ржание,  чем  вторые.  Из-за  своей  бедности  какой-нибудь  оголодавший
маэстро разродиться не более чем жалостливым блюзом, тогда как  богатство  и
роскошь  обязательно  удостоятся  чести  быть   воспетыми   в   какой-нибудь
многоактной опере.
   И я как никто другой прекрасно знала, в какие высоты  способны  воспарить
человеческие  души,  воспевающие  деньги.  Ведь  я  была  банкиром.  Правда,
учитывая пол, предпочитала в шутку именовать себя  "Бэнксткой"<"Бэнкстка"  -
игра слов: на жаргоне программистов то же самое, что  и  "шина"  -  система,
обеспечивающая взаимодействие отдельных  блоков  программы  (Здесь  и  далее
прим.   перев.)>,   подразумевая   к   тому   же   свое   положение    самой
высокооплачиваемой  особы  женского  пола,  допущенной   к   манипулированию
капиталами  Всемирного  банка,  могущественного  и  известного   финансового
монстра.
   Если бы я не  делала  большие  деньги,  то  и  не  имела  бы  возможности
арендовать постоянное место в ложе оперного театра Сан-Франциско. А если  бы
я в ту тоскливую ноябрьскую ночь не торчала  в  оперной  ложе,  то  меня  не
осенила бы замечательная идея - как большие деньги сделать еще большими.
   Гранд-опера - последнее прибежище для отчаявшихся капиталистов. Ведь  это
единственный вид развлечений, где люди платят бешеные деньги для того, чтобы
посмотреть, как эти бешеные деньги тратятся на  малоэффективные  попытки  их
развлечь.
   До Рождества оставался еще целый  месяц.  Зима  в  этом  году  стояла  на
редкость дождливая: дожди не только смыли весь  туман,  но  и  нанесли  горы
грязи, запрудившие дороги и мосты. И надо быть последним  дураком,  чтобы  в
такую погоду сунуть свой нос  на  улицу.  Добравшись  наконец  до  оперы,  я
обнаружила уже закрытые двери.
   Вода лилась ручьями на мой бархат и жемчуга. У  входа  в  оперу  не  было
автостоянки, и мне пришлось шлепать по лужам, словно партизану в марш-броске
по джунглям. Мало того, что я опоздала, но еще и чувствовала себя как мокрая
курица: во всем виновата идиотская погода!
   Я только что имела  стычку  со  своим  боссом.  Как  всегда,  он  здорово
приложил меня, причем сделал это на сей раз так, что вряд ли забуду до конца
своих дней. Я боролась с бушевавшим до сих пор во мне гневом, поднимаясь  по
широким мраморным ступеням.  Служитель  в  белоснежных  перчатках  распахнул
передо мною дверь в ложу, когда прозвенел третий звонок.
   Я снимала это кресло уже в течение трех сезонов подряд, но  появлялась  и
исчезала всегда так стремительно, что  едва  успевала  обменяться  вежливыми
кивками с соседями по ложе. Все они  принадлежали  к  той  публике,  которая
кричит "брави" вместо "браво", помнит наизусть все либретто  опер  и  держит
под рукой ведерко с охлажденным шампанским. Мне  бы  очень  хотелось,  чтобы
банковская работа оставляла мне немного времени для подобных причуд.
   Уверена, что они заинтригованы моими постоянными опозданиями. Став десять
лет назад  крупным  банкиром,  я  осознала,  что  манипулирование  огромными
подвластными мне чужими деньгами съедает всю мою энергию  без  остатка,  так
что мне нечего было тратить ни на  общественную,  ни  тем  более  на  личную
жизнь.
   Когда я пробралась к своему креслу в переднем ряду ложи, свет в зале  уже
гас. В сгустившейся тьме кто-то из соседей  пододвинул  для  меня  кресло  и
передал бокал с  шампанским.  Поблагодарив,  я  пригубила  шипучую  влагу  и
поежилась в облепившем меня мокром насквозь декольте. На сцене тем  временем
поднялся занавес.
   Опера Вагнера "Рейнское золото", первая часть его  грандиозного  творения
"Кольцо Нибелунгов", - одна из самых моих любимых. Сегодня она  как  никогда
соответствовала моему душевному состоянию. Завязкой в ней является похищение
золотого сокровища со дна Рейна.  По  сути  своей  "Кольцо",  состоявшее  из
четырех многоактных опер, являлось переложением древней, как мир, истории  о
продажности  богов,  чья  жадность  заставила  их  принести  в  жертву  свое
бессмертное существование в чудесном  местечке  под  названием  Валгалла.  В
последнем акте "Кольца" боги гибнут, а дворец Валгаллы разрушает  чудовищное
пламя.
   Я взглянула вниз, таинственный свет рампы выхватывал  из  темноты  сцену,
изображавшую пучину Рейнских вод. Гном Альберих уже успел  похитить  золотое
сокровище, и рейнские девы, эти непроходимые дуры, шлепали за  ним  по  дну,
пытаясь вернуть  золото.  Я  перевела  взгляд  на  партер:  отблески  света,
игравшие на драгоценностях дам, создавали ощущение, что и  эти  бесчисленные
ряды кресел тоже дрейфуют по Рейну под сенью вод. И в самом деле, вдруг  зал
оперы в Сан-Франциско почему-то  очень  напомнил  мне  грандиозных  размеров
банковское подземелье. И я подумала,  что  разбираюсь  в  воровских  приемах
ничуть не хуже, а, пожалуй, даже лучше, чем этот несчастный гном! Как-никак,
я все-таки банкир. Да к тому же сегодняшние события  просто  вынуждают  меня
пойти на это.
   В то время, как на сцене пучина рейнских вод  сменилась  восходом  солнца
над  Валгаллой,  где  пробуждались  ото  сна  боги,  мой  мозг  заработал  с
интенсивностью калькулятора, захваченный осенившей только что идеей.  Я  уже
не сомневалась, что смогу запросто украсть огромную сумму денег,  и  мне  не
терпелось попробовать сделать это как можно скорее.
   В "Золоте Рейна" не было антрактов,  но  если  вы  счастливый  обладатель
места в ложе, то можете себе позволить,  подобно  особе  королевской  крови,
приходить и уходить когда  вам  вздумается.  А  мне  всего  лишь  надо  было
пересечь улицу, на которой расположен театр, чтобы  попасть  прямо  в  центр
банковской информации. Запахнув свой мокрый плащ поверх  мокрого  платья,  я
проследовала вниз по мраморным ступеням в темноту вагнеровской ночи.
   На улице  стоял  туман  и  было  сыро,  блестела  мокрая  мостовая.  Огни
проезжавших автомобилей, рассеянные туманом и  отраженные  мокрой  мостовой,
создавали странное ощущение, что они тоже движутся сквозь пучину вод, как  и
я.
   Мои духи-хранители покинули меня, и я в который  уже  раз  провалилась  в
бездонный омут отчаяния из-за потерпевшей  крах  карьеры.  Мой  шеф  нависал
вдали, на горизонте, подобно грозовой туче.
   Перед поездкой в оперу после очередного выматывающего силы совещания я на
минуту заскочила в свой кабинет. Но обнаружила, что  в  полутьме  (свет  был
потушен,  занавеси  задернуты)  за  моим  столом  восседал  босс...  На  его
физиономии красовались темные очки.
   Мой босс являлся старшим вице-президентом Всемирного  банка,  и  величали
его "Кислик Виллингли Третий". И хотя моя  команда  успела  придумать  целую
кучу прозвищ для сей персоны, в глаза мы обращались к нему - Киви.
   Киви был типичнейшим порождением американского образа жизни и  с  детства
мечтал стать инженером. На поясе у него постоянно болталась  логарифмическая
линейка,  а  на  рубашках  из  пластиковых  кармашков   непременно   торчали
всевозможные ручки и карандаши. Всегда в наличии имелся  цанговый  чертежный
карандаш на случай, если его попросят  что-нибудь  начертить,  и  чернильная
ручка с золотым пером, если его попросят что-нибудь подписать. А кроме того,
он носил с собой разноцветные маркеры.  Если  вдруг  его  осенит  гениальная
идея, он мог бы устроиться в первом попавшемся  кабинете  и  воплотить  свои
мысли на пластиковой доске.
   Киви был  в  меру  жизнерадостным  и  целеустремленным,  и  именно  путем
жизнерадостного и целеустремленного подсиживания  большинства  своих  коллег
добился потрясающей должности и приличного жалованья.
   Киви был когда-то членом  школьной  футбольной  команды,  и  с  той  поры
сохранил способность поглощать фантастические количества пива:  его  желудок
мгновенно раздувался до нужного объема, и зачастую полы рубашки  расходились
на пузе  и  вылезали  из-под  ремня,  когда  он  в  спешке  появлялся  перед
подчиненными, чтобы осчастливить их очередной осенившей его идеей.
   Его матушка в свое время решительно настояла, чтобы он  бросил  футбол  и
пиво и, уж конечно, оставил дурацкую затею стать инженером. Он устремился по
проторенной дорожке, и в итоге стал тем, кем стал. А неосуществленная  мечта
сделала его несчастным. Во всяком случае, именно в этом,  наверное,  крылась
причина наличия темных сторон в его натуре.
   А уж темных сторон в его натуре было предостаточно, и с ними нельзя  было
не считаться, потому что они брали верх всякий раз,  как  у  него  возникала
неприятность, с которой он был не в силах  справиться.  Киви  носил  очки  с
темными стеклами в помещении и очки с  зеркальными  стеклами  на  улице.  Он
задергивал занавески и выключал лампы в кабинете, устраивая собеседования  в
этаком полумраке. Нормальные люди (а я причисляю себя к таковым) чувствовали
себя не в своей  тарелке,  когда  им  приходилось  разговаривать  с  голосом
ниоткуда, из полумрака.
   Когда на Киви в очередной раз  находил  мрачный  стих,  он  пробирался  в
кабинет  к  кому-нибудь,  устраивал  полумрак  и  поджидал  подчиненного   в
состоянии, именуемом им самим "формой инкогнито". Именно  в  такой  форме  и
застала его ваша покорная слуга, заглянув к себе  в  кабинет  в  конце  того
злополучного дня.
   - Не надо включать свет, Бэнкс, - промурлыкал он из темноты. -  Никто  не
знает, что я здесь. Я пришел инкогнито.
   - Что-то случилось, Киви? - И поскольку его  голос  раздался  со  стороны
моего рабочего стола,  мне  пришлось  Я  на  ощупь  устроиться  в  кресле  в
противоположном углу комнаты.
   - А это вы мне скажите, Бэнкс, - тоном  обиженного  малыша  произнес  он,
приподнимая в воздух какой-то большой предмет, о  внешнем  виде  которого  я
могла только догадываться в потемках. Он постучал по  нему  пальцем.  -  Эта
разработка - ваших рук дело?
   Киви всегда раздражался, когда ему казалось, что подчиненные  переступают
границы дозволенного,  в  особенности  если  при  этом  им  могла  достаться
пара-другая лучей от ореола гениальности, в  котором  купался  сам  господин
вице-президент.  Я  действительно  сегодня  утром  разослала  всем   старшим
управляющим  наших  банков  разработку  с  предложением  некоторых  мер  для
повышения безопасности работы компьютерных  систем,  участвующих  в  обороте
денежных средств, и запросила средств для проведения этих мер в жизнь.
   Я  не  рискнула  обращаться  к  Киви  за  разрешением,  поскольку   знала
наверняка, что, во-первых, он зарежет идею, рожденную не  им,  а  во-вторых,
его совершенно не интересовала какая-то рутинная  работа  над  безопасностью
компьютерных систем, ведь  это  никак  не  могло  послужить  на  пользу  его
карьере.  Я  позволила  себе  действовать  через  голову   Киви,   разослала
разработку, а он теперь об этом узнал. Но узнал еще не все, и это  позволило
мне спокойно улыбнуться ему в лицо, благо в устроенной им темноте этого  все
равно не было видно. Мне казалось, что все-таки недалек тот  день,  когда  я
наконец вырвусь из-под его гнета.
   Если не считать пустой формальности с негласной проверкой моего  досье  и
официально оформленного заявления, я была уже фактически принята  на  службу
директором по безопасности в Федеральный резервный банк,  или  ФЭД,  который
осуществлял страхование деятельности всех финансовых учреждений федерального
уровня, существовавших не только в Америке, но и, возможно, но всем мире.  И
первым моим деянием на новом посту должна была  стать  организация  во  всех
связанных с нами банках системы безопасности, которая  к  тому  времени  уже
стояла бы на страже денег вкладчиков Всемирного банка.
   Разосланная сегодня мною разработка, таким образом, являлась лишь пробным
шагом. И, если я окажусь и кресле директора ФЭД, Киви волей-неволей придется
выполнять мои разработки, как бы он ни сопротивлялся.
   - Этот проект мер по безопасности действительно мой, сэр, - созналась  я,
все еще слегка улыбаясь во тьме. - Не сомневаюсь, что  безопасность  вкладов
для вас небезразлична. - "Боже, зачем я перед ним распинаюсь", - подумала я.
   - Истинная правда. - В  его  голосе,  доносившемся  из  тьмы,  прозвучали
странные ноты, но я не придала этому значения. - Тем более удивительно,  как
вам пришло в голову разослать свой проект, не  посоветовавшись  со  мной.  Я
обязан был вам помочь - в конце концов это  прямая  моя  обязанность  давать
указания своим подчиненным.
   Это следовало понимать так, что я работаю на него, а не на дядю, и к тому
же в нашем Бэнкс достаточно более важных служащих, чем я, которым он  должен
давать указания.
   - И ведь я не один, Бэнкс, кто считает, что  вы  являетесь  врагом  самой
себе. Те, кто вершит дела в маркетинге, тоже прочтут вашу  разработку,  если
уже не прочли. И как  же  прикажете  им  истолковать  тот  факт,  что  банку
приходится предпринимать меры безопасности? Что подумают наши клиенты,  если
это подвергнется огласке? Да они тут  же  схватят  свои  денежки  и  побегут
искать  другой  банк,  который  не  сомневается  в  том,  что  депозиты  его
вкладчиков находятся в безопасности! И мы не можем  разбазаривать  фонды  на
подобные новшества, которые не только не  привлекут  новых  клиентов,  но  и
отпугнут старых!  Ваш  нелепый  поступок  как  профессионала  заставил  меня
объяснить людям из ФЭДа, что вряд ли вы являетесь подходящей кандидатурой...
   - Простите, - не понимаю, о чем вы? -  попыталась  я  сосредоточиться  на
том, что он бубнил себе под нос.
   Внутри  все  оборвалось.  Я  еще  надеялась,  что  просто  не   правильно
расслышала.
   - Мне звонили сегодня днем, - пояснил он, а я изо всей силы  вцепилась  в
зашатавшееся почему-то кресло. -  И  в  голову  не  могло  прийти,  что  вам
предложат такой пост, Бэнкс. Ваша индейская кровь могла бы заставить  вас  с
большим доверием относиться к  своему  вождю.  И  конечно,  после  фиаско  с
разработкой мне ничего иного не оставалось, как сказать им правду -  что  вы
попросту еще не готовы...
   Не готова? Да что же я, по его мнению, - чайник со свистком, что  ли?  Да
кто он такой, чтобы решать, готова я или нет?  Я  была  так  потрясена,  что
лишилась дара речи, с трудом перевела дыхание, а он заливался соловьем:
   - Вы блестящий исполнитель, Бэнкс, - бубнил он в милом стиле "посыпь  мне
солью  раны",  не  скрывая  злорадства  в  голосе.  -  При   соответствующем
руководстве и трудолюбии вы, пожалуй, смогли бы достичь достаточного уровня,
чтобы справиться с обязанностями помощника управляющего. Но  как  только  вы
позволяете себе углубиться в теоретические,  так  сказать,  тонкости  нашего
бизнеса... Простите покорно, но я не отважусь дать вам ту оценку, которую вы
бы хотели получить.
   Я услышала, как он безжалостно разорвал мою разработку. Онемев от ярости,
чувствовала, что меня бьет крупная дрожь, и была благодарна укрывавшей  меня
тьме. Десять бесконечных лет я  пахала  ради  этого,  сегодня  предложенного
места, и вдруг после одного-единственного телефонного  звонка  все  рухнуло.
Медленно сосчитав до десяти, я встала, чтобы уйти: мне сейчас необходим  был
глоток свежего воздуха. Промелькнула мысль размозжить  ему  башку  бронзовым
стаканом для ручек, стоявшим где-то рядом, но вряд ли можно разыскать его  в
этой душной темноте...
   Когда подходила к двери, услышала:
   - На сей раз я отважился поручиться за вас, Бэнкс, и  сумел  убедить  их;
что вы больше  не  станете  терять  головы,  рассылая  ненужные  разработки.
Кстати, система безопасности абсолютно не нуждается в усовершенствованиях  -
наш корабль прекрасно держится на  плаву  в  море  бизнеса  и  без  дурацких
выходок с вашей стороны.
   "Совершенно  как  когда-то  "Титаник",  -  подумала  я,   направляясь   к
служебному туалету, где  собиралась  привести  себя  в  божеский  вид  перед
посещением оперы. Я достала из дипломата свои жемчуга и надела их, не  сводя
глаз с отражавшегося в зеркале бледного потного лица.
   Меня все еще бросало то в жар, то в холод. Войдя в  стеклянные  двери,  я
направилась наискосок через огромный холл, холодно  блестевший  полированным
гранитом. Часовые стояли возле электронного пульта, куда  поступали  сигналы
со всех видеокамер и контрольных пунктов. Мне показалось,  что  они  приняли
меня за пьянчужку, по ошибке ткнувшуюся не в те двери, потому  что  один  из
них, встревоженный, бегом направился в свою сторону.
   - Да с ней все в порядке, - крикнул ему вслед напарник.  -  Ведь  это  же
мисс Бэнкс, и она здесь живет, не так ли, мэм?
   Мне ничего не оставалось, как согласиться с тем, что я действительно живу
в этом проклятом центре банковской информации.
   "Тут-то и кроется главная ошибка моей жизни и деятельности",  -  подумала
я,  торопясь  к  лифту.  Добровольно  отказавшись  от  нормальной  жизни,  я
превратилась в придаток вычислительной машины. За  последние  десять  лет  я
ела, пила, вдыхала и выдыхала, я даже потела всей этой кучей денег, исключив
из жизни все, что хоть в малейшей мере могло помешать служебным обязанностям
и карьере.
   Но ведь банковское дело было у меня в крови, оно являлось нашим фамильным
бизнесом. Когда умерли мои родители, мой дедушка, Бенджамин Биддль Бэнкс, мы
звали  его  Биби,  поручил  своей  внучке  пост  вице-президента   солидного
финансового учреждения. И я стала первой  женщиной,  удостоившейся  подобной
чести. А теперь, за несколько коротких часов, собственно  говоря,  за  время
самовольно устроенного себе антракта  в  опере  я,  похоже,  превратилась  в
первую женщину из племени  "белых  воротничков",  покусившуюся  на  твердыню
могущественного, известного во всем мире банка.
   "Конечно же, - думала я, когда за мною закрылись  двери  лифта  и  кабина
вознеслась на тринадцатый этаж, - у меня  и  в  мыслях  не  было  устраивать
настоящее ограбление. И не только потому, что  неизвестно  откуда  взявшееся
богатство вызвало бы подозрения прежде всего у моих же собственных коллег, -
а высокий пост вынуждал постоянно предъявлять для ревизии мои личные  счета,
- но и прежде всего потому, что моя работа, связанная с  деньгами,  приучила
не придавать им особого значения".
   Возможно, такие откровения покажутся странными  для  тех,  кто  не  имеет
отношения к финансам, но в рассуждениях о природе  и  свойствах  денег  люди
зачастую делают две большие ошибки. Одну, что  деньги  сами  по  себе  имеют
существенную (или условно существенную) ценность. Другую, что  деньги  можно
хранить физически, поместив их на  счет  в  Бэнкс  или  упрятав  в  какое-то
укромное местечко. Все это не так.
   Чтобы понять правоту моих домыслов, необходимо осознать, что деньги - это
всего лишь символы. Чем больше денег вы пускаете в оборот и чем быстрее  они
обращаются, тем  символичнее  они  становятся:  очень  трудно  вычислить  их
абсолютную стоимость или хотя бы их местопребывание.
   С развитием финансового дела изменялись и  способы  кражи,  хотя  идея  и
мотивы краж остаются неизменными. Люди крали друг у друга  задолго  до  того
как изобрели деньги. Но  чем  компактнее  со  временем  становились  символы
богатства, тем легче их было украсть. Например, когда  благосостояние  семьи
измерялось количеством имевшихся у них коров, перед вором вставала непростая
задача.  И   с   изобретением   компьютера   компактность   денег   возросла
фантастически, по  сути,  она  сократилась  до  одного  "блип"  в  механизме
вычислительной машины. Словом, наше время с его супертехнологиями банковских
операций представляется мне логическим завершением Века Наивного Символизма,
на смену которому пришла эра, когда капитал превратился в эфемерный проблеск
на дисплее ЭВМ.
   И я как никто другой знала механизм этих превращений. Ведь возглавляла  в
нашем Бэнкс группу под названием "Компьютерный обмен фондами",  или  КФТ.  В
наши обязанности входило перемещение капиталов из одного банка в  другой.  В
каждом Бэнкс, снабженном телефоном или телексом,  имелась  группа,  подобная
нашей. Так что мне было известно, с чем работают эти  группы,  и