но в Вене, палач пригвождал к виселице. В  XVI и XVII столетиях этим не
удовлетворились.   К   вящему   удовольствию  толпы,   вешали   или  сжигали
изображавшую беглеца соломенную куклу.  Так в 1566 году казнен был парижским
судом  ученый  и  типограф Анри Этьенн. Его приговорили  к смертной казни  и
вместе  с  книгами  сожгли  in  effigie  на  Гревской  площади.  Сам   автор
заблаговременно спасался в Овернских горах, где в то время еще стояла зимняя
погода и  все  было  покрыто льдом и снегом.  Позднее  Анри  Этьенн  не  раз
вспоминал свою казнь со словами:
     "Никогда не мерз я так, как во время моей казни в Париже".

     СЪЕДЕННЫЕ КНИГИ

     Человеческая находчивость  породила еще  большее унижение человеческого
достоинства,  нежели  сожжение  книг.  Истории  известны  случаи,  когда  по
приговору  суда сочинитель  должен  был съесть  собственную книгу. Поскольку
содержание  книги ядовито, то  пусть этим ядом отравится сам автор -- таково
"идейное" обоснование приговора. Самая старая из известных казней этого рода
датируется  1523 годом.  Имя жертвы, как  бывает порою с именами,  оказалось
роковым. Звали его Йобст Вайсбродт  (нем.-- белый хлеб).  Написал  он
какую-то бунтарскую листовку, и в  наказание саксонский курфюрст вынудил его
съесть собственный памфлет (Baur S. Denkwiirdigkeiten. Dim, 1819, VII, S.
332). В  1643 году в Скандинавии  была отпечатана анонимная листовка под
названием "Dania ad exteros;  de  perfidia Sueco-rum" (Обращение Дании  к
иностранцам; о вероломстве шведов (лат.)). Автора выследили и арестовали
в  Швеции  (Hilgers  J.  Der  Index der  verbotenen Biicher. Freiburg  im
Breisgau,  1904,  S.  238).   Приговор   звучал   необычно.  Преступнику
предложили  выбор: либо  он  свой  пасквиль съест, либо ему отрубят  голову.
Голова  оказалась  сочинителю  дороже желудка, и он  выбрал  съедение. Судьи
проявили милосердие:  брошюру было позволено есть  не сырой,  а сваренной  в
супе. Так  обычно обходились  с авторами,  которые нападали на  нравственные
принципы высокопоставленных особ. Хитрые властители почитали за  более умное
обречь автора на пожизненный позор, чем сделать из него мученика, послав его
на  плаху. Княжеской желчи давали пищу не  только плебеи.  Веймарский герцог
Бернат не пощадил  и императорского советника  Исаака Фольмера, барона. Коли
посмел писать барон перченые памфлеты  против герцога,  то пусть он сам их и
съест,  не  жалуясь на  пресность  продукта. Горше всего  пришлось  Андреасу
Олденбургеру  в  1668 году.  Под  псевдонимом издал  он  книгу  "Constantini
Germa-nici  ad  Justum Sincerum  Epistola  de peregrinationibus  Germanorum"
(Константина Германика, преданного Справедливости и Откровенности, Письмо
о  похождениях  Германцев  (лат.)).  Любовь  к  истине  побудила  автора
разоблачить любовные приключения одного немецкого князя. Имя сочинителя было
раскрыто,  и знаменитого юриста, пуританина-публициста привлекли к  судебной
ответственности.  Олденбургер  должен  был съесть  злокозненную  книжку и  в
процессе  съедания  избиваем  был  кнутом  (Рассказано И. К.  Эльрихом  в
предисловии к аукционному  каталогу библиотеки  Перара (1756)). Большего
позора сочинители не испытывали. Истории известны, однако,  и более бредовые
наказания.  Пьер  Раме  (Питер  Рамус)  был одним  из наиболее  образованных
гуманистов XVI века.  В двух своих сочинениях  он  напал  на аристотелевскую
схоластическую  логику,  оплотом   которой  была  в  те  времена  всемогущая
Сорбонна. В научной дискуссии  с Пьером Раме Сорбонна потерпела поражение. И
тогда был издан королевский декрет, запрещавший распространение обеих  книг.
Такое случалось  не  впервые.  Декрет  касался, однако,  и самого  Раме. Под
угрозой  телесного  наказания  ему  запрещалось  впредь  вызывать  Парижский
университет на  публичные дискуссии. Но в  жажде  мщения  Сорбонна  этим  не
удовлетворилась. Провоцированный ею декрет шел дальше. Под угрозой телесного
наказания Раме запрещалось чтение философских и логических сочинений. Венцом
декрета была чудовищнейшая глупость  всех времен: ученому запрещалось читать
обе  инкриминированные  ему  книги,  написанные им  самимПредыдущая  глава |
Содержание | Следующая глава

     КАТАЛОГИ НЕСУЩЕСТВУЮЩИХ КНИГ




 * КАТАЛОГИ НЕСУЩЕСТВУЮЩИХ КНИГ


     Каталоги библиофил  читает порою с  волнением большим, чем сами  книги.
Глаза его  пожирают гущу  книжных заглавий столь же жадно, как некогда глаза
работорговца быстро и алчно охватывали  массу только что прибывшего  свежего
товара.  Сколько  всего  нового, интересного,  сколько  давно  искомых  книг
просятся в руки, верой  и правдой обещая служить новому  хозяину! А если  он
читает каталоги книг непродающихся, книжные заглавия действуют на него,  как
обольстительная улыбка прекрасной женщины, принадлежащей другому.
     Знатоки  психологии  каталожного чтения придумали  библиофильскую игру.
Когда   в  шутку,  когда  в  насмешку,  когда  просто  так   --  из  желания
мистифицировать  печатали  они  такие  каталоги, которые  щекотали  фантазию
читателя заглавиями несуществующих книг (Гюстав Брюне попытался составить
библиографию таких  каталогов в своей штудии, посвященной  комментариям Поля
Лакруа  к Рабле:  Catalogue de  la bibliotheque de l'Abbaye de Saint-Victor.
Redige par le  Bibliophile Jacob  et suivi d'un  essai sur les bibliotheques
imaginaires par G. Brunet. Paris, 1862).

     НЕСУЩЕСТВУЮЩАЯ БИБЛИОТЕКА РАБЛЕ

     Несуществующие   библиотеки   изобрел  Франсуа   Рабле.  Насмешливый  и
всевидящий,  не  мог  обойти  он  молчанием  модные  в  те  времена  пышущие
наукообразной спесью сочинения. Вот и выдумал Рабле библиотеку из заголовков
один  нелепее   другого,  якобы  находящуюся  в   Сен-Викторском   аббатстве
("Гаргантюа и  Пантагрюэль",  кн.  II,  гл.  VII), и в  вымышленном каталоге
всласть  поиздевался   над  всеми  не  нравящимися  ему   сочинителями.  Эта
убийственная сатира  вряд ли будет  ныне  понятна без  комментариев. Приведу
один лишь пример того,  насколько беспощадно было жало этого бесстрашнейшего
и ядовитейшего из шмелей. Некий ученый по имени Пьер Тартаре захотел стяжать
себе  вечную славу  нападками  на  Аристотеля,  разгромными комментариями  к
произведениям великого  греческого мыслителя.  Рабле достаточно было беглого
взгляда  на  окончания  названий  аристотелевских книг:  "Логика", "Физика",
"Метафизика" и т. д. -- и в фиктивную  библиотеку попала книга Пьера Тартаре
под  заглавием  "Tarta-retus,  de  modo cacandi"  (Тартаретус. О способах
каканья (лат.)). Автор был опозорен навеки.  У Рабле появилось множество
подражателей.   Идея  выдумывать   несуществующие   библиотеки  и   книжными
заглавиями высмеивать достойных  того сочинителей будоражила фантазию и сама
просилась на перо. Фишарт, переводчик Рабле, развил шутку. Он  тоже  выдумал
подобный каталог под  названием "Catalogus Catalogorum  perpetuo  durabilis"
(Каталог  Каталогов  для  вечного употребления (лат.)).  Он высмеивал
современные ему нелепые книжные заголовки, доводя  их до гротеска. Например:
"Анатомия   блохи  с  приложением  описания   ловкого  способа  изготовления
воскового  оттиска блохи".  Еще дальше  пошел Тюрго,  министр  финансов  при
Людовике XVI. Книжные  полки в  своем рабочем кабинете продолжил он  полками
ложными,  на которых стояли не настоящие книги, а  изготовленные из дерева и
позолоченные макеты книжных  корешков  с  фантастическими заглавиями.  Как и
заглавия  Рабле, в  свое время они  были понятны всем,  а  ныне  уже требуют
комментариев.   Аббату  Галиани,  человеку  острого,   аналитического   ума,
например, Тюрго  приписал  произведение, называвшееся "Как следует усложнять
простые вопросы". В  лжебиблиотеке был  представлен  и  филолог  Ланге тремя
огромными   томами  под  общим   заглавием  "Карманный  словарь   метафор  и
сравнений".  И  так  далее.  Не  буду  продолжать,  читатель  и  сам  сможет
поупражняться  в изобретении веселых  заглавий к  ненаписанным произведениям
известных ему писателей.

     АУКЦИОН НЕСУЩЕСТВУЮЩИХ КНИГ

     Летом 1840 года библиофильский мир  был взволнован аукционом, обещавшим
сенсации.  Почта  разносила  отпечатанную  брошюру  под  названием  "Каталог
небольшой,  но  чрезвычайно богатой библиотеки  из  наследства графа  Форса.
Аукцион состоится  10 августа 1840 года в городе  Бенше (Бельгия), в конторе
нотариуса  Мурлона  на Рю  де л'Эглиз,  дом номер  9".  В  брошюре  подробно
сообщались  условия  аукциона, после  чего следовало  описание библиотеки --
всего  52  книги,  все сплошь  уникальные,  все  существуют только  в  одном
экземпляре. Точное библиофильское  описание книг было столь дразнящим, что у
коллекционеров  при чтении просто слюнки текли.  Одна  за  другой  следовали
интереснейшие,  слыхом  не  слыханные редкости.  Барон Райффенберг, директор
Брюссельской библиотеки, срочно обратился к министру с просьбой  не упустить
случай и  приобрести из  этой сокровищницы 18 томов для библиотеки.  Министр
изучил предложенный список  и выписал деньги  на приобретение  большей части
книг, но  некоторые  вычеркнул как не  годящиеся для  публичной  библиотеки.
Красный карандаш министра вычеркнул, например, книгу, значившуюся в каталоге
под номером 48, заглавие и описание которой звучало так:
     "Мои военные  приключения  в  Нидерландах  (Paus-Bas  --  игра  слов: в
Низинных  краях)  с  описанием  крепостей,  которые  я  взял.  Напечатано  в
единственном  экземпляре  для  личного  пользования.  Белей,  в  собственной
типографии. Без года, 202  страницы. Переплетено в зеленую шагреневую кожу с
позолоченными  серебряными застежками".  По описанию,  книга  повествовала о
любовных приключениях герцога де  Линя. На приобретение такой  книги, даже в
одном  экземпляре, государственная  библиотека выделить  денег,  конечно, не
могла.  Однако неожиданно возникло и другое  соображение:  герцогиня де Линь
поручила архивариусу Женевского университета поехать на аукцион и заполучить
книгу любой ценой, чтобы, не дай бог, пикантные подробности из жизни ее отца
не сделались достоянием чужих людей. В каталоге был и "Corpus juris civilis"
(Свод гражданских законов (лат.)) в  издании Эльзевиров, напечатанный
по заказу голландского правительства в одном  экземпляре и на коже. Согласно
описанию, граф Форса приобрел  эту  книгу  за 2000 голландских  флоринов,  а
Ричард  Хебер предлагал за нее  недавно 1000  фунтов. Значился в  каталоге и
бесстыднейший памфлет на  Людовика  XIV по поводу  перенесенной им  операции
вырезания опухоли в  месте,  которое не  принято  обозревать.  По  описанию,
издание украшали и  оскорбляющие его величество иллюстрации, одна из которых
изображала  соответствующую  часть  королевского  тела,  окруженную  сиянием
солнечных лучей.  Голландский посол в Лондоне получил указание  во что бы то
ни стало выкупить другую фигурирующую  в каталоге книгу ужасно богохульского
и  революционного  содержания.  Место  издания: Арас; год  издания:  III год
Республики. Название: "Евангелие гражданина Иисуса, очищенное от роялистских
и  аристократических  идей   и  восстановленное  санкюлотами  по   принципам
истинного разума".  Библиофилы Бельгии,  Франции  и Англии завалили заказами
печатника Ожуа, которому, согласно каталогу, был поручен сбор предложений. К
началу аукциона были забронированы все гостиницы  города  Бенша. Роксберский
клуб дал коллективную заявку. Волнение и сенсация были огромными.
     Однако за  несколько  дней до аукциона почтальон вручил  интересующимся
бельгийскую  газету.  На  видном  месте красовалось  объявление о  том,  что
аукцион отменяется ввиду закупки всей коллекции библиотекой города Бенша.
     У людей открылись глаза.  Бенш, крошечный городок, не имел ни денег, ни
необходимости приобретать подобные сокровища.  Граф Форса  никогда не жил  и
потому --  не мог умереть, не было у него,  следовательно, и  библиотеки.  И
нотариус   Мурлон   --   тоже   фикция.  Весь  аукцион   оказался   блестяще
сфабрикованной мистификацией. Выяснилось  также, что этот мыльный пузырь был
пущен и раздут неким бельгийским господином по имени Шалон, эрудированнейшим
библиофилом,  членом  Бельгийской Королевской академии.  Печатник согласился
участвовать в комедии... В  те времена у  людей еще было  желание тратить на
такие развлечения  время и  силы.  Обманутые библиофилы  злиться могли  лишь
втихомолку,  а вслух  вынуждены были смеяться вместе со смеющимися. И все же
досталась их  ранам капля бальзама: испарившись, 52 уникума оставили в руках
библиофилов  редкость уже неподдельную --  сам каталог  фиктивного аукциона.
Лжеописание,   напечатанное   всего   лишь  в   132   экземплярах,   сделало
головокружительную   карьеру,  выдвинувшись   в  один   ряд   с  крупнейшими
библиографическими ценностями, которые ныне уже  не достанешь и не оплатишь.
Единственный в Венгрии экземпляр обнаружен мною в библиотеке Аппони.

     КАТАЛОГИ НЕНАПИСАННЫХ КНИГ

     У много мнящих о себе ученых XVII-- XVIII  веков была  в  ходу ныне уже
почти  позабытая привычка  заранее  извещать общественное мнение  о том, над
какими  грандиозными и  гениальными произведениями  они работают и как и где
собираются их издавать. Делалось это с целью поддерживать интерес и внимание
к их  выдающимся умам. В хвастовстве обскакал всех  некий Иоханнес  Стефанус
Штолльбергерус, издавший в  1626 году  в  Нюрнберге каталог книг, которые он
когда-нибудь напишет.  Большая  часть  растрезвоненных им книг, естественно,
света не увидела. И не только потому, что просвещенный  автор только болтал,
а  книги  эти на  самом  деле  писать  вовсе  и  не  собирался.  Могли  быть
препятствия и  более серьезные: войны, болезни, а то и смерть самого автора.
Потихоньку-полегоньку количество  наобещанных  разными авторами книг выросло
настолько, что  возникла потребность в научном подходе к этому  явлению -- в
собирании  и переработке накопившегося материала. В  конце XVI века немецкий
ученый   Вельш  выступил   пионером  новой   области  --  составил   каталог
ненаписанных   книг!   Называлась   эта   чудо-работа  "Саtalogus   librorum
ineditorum" (Каталог неизданных  книг (лат.)). Учеными  кругами  того
времени  она  была  легко  переварена  и  как  пример  взята на  вооружение.
Голландец  Теодор  Янсон  Альмелейвен решил  задачу  более научно, на уровне
энциклопедии,   создав  алфавитный   каталог   обещанных,   но  никогда   не
опубликованных книг:  "Bibliotheса  promissa" (Обещанная библиотека) (Guoda,
1692). Материала, однако, становилось все больше и  больше, и возникла нужда
в  дополнениях.  За что  и  взялся  Рудольф  Мартин  Меельфюрер,  знаменитый
ориенталист,  издав  в   1699   году  дополнительный   том  к   библиографии
Альмелейвена  под   названием   "Accessines"   (Дополнения).  В  предисловии
Меельфюрер  заявил,  что  подобные  дополнения  он  считает   решением  лишь
временным, и пообещал, что издаст сводный каталог всего материала.
     Добронамеренный  ученый  сам  попался на удочку обещаний писать  книги.
Обещанная  крупная  работа сделана не была. Почему? Неизвестно. Но известно,
что  Якоб Фридрих Райманн, знаменитый историк допотопной литературы, в одной
из  своих работ этот сводный каталог обещанных и ненаписанных книг включил в
могучую когорту ненаписанных книг! Предыдущая глава | Содержание | Следующая
глава

     ВЫКРУТАСЫ ЦЕНЗУРЫ




 * ВЫКРУТАСЫ ЦЕНЗУРЫ


     Народная сказка Бретани о Жане и глупой женщине:
     "Идет себе  Жан по  дороге  и слышит вдруг из одного дома ужасный крик,
будто  ребенка режут.  Вбегает Жан в дом  и видит женщину, руки  ее в крови,
срезает она у  своего сына ягодицы.  --  Что ты творишь, исчадие ада?! -- Не
лезь  не в свое  дело, болван!  Не видишь, что ли,  портной  заузил штанишки
ребенка? Значит, надо  подрезать задик ему, чтобы штанишки впору  пришлись".
Таковы  примерно взаимоотношения между цензурой  и литературой. Лишь только,
найдя  потайную  духовную  пищу,   наливалась  литература  плотью  и   штаны
цензурного мировоззрения становились  узки ей, цензура тут же  урезала ее по
живому вместо  того,  чтоб штаны  порасставить.  По натуре своей  цензор  --
обычный кроткий чиновник, желающий жить в покое  и мире. Но,  получив в руки
красный карандаш, он стервенеет, словно от адского зелья, и карандаш ему уже
не  карандаш,  а  копье, чтобы сшибать и закалывать  рыцарей мысли. Ум  его,
привыкший  лишь к  рубрикам, ничего другого  и не воспринимает,  и  щадит он
только ту  литературу, которая  покорно укладывается в графленые  пунктами и
параграфами   ложа.  Отсюда  и  проистекает  трагикомическая  двойственность
цензорского  существа:  ужасающее  умение  вредить,  насмерть  разить  самые
блестящие  литературные  произведения  и,   с  другой  стороны,  слепота  от
чрезмерного рвения -- сколько раз давил он блоху, думая,  что убивает слона.
В 1793 году венский министр внутренних дел граф Перген для обоснования указа
о  запретах  счел  необходимым  изложить  свои  взгляды  на  так  называемые
просветительские  брошюры,  которые в те времена  --  очевидно, под влиянием
Французской революции  -- начали  появляться  на  книжном  рынке Австрийской
империи.   "Опыт   показывает,--   писал   Перген,--   что   это   брошюрное
просветительство  приносит  больше  вреда, чем пользы.  Социальным  классам,
нуждающимся  в   элементарном   образовании,   прививают   такие  понятия  о
человеческих правах,  которые  эти  классы  воспринять  не  в  состоянии,  в
результате  чего  в  людских  головах  воцаряется  сумбур и  ничего  больше.
Образованность   социальных   низов   должна   соответствовать   социальному
положению.  Простому  человеку знаний следует давать ровно столько,  сколько
необходимо  ему для работы, и  тогда для  своей  сферы  он  будет достаточно
просвещен.  Это будет  приятно ему  и выгодно  государству.  Если  дать  ему
больше,  то  ум  его  охватит   расстройство,  он  предастся   бессмысленным
рассуждениям,  захочет  в сферы повыше, чем  и  обречет себя  на несчастье и
станет опасным  для государства. Возвышенные познания пригодны лишь тем, кто
в  силу своего  социального  положения призван руководить  другими".  Таково
мнение высокопоставленного графа о духовной пище для "низкопоставленных".

     ГЕТЕ, УЛОЖЕННЫЙ В РАМКИ

     18  марта 1806  года император Франц  издал указ,  содержанием которого
было  ни больше ни меньше, как государственное управление творчеством
романистов. Согласно этому указу запрещаются:
     1.  Какие бы то ни было сентиментальные  любовные романы,  парализующие
здоровое мышление безнравственными фантазиями.
     2. Все так называемые романы о  гениях (Geniero-mane), в которых
главный  герой силой  своего гения  (Kraftgenie) ломает  рамки обывательских
отношений.
     3. Все романы о привидениях, разбойниках и рыцарях.
     4.  И  вообще жанр  как таковой,  который в  презрительном  смысле  (im
verachtlichen Sinne) принято называть романом.
     В последний пункт  входит уже решительно все.  Этот указ, однако, всего
лишь  капля в  море  той  безграничной  ненависти,  в  котором австрийское и
немецкое чиновничество желало утопить художественную литературу. На какое-то
время это, возможно, им бы и удалось, не столкнись они с могучим противником
--   с  Гете.  Великий   князь  поэтов,  мягко  выражаясь,  не   пользовался
популярностью среди  немецких князей. Отдавая должное  Гете  как веймарскому
министру и  тайному советнику, большинство немецких князей втайне ненавидели
его  как  поэта.  Им было невыносимо одно  только сознание того, что великий
немецкий гений творчеством своим ломает казарменный режим, навязанный власть
имущими духовной жизни  Германии. Более  всего нестерпим был Гете  прусскому
королю  Фридриху  Вильгельму  III.  В  прусском  государственном архиве было
найдено  несколько цензурных актов,  при чтении которых видишь будто воочию,
как беснуется  обозливш