитывал Аленкино письмо - наверное, в пятый раз.
   - Ты  ничего  странного  здесь  не  заметил?  Например,  какой-нибудь
нехарактерной фразы? Может быть, есть отличия в стиле?
   - Нет, ничего такого. Нормальное письмо.
   - А почерк?
   - И почерк похож.
   - Надо отдать графологам. Но если окажется, что письмо настоящее,  не
подделка... Ты понимаешь, что это значит?
   - Что?
   - Это может означать  два  варианта.  Первый:  Алену  чем-то  опоили,
запугали, и так далее...  Короче,  заставили  написать  то,  что  нужно.
Второй - она тебя сознательно обманула. Сама. Тебе ясно?
   - Да ты что? - выкрикнул Игорь Иванович. - Как тебе  в  голову  могло
такое прийти?
   - А ну цыц, - без церемоний рявкнул Туровский. - А то я не знаю,  как
вы цапаетесь с Аллой.
   Следить нужно было за дочерью, а не выяснять отношения.
   Игорь Иванович сник, и Туровскому стало вдруг стыдно. Он  понял:  эти
слова его друг говорил самому себе десятки раз, перечитывая тайком (Алла
ничего не должна знать, ни под  каким  видом!  У  нее  сердце!)  письмо,
написанное Алёнкой (или не Алёнкой? Живо предстала перед глазами мертвая
девочка, выловленная из реки. Застряла где-то  в  глубине  мозга  глупая
мысль, Не дававшая покоя: а не нашли ли ей замену? И если  действительно
так, то по какому критерию искали? Рост, вес,  спортивные  успехи?).  Он
механически двинул к себе блокнот и нацарапал: "Проверить, занималась ли
Марина  спортом.   Предположительно   -   плавание,   стрельба,   боевые
единоборства".
   - На  Кавказ  я  тебе  ехать  запрещаю,  -  отрезал  он.  -  Тамошних
розыскников я озадачу. Они профессионалы, ты будешь только мешать.
   - Она моя дочь. Тебе не понять.
   - Узнаю,  что  ты  собрался  туда,  засажу  на  72  часа.  Под  любым
предлогом.
   - Да почему? - заорал Колесников, сдергивая с носа очки.
   - По кочану, - устало ответил Сергей Павлович. - Если то самое, что я
подозреваю, то Алёнки на Кавказе давно нет.
   - Я сам провожал ее на поезд...
   - Ей позволили, чтобы ты ее проводил. Позволили дать адрес,  то  есть
снабдили легендой. И единственный смысл, который я  в  этом  усматриваю,
состоит в том, чтобы дать нам с тобой ложный след. Единственно, чего они
не учли, это тебя, - Сергей Павлович взглянул на притихшего  Валерку.  -
Если бы не ты, Аленкины родители спокойно получали бы от нее  письма  по
сей день.
   Медленно-медленно с круглого лица Игоря Ивановича сходила краска -  в
бледности кожи, покрытой синеватыми жилками, в резких морщинах на лбу, в
глазах, где мелькнул и застыл самый настоящий черный ужас,  обозначилось
понимание
   - Ты считаешь...
   - Не знаю, - нехотя сказал Сергей Павлович, - Может, я дую на воду. А
Алёнка спокойно развлекается с хахалем на море... В Пицунде где-нибудь.
   - Дай-то Бог, - прошептал Колесников.
   Валерка зыркнул на него (ему эта  версия  явно  не  понравилась),  но
тотчас же опустил глаза. Правда: пусть все, что  угодно.  Только  не  то
самое.
 
*** 
 
   Директор  школы-интерната  для  сирот  больше  всего  походил  не  на
директора интерната, а на пожилого художника  (никакой  строгости  ни  в
облике, ни во взгляде, ни в голосе - мысль о богеме наводилась  длинными
седыми  волосами,  зачесанными  назад,  свободного  покроя   вельветовой
рубашкой салатного цвета и громадной капитанской трубкой).
   - Простите,  -  улыбнулся  он.  -  Я,  наверно,  не  соответствую  по
внешности своему месту, да?  Вы  ожидали  увидеть  этакого  солдафона  в
галифе и френче...
   - Я за последнее время разных  повидал,  -  честно  признался  Сергей
Павлович. - Вы шестой по счету.
   - Так чем обязан?
   - Скажите, - Туровский осторожно подбирал слова. - Не было ли  у  вас
случаев пропажи воспитанников? Например, за последние года два?
   - Ну знаете, - хмыкнул тот. - Кабы были такие случаи, мы  бы  с  вами
так вольготно не беседовали. Я все-таки двенадцать лет в своем кресле.
   - А легальным путем... Удочерение, родственники нашлись?
   - Редко. На моей памяти такое было четыре  раза.  Из  детдомов  берут
чаще, а тут, понимаете ли, контингент  особый.  Дети,  я  бы  сказал,  в
весьма сложном возрасте. А кто конкретно вас интересует?
   Несколько секунд Туровский колебался. Потом, остановив дыхание, будто
собирался прыгать с вышки в холодную воду, - положил на стол фотографию.
Света настоящая в лагере труда и отдыха. Как-то просекли, что на фото  -
мертвая,  хотя  изображение   сильно   подретушировали,   интернатовский
директор же спокойно прошел мимо, только слегка удивился:
   - Да, это наша... Мариночка Свирская, я ее хорошо помню. Как раз  тот
счастливый случай: нашлись  родственники.  Оформили  документы,  увезли,
если не ошибаюсь, на Урал.
   - Что за родственники? - хрипло спросил Туровский.
   - Можно найти данные, если вас интересует.  Но  я  вас  уверяю,  люди
вполне приличные, не бомжи, не пьяницы.
   - На чем увезли девочку?
   - На машине...
   - Марка, цвет? - нажал Туровский, чувствуя металлический  привкус  во
рту: след! Уже потерянный, без надежды, что всплывет где-нибудь знакомый
запах.
   - Ей-Богу, не помню,  год  с  небольшим  прошел.  Но  что-то  темное,
неприметное. Думаю, ехали издалека, машину так и не успели помыть. А как
раз была ранняя весна, начало апреля. Снег только сошел, дороги в грязи.
   - Кто они были по документам?
   Директор вздохнул, поднимаясь из-за стола.
   - Пойдемте, посмотрим записи.
   Коридоры были гулки и пусты - шли уроки. Обычные уроки, как в обычной
школе.  И  дети  обычные  (он  заглянул  в  один  из  классов:   русская
литература. Некрасов, "Кому на Руси жить хорошо?" Никому).  Кто  слушает
учительницу, кто шалит втихомолку, на задней парте с яростью  режутся  в
морской бой... И все равно, на каждом - словно некий отпечаток, даже для
самого непонимающего ясно видный. Интернат для сирот (читай: отказников.
Хотя бати  у  всех,  само  собой,  посмертные  герои  -  кто  же  станет
разубеждать?).  -  Помещение   архива,   где   хранились   личные   дела
воспитанников, было пыльным и маленьким, как подсобка дворника. Директор
поморщился, дабы показать гостю, что  такое  запустение  -  вовсе  не  в
порядке вещей.
   - Оленька, - сказал он какой-то неприметной женщине.  -  Вы  помните,
где у нас документы на Марину Свирскую?
   - Мариночку? Это ту, которую от нас забрали? Сей момент, поищу.
   Она действительно нашла нужную папку "сей момент" и положила ее перед
Туровским, преданно глядя на своего обожаемого шефа.
   Марина была,  судя  по  записям,  абсолютно  нормальным  ребенком,  с
естественными для ее возраста часто меняющимися интересами и  запросами.
Отметки по всем предметам получала не кругом отличные, но на  уровне,  и
даже физкультуру, как  вначале  ошибочно  предполагал  Сергей  Павлович,
девочка особо  не  жаловала:  пятерки  за  бег,  плавание,  игры  иногда
прореживались   редкими   красными   "неудами"   (надо   полагать,    за
несанкционированные пропуски).
   Родственники отыскались полтора года назад, в конце марта.  Туровский
пролистал записи: паспортные данные,  номера,  серии...  Свирская  Елена
Владимировна, 49 лет, родная сестра Марины,  программист  филиала  банка
"Пермьстройкредит", средний заработок...  Справка  о  том,  что  в  силу
материального положения может взять на иждивение сестру в возрасте  13,5
лет... Своих детей не  имеет...  Муж  -  Азаров  Александр  Казимирович.
Служба безопасности вышеозначенного банка... Средний  заработок...  Ого!
Справка с места работы...  В  силу  материального  положения...  Справка
врачей...
   Туровский откинулся на спинку жесткого стула.
   - В силу материального положения, - повторил он вслух. -  А  что  они
вообще за люди, как вам показались? Как они отнеслись к Марине?
   Директор  только  пожал  плечами,  а  Оленька-мышонок   воодушевленно
отозвалась:
   - Очень приличная пара! Мужчина видный из себя, хотя, по-моему, в нем
было что-то нерусское...
   - Акцент?
   - Нет, говорил чисто, как мы с вами. Я имею  в  виду  внешность.  Нос
этакий орлиный, знаете, с горбинкой. Но сам он вряд ли с Кавказа, скорее
уж его дед или прадед.
   - Женщина?
   Оленька чуть скривила губу.
   - Маленькая, невзрачная...
   - Ну уж! - вырвалось у директора.
   - Волосы рыжие, по-моему, крашеные. Одета  неброско,  но  дорого,  не
ширпотреб. Банковские, одно слово. Себя не обидят. А тут сидишь  на  ста
двадцати...
   - Марина была рада, что нашлись  родственники?  -  деликатно  перебил
Туровский, отвлекая женщину от ее насущных проблем.
   - Само собой! - удивился  директор.  -  Как  же  иначе!  Столько  лет
сирота, и вдруг...
   - Вообще-то она всегда была немного скрытной,  -  вставила  Ольга.  -
Старалась своих  чувств  не  показывать.  И  к  родственникам  отнеслась
спокойно. Сестричка родная. - Она хмыкнула. - Где  ж  она  раньше  была?
Что-то не торопилась.
   - И они больше не появлялись, не звонили?
   Оба - и женщина-архивариус, и директор - покачали головами.
   - Даже странно. Убыли - как исчезли, сразу.  Другие  до  сих  пор  не
забывают...
   Сергей Павлович поднял воспаленные глаза.
   - Вам нужно будет проехать со мной. Это ненадолго,  не  беспокойтесь.
Просто посмотрите несколько - фотографий...
   ...Они оба моментально, без колебаний, выбрали одну и ту же карточку.
Собственно говоря, Туровский предполагал  такой  поворот  -  требовалось
лишь подтверждение.
   - Так они  что...  аферисты?  -  обреченно  спросил  директор.  -  Не
родственники?
   Туровский универсально пожал плечами.
   - Но мы же не знали... Они  предъявили  документы,  справки  с  места
работы. У нас даже тени подозрения не возникло!
   Азаров  Александр   Казимирович,   равно   как   и   Свирская   Елена
Владимировна, никогда не работали в банке  "Пермьстройкредит",  хотя  бы
потому, что банка с таким названием в Перми не  существовало.  Пришедшие
новости от уральских коллег Туровского не удивили: он понимал,  что  для
изъятия  девочки  вполне   достаточно   было   убедительно   выглядевших
документов, пусть даже не выдерживающих проверки -  проверять  никто  не
будет. И винить руководство интерната тоже не имело  смысла,  тем  более
инкриминировать  служебную  халатность.   Туровский   видел:   директора
колотила крупная дрожь (не за судьбу девочки, подумалось со  злостью,  с
глаз долой - из сердца вон...). Оленька-архивариус казалась  настроенной
более решительно... Только надо ли? Марина  мертва,  "Азаров"  -  убийца
девочки, уехавший с ней на "ракете" и обнаруженный в квартире, где никто
не был прописан,  мертв  (перебитое  горло,  падающее  тело:  видение  в
пригородном автобусе). Исчезнувшая рыжеволосая девушка - либо  убита,  а
тело спрятано,  либо  убийца  своего  "мужа",  растворившаяся  в  родных
просторах. Материальные улики казались еще  более  эфемерными:  квартира
без единого отпечатка пальцев, с девственно чистой пепельницей на столе,
купленная  через  двадцатые  руки  (цепочку  сейчас  отслеживают,  но  -
напрасная трата времени), мелькнувшая полтора года назад машина  темного
цвета, заляпанная грязью. Ни номера, ни марки.
   - Скажите, Марина посещала какой-нибудь кружок?
   - У нас почти все дети охвачены...
   - Все меня не интересуют. Я спрашиваю: чем увлекалась Марина? Музыка,
спорт, живопись? Они переглянулись.
   - Трудно сразу вспомнить. Вроде ходила в  секцию  какой-то  восточной
гимнастики. Знаете, сейчас  это  модно...  Как  в  наше  время  фигурное
катание.
   - Где она научилась играть на флейте?
   Удивленно поднятые брови.
   - На флейте? Впервые слышим.
 
*** 
 
   Флейта  звучала  далеко-далеко,  где-то  в  горах,   среди   холодной
прозрачной синевы. Он ни за что не услышал бы ее днем - разноголосый шум
столичного города несовместим с тонкими нежнейшими переливами.
   Те картины - кошмар, вдруг ставший  реальностью,  -  все  ещё  стояли
перед глазами, но  постепенно  теряли  яркость,  мозг  не  справлялся  с
нахлынувшими испытаниями и все настойчивее  тянул  в  темную  пустоту  -
мягкую; ватную, успокаивающую...
   Чонг вдруг подумал, что его тюрьма самым гармоничным образом отражает
его внутреннее состояние. Его признали  виновным.  Его  тут  же  опознал
хозяин постоялого двора,  где  они  с  учителем  оставили  лошадей.  Его
задержала стража на выезде из Лхассы...
   Он смутно помнил то, что произошло. Казалось, минуло уже много лет, и
много лет глаза, привыкшие к вечному полумраку, созерцали серые  влажные
стены и ничего более - кусочек зарешеченного неба светился  сверху,  как
слабое напоминание  о  внешнем  мире...  Плевать  на  внешний  мир.  Так
хорошо... Так спокойно.
   - Вы опять здесь?
   - Колесников молча кив