деть, голубое или зеленое? Отняв руки от лица, Дорси взглянула - не на саму мамочку, нет, на это ее отваги не хватило, - а на отражение в зеркале. Как всегда, Карлотта выглядела светской дамой, безмятежной и безукоризненно элегантной. Платиновые волосы лежали безупречно - волосок к волоску. Домашняя униформа - вельветовые джинсы и туника - сегодня была выдержана в сиреневых тонах: цвет подчеркивал бледную голубизну глаз, а покрой - хрупкость фигуры.
     Трудно поверить, что мать и дочь разделяет четверть века! В свои пятьдесят два Карлотта так же хороша, как и тридцать лет назад. Может быть, даже стала еще красивее, ибо к пятидесяти годам она приобрела опыт и знание жизни, какого у двадцатилетней быть не может. А еще - взгляды, каких не встретишь у подавляющего большинства женщин ни в двадцать, ни в сорок, ни в семьдесят.
     К подавляющему большинству принадлежала и Дорси. Нет, она очень любила мать (несмотря на то, что Карлотта частенько доводила ее до белого каления) - любила, но не понимала ни одного ее поступка.
     - Пожалуй, надену голубое, - не дождавшись ответа от дочери, приняла наконец решение Карлотта.
     Голубое в самом деле идет ей больше зеленого, мысленно одобрила выбор матери Дорси. Но все прочие решения Карлотты были на первый взгляд лишены смысла. Это при том, что мать Дорси очень решительная и самостоятельная женщина, хотя ни одного дня в жизни она не проработала (по крайней мере, с девяти до пяти).
     - Очень милое платье, - вяло откликнулась Дорси.
     Изысканная шелковая штучка без рукавов была, пожалуй, покороче, чем обычно носят дамы среднего возраста, но Дорси не сомневалась, что на Карлотте платье будет смотреться превосходно.
     - А куда ты идешь? - поинтересовалась она.
     - Холлис Барнетт празднует свое пятидесятилетие, - объяснила мать. - Судя по всему, вечеринка будет шумная.
     - Здорово, - без особого энтузиазма заметила Дорси. - Пятьдесят лет - важная веха в жизни.
     Карлотта снова перевела взор на зеленое платье.
     - В самом деле, - откликнулась она. - Особенно если учесть, что на самом деле Холлис эту веху прошла семь лет назад.
     Она приложила зеленое платье к себе, посмотрелась в зеркало, затем снова бросила его на кровать рядом с голубым и принялась, склонив голову, внимательно разглядывать оба.
     - Знаешь что? - заговорила она наконец. - Почему бы тебе не пойти со мной? Надень зеленое платье. Ты в нем будешь великолепна.
     Платье из изумрудного бархата было еще короче голубого и не имело не только рукавов, но и бретелек Дорси взглянула на него, затем выразительно перевел взгляд на свое собственное одеяние - джинсы, ботинки и неописуемую фланелевую рубаху.
     - Не знаю, Карлотта. По-моему, такой наряд не для меня.
     Мать негодующе фыркнула:
     - Очень даже для тебя! Брось наконец эти кошмарные джинсы, свитера и... - тут ее передернуло, - фланелевые рубашки! Честное слово, Дорси, ты одеваешься как лесоруб. Тебе бы следовало сменить имя и назваться Ларсом.
     - Ларсом?
     Едва открыв рот, Дорси тут же об этом пожалела. Когда же она поймет, что Карлотту нельзя поощрять?! Ее мать и без поощрений способна говорить часами.
     - Именно Ларсом, - отозвалась Карлотта - Дорси не успела ее отвлечь. - Был у меня один знакомый лесоруб, швед, по имени Ларе - так вот, он из фланелевых рубах не вылезал. Конечно, иногда это даже пикантно - например, если на мужчине, кроме этой рубахи, ничего нет. Но в иной, не столь интимной обстановке... Ему надо было бы зваться Бьерном. Он был огромный и неуклюжий, как медведь. Ты знаешь, что "Бьерн" по-шведски "медведь"? Интересно, а что по-шведски значит "Ларе"? Может быть, "фланелевая рубаха"? Кстати, если подумать, его могли бы звать и...
     - Карлотта! - воззвала к ней Дорси своим фирменным "профессорским" голосом. Мать удивленно подняла тонкие брови.
     - Что такое?
     - Мы, кажется, говорили о чем-то другом.
     По счастью, Карлотта с ней согласилась:
     - Да, в самом деле. О том, что ты наденешь это платье и пойдешь со мной на вечеринку.
     Дорси покачала головой.
     - Нет. Мы говорили о том, что это платье, - она ткнула пальцем в зеленый бархатный лоскуток, - с этим телом, - ткнула себя в грудь, - не сочетается.
     Но мать не сдавалась.
     - Дорси, ты только примерь! Ну что тебе стоит!
     - Оно не в моем стиле, - непоколебимо ответила Дорси.
     - Глупости! Фигура у тебя великолепная, черты лица такие, за какие любая женщина готова миллион отдать. - Она потрепала дочь по щеке. - Не говоря уж о чудных зеленых глазах и рыжих волосах, которые ты унаследовала от отца.
     Само собой подразумевалось, что больше Дорси от отца не получила ничего хорошего. Но она промолчала (зачем же говорить о том, что само собой подразумевается?), и Карлотта не стала развивать неприятную тему. Реджинальд Дорси был в их маленькой семье persona non grata. Главным образом потому, что уже много лет отсутствовал.
     - Тебе просто надо поработать над... э-э... манерами, - добавила Карлотта.
     Дорси едва не расхохоталась. С каких пор мамочка стала так деликатно выражаться?
     - Иными словами, стать другим человеком. А зачем? Чтобы заарканить миллионера? Спасибо, я лучше над диссертацией поработаю.
     Пухлые губы матери сжались в тонкую линию.
     - Дорси, диссертациями сыта не будешь.
     - Предпочитаю духовную пищу, - отрезала Дорси.
     Карлотта выгнула тонкую пшеничную бровь.
     - Сегодня вечером ты пойдешь со мной на день рождения к Холлис! В этом платье! Вот увидишь, мужчины от тебя глаз не оторвут! К концу вечера твоя судьба будет устроена, поверь мне!
     "Утверждение по меньшей мере смелое, если не самонадеянное", - подумала Дорси.
     Дело даже не в том, что она считает ниже своего достоинства сидеть у кого-то на шее. Дело в том, что до сих пор ни один знакомый мужчина не выражал желания обеспечить ее на всю жизнь. На несколько месяцев - пожалуйста; самое большее - на год-два. Даже блудный папаша Реджинальд и десяти лет не провел рядом с любимой женой и дорогой дочерью.
     - Спасибо, Карлотта, - великодушно ответила Дорси, - но я действительно не смогу - сегодня работаю в "Дрейке". И потом, - добавила она торопливо, страшась, что при слове "Дрейк" Карлотта в очередной раз заведет речь о холостых миллионерах, - не думаю, что Холлис Барнетт будет рада меня видеть. Меня ведь не приглашали.
     - О, Холлис против незваных гостей не возражает, - отмахнулась Карлотта. - Сама она именно так встретилась с мистером Барнеттом - явилась без приглашения на день рождения его первой жены. - Поколебавшись, она добавила:
     - Собственно, там же и я с ним познакомилась. Но женился он в конце концов на Холлис.
     - Я знаю эту историю, ма, - терпеливо ответила Дорси.
     - Ну, оно, может, и к лучшему, - продолжала мать, махнув унизанной кольцами рукой. - У него ужасно пахнет изо рта. Не понимаю, как Холлис столько лет его терпит?
     Дорси невольно прыснула и хотела ответить, но в этот миг на тумбочке мягко замурлыкал телефон.
     Резкие звуки и кричащие цвета в спальне Кар-лотты были под запретом: на всем здесь - от обоев в цветочек до широкой кровати с пышным розовым покрывалом, от глубокого кресла цвета слоновой кости до ковра пастельных тонов на полу - лежала печать женственности. Борьбой за равноправие здесь и не пахло, и порой Дорси не верилось, что у них с матерью один хромосомный набор.
     Размышляя о том, как дети бывают не похожи на родителей, Дорси рассеянно потянулась к телефону, приложила трубку к уху и пробормотала: "Алло!"
     - Дорси! Привет! Это Анита!
     При звуках бодрого голоса редакторши ее книги с Дорси случилось то, что повторялось уже десятки раз: ужас охватил ее, ледяной клубок паники притаился в глубине ее существа. Но Дорси отчаянным усилием воли взяла себя в руки.
     Сказав себе, что вся эта мелодраматичность ни к чему - она же не собирается писать готический роман! - Дорси нажала на кнопку громкой связи. Пусть Карлотта тоже послушает - ее вся эта история с книгой прямо касается.
     - Это Анита, - объяснила она матери.
     - Хелло-о, Анита! - пропела Карлотта, снова устремив взор на разложенные на кровати платья. - В последний раз ты звонила, чтобы сообщить, что выходит третий дополнительный тираж. А какие приятные новости ты для нас сегодня приготовила?
     - Всего два слова, - гордо объявила Анита. - Рекламное турне!
     "Рекламное турне?" Эти слова прозвучали в ушах Дорси, словно удары похоронного колокола. "Рекламное турне?! Не-е-е-ет!!!"
     - Эти два слова мне не нравятся, - твердо ответила она. - Может, выберешь другие? Например, "до" и "свидания".
     - А как насчет "интервью" и "телешоу"? - забросила удочку Анита.
     - Эти мне нравятся еще меньше, - стояла на своем Дорси.
     - Привыкай, Дорси, - посоветовала Анита. - Лорен Грабл-Монро становится знаменитостью.
     "О господи! Только не это!"
     Ошибочно приняв ее молчание за добрый знак, Анита продолжала как ни в чем не бывало:
     - Книга расходится мгновенно, читатели и книготорговцы с ума сходят от желания увидеть Лорен. Ты не поверишь, нас просто забрасывают письмами!
     - Но, Анита... - слабо пролепетала Дорси. Так слабо, что Анита, по всей видимости, ее не расслышала. И продолжала:
     - Народу Америки нужна Лорен Грабл-Монро. Наша задача - дать народу то, что он хочет!
     "Дать то, что он хочет?" Может быть, скорее - швырнуть на растерзание?
     Среднему американцу при словах "народ Америки" представляется нечто милое и трогательное. Мамы с колясками, мальчики, играющие в бейсбол, суровые ковбои, добрые провинциальные старушки с яблочными пирогами... Но в данном случае под "народом" явно имелась в виду толпа фанаток с безумными глазами и пеной у рта.
     - Но, Анита, - сделала Дорси вторую попытку, - как же...
     - Как, спрашиваешь ты? - подхватила редакторша. - Очень просто. Проведем рекламное турне. Лорен выступит перед читателями и даст автографы во всех крупнейших городах Америки, начиная, естественно, с Чикаго. Кроме того, мы уже зарезервировали место на весенней книжной ярмарке.
     - Но, Анита, как же ты...
     - Дорси, ты не представляешь, что делается в редакции! Нам уже дважды звонили из "Доброе утро, Америка!". Дважды, понимаешь? Мы не можем больше тянуть с ответом. Не можем и не хотим. Ты знаешь, каких трудов стоит попасть на национальное телевидение? А в этот раз они сами звонят и предлагают! Просто чудо какое-то!
     Дорси понуро опустила голову. Дождавшись, пока Анита остановится, чтобы перевести дух, она воскликнула:
     - Анита, как ты собираешься все это устроить? Ты, может быть, забыла, что Лорен Грабл-Монро не существует?
     Об этом вопросе она тут же пожалела. Не потому, что боялась обидеть Аниту, нет, потому что предчувствовала, каков будет ответ.
     На том конце провода наступило молчание. Секунду спустя послышался мягкий голос Аниты:
     - Да, Лорен Грабл-Монро не существует. Но, Дорси... существуешь ты!
     Дорси закусила губу, удерживая рвущийся наружу беззвучный крик. Да, такого ответа она и боялась.
     - Верно, существую, - признала она. - Но я - не легкомысленная девица, у которой цель жизни - окрутить миллионера. Я - социолог, преподаватель, собираюсь посвятить жизнь науке. Если наш ректор узнает, что эту книгу написала я, из "Северна" я вылечу в два счета. Да и с защитой диссертации начнутся сложности.
     - Не понимаю, почему тебя так волнует эта дурацкая диссертация, - вздохнула Анита. - Как там у тебя: "Элитный клуб для состоятельных мужчин как микрокосм маскулинизированного общества"? По-моему, скука смертная. Не могу вообразить человека, который дочитает этот твой талмуд до конца.
     Дорси прикусила язык, хотя с уст ее рвался резкий ответ. Да, бестселлером ее будущая диссертация не станет, но Дорси гордилась своей работой. И надеялась, что, когда придет время, на социологическом факультете "Северна" она произведет сенсацию.
     Если, конечно, Анита Диксон и издательство "Рок-Касл Букс" не добьются своего. Потому что; если они раззвонят на весь свет, что Лорен Грабл-Монро - на самом деле Дорси Макгин-нес, с карьерой социолога можно будет проститься.
     Этого мало: признание запросто может ее разорить. Ибо руководство "Северна" вообразит, что Лорен Грабл-Монро богата (откуда же им знать, что и гонорар, и проценты с прибыли достались Карлотте?), и потребует назад стипендии и прочую финансовую помощь, которую Дорси пол чала несколько лет в качестве талантливой, но бедной студентки. А это очень немалые деньги Особенно если учесть, что доходы Дорси ничтожны.
     Каким-то чудом ей удалось справиться с собой и не разреветься.
     - Я не могу изображать Лорен, - твердо заговорила она. - Не могу. Во-первых, я преподаватель колледжа, а не великосветская тусовщица. Во-вторых, Карлотта только что сказала, что я одеваюсь как лесоруб. И знаешь что? Она права. Я действительно одеваюсь как лесоруб. Во мне нет ни капли очарования, изысканности, шарма, сексапильности - словом, ничего даже отдаленно похожего на Лорен Грабл-Монро, охотницу за миллионерами! Ты хоть понимаешь это?! Разве народ Америки хочет увидеть такую Лорен?! Да после любого телешоу со мной книгу никто и покупать не захочет! Ну скажи мне, Анита, что я не права!
     Дорси нетерпеливо махнула матери рукой.
     На миг наступила тишина. Затем в трубке послышался робкий голос Аниты:
     - Ты можешь измениться, Дорси. Дело того стоит.
     - Не могу, - решительно ответила Дорси. - У нас с Лорен нет ничего общего. Я никогда не написала бы книгу, если бы не Карлотта. И вообще, настоящий автор - она, от меня там только литературная обработка!
     - Нет, Дорси, написала книгу ты, - вдруг вмешалась в разговор Карлотта. - Я просто... э-э... дала несколько советов и предложений. А остроумие, ирония, смелые критические суждения - все твое.
     - Я слышала, что говорит твоя мать. Она права, - Анита была явно взволнована. - Именно смелость и остроумие определяют образ Лорен.
     - Дорси, дорогая, может, мне поговорить с Анитой? - с осторожностью предложила Карлотта.
     - Говорить тут не о чем! - отрезала Дорси, метнув гневный взгляд на мать. - Анита, когда вся эта история только начиналась, ты обещала, что сохранишь мою анонимность!
     На другом конце провода молчали. Потом послышался тяжелый вздох.
     - Знаешь, Дорси, - призналась Анита, - боюсь, вопрос об анонимности нам придется пересмотреть.
     - Ни за что! В договоре было сказано, что книга выйдет под псевдонимом!
     - Она и вышла под псевдонимом! И во всех рекламных текстах и издательских документах ты фигурируешь под псевдонимом. В чем проблема-то?
     - Ты уверяла, - сурово продолжала Дорси, - что выход книги никак не повлияет на мою личную жизнь. Так вот, я не собираюсь объявлять всему свету, что Лорен Граб л-Монро - на самом деле преподаватель социологии из колледжа "Северн"!
     - И здесь проблемы не вижу, - уверенно возразила Анита. - Мне и самой не по душе объявлять, что наша скандальная суперзвезда - на самом деле преподаватель социологии из какого-то старорежимного женского колледжа! Ничего себе реклама для издательства!
     "Она вовсе не хочет меня оскорбить, - попыталась не взорваться Дорси. - Социология действительно скучная наука для тех, кто в ней не разбирается. А "Северн" - в самом деле довольно-таки старорежимный колледж".
     - А еще ты обещала, что не станешь использовать личность Лорен Грабл-Монро в рекламных целях!
     - Да, вот это действительно проблема...
     - Анита!
     - Послушай, Дорси, - уже в который раз прервала ее редактор. - Просто помолчи минутку и послушай меня. Даже сейчас, пока Лорен держится за сценой, продажи у книги неописуемые. Если... когда мы выведем Лорен на публику, продажи взлетят до небес. До небес, - раздельно повторила она. - Мы попадем в рейтинг "Нью-Йорк таймс". В список "платиновых" изданий. Продадим права на перевод ведущим европейским издательствам...
     - Тем больше причин сохранить в тайне мое имя! - почти простонала Дорси, исчерпав все разумные аргументы.
     - Нет, Дорси, ты меня не слушаешь. Чем выше уровень продаж, тем больше авторские проценты. Десятки тысяч, сотни тысяч долларов - понимаешь ты это? Ты будешь обеспечена на всю жизнь.
     "Удар ниже пояса", - растерялась Дорси.
     - Мне казалось, ты именно этого хочешь. Ты и книгу-то написала только для того, чтобы обеспечить матери безбедную старость. А теперь отказываешься от такого шанса!
     Дорси поняла: она в ловушке. Отказаться от такого шанса она и вправду не сможет. Ибо Анита совершенно права: вся эта авантюра затеяна ради Карлотты.
     Мать Дорси, при всем своем жизненном опыте, в финансовых вопросах была не сообразительнее подростка: деньги текли у нее меж пальцев, как вода, а зарабатывать она не умела, поскольку лучшие годы жизни провела в поисках богатых кредиторов. Пока Карлотта была молодя, за "папочками-толстосумами" дело не стояло; но в последнее время - хоть сама Карлотта ни за что бы в этом не призналась - с богатыми благотворителями начались перебои. Вот почему Дорси хотела обеспечить ее будущее, чтобы остаток жизни мать привела в относительном комфорте и независимости.
     Однако ради маминого спокойствия пожертвовать карьерой... это уж слишком!
     - Анита, - простонала Дорси, не желая признавать, что дело ее проиграно, - я не могу объявить, что эту книгу написала я.
     - Да почему же? - явно теряя терпение, воскликнула редактор.
     Дорси могла бы, не сходя с места, перечислить десяток причин, но догадывалась, что энергичной, жизнерадостной и склонной к авантюрам Аните их не понять.
     Хотя все очень просто. Дорси от жизни нужно одно: уверенность в завтрашнем дне. И до исполнения этой простенькой мечты уже рукой подать. Вот-вот она защитит диссертацию, получит ученую степень, укрепится в колледже - и жизнь ее покатится по уютной наезженной колее. Скромная, но постоянная зарплата, расписание на каждый день, раз в месяц - ученый совет, раз в год - поездка на конференцию. Никаких черных и белых полос, никаких подъемов и падений, неожиданных поворотов и скрытых ловушек. Это-то и прекрасно.
     Именно об этом Дорси мечтала с детства. Слишком часто в их с Карлоттой жизни роскошные апартаменты сменялись комнатушками в трущобном районе, обеды в дорогих ресторанах - черствыми бутербродами. Все зависело от того, удастся ли Карлотте подцепить очередного благотворителя - а благотворители, к несчастью, слишком часто исчезали без предупреждения. Тогда-то, в этой кочевой безденежной жизни, Дорси поклялась себе, что никогда не станет зависеть от мужчины.
     "Счастье не купишь", - гласит народная мудрость. Дорси знала, что это неверно - по крайней мере, для нее. Ибо уверенность в завтрашнем дне купить проще простого, а никакое иное счастье ее не интересует.
     И все же она не отступала:
     - Я объясню почему. Потому что сейчас я наслаждаюсь спокойным, упорядоченным существованием. То, что ты предлагаешь, внесет в мою жизнь хаос - и никаких гарантий взамен. Мне не нравится хаос. И еще меньше нравится отсутствие гарантий. Через полгода мне защищать диссертацию. Если все вокруг узнают, что Лорен Граб л-Монро - это я, ни один серьезный ученый со мной дела иметь не захочет! И в "Северне" мне больше не работать. Даже уборщицей.
     - Дорси, подумай о куче денег! - соблазняла Анита. - Тебе вообще не придется больше работать!
     - Что, если ты ошибаешься? Если не будет никакой кучи денег?
     - Я не ошибаюсь.
     - А что, если?..
     Анита, кажется, почувствовала, что Дорси колеблется, и, как истинная нью-йоркская бизнес-леди, вцепилась в собеседницу мертвой хваткой:
     - Дорси, если Лорен Грабл-Монро выйдет из подполья, продажи поднимутся еще выше, чем сейчас. Гораздо выше. Твоя мать получит целое состояние. Разве не этого ты хотела? Ты написала книгу, чтобы обеспечить мать - так или нет? Так почему же теперь отказываешься от своего замысла? Лорен Грабл-Монро должна выйти из тени, и как можно скорее. Мы должны предъявить ее публике. Она должна обрест