зная  естественная   история  Германии  по  всем  ее  трем
государствам). Leipzig,  1789.). Слава  этой  работы  затмила все прочие
труды и  книги  Бехштайна.  Особенное  впечатление произвело переложение  на
французов.  Шарль Нодье  издал его полностью  вместе с поэмой  Альба  Овидия
Ювенция "Philomela" (Соловей). Бельгийский  библиофил Ранье Шалон,  которого
мы  уже  знаем по мистификации  Форса,  поразил на  этот  раз  друзей  книги
фортелем посерьезнее, издав  на одном-единственном художественно оформленном
листе песню соловья (Мон, 1840):
     Тю, тю, тю
     Спе тю цква,
     Тио тио тио тио тио тио тио тике;
     квтио квтио квтио квтио, зкво зкво зкво зкво зкво
     Цю цю цю цю цю цю цю цю цю цю ци!
     Кворр тио эква пипиквизи,
     Чо чо чо чо чо чо чо чо чо чо чо чо чо чо чо чо чо
     чвиррхадин! и т. д., и т, п.
     Так  как немецкий и французский тексты  во многих местах  расходятся, я
воспользовался правилами сравнительного языкознания  и принял  тот  вариант,
который,  казалось,  более  всего соответствовал природе  соловьиных трелей.
Хочу обратить внимание исследователей  соловьиного языка  на то, что  работа
Бехштайна не совсем  оригинальна. Восемь полных строк заимствованы  из книги
итальянского поэта Марко  Беттини "Ruben.  Hilarotragedia  Satiro pastorale"
(Рубен.  Веселая трагедия о пастухе-Сатире), изданной  в  Парме в 1614 году.
Эксперимент Беттини  очень  понравился его современникам, и Эмануэле Тезауро
вновь публикует его в своей книге  "II Cannocchiale Aristotelico" (Подзорная
труба  Аристотеля)  в  1664  году  и  с  восторгом  пишет о  нем:  "Человеку
неизвестно, стал ли поэтом соловей или поэт соловьем!"

     ВОРОНЬЯ ЛЕКСИКА

     Дюпону де Немуру  настолько понравился соловьиный щекот  Бехштайна, что
он разучил его  с детьми графской семьи Вилье и спел на одном  из  вечеров к
большому удовольствию знатной публики. Небезынтересно, что потомки Дюпона де
Немура, которого  судьба забросила в  Соединенные  Штаты,  стали владельцами
огромной фирмы, производящей  тяжелую военную технику. Дюпон  продолжил дело
Бехштайна, взявшись наблюдать ворон. Две зимы подряд вслушивался он в
вороньи переговоры и пришел  к  выводу, что в  общении друг с  другом вороны
пользуются двадцатью пятью словами.  И  этими двадцатью пятью словами
они могут выразить все наиболее важное в их черной жизни, а именно:  "здесь,
там, направо, налево, вперед, стой, берегись,  вооруженный человек, холодно,
тепло, люблю тебя, я тоже, полетели и т. п.".
     И Дюпон,  химик по призванию, лингвист по увлечению, вычленил эти слова
в вороньем карканье:
     Кра, кре, кро, крон, кроной.
     Гра, грес, грос, гронс, грононес,
     Краэ, креа, краа, крона, гронес.
     Крао, кроа, кроэ, кронэ, гронас,
     Краон, крео, кроо, кроно, гронос.
     Думаю, что этот словарь неполон и может быть  расширен. Потому что если
у вороны  получается "гронас", то с очень большой вероятностью она говорит и
"гранос" -- надо только расслышать.
     собачий язык
     Перехожу  к языку собак. В этой  области крупнейшим ученым был Готтфрид
Иммануэль Венцель, профессор  философии в  линцском лицее. В свое  время,  в
начале  прошлого века,  пользовался  он большой популярностью как  писатель,
издал  более  ста  книг по самым различным областям знания.  Его  выдающееся
произведение, в котором он изложил основы языка собак, увидело свет в Вене в
1800  году  под заглавием: "Neue  auf Vernunft  und  Erfahrung  geg-riindete
Entdeckungen iiber die Sprache  der Tiere" (Новые открытия о языке животных,
основанные на разуме и опыте). В  книге  говорится,  что у каждого животного
вида  есть свой язык,  который  понимают все  животные  данного вида. Другие
животные его не понимают,  за  исключением тех случаев, когда  два или более
вида долго живут  вместе  и  привыкают  друг к другу.  Языки отдельных видов
различаются  потому,  что  различны  их физические  данные и условия  жизни.
Родственные  виды образуют  одну языковую  группу.  К одной  языковой группе
относятся, например, лошадь,  дикая  лошадь, осел,  мул, дикий  осел, зебра.
Языки их  отличаются друг от друга так же,  как диалекты человеческой  речи.
Мул, например, говорит на ином диалекте, чем  лошадь. Профессор  Венцель  не
доходит до таких  крайностей, как  Дюпон  де  Немур.  Он  не утверждает, что
животные говорят отдельными словами, но доказывает, что животные способны
выговаривать  отдельные  буквы  и  слоги.  Речь  козы,  например,
складывается из следующих  букв  и слогов: Э,  К, М,  Р, Мэк, Мэр.  Звуковой
состав лошадиного языка беднее:  X,  И, Хи, Хих. А гуся -- кто
бы мог подумать! -- богаче: А, И, Н, С, Т, Аа, Си, Снат. У коровы: А,
М, О, Э, У, Уа, My, Оэ. Богатством отличается речь кошки: А, Б, Ц, Ф,
X, И, М, Н, О, Р, С, У, В,  Миау, Фиау, Сс, Бр, Мр, Ба, Оау,  Йа. Наибольшее
внимание автор уделяет языку  собак. Речь  собак состоит из следующих
звуков и слогов: А, Б, Ф,  X, И, К, Н, Р, У, Паф,  Пиф,  Баф, Бау, Кнур, Ау.
Значение слоговых слов:

     Паф (как бы про себя) -- желание чего-либо.

     Паф (многократно и нежно повторяя) -- выражение радости.

     Паф (резко) -- предупреждение; чужой.

     Пиф -- ревность, возмущение.

     Баф  --  приветствие  другой  собаки,  нечто вроде "ваш покорный
слуга".

     Бау  (многократное  быстрое  повторение)  --  сообщение   важной
новости.

     Кнур -- враждебность; вместе с "пиф-паф" -- гнев.

     Ay -- страх, боль.
     Обозначения эти, конечно,  самые общие. Содержательней и  выразительней
делает речь множество оттенков произношения -- мягкого или резкого, высокого
или низкого тона, краткости или долготы согласных и гласных. Дополняют смысл
мимика  и  жесты:  подпрыгивание,  взъерошивание  шерсти,  верчение  хвоста,
оскаливание  зубов  и т.  п.  В результате длительных  наблюдений  профессор
Венцель  определил значения  собачьих  языковых  знаков  и  утверждает,  что
отлично овладел  собачьим  языком. С помощью этих  знаков  он  даже  записал
небольшую  сценку,  разыгравшуюся  во  дворе  между тремя  собаками.  Помимо
литературы, специалист по собачьему языку занимался философией,  где показал
себя  непримиримым противником Канта.  В  своих  филосовских  сочинениях  он
яростно  нападал  на  теорию  познания  великого кенигсбергского  мыслителя,
особенно на его главный труд  -- "Критику чистого  разума". Из-за отсутствия
элементарной кинофилологической подготовки высказаться о собачьей грамматике
д-ра  Венцеля не  могу.  Но  одно замечание у меня  все  же есть.  Профессор
совершенно упустил из виду звук Р, которым собаки,  как известно, пользуются
чаще всего,  особенно  когда  рычат.  Букву, обозначающую этот звук,  старые
английские  грамматики  недаром  называли  "dog  letter",  т.  е.  "собачьей
буквой". Поминает этот звук и один латинский гекзаметр: Irritata  canis quod
R  R  quam  plurima  dicat  (Lucillus)  (В раздраженье собака обычно  Р-Р
произносит (Луциллий)).


     САМЫЙ ПЕРВЫЙ ОБЕЗЬЯНИЙ СЛОВАРЬ

     Первую попытку создать словарь обезьяньего языка предпринял французский
ученый  Пьеркен  де Жамблу,  член  50  научных обществ и автор  160  научных
трудов, большая часть  которых ныне забыта. Но одно из сочинений де Жамблу в
наши дни  вновь обрело  популярность  --  "Зооязыкознание"  (Pierquin  de
Gembloux.   Idiomologie    des   animaux.   Paris,   1844.).   В   языке
южноамериканских когтистых  обезьян ученому удалось  выделить, правда, всего
одиннадцать  слов, и он пишет, что свои  результаты  он рассматривает скорее
как  стимул  для грядущих исследований. По той же причине  процитируем  этот
начальный словарь и мы:

     Гхриии -- приходить (очень много зависит  от интонации,  которая
может быть повелительной, просящей, нежной, зовущей, испуганной и т. п.).

     Генокики -- тревога, крик ужаса.

     Ируаххи -- грусть, граничащая с отчаянием.

     Ируах-гыо -- мне очень плохо, помоги.

     Крррреоео  --   я  счастлив  (многократное  повторение  выражает
различные степени удовольствия).

     Кэх -- мне лучше, уже не так больно.

     Куик -- беспокоюсь, нервничаю.

     Ококо -- сильный испуг.

     У uk -- тихая просьба о помощи.

     Kux -- хотеть чего-либо, нуждаться в чем-либо.

     Куээй -- бесконечное физическое или душевное страдание.
     Интересно,  что  даже  при   таком  незначительном  наборе  слов  автор
указывает на их фонетическое, а местами и лексическое сходство с  рядом слов
индейских  языков тех же регионов.  Но с выводами  советует быть осторожнее,
предупреждая особенно немецких ученых, зачастую  путающих звуки Г и К, и как
о  дурном  примере говорит о немецком филологе Цайсбергере, который в  своем
словаре языка ирокезов вместо  буквы G часто использует букву К, потому что,
как  он пишет, звуки, обозначенные этими буквами,  почти одинаковы, звуков G
очень много и букв в наборной кассе не хватало.

     СЛОВАРЬ ШИМПАНЗЕ ИЗ 32 СЛОВ

     Наблюдения Пьеркена де Жамблу зоопаркового происхождения, потому что из
Франции он никуда не выезжал.  В двадцатом же  веке ученые-коллеги и супруги
Йеркс, одержимые  истинно англосаксонским предпринимательским духом, поехали
на  остров  Ява  и  поселились  среди обезьян.  Называя  курьезом  обезьяний
словарь, напечатанный в их книге  (Chimpanzee, Intelligence and its vocal
expressions.  By  Robert  M.  Yerkes  and  Blanche  W.  Learned.  Baltimore,
1925.),  я  вовсе  не хочу  задеть  этих  серьезных исследователей, сами
занятия которых далеко  не курьезны. Эпитет мой  относится к  их обезьяньему
языку, о котором средний  читатель не имеет  никакого представления. Словарь
детеныша обезьяны состоит из  32 слов  и классифицирован по месту и  способу
образования звуков. Вот несколько примеров:

     Гак -- быстро несколько раз подряд произнесенное означает еду.

     Гхо  --  многократно  и  быстро произнесенное означает дружеское
приветствие.

     Кех-кех -- обозначает страдание, несчастье.

     Къюо -- голод, нетерпеливое ожидание еды.

     Ке-ке -- возбужденное состояние.

     Ке-ке -- звук ссоры.

     Кейе-ейей -- боль от укуса.

     ГОВОРИТЕ ЛИ ВЫ ПО-ШИМПАНЗЕНЬИ?

     Уже одно это книжное заглавие  освобождает  меня  от необходимости быть
почтительным, как  приличествует  в разговоре о  книгах научного содержания,
написанных серьезными  учеными.  Такое название  дал своей книге о  шимпанзе
острова  Ява некий Георг Швидецки:  "Sprechen Sie  Schimpansisch?". Leipzig,
1931. Он развивает  обезьяний  словарь  Йеркса,  руководствуясь  при этом не
наблюдениями на месте действия, а плодотворными раздумьями и умозаключениями
за письменным столом своего рабочего кабинета. Подхватывая мысль Пьеркена де
Жамблу  о родстве  языка обезьян  и  языка  индейцев,  в  обезьяньих  визгах
Швидецки обнаруживает элементы  санскрита  и  тюркских  языков и  свои  идеи
обобщает  в  другой книге:  "Schimpansisch,  Urmongolisch,  Indo-germanisch"
(Язык шимпанзе, прамонгольский и индо-германские языки). Название достаточно
красноречивое  и  комментариев  не требует.  Из  доказательств  родства этих
языков приведу лишь несколько этимологических примеров г-на Швидецки:

     Мыгак,   ыгак.  На  языке  шимпанзе  значит  гнев,   возмущение,
негодование.  Из  этого  в  древнекитайском языке родилось:  манг  --
возмущение и ганг -- злоба. В древнегреческом -- mania, а в латинском
minare -- угрожать.

     Гак-м-ыгак. Шутка,  баловство. По-немецки -- Schna-bernack. И т.
д., и т. п.
     У  всех этих  обезьяньих  словарей одна  беда. Напрасно мы  будем учить
слова: обезьян-то, может, мы и  поймем, но не поймут нас они.  Верно говорит
Пьеркен де  Жамблу:  если  бы  Вергилий  воскрес и услышал  латинский  текст
"Энеиды"  в  исполнении француза или англичанина, он не  понял бы ни  слова.
Потому остается лишь  пожелать, чтобы со временем обезьяний язык стал языком
разговорным. Предыдущая глава | Содержание | Следующая глава



 * РАДОСТИ И ПЕЧАЛИ КНИГОТОРГОВЦА

     Давно,  в  те  времена, когда книготорговец  объединял в  одном  лице и
издателя  и  печатника, литературный  воз  приходилось  ему тянуть вместе  с
писателем.  Рядом  с  писателем  он остался и тогда, когда отдельно появился
печатник,  а место на  козлах  занял  издатель... Страшнее всех  армий  мира
маленькие  оловянные солдатики,  которые,  выстроившись  в  боевые  порядки,
всегда готовы  к истреблению живой человеческой мысли. И тот, кому случалось
с  ними  сталкиваться,  старался,  если  мог,  не дав им выстроиться  к бою,
разбить  их  упреждающим  ударом.  Цензура прежних  времен  мало  того,  что
требовала  присылать  ей  все  рукописи  до   тиражирования,  но  беспощадно
наказывала всех, кто пытался произвести  на  свет сочинение, приговоренное к
смерти   в   материнском  чреве.  Однако   ни  предварительная  цензура,  ни
последующая   расправа   должного   устрашения   не  оказали.   Нужны   были
дополнительные  меры:  держать  под  неусыпным  надзором  повивальных  бабок
литературы.  Типографию и  книжную лавку могли ставить  только исключительно
благонадежные лица,  имеющие специальное на то разрешение. И число их строго
ограничивалось.  В  1585  году,  кроме  Лондона,  Звездная палата  разрешила
организовать  по  одной  типографии  и книжной  лавке  только в  Оксфорде  и
Кембридже,  и те  --  только  на определенных улицах. В  Париже для них было
указано  место лишь  в непосредственной близости от  университета. В Лондоне
книжные  лавки  располагались  на Патерностер-Роу, которая  и  поныне
является  традиционной  книжной улицей.  Название  свое  улица  получила  от
молитвенников,  продававшихся в  лавках,  но, возможно, что  Патерностер  --
образное  именование  читателя-покупателя, благодаря которому  книготорговец
мог  существовать  и  на  которого  молился.  Но  эти  мероприятия  казались
недостаточными. Английский указ возбранял  ставить торговлю книгами в темных
и  глухих местах города. Печатать  и торговать  следовало только на глазах у
всех,  под надзором общественности, так сказать. Типографии и лавки время от
времени  тщательно  обыскивали всевозможные  контрольные комиссии.  Тот, кто
обыску  противился или у кого находили запрещенную  литературу,  прямехонько
отправлялся  в   тюрьму;  а  отсидевший  срок  права  на  книгопечатание   и
книготорговлю  никогда уже  более не получал, разве что мог, как исключение,
служить рабочим, подмастерьем или помощником. В эпоху Реформации лейпцигский
магистрат назначил двух советников, которые каждую неделю наносили визиты во
все  типографии славного немецкого города. Берлинская "Vossische  Zeitung" в
No 27 от  1727 года сообщает, что  в Париже, ввиду  невозможности прекратить
публикацию запрещенных книг, несмотря на самые строгие  меры,  правительство
объявило,  что  те  печатники, которые  донесут на  своих  хозяев,  издающих
нелегальщину, получат в награду патент и типографию
     Надзор  велся  и  за  переплетчиками. Известно распоряжение  цюрихского
магистрата от  1698 года, которое  всем  переплетчикам,  обнаружившим  среди
книг,  полученных  ими, подозрительную  литературу,  строжайше  предписывает
немедленно известить  об этом магистрат. Верности ради  делались  обыски и в
переплетных  мастерских.  Все  эти  драконовские  меры  не   могли,  однако,
заставить печатника-книготорговца стать иудой и  отойти  от  соратничества с
писателем.  И вряд  ли объяснишь  такую верность  одной  только материальной
выгодой.  Должны были  быть, были и другие узы:  книгопечатник-книготорговец
разделял  и  идейные  взгляды  писателя.  Расправлялись  беспощадно. Лишение
патента, конфискация имущества, ссылка считались наказаниями  легкими.  Кнут
власть имущих мог  стегать  и больнее. Не подумайте, что кнут -- метафора. В
Париже провинившегося  книготорговца привязывали к задку телеги и так тащили
через весь  город, что есть силы избивая  на каждом шагу плетью. В Англии же
был  ему  уготован позорный  столб.  Надо  знать,  как  выглядел  английский
позорный столб  тех времен. Не просто  столб, как, например,  в  Венгрии,  а
нечто  вроде  комбинации  позорного  столба и  колодки.  На помосте  в  рост
человека возвышалась свая, на  которой крепилась колодка из двух смыкающихся
встык досок. На стыке  досок имелось три отверстия: одно побольше для головы
и два  поменьше -- для рук.  Осужденный клал на  нижнюю доску шею и запястья
рук,  которые  сверху, как  замком,  зажимались  второй  доской,  и в  таком
мучительном   и  унизительном   положении  осужденному  приходилось  терпеть
измывательства  толпы.  Несчастный  выносил  не  только  оскорбления,  но  и
жестокие побои: в голову ему метили тухлыми яйцами, комками грязи и, конечно
же,  камнями,--  жизнь  его  была  в  опасности.  Судебные  протоколы
свидетельствуют,  что  в 1731, 1756,  1763 и  1786  годах немало несчастных,
приговоренных  к  позорному  столбу, пали жертвой озверевшей толпы  --  были
убиты камнями.  В  1765 году  в  колодку  позорного столба  попал лондонский
книготорговец  Уильяме.  Но двухчасовое  позорище стало  для  него триумфом.
Толпа  заклеймила  приговор   как  несправедливый   и   встала  на   сторону
приговоренного. Какие камни?! --  голову и  руки его  та  же толпа  увенчала
лаврами и устроила сбор средств в его  пользу. Когда же  два часа истекли  и
осужденный  был  освобожден  из  колодки,  путь  его к  дому  превратился  в
триумфальное  шествие, в конце  коего  был ему передан весьма  ощутимый плод
людского воодушевления --  пожертвованные для него двести фунтов.  Но
великодушие толпы подобно майскому  ветерку. Позорный столб судьба уготовала
и лондонскому  книготорговцу по имени Бенджамин Хэррис. Сброд  ротозеев, как
водится, не разбираясь  принялся швырять камни. И тут случилось необычайное.
На помосте появилась жена  осужденного и своим  телом  закрыла  мужа.
Героическая женщина  приняла  на  себя несколько ударов. Толпа устыдилась  и
прекратила  бесчинства.   По   английскому  уголовному   кодексу,  приказные
исполнители не имели  права вмешиваться в дело. В приговоре не было сказано,
что швыряние  камней запрещено,  равно  как  и  то, что супруге  осужденного
нельзя  заслонить собою  мужа.  После этого  события супруги  эмигрировали в
Америку, где судьба  вознаградила их:  они нажили хорошее состояние; а когда
времена изменились, они  вернулись в Лондон и  встречены были  с  почетом. В
1579  году   готовилось  важное  событие:  английская   королева   Елизавета
собиралась  замуж за  католика  герцога  Франсуа Анжуйского,  младшего брата
французского   короля.  Английскому   протестантскому  общественному  мнению
пришелся этот матримониальный план не по вкусу. А некий Джон Стабс, адвокат,
выразил  свое  неудовольствие  и  в печати, но с  критикой  явно переборщил.
Писал, например,  что брак  этот будет богохульством: Дщерь Господня готовит
союз с Отродьем Вельзевула! возможно ли такое?! Так свободно высказываться о
матримониальных планах их величеств в те времена было нельзя. Дщерь Господня
поставила  перед  судом  и автора  и  книготорговца.  И обоих  приговорили к
отсечению правой руки. За  памфлет наказание поистине  чудовищное! Но
хоть в живых остались. Потому что порою приходилось расплачиваться и жизнью.
В 1694  году неизвестно  кто распространил в Париже издевательское сочинение
под  названием  "Ombre de M.  Scarron" (Тень  М. Скаррона), и направлено оно
было против короля. В  книге имелся и  рисунок:  четыре  женщины  заковывают
короля в цепи. Подпись: Лавальер,  Фонтань,  Монтеспан  и  Ментнон --  т. е.
четыре  любовницы  короля. Полиция в истерике бросилась ловить преступников.
Арестовали одного помощника печатника и одного подмастерья переплетчика. Оба
были подвергнуты  насильственному дознанию,  и так  как,  несмотря на пытки,
имени автора они не назвали -- то ли потому,  что остались верны ему,  то ли
потому,  что  попросту его не знали,-- обоих  повесили. Двух  книготорговцев