принудительные работы. При  финансовых  катастрофах  следует  читать  стихи,
которые  из  области  материального  бытия  вознесут  вас  в   мир  чудесных
метаморфоз. Для ипохондриков же нет более  действенного средства, чем чтение
книг  о путешествиях  и  приключениях. Авантюрные  деяния Колумба,  Кортеса,
Писарро  и им  подобных  выбьют  у него из головы  всякие мелкие невзгоды  и
убаюкают воображение пьянящим дурманом. О чтении против аппендицита и прочих
воспалений старый Кэкстон не  говорит, правда, ничего. Вместе с тем, однако,
находились  глубокомыслящие   и  не  ведающие   шуток  специалисты,  которые
завсегдатаев  библиотек  запугивали  тем,  что  на  страницах  любимых  книг
подстерегает их злокозненный враг здоровья -- книжная пыль. И каждая пылинка
оседлана  сотнями  бацилл.  Несметное  воинство  врагов  рода  человеческого
вторгается в легкие и, оккупируя их, утверждает там свое хищное владычество.
Опровержением   этой   зловредной   легенды   мы   обязаны  отчасти   одному
скрупулезному  немецкому   библиофилу-исследователю.   (Е.  Fischer   von
Roslerstamm.  1st  der Biicherstaub  dem Menschen schadlich? (Вредна  ли для
человека  книжная  пыль?)  In:   Zeit-schrift   fur  Bucherfreunde,   1900--
1901.)  Собрав  биографические  данные  222  известных  библиотекарей  и
библиографов-исследователей, он  выяснил, что  средний возраст их составляет
шестьдесят  девять  лет. То же самое проделал он затем с  книгоиздателями  и
книготорговцами и  получил ту же  цифру  -- 69, хотя набрал  для  статистики
только  109 человек.  Но  на этом  он не  успокоился и  произвел контрольный
замер. В библиографическом справочнике он проштудировал всю букву М, выловил
230  живущих  среди  книг  ученых, средняя  продолжительность  жизни которых
составила семьдесят четыре года. Отдельно  просортировал он литературоведов:
средняя продолжительность жизни -- семьдесят один год! Так вырван был язык у
клеветы.

     РОКСБЕРСКАЯ БАТАЛИЯ

     Люди,  живущие  за  пределами  книжного  царства,   часто  путают   три
иностранных слова:  библиофил,  библиофаг  и  библиоман.  Библиофил  --  это
человек,  который любит  книгу,  друг книги.  Библиофаг  -- человек, который
книги  глотает,  пожирает.  По-венгерски  называют  такого  "книжной  молью"
(konyvmoly).
     Третий  термин  в  дословном  переводе  с греческого означает  "книжный
безумец (спятивший  на книгах").  Но он,  по-моему, недостаточно выразителен
для характеристики такого типа людей. Лучше всего подошел бы здесь неологизм
с несколько гротескным привкусом -- книгодур. Предвижу упрек: у этого слова,
коль оно прозвучало, ощущается  значение, скорее  противоположное дословному
переводу греческого "библиоман". Что можно  на это ответить?  Граница  между
обеими  крайностями   часто  очень  размыта.  Как  порою  бывает  невозможно
определить,  где  кончается  библиофилия и начинается библиофагия и в  какой
мере  сопредельны  или составляют одно  и то же библиофагия, библиомания или
книгодурство.
     Лондонский  Роксберский клуб  --  одно из самых выдающихся  объединений
библиофилов  --  своим  основанием  был  обязан  двум  книгодурам.  События,
разыгравшиеся  на  книжном  аукционе  17 июня 1812  года,  вошли  в  историю
Лондона, а также английской и мировой библиофилии под названием "Роксберская
баталия".  Распродавалась  отборнейшая  и  ценнейшая  библиотека,  собранная
только что усопшим  герцогом Роксберским. Аукцион начался в мае 1812 года  и
продолжался 42 дня. В те времена  из-за  континентальной блокады,  введенной
Наполеоном,  английские  коллекционеры  лишились  возможности  охотиться  за
редкими  книгами на территории  Европы, и весть о книжном  аукционе, подобно
магниту, притягивающему железные опилки, собрала  в Лондоне всех библиофилов
Великобритании. 17 июня очередь дошла до новелл Боккаччо, изданных в Венеции
в 1471 году. Отцом усопшего герцога книга была куплена за 100 фунтов. Речь и
в самом деле шла  о большой редкости, но цена  ее все же была намного меньше
той, которую взвинтили ей на аукционе два соперничающих книгодура.
     Торг открылся предложением какого-то провинциального джентльмена.  "Сто
фунтов!"  --  решительно  выкрикнул  он  и  гордо  огляделся,  как  человек,
уверенный  в  том,  что больше  не даст никто. А  мог бы  ведь заметить, что
справа  от него стоял, прислонившись к  стене, граф  Спенсер, а  напротив --
другой знаменитый король  коллекционеров,  маркиз  Блэндфорд. Они тотчас  же
подали голос. Спенсер нервничал и набивал цену большими  суммами.  Блэндфорд
был  спокоен  и  на каждое  предложение Спенсера накидывал  не более  десяти
фунтов. Цена  приближалась  уже к тысяче фунтов. Посрамленный джентльмен  из
провинции исчез.  "Десять больше",-- изрек в очередной раз Блэндфорд.  Дошли
до двух тысяч фунтов.  Полминуты Спенсер безмолвствовал и, как военачальник,
стремящийся   положить  конец  излишнему   кровопролитию,  отдает  приказ  к
последнему и  решительному штурму,  твердо и с расстановкой  произнес:  "Две
тысячи двести пятьдесят". "Десять  больше",-- равнодушно  бросил  Блэндфорд.
Молоток поднялся  в  воздух и замер.  Воцарилась гробовая тишина. И... удар:
"Продано!"
     Маркиз Блэндфорд приобрел Боккаччо  за 2260 фунтов стерлингов. За такую
цену книги не продавались еще ни разу.
     -- Наших отношений, надеюсь, это не испортит? -- обратился победитель к
побежденному.
     -- Что вы! Я вам чрезвычайно благодарен за заботу о моем кошельке.
     --  То же могу сказать вам и я. При вашем  упорстве я готов был идти до
5000.
     На вечернем рауте собрались крупнейшие в  Великобритании  коллекционеры
книг. В память о баталии на аукционе было решено основать клуб библиофилов и
назвать  его  Роксберским.  Цель:  каждый  из членов  клуба  берет  на  себя
переиздание какой-либо библиографической редкости тиражом, равным количеству
членов  клуба. В момент  основания их  было 31.  Место президента  как  бы в
утешение  было предложено графу  Спенсеру. Позднее  число членов  выросло до
сорока.  Большими  тиражами стали  переиздаваться и  книги,  чтобы  их могли
приобрести и  крупные  библиотеки. Побежденному на аукционе  графу  Спенсеру
судьба уготовила  удовлетворение.  Через  пару лет  для  маркиза  Блэндфорда
раздался удар  молотка на аукционе жизни. Библиотеку его постигла  известная
печальная участь:  немым  книгам наследники  предпочли  говорящие  деньги, и
библиотека,  средоточие  жизни скончавшегося  коллекционера,  перекочевала в
аукционный  зал. Перед тем как рассеяться  по всему свету,  книги Блэндфорда
были вместе в последний раз. Когда очередь дошла до  Боккаччо, вновь заходил
вверх и вниз молоток. Книга отошла графу  Спенсеру за 918 фунтов, то есть на
полторы тысячи дешевле той цены, за которую в свое время  она  уплыла у него
из-под самого  носа...  С тех пор, как в  соревнование  капиталов включились
Соединенные Штаты, исход  Роксберской баталии -- 2260 фунтов -- был перекрыт
новыми  рекордами. Самой  дорогой книгой мира ныне считается изданная в 1455
году "Библия" Гутенберга. За  один экземпляр ее, напечатанный на пергаменте,
американец Уоллбер заплатил в 1926 году 350 000 долларов.
     В настоящее время она  находится  в Вашингтоне, в Библиотеке Конгресса,
где она защищена по крайней мере от личного тщеславия.

     ЗАВЕЩАНИЕ БИБЛИОФИЛА

     От  библиомана  и  книгодура  библиофил  отличается  тем,  что  читает.
Поклоняется библиографическим редкостям и он, однако прежде  всего влеком он
их содержанием. Прирожденный книгодур, как мы дальше увидим, в книгу даже не
заглядывает.  Для  него  важно  собирательство,  им  руководит  не  ведающая
утоления страсть к  коллекционированию. Ему,  в сущности,  безразлично,  что
собирать:  с такой же  неистовостью рыскал бы он в поисках платяных  пуговиц
или  веревок с  виселиц,  подобно сказочно богатому англичанину  сэру Томасу
Тирвайту.
     Навязчивые идеи встречаются, впрочем, и у  библиофилов. Что, однако, не
дает еще  повода  записывать их в  книгодуры. На мелкие странности в Англии,
стране и родине причуд, и вовсе не обращают внимания.
     В  1733 году  скончался  в  Вайтлсоне  некий  англичанин по  имени  Дж.
Андервуд. Завещание его дословно гласило:
     "1. Как  только  гроб  с  моим телом будет  опущен в могилу, немедленно
положите на него мраморную табличку с надписью:
     NON  OMNIS  MORIAR  J.  UNDERWOOD  (Весь  я  не умру.  Дж.  Андервуд
(лат.)) 1733.
     2. После этого шесть  джентльменов (следует перечисление фамилий) пусть
громко и радостно споют над моей  могилой последние четыре стиха из 20-й оды
II книги Горация:
     Absint inani funere naeniae
     Luctusque turpes et querimoniae
     Composce clamorem, ac sepulchri
     Mitte supervacuos honores.
     (Я не хочу на моем погребеньи
     Воплей уродливых, воя, рыданий;
     Стоит ли сетовать и воздавать
     Почесть пустому -- отверзнутой яме? )

     См. также:  Гораций.  Оды,  сатиры, послания / Пер.  А. Фета. М., 1883;
Гораций. Поли.  собр. соч. / Под  ред.  и с прим. Ф. А. Петровского. М.; Л.,
1936.-- Примеч. пер.

     3. Пусть  на моих  похоронах  не бьют в колокола. Пусть не идут за моим
гробом  родственники  и знакомые. Исключение  --  только для  вышеупомянутых
шести джентльменов.
     4.  Выкрасьте  мой гроб  в зеленый цвет. Он  был  всегда  моим  любимым
цветом.
     5.  Во  гроб  положите меня в  будничном  платье.  Под голову  положите
санадоново издание Горация, а  в ноги -- Мильтона в издании Бэнтли, в правую
руку  вложите мою  любимую  Библию  на греческом, а в левую -- моего Горация
малого формата, под спину же -- Горация Бэнтли.
     6. После похорон пусть  моя старшая сестра угостит  наилучшим образом в
доме моем тех шестерых джентльменов и каждому из них выплатит по 12 гиней.
     7. Пусть  после поминок эти  мои друзья споют 31-ю оду 1 книги Горация.
Спев же, пусть пьют и веселятся и больше не думают об Андервуде".
     Поклонник  Горация  Андервуд  --  не  единственный  библиофил,  который
завещал похоронить его вместе с книгами. Итальянский поэт, писатель, философ
Челио Кальканини  (1479-- 1541),  родом из Феррары,  завещал свою библиотеку
родному  городу  с  условием,  что  он  будет  захоронен  в  читальном  зале
Феррарской  библиотеки.  Пожелание Кальканини  было  исполнено.  Надпись над
входом  в библиотеку  гласит: Index  Tumuli Coelii  Calcagnini,  qui  ibidem
sepelire  voluit, ubi  semper  vixit  (Здесь  похоронен Челио Кальканини,
который  после   смерти  пожелал   покоиться  там,  где  провел  свою  жизнь
(лат.)).

     КНИГОДУР

     Настоящего, отборного,  чистокровного  книгодура  содержание  книги  не
интересует.  Он  гонится за  редкостью,  необыкновенностью  и  иногда --  за
количеством. Чтобы книжные маньяки  других стран не слишком  чванились своей
славой,  начну с венгерского  представителя этой  породы. Один  из старейших
ученых-букинистов  Венгрии   записал  для  потомков  историю  разбогатевшего
каменщика по фамилии  Ямницки,  который, став неистовым коллекционером книг,
кроме заглавий, ничего никогда не читал.  Из страха  перед женой добычу свою
сносил он не домой, а  в огромное помещение  под лестницей вроде погреба, на
дверях  которого всегда висел замок. Этот Ямницки пробил в лестничной клетке
небольшое окошко и через  него забрасывал в подполье купленные книги прямо в
упаковке. Он никогда не  брал в руки ни одной из них. После смерти  его едва
удалось проникнуть в  эту более чем  странную  "библиотеку", настолько дверь
оказалась забаррикадирована  пачками книг.  В  перевязанных бечевкой  пачках
наследники обнаружили  ценнейшие венгерские  книги XVI--  XVII  веков  и  не
поддающиеся  оценке   первые  печатные  издания  Венгрии.  Не  искушенный  в
библиомании читатель, возможно, усомнится и, покачав головой, сочтет все это
преувеличением.   Какое   там  преувеличение!   Мания  старого   венгерского
мастера-десятника --  ничто по сравнению с  методами  собирания книг  одного
пресловутого английского книгодура. Ричард Хебер (1773-- 1833) принадлежал к
богатому английскому  дворянскому роду.  Книги начал  он  собирать в  раннем
возрасте,  и  потихоньку-полегоньку  страсть  эта  овладела  его  душой.  Он
перестал  общаться с людьми  и не появлялся нигде, кроме библиотек,  книжных
лавок и  книжных  аукционов. Как  только  он узнавал,  что где-то  продается
библиографическая редкость, приказывал немедленно  запрягать и  гнал лошадей
хоть за четыреста миль -- лишь бы быть первым. Как и все образцовые маньяки,
одним  экземпляром редкой  книги  он не  удовлетворялся. Покупал и  второй и
третий экземпляры -- только бы они не достались другому коллекционеру. Кроме
Англии,  его  агенты рыскали  в поисках  добычи по  всем  крупнейшим книжным
центрам  Европы.  И  никто  никогда  точно  не  знал, сколько  томов  в  его
библиотеке.  Одни  оценивали ее  в 150  000 книг, другие --  в  500 000. Это
весьма  странно.  Так  уж  ли трудно подсчитать  состав  одной библиотеки? В
данном  случае то было  действительно  трудно. Книги свои Хебер  разместил в
восьми различных местах!  Один из провинциальных и  два лондонских его замка
были  забиты книгами от подвалов  до чердаков.  Когда  книги  перестали  там
умещаться,  он  арендовал  дом  в  Оксфорде,  чтобы   своими  приобретениями
напичкать и его. Зарубежные покупки на родину он не привозил, размещая их  в
специально  арендованных  для  того  домах  Парижа,  Антверпена, Брюсселя  и
Женевы. Именно за границей и стало ясно, во что выродилась его страсть. Если
в  Англии, могло казаться, он и почитывал, то его зарубежные библиотеки явно
были  истинными книжными склепами, захоронениями книг. Попавшая  туда  книга
прощалась  с миром людей.  Не  удостаивал  ее  больше взглядом и сам хозяин.
Бешеное желание обладать книгой гасло в нем сразу, как только он мог назвать
ее своею. И что самое  интересное: его нисколько  не заботила судьба добытых
им  книг. В своем завещании он не только не распорядился ими, но не упомянул
их ни единым  словом. Наследники его  были  вынуждены организовать настоящие
поисковые  экспедиции  на  континенте,  чтобы собрать  воедино  разбросанные
книжные  сокровища. Естественно  же,  они  стали  добычей аукциона,  каталог
которого разбух до 2000  страниц,  а сам аукцион длился 202 дня. Проданы они
были за 56  775  фунтов стерлингов -- несмотря на свою внушительность, сумма
много меньше той, которая  была выброшена на приобретение этих книг. В конце
жизни  Ричарда   Хебера  произошла   своеобразная   встреча   его  с  другим
книгопомешанным.  На  одном из  парижских  аукционов  продавалась библиотека
Булара,  насчитывавшая  600 000  книг, и Хебер  оптом  закупил  все  книги о
путешествиях  и исторические  сочинения  из  этой библиотеки. Кто же он был,
этот Антуан Мари Анри Булар, сумевший собрать крупнейшую  частную библиотеку
Парижа?  Рядовой гражданин Французской Республики,  нотариус,  домовладелец,
образцовый ученый,  написавший  несколько исследований. Когда же в  его душе
расправила крылья страсть  к  собирательству книг,  разум  его  стал угасать
точно  так   же,  как  и  у  его  английского  коллеги.  В  квартире  книги,
естественно,  не  умещались.  Тогда пришла ему  в голову  счастливая  мысль:
квартиры, с которых жильцы будут съезжать, вновь не сдавать, а устраивать  в
них библиотеки. Так постепенно отказал он всем  новым претендентам,  и  весь
дом  превратился в библиотеку.  Но книги  все прибывали,  и  Булар арендовал
другой дом. Потом -- третий. Потом -- четвертый. И наконец -- пятый. Легенда
--  после смерти фигура Булара оказалась  овеянной сонмом легенд --  так вот
легенда гласит,  что книгами он заполонил целых восемь домов.  Хотя для чуда
достанет нам  и  пяти.  Проблема  размещения книг решилась остроумно просто.
Различного  формата  и величины  книги Булар  складывал друг  на друга,  как
кирпичи, выстраивая из них  книжные башни и крепости,  костры и  колодцы  --
сооружения,  которые образовывали в квартире  переулки, улицы и площади.  По
ним  можно  было  гулять,  как  по настоящему  городу.  Для  упорядочивания,
классификации и каталогизации  книг у Булара времени не оставалось,  ибо все
свое  свободное время  проводил  он у букинистов на набережной  Сены, откуда
возвращался домой регулярно с двумя-тремя дюжинами книг. Для их переноски он
сшил  себе  пальто  с  огромными  карманами,  в которых умещались и  крупные
фолианты.  Отношение жен  к книгособирательской лихорадке известно. Пыталась
охладить мужа  и  мадам  Булар:  вынудила его  дать  обещание  не  ходить на
набережную Сены хоть какое-то время. Бедняга держал обет, истаивая на глазах
и  корчась, словно книга, снедаемая червями. Жена  была вынуждена освободить
его от обета, и выздоровление  не заставило  себя  ждать. Прекрасная  смерть
была суждена Булару. Он погиб,  как солдат на поле боя.  Однажды он нагрузил
на  себя столько тяжелых старинных книг, что извозчики отказались его везти.
Сгибаясь под сладостным бременем и обливаясь потом, потащился он пешком. Его
продуло,  простуда  перешла  в воспаление легких,  и  Смерть,  дойдя в своем
каталоге до имени  старика Булара, поставила против  него  галочку и  стерла
его.

     УНИКУМ, БРОШЕННЫЙ В ОГОНЬ

     Я  уже говорил, что  настоящий книгодур  не  читает. Он перебирает свои
раритеты,  рассматривает переплеты,  фронтисписы, редкие иллюстрации, иногда
--  ту страницу, на которой  красуются опечатки, превращающие книгу в особую
ценность: что ему до содержания?  Важно сознавать,  что все это  принадлежит
ему,   а   не   другому.   Обозревая   свои   сокровища,   он  удовлетворяет
собственнический инстинкт.
     Коллекционер уникумов  гоняется  за единственными экземплярами лишь для
того, чтобы владеть ими только ему и никому другому.
     Об одном  английском книгособирателе  рассказывают,  что как-то  раз он
узнал о существовании  второго  экземпляра  книги,  которая  у него  была  и
которую он  считал единственной. Следы вели к одному  парижскому библиофилу.
Англичанин пересекает Ла-Манш, прибывает в  Париж,  разыскивает библиофила и
прямо с порога приступает к делу.
     -- У вас есть книга, которую я давно ищу. Хочу ее у вас купить.
     -- Она не продается,-- удивился библиофил.
     -- Десять тысяч франков золотом.
     -- Я же сказал, что она не продается.
     -- Двадцать тысяч.
     Библиофил заколебался.
     -- Двадцать пять тысяч.

     Добродетель библиофила дала трещину. Он  снял с полки книгу и  протянул
ее непрошенному гостю. Англичанин отсчитал деньги,  тщательно осмотрел книгу
и... швырнул ее в камин.
     -- Вы с ума сошли?! -- чуть не с кулаками бросился на него француз.
     -- Отнюдь. Теперь я уверен, что мой экземпляр действительно уникальный.
Примите мою наисердечнейшую благодарность.


     НЕНАПИСАННЫЕ И НЕИЗДАННЫЕ КНИГИ

     В многочисленном отряде книгодуров один подотряд заслуживает особенного
внимания.  В  глазах  его  представителей  книга --  не  более  чем  предмет
прикладного   искусства.   Занятный   внешний  вид,   виртуозность   печати,
необычность места  издания  -- вот что  возбуждает собирательский пыл особей
данного подотряда.
     В 21-м номере старинного венгерского типографского  журнала "Гутенберг"
за 1866 год была опубликована следующая забавная история:
     "Во  французской стороне, в  собственности  герцога  де Линя  находится
крупнейшая  библиографическая  редкость.  Название  книги:  Liber  passionis
Domini  Nostri  Jesu Christi cum caracteribus  ex  nulla materia com-positis
(Книга  страстей Господа  Нашего Иисуса  Христа, печать  которой особенна
тем,  что  создана  из ничто  (лат.)).  Книга  эта не  напечатана  и  не
написана.  Буквы ее вырезаны из тончайшего пергамента и наклеены  на  синего
цвета бумагу,  и столь  явственно то и красиво, и  читается  так легко,  как
самая  удобочитаемая  книга.  Воистину  удивительна  рачительность,  с  коею
изготовлена