о  Иоганна.-- 15  вооруженных
всадников.-- 11 женщин разных сословий.-- 12 изображений сидящих герцогов.--
11  мелких  верблюдов.-- 12 кабанов.-- 18 мелких лесных зверей.--  9 сидящих
львов, с гербом Его величества на каждом.-- 32 штуки разных мелких зверей  и
прочих животных.-- 503 фруктовых дерева, высоких, с четырьмя видами фруктов,
с айвой, орехами, испанской вишней на ветках".
     Это  все  изваяно  из воска. Затем  следуют павлины,  индюки, зайцы  из
теста... Дошло до нас и подробное  описание  такого  княжеского пира. В руки
мне случайно  попалось  небольшое, в  несколько  страниц, пожоньское издание
1712  года,  в  котором описывались  сахарные  фигуры  с  выведенными на них
латинскими и немецкими девизами, украшавшие стол на пиру в Пожони, по случаю
коронации Карла IV  (конечно,  как императора Священной Римской империи: как
венгерский   король   он    был   лишь   III)   (Sinnschriften   zu   den
Hungarisch-Kontglichen Schau-Speisen (welche an Ihrer Romisch-Kaiserlich-und
Koniglichen    Majestat)   Caroli   VI.   Glorreichst-Hungarisch-Koniglichen
Kronungs-Tag (den. 22. Mai 1712  in  der Stadt  Presburg) zu Dero  mehrmalem
gekronten  Welt-herrschenden Majestat etc. zu  allerunterhanigsten Ehren von
Maria Susanna Backerin  schon  und kostbar zugerichet  worden.).  Жалкие
образцы подхалимства,  перенятые у  верноподданного  двора  Людовика XIV. На
главном столе центральное  место  занимал  храм  мира, покоившийся на восьми
колоннах из сахара. С четырех сторон его стояли четыре триумфальные арки, на
каждой  --  по две нимфы,  протягивающие  лавровый венок и  пальмовую ветвь,
символы  победы и мира. Храм окружен был  балюстрадой с четырьмя статуями, у
каждой  из  них -- щит с гербом (римским, испанским,  венгерским,  чешским).
Внутри,  на  триумфальной  колеснице, в сияющем ореоле покоилась  венгерская
корона. В  колесницу запряжены  были  пять жаворонков  -- в знак  того,  что
корону, которую во  время  войн бросало то  туда, то сюда,  вернули  наконец
законному владельцу австрийские жаворонки  (пять  жаворонков были  прежде  в
гербе Нижней Австрии). На сахарных чудесах красовалось множество латинских и
немецких девизов.
     Под короной, например, стояло следующее:
     Toties agitata quiescit.
     Hin- und her fuhr, wies Meer,
     Jetzt hat sein Port und staten Ort.

     (После бури покой (лат.).
     Тебя носило долго по волнам,
     Теперь ты навсегда вернулась к нам (нем.))

     Под венгерским гербом:
     In fulcrum pacis abundat.
     Soil der Fried im Frieden sitzen,
     Mussen ihn die Waffen schiitzen.

     (Она (т. е. Венгрия) приносит изобилие на стол мира (лат.).
     Коль хочешь долго в мире жить,
     Меч должен ты с собой носить (нем.))

     Под жаворонками:
     Нас quina remige felix.
     Disz allein thut mir gelingen,
     Dasz mich in die Hoh' las schwingen

     (Пусть эти пять гребцов принесут (тебе) счастье (лат.).
     Счастье у меня одно:
     В небе мне парить дано (нем.))

     Еще  бы: куруцкий  сокол со  сломанными  крыльями упал на  равнине  при
Майтени, так что императорские жаворонки могли и в самом деле петь и порхать
в  свое  удовольствие.  Вторая сахарная композиция изображала царя Соломона;
вокруг него, не обращая внимания на историческую правду, располагались шесть
римских воинов  из  сахара, двенадцать  сахарных львов  и,  тоже  из сахара,
царица Савская.
     В  третьей композиции восседал на троне Святой Иштван, два ангела несли
ему корону, на ступенях  трона  стояла  Фортуна, рассыпая  из рога  изобилия
золото,  серебро,  драгоценные  камни:  все  это  символизировало  богатство
венгерского королевства. Плодородие венгерских  равнин воплощали шесть нимф,
у которых из рога изобилия лилось масло, вода, вино, сыпались цветы, фрукты,
зерно. Среди надписей самая меткая:
     Bellorum damna reponam.
     Ich will mit meinen Schatzen
     Den Schad des Kriegs ersetzen.

     (Возмещу ущерб войны (лат.).
     Мои богатства мне нужны,
     Чтоб залечить следы войны (нем.))

     То  есть:  Венгрия  своими  природными   богатствами  возместит  ущерб,
понесенный Австрией. Князья поистине  с княжеской щедростью сыпали деньгами,
когда  нужно было накормить  людей своего круга;  однако отеческое их сердце
тревожно  сжималось, если гостеприимство вводило в  расходы простых горожан.
Рождалось немало указов, которые стремились  ограничить обычные на свадьбах,
на  крестинах разгул и питье.  Одним из  первых издал такой указ, еще в 1294
году,  французский  король  Филипп   Красивый;  указ  этот  столь  нетерпимо
относился  ко всякому мотовству, что гостям отныне разрешалось выставлять --
по какому бы  случаю  ни устраивалось  торжество --  лишь  суп  и  два блюда
печеного мяса. Карл  XI дал своим подданным некоторое  послабление, разрешив
целых три смены блюд, в каждой смене по шесть различных кушаний. Нарушившего
указ штрафовали на 200 ливров, повара же (очень мудрая мера!) запирали  на 8
дней  в  кутузку, а при повторном  нарушении -- секли  кнутом и  изгоняли из
страны.
     Нередко и у  самих горожан открывались глаза на неразумность мотовства,
и в отдельных городах вводились суровые ограничения.
     Такой декрет был выпущен, например,  советом  города Надьсебен (ныне г.
Сибиу, в  Румынии.--  Ю.Г.) в  1755  году  (Neues Herrmannstadtisches
Hochzeit-Regulament). Прежде всего он подразделил горожан на три категории:
     1) члены Совета, церковные чины, дворяне, патриции;
     2) члены корпорации ста;
     3) прочие.
     Первой  категории разрешалось подавать  на пирах десять блюд, второй --
восемь,  третьей -- шесть;  однако последней  запрещено  было  есть  торт  и
паштет. За каждое лишнее блюдо полагался штраф -- 2 форинта. Десертные блюда
даже в первой категории не должны были  содержать ничего,  кроме  миндаля  в
сахаре, изюма, медовых пряников  и фруктов; во второй  категории  --  только
фрукты  и медовые  пряники, в виде исключения еще и масленичные пончики. Над
третьей группой в  довершение всего висел жестокий  запрет: после  пиршества
она не имела права пить кофе.
     На  крестинах  первая  категория горожан могла  рассчитывать  только на
кофе;  остальные не  получали ничего.  Указ  предусматривал не только  число
гостей  и слуг, но и число  музыкантов.  Первая  категория -- целый оркестр,
вторая --  четыре-шесть музыкантов, третья -- два-три  музыканта,  причем не
более  чем до полуночи.  Познакомившись с  тем, что ели и сколько  ели  наши
предки  в стародавние времена, пора посмотреть, как они ели.  Сразу же можно
сказать:  ели они  не слишком красиво.  Однако несправедливо было бы думать,
что  невоспитанность за  столом процветала только у  нас.  Хороший  тон  и в
других краях был не в моде, с большим трудом привыкали чревоугодники держать
себя за столом как положено. Как же  было "положено"? Приведу два примера --
прежде  чем  перейти к  отечественной  картине.  Один  пример  --  из  эпохи
блистательного   Ренессанса,  второй   --  из   времен  сверкающего  рококо.
Поэт-гуманист  Джованни  делла  Каса  (1503--  1556)  написал  исключительно
интересную книгу о  правилах хорошего  тона под  названием  "Galateo  ovvero
de'costumi".  Тот,  кто  читывал "Придворного"  Кастильоне и задумывался над
ярким описанием рыцарских  добродетелей  благородных юношей из Урбино, после
книги  Каса  несколько  изменит  свое  мнение  о  повседневных  ренессансных
манерах. Советы, как вести себя  за столом, я  привожу  по старому немецкому
переводу. (J. Casae Galateus, das ist das Buchlein von ehrbarn, hoflichen
und  holdseligen   Sitten.  In   welchen   unter  der   Person  eines  alten
wohler-fahrnen  Hofmannes ein edier Jiingling unterweiset wird, wie  er sich
in seinen  Sitten,  Geberden,  Kleidung,  Reden etc.  verhalten  solle.  Aus
italienischer Sprach verteutscht von Nathane Chitraeo. Frankfurt, 1597.)
"Не подобает совать нос в стакан,  из  которого собрался пить  другой, или в
тарелку, из которой другой вознамерился есть... Если хочешь послушать  моего
совета, никогда не угощай из стакана, из которого ты уже сам пил, другого, в
каких бы приятельских отношениях ты с ним ни находился. Тем более не  угощай
другого грушей или иным фруктом, тобою надкушенным.
     Что сказать о тех,  кто склоняется над  супом так  низко,  словно хочет
рыть его  носом, наподобие свиньи? Такой  человек и лица не подымет, глаза у
него устремлены только на пищу; щеки надуты с двух сторон,  будто он в трубу
трубит или огонь раздувает; такой человек  не ест, а жрет; руки испачканы до
локтей, салфетка измазана так, что кухонная тряпка -- и та чище! Благородные
пажи, выполняя службу вокруг стола, не должны чесать себе голову  или другие
части тела, или лезть себе под  платье, как делают  некоторые  невоспитанные
юнцы...  Нехорошо, вставая из-за  стола,  удаляться  с  зубочисткой во  рту,
наподобие птицы, что  тащит  соломинку для постройки  гнезда,--  или,  сунув
зубочистку, будто  цирюльник,  себе  за  ухо. Заблуждается  тот,  кто  носит
серебряную зубочистку на шелковом шнуре, надетом на шею; этим он показывает,
что снабжен всем, что требуется для жадной еды. Почему бы тогда уж не носить
на шее и ложку?" Чудная картина ренессансного пира; по полотнам  Веронезе мы
представляли ее совсем по-иному. И все-таки  это еще  пустяки по сравнению с
нравами рыцарей рококо. Странно выглядит знаменитый французский бонтон, если
изучать  его  по книгам писателей той поры.  В 1766 году в Страсбурге  вышли
правила  хорошего тона, написанные неким месье Прево ("Elements de politesse
et de la bienseance ou la civilite, qui se pratique parmi les bonnetes gens.
Par  Mr.  Prevost").  Отдельная  глава в  книге  толкует  о  том,  как  надо
раскланиваться,  и   предлагает   виртуозно   сконструированные,   сочащиеся
изысканной вежливостью фразы,  которыми вы можете пригласить кого-нибудь  на
обед.  Формулы эти поистине восхитительны -- но  затем,  увы, следуют  сорок
правил, как вести себя  за столом. Из них выясняется,  что  герои  галантной
эпохи, которые появлялись на обеде в кружеве, шелках, золотом шитье; которые
с неподражаемой изысканностью вели к столу своих дам; которые нашептывали им
на ухо комплименты, напоенные всем очарованием французского языка,-- словом,
эти непревзойденные кавалеры, сев за  стол, вели  себя,  словно свиньи.  Вот
отрывок из золотых  правил: "Заняв место за столом, снимите шляпу, сядьте на
стул прямо,  не  разваливаясь  и  не  опираясь  на  стол; не  тычьте локтями
соседей,  не чешитесь, не трясите коленями, не вертите  головой без причины.
Ничего  нет  отвратительнее,  чем  когда человек  за столом  кашляет, плюет,
сморкается.  Если  уж  никак  нельзя  иначе,  то прикройте  лицо  салфеткой,
особенно если прочищаете себе нос. Ни в коем случае не  показывайте, как  вы
проголодались, не  смотрите с жадностью на блюда, словно все готовы сожрать.
Когда  мясо будет разрезано,  не  лезьте к нему со своей  тарелкой первым, а
подождите, пока до вас дойдет очередь. Не кладите в рот новый кусок, если не
проглотили еще предыдущий... Некрасиво руками брать жирную пищу, соус, сироп
-- потому хотя  бы, что  это  ведет  к  трем другим  неприличным  вещам:  1)
постоянному вытиранию  рук  о  салфетку,  которая  становится  грязной,  как
кухонная тряпка,  2)  вытиранию рук  о  хлеб,  что  еще хуже, 3) облизыванию
пальцев,  что  уже верх  безобразия. ...Если вы  уже  пользовались  ложкой и
хотите опять зачерпнуть ею супа из супницы, прежде вытрите ложку, так как за
столом могут оказаться чувствительные гости,  которые больше не станут  есть
суп, куда  вы окунули  ложку, побывавшую у вас во рту. Нельзя ничего бросать
на пол; и нельзя, если вы  что-нибудь уронили, поднимать и класть  обратно в
тарелку. Во время еды рот держите закрытым, чтобы  не чавкать, как животное;
во время питья нельзя издавать горлом звуки: соседу ни  к  чему считать ваши
глотки". Милое, идиллическое рококо!.. Сравним эти правила с тем, что думает
о  поведении за столом  Янош  Кони, солдат-литератор. (A'mindenkor neveto
Deinocritus, avagv okos lelemenyu furtsa  torte-netek.Buda, 1796.) "Иной
за столом  сидит столь неподобающе, будто свод собирается подпереть локтями;
другой  так дерзок и  с  такой силой  тычет в блюдо,  будто  кабана  лесного
собирается заколоть в зад; иной груб до того, что  тащит жареного  каплуна к
себе на тарелку, обсасывает его, а потом  кладет  перед другими;  иной столь
неотесан,  что,  не вытерев рот, пьет из  ковша,  после чего ковш становится
похожим  на  фартук свинарки; другой ковыряет  в  зубах  и копается  по рту,
разинутом,  словно ворота, из которых собрались навоз вывозить;  иной, кусок
прожевав  лишь  наполовину,  начинает хохотать,  да так,  что  крошки  летят
вокруг, будто брызги из лужи; иной накладывает с верхом тарелку, будто воз с
сеном; иной так громко  рыгает  за  столом,  что дьявол  в  аду  от  радости
подпрыгивает".  Стиль,  как видим, куда более энергичный, чем у французского
автора, написавшего свою книгу за  тридцать  лет  до этого; однако в вопросе
невоспитанности за  столом  пальма первенства принадлежит французам.  О том,
как в те времена ели вереницу роскошных кушаний в кругах венгерской знати, у
нас письменных свидетельств нет. Один  из самых старых наших кодексов правил
хорошего  тона,  "Светский  человек"  Ференца  Билькеи  Папа,   переписан  с
немецкого  оригинала;  описания же очевидцев до  нас  не  дошли: венгерского
писателя  редко  звали  к  графским  застольям;  если же звали, он  опасался
правдиво описывать виденное -- из уважения к меценату. Простой человек редко
мог заглянуть в обеденный зал.
     Но  однажды  окно все  же  приоткрыли  немного. Приоткрыл  человек того
круга, умевший  владеть и пером,--  барон Миклош Вешшелени. В своей книге "О
предрассудках" (1833), в  течение долгих лет запрещенной, он пишет не только
о политике, но и о  хорошем тоне, о поведении за столом. Вот что,  например,
говорит  он о пользовании  салфеткой: "Иные нынче закрывают себя  салфеткой,
как панцирем, повязывая ее на шею или засовывая за жилет; это неверно: нужно
есть так, чтобы ты себя не облил, не испачкал, а кто завешивается салфеткой,
тот,  можно наперед сказать, мало заботится об  опрятной еде. Часто я слышу,
как  люди ворчат:  в Англии-де во многих местах  не дают за обедом салфетку;
однако на  самом  деле это  признак  большой  их  опрятности; они  едят  так
аккуратно, что салфетка им не нужна; и в этом нет никакой трудности, если ты
не берешь пищу пальцами и следишь за собой". Речь идет  пока что  не о столь
уж великих грехах. Однако зоркий барон подмечал и такие вещи, которые были в
моде и в кругу ефрейтора Кони: локти на столе, ковыряние в зубах вилкой и т.
д. "Разумеется, часто  видишь за столом безобразное и неприятное  поведение.
Что  за  гнусная,  например,  привычка:  очищать  зубы   ножом  или  вилкой.
Отвратительно, когда кто-то жует с разинутым ртом; противно, если  кто-то за
едой чавкает, напоминая животное,  коему не  место за  столом... Невероятная
невоспитанность  -- за обедом качаться на стуле, наваливаться на стол. Много
еще существует таких скверных привычек... я лично с таким едоком лучше выйду
один на один с  мечами, чем сяду за один стол  обедать". Последняя фраза  не
оставляет  сомнения, что  наблюдения  свои  Вешшелени  собрал не  за столами
простых горожан.
     Но  чтобы  и  горожане  не  остались без  внимания, после  солдатской и
вельможной невоспитанности  приведу несколько данных  и из мещанских кругов.
Карой Шашку (1806-- 1869), по призванию инженер и адвокат, офицер 1848 года,
позже корректор в академии, составил себе имя  тем, что в 1854 году выпустил
книжечку  "Хороший  тон,   или  Правила   разумного   и  высоконравственного
поведения",  которая  выдержала несколько изданий. Книга, конечно, не сплошь
оригинальна; повсюду натыкаешься в ней  на такие правила, которые автор взял
у  Прево  или  у  еще более  ранних  французских  писателей.  Но  лаконичное
перечисление   правил   поведения  за   столом  совершенно   самостоятельно.
Настолько,  что  читатель, например,  отсюда  впервые узнает  о  том,  какие
разнообразные звуки можно слышать во время еды:
     "За едой неприлично  чем-либо греметь,  двигать стул  или стол, звенеть
столовыми  приборами, шаркать ногами, стучать  рукой, откидываться на стуле,
держать  нос близко  к  тарелке,  чавкать, сопеть,  икать, рыгать,  кашлять,
стонать, отхаркиваться, цокать языком, захлебываться, громко втягивать пищу,
булькать,  обсасывать  и  разламывать  кости, есть  с жирным  ртом и руками,
облизывать пальцы...  дуть на пищу,  высовывать  язык во время  еды и питья,
таращить глаза, (...) смотреть другим в рот, все  время оглядываться вокруг,
спешить,  баловаться,  крошить  хлеб, бросать  хлебом  в  других,  смеяться,
хохотать, кривиться, если проглотишь горячее, строить гримасы, махать рукой,
лезть пальцами в рот, доставать соль из солонки грязным  ножом, а тем  более
рукой,  долго  выбирать,  сидеть  с  брезгливым  лицом,  дуться,  сердиться,
высмеивать других  за неловкость в еде, показывать на  них  пальцем. (...) В
конце обеда  в  состоятельных домах  носят воду в кружках, ополаскивать рот.
Большой промах -- эту воду по незнанию выпить".
     Нынешнее  поколение уже не знает обычая  ополаскивать рот  после еды, а
когда-то в господских домах это был признак аристократизма. Так  меняются от
поколения к поколению правила. Дедушка еще ополаскивал рот,  этого требовали
хорошие манеры,  внуку же  этот  обычай внушает  уже отвращение. Кто  знает:
может быть, и  сейчас  в моде  много  таких привычек, которые на сегодняшний
взгляд представляют  собой верный признак тонких манер и благовоспитанности,
непременную принадлежность женского обаяния и изящества, знак принадлежности
к хорошему  обществу,--  внуки  же будут  только ахать  изумленно, слыша про
такие привычки.  Кто  знает,  не  будут  ли правила хорошего тона в  будущем
дополнены такими вот фразами:
     "Во время еды не подобает  вытаскивать  палочки  с помадой, мазать  ими
губы, вытирать  о скатерть испачканные помадой  пальцы,  вынимать  карманное
зеркальце,  смотреться в него, разглаживать брови; брать в  руки  тряпочку с
пудрой, таращить  глаза, вытягивать губы, размазывать и растирать  пудру  по
физиономии..." Предыдущая глава | Содержание | Следующая глава


     ОДЕРЖИМЫЕ ПЛЯСКОЙ




 * ОДЕРЖИМЫЕ ПЛЯСКОЙ


     Часто упоминают  о разразившейся в средние века  эпидемии, известной  в
истории  культуры  под  названием  одержимость пляской (хореомания). По сути
дела,  об  этой  знаменитой болезни  сохранились весьма  скудные  письменные
свидетельства  --  несколько  лаконичных записей  в древних хрониках. Я знаю
только  одно подробное  исследование на  эту тему --  книгу И. Ф. К. Геккера
"Танцевальное бешенство,  народная  болезнь в  средние  века" (J.  F.  К.
Hecker. Die Tanzwut, ein Volkskrankheit im Mittelalter. Berlin, 1832). В
Лимбургской хронике есть рассказ о том, как в 1347 году в окрестностях Рейна
и Мозеля народ  вдруг начал исступленно танцевать. По целым дням не  сходя с
места, люди парами отхватывали трепака, потом валились  с ног и, истоптанные
другими танцующими, будто бы  приходили в себя. "Бежали  от церкви к церкви,
из одного города в другой и  выпрашивали  милостыню. Тогда обнаружилось, что
все происходящее -- гнусное еретичество и подстроено единственно ради денег,
да еще  ради  того,  чтобы мужчины  и женщины могли  предаваться  разврату".
Запись  от  1374  года  в  Большой  бельгийской  хронике  (Magnum  Chronicon
Belgicum) гласит:  "В этом году в  Ахен  прибыли  толпы диковинных  людей  и
отсюда двинулись на  Францию. Существа  обоего пола, вдохновленные дьяволом,
рука об руку танцевали  на  улицах,  в домах, в церквах, прыгая и крича безо
всякого  стыда.  Изнемогши  от  танцев,  они жаловались на  боль в  груди и,
утираясь платками,  причитали,  чт