о  толстозадого  американского
туриста - и заставил его увидеть кучу голых девиц - и все.
   Хосе  ушел,  не  дождавшись  конца  представления,  и  направился   в
гостиницу "Кортес", где маг остановился. Он взял ключ,  поднялся  в  его
комнату в сопровождении ночного портье, - прекрасно зная репутацию юного
балбеса, тот мгновенно повиновался ему. Хосе вошел в номер и отдал  ключ
портье.
   Когда маэстро вернулся к себе, было уже поздно, и  Хосе  сразу  же  с
изумлением понял, что тот пьян. Итальянец взглянул на сидевшего в кресле
юного индейца  -  чистенький  голубой  костюм,  голубая  рубашка,  белый
галстук и белая панама.
   - Что ты здесь забыл? - заплетающимся языком глухо спросил он.
   Хосе опешил: чтобы  одаренный  такой  способностью  человек,  имеющий
такие связи, вдруг испытывал потребность напиться - такого он  никак  не
мог понять.
   - Почему вы не выбрали меня сегодня вечером? - спросил он.  -  Почему
не позволили мне увидеть?
   Итальянец снял пальто. Он все еще был во фраке, в  тусклом  свете  на
фоне белого жилета его густая  черная  борода  и  лицо  казались  совсем
темными.
   - Зачем тебе нужно,  чтобы  я  выбрал  тебя?  -  проворчал  он,  тупо
уставившись на Хосе.
   - Каждый вечер я выбираю кого-нибудь другого.  Иначе  зрители  решат,
что у меня есть помощник. Мне не нужен помощник. У  меня  есть  сила,  я
сильнее всех... Ты мне не нужен.
   Убирайся.
   Он сел в кресло и начал стягивать башмаки.
   - Я могу проделать это с кем угодно. Такое уж у меня дарование.
   С хитрым видом он взглянул на индейца и подмигнул ему:
   - Сверхъестественное, ты же понимаешь. Мне его  Дьявол  подарил,  ха,
ха, ха!
   Хосе сглотнул слюну. Лицо  его  напряглось,  щеки  ввалились,  ноздри
раздулись. Он и не знал, что его сердце способно забиться с такой силой.
Он так ждал этого мгновения.
   - Я сильнее всех, - сказал великий  маэстро,  массируя  себе  большой
палец на ноге. - На будущей неделе  я  впервые  выступаю  в  Лас-Вегасе.
Сильнее меня нет никого. Я их всех обскакал. Дайте мне зал  на  двадцать
тысяч зрителей, и одним движением рук я заставлю  их  увидеть  все,  что
захочу.  Заставлю  ползать  по  полу,  снимать   штаны,   кричать:   "Да
здравствует император!", "Viva'l Duce!", "Sieg heil!".  Все  что  угодно
заставлю делать. Есть, правда, один немец - Ганс Крюгер, да еще  француз
Белладонн, но, пожалуйста, пусть приходят - уверяю тебя, я не боюсь  их,
я никого не боюсь.  Нет  у  меня  соперников.  Я  показывал  свой  номер
королям, великим диктаторам, действительно важным персонам. У меня  есть
ордена всех стран.
   Он шумно рыгнул.
   - Сам не понимаю, зачем заехал в  это  грязное  место.  Конечно,  они
хорошо платят, но мне везде платят хорошо. Хотя нет, на самом-то деле  я
прекрасно знаю, почему приехал: из-за девочек. Здесь вам предложат самых
молоденьких, настоящих девчушек, и  при  этом  никаких  неприятностей  с
полицией. Люди здесь повально развращены, совершенно испорчены, это и  в
самом деле отсталая страна. Вчера у меня была одна малышка... y-y-y!  Не
буду ударяться в подробности, но, уверяю тебя, она чертовски способна, у
нее  просто  талант.  Чертенок.  Обожаю  эти  края,  стоит   признаться.
Порнофильмы... их крутят в общественных кинотеатрах, совсем как в Гаване
во времена Батисты, и не запрещают смотреть несовершеннолетним.  Да  все
прекрасно! Стоит только потребовать что бы то ни было, как  вам  тут  же
это предложат.
   Этот  народ  полностью  выродился.  Я  тебе  честно  признаюсь,   что
согласился на приглашение в "Эль Сеньор" по  очень  простой  причине:  я
приехал сюда  разрядиться,  хорошо  провести  время.  Периодически  надо
перезаряжать батарейки. Только надо сказать, что я все уже  видел  и  на
самом-то деле ничего особенно  нового  тут  почти  и  нет.  В  сущности,
мальчик мой, если ты знаешь какой-нибудь свинский номер, которого я  еще
не видел, - что-нибудь поистине омерзительное, -  обрисуй  мне  его  как
следует, потому что, как я уже заметил, воробей я стреляный, меня  ничем
не удивишь; сможешь мне его назвать - получишь хорошие чаевые. Не старый
фокус с ослом и собакой - его везде показывают, - а  что-нибудь  другое,
действительно  новенькое.  Нечто  поистине  оригинальное   и   абсолютно
омерзительное.
   Теперь  он  уже   просил,   почти   умолял,   лицо   у   него   стало
тоскливо-обеспокоенным,  словно  он  опасался,  что  чего-то  "абсолютно
омерзительного" вообще не существует.
   - Сделайте еще раз так, чтобы я увидел, - прошептал Хосе.
   Великий маэстро зевнул:
   - Катись отсюда. Не сегодня. Я устал. В другой раз. О1 Если ты знаком
с действительно порочными девчушками... что-нибудь особенное, тогда  да,
я сделаю - ты увидишь все, что пожелаешь. Я могу  так  сделать,  ты  сам
прекрасно видел, это вполне в моей власти. Даром ничего не  делается,  а
ты, мне кажется, поганый маленький балбес, которому известны все злачные
местечки. Похоже, есть в городе одна новая штука, нечто потрясающее. Но,
по сути, я уже в это не верю. Существует определенный предел  тому,  что
можно сделать в этой области.
   Всегда сулят что-то новенькое, и  вечно  оказывается  лишь  видимость
новенького. Я большой любитель порнографии  и  знаю,  о  чем  говорю.  В
Бангкоке, на Бирме, в Японии я все повидал.
   Выбор весьма ограничен. В Германии еще, пожалуй, можно что-то  найти:
немцы уж коли за что берутся, то хватают через край. Да уж что там!.. По
сути, я в это уже не верю. Попроси меня об этом в  другой  раз,  мальчик
мой. Уходи.
   Он зевнул, затем его глаза выкатились из орбит и  застыли;  он  резко
выпрямился под дулом направленного на него пистолета.
   - Поторопись, - сквозь зубы молвил Хосе.  -  Я  не  шучу.  Сейчас  же
сделай так, чтобы я увидел это, или я продырявлю тебе шкуру.  Ты  будешь
не первым. Пошевеливайся, тебе говорят: я хочу поговорить с ним.
   - С кем? - пролепетал обезумевший маг. - С кем ты хочешь  поговорить?
Что такое я вчера заставил тебя увидеть?.. Я не...
   И  тут  он  вспомнил.  Постарался   удержаться   от   смеха.   Легкая
издевательская усмешка - вот все, что он мог  себе  позволить.  С  этими
дикими суеверными индейцами  нужно  быть  поосторожнее.  Все  они  очень
верующие. Только вот отняли у них их  древних  идолов,  а  нового  Бога,
которого  насильно  запихали  им  в  глотку  ценой  массовых  убийств  и
избиений, они не понимают. Им сказали, что это Бог доброты,  великодушия
и сострадания, а они тем не менее по-прежнему подыхают от голода в грязи
и рабстве - несмотря на все свои молитвы. Поэтому и страдают ностальгией
по прежним идолам, сохраняют глубокую веру и мучительную потребность  во
всякого рода сверхъестественных явлениях, что делает их лучшими  в  мире
зрителями - самыми впечатлительными и легковерными. Во всех центрально и
южноамериканских странах он всегда  старался  вызвать  на  сцену  именно
индейца. Для гипнотизера они - самый надежный кусок хлеба.
   - Прекрасно, мальчик мой, ты выиграл. Расслабься немного,  успокойся.
Я ничего не смогу тебе показать, если ты останешься таким напряженным. И
отдай мне пистолет. Когда мне страшно, я мало на что способен.
   Хосе сунул пистолет за пояс. Великий маэстро встал. Пристально  глядя
в глаза Хосе, сделал несколько движений руками. Хосе  почувствовал,  что
его куда-то понесло, что он уплывает, погружается  в  пустоту,  покидает
этот мир. Потом - тьма. Когда он пришел в сознание, все тело болело,  он
едва мог дышать: одно ребро было сломано. Он лежал, уткнувшись  носом  в
грязь, на улице за гостиницей "Кортес". Великий маэстро  усыпил  его,  а
затем вызвал полицию: его избили и вышвырнули.
   Мгновение он сидел опустив голову, глядя на свою испачканную красивую
одежду. На  боль  было  наплевать:  родившись  индейцем,  к  ней  быстро
привыкаешь. Одно лишь имело значение: маг одурачил его. Хотя может  быть
и другое: просто подверг его испытанию, чтобы  проверить,  насколько  он
полон решимости и действительно ли Дьявол подцепил его душу на крючок.
   На то, чтобы отыскать великого маэстро, ушло лишь  двое  суток.  Хосе
знал, где искать.
   Обошел все chachas за площадью Освободителя и на улице Чавес, где  не
любили  показываться  даже  занимавшие  прочное  положение  политические
деятели - прослышав об очередном поистине свинском номере,  который  там
исполняют,   они   приглашали   артистов   к   себе,   дабы    сохранить
респектабельность. На этот раз Хосе пошел не  один.  Прихватил  с  собой
двух друзей. Один из них, Пепе, мог щелчком  сломать  человеку  шею,  но
давно уже вышел из игры: он ни во что больше не верил, сбился с  пути  и
ничего не хотел. Второй,  Арзаро,  еще  сохранил  честолюбие  и  пытался
чего-то добиться в этом мире. Он работал телохранителем президента в  ту
пору, когда тот был всего лишь политическим деятелем местного  значения,
достаточно  влиятельным  для  того,  чтобы   оказывать   покровительство
кое-кому из мелких дельцов.
   Великого маэстро они обнаружили на второй день  в  два  часа  ночи  в
задней комнате одного из  кафе,  где  кучка  гринго  наблюдала  номер  с
участием животного. Самый обычный номер, который исполняют повсюду; Хосе
был изумлен и не верил своим  глазам.  Как  человек,  которому  дарована
такая способность, мог интересоваться столь жалкими трюками -  это  было
выше его понимания.
   Итальянец тотчас узнал его и позеленел. В этом-то месте  Хосе  нечего
было стесняться.
   Здесь его хорошо знали, уважали, и его имя уже  кое-что  значило.  Он
лишь поманил итальянца к себе, и  тот  повиновался,  в  ужасе  озираясь.
Никто даже не шевельнулся.
   На  втором  этаже  было  несколько  комнат  -  их   предоставляли   в
распоряжение самых  отчаянных  гринго,  отважившихся  подняться  сюда  с
девицей, или тех, кто заказывал частный показ,  чтобы  чувствовать  себя
спокойнее. Они заставили его подняться по лестнице. Избивать его они  не
стали: не стоило труда. Великий маэстро прекрасно  понял,  с  кем  имеет
дело. У Пепе определенно были самые увесистые кулаки в стране, а  Арзаро
так накачался героином, что зрачков у него практически не было.
   - Не пугайте меня,  -  дрожащим  голосом  произнес  маг,  сражаясь  с
воротничком, который, похоже, душил его. - Не прикасайся ко мне, иначе я
ничего не смогу для тебя сделать.
   Он уже чувствовал себя увереннее. Лицо его приняло лукавое выражение.
Они не посмеют трогать его. Он хорошо знает этих грязных индейцев -  они
глупы, суеверны и даже не умеют читать; ему известно, до  какой  степени
его "власть" производит впечатление на  эти  инфантильные  создания.  Их
наивность была практически безгранична.  Нередко  они  поджидали  его  у
дверей "Эль Сеньора", чтобы коснуться его одежды,  что,  по  их  мнению,
принесет им счастье, или умоляли его вылечить их, сделать богатыми, дать
им детей. Даже в Боливии, в те времена, когда профсоюзы Лешона  особенно
активно вели кампанию по просвещению, они приходили просить его. Ему это
очень нравилось. В такие минуты он почти верил в собственное могущество.
   Хосе отступил на шаг.
   - Скажите ему, чтобы пришел, - произнес он. -  Я  хочу  поговорить  с
ним.
   Маг уже полностью овладел собой. Он  подмигнул  бандитам,  и  громкий
смех сотряс его мощную грудь.
   "Прекрасно, сейчас ты увидишь его, гаденыш", - подумал он.
   Гипнотизеров, способных на такое,  было  немного.  Из  тех,  кто  мог
исполнить подобный фокус, он знал лишь немца Крюгера. Вообще даже лучшие
специалисты не могли обойтись без слов, громко  произнося  то,  что  они
намеревались внушить субъекту гипноза; но они  с  Крюгером,  оба  будучи
учениками француза Белладонна, не нуждались в этом. В некоторых  случаях
- естественно, тут необходима способность очень быстро  оценить  степень
впечатлительности  гипнотизируемого  -  они  не  произносили  ни  слова.
Одержимые сами все  делали,  нужно  было  лишь  отдать  их  на  волю  их
собственного воображения.
   Он поднял руки, затем отступил на шаг и посмотрел на Хосе.
   Молодой индеец стоял перед ним, сжав кулаки, - тело напряжено,  глаза
закрыты, голова запрокинулась. Дыхание его стало прерывистым.
   - Ты видишь его, не так ли? Он здесь. Ну же, поговори  с  ним.  Скажи
ему, зачем ты хотел видеть его... Почему просил  его  явиться?  Чего  ты
хочешь?
   В горячечных, сбивчивых словах индейца зазвучала вся вековая  горечь,
вся история его расы, ее надежд и непроглядной тьмы. Сам того не  ведая,
Хосе Альмайо произносил свою первую политическую речь, выражая всю  боль
народа, видевшего на своем веку  лишь  нищету;  он  говорил  куда  яснее
авторов всех книг, посвященных условиям жизни этого  народа,  написанных
языком цифр и раскрывавших факты: недостаток школ, самый низкий  в  мире
уровень  жизни,  власть,  принадлежащая  разъезжающему  в   "кадиллаках"
богатому меньшинству, темное невежество основной массы народа.
   - Меня зовут Хосе Альмайо, - заговорил юноша срывающимся  голосом.  -
Может быть, ты слышал обо мне. Чтобы тебе понравиться, чтобы получить от
тебя талант, я сделал все, что смог придумать. Сделаю и больше. Научусь.
Но мне нужно помочь. Я всего лишь кужон.
   Чтобы подняться к вершинам, мне нужна твоя поддержка. Никогда еще  не
было индейца на вершине власти, никогда. Правительство,  армия,  полиция
всегда бдительно следили за тем, чтобы этого  не  произошло.  Ты  всегда
оказывал им содействие, и я не оспариваю их  заслуг,  я  знаю,  как  они
развращены и жестоки. Мне прекрасно известно, что  народ  добр,  что  он
по-страшному вкалывает, но это не его вина, он просто не  понимает.  Ему
сказали: это есть Господь - вот он в него и верит; эти голодранцы  такие
невежды. Но я-то знаю. У меня были хорошие  учителя,  которые  объяснили
мне это. Я повидал мир. Я понял. Знаю,  что  нужно  делать.  И  готов  к
этому.
   Пепе и Арзаро, чуть не обкакавшись со страху, смотрели на него.  Даже
сам маэстро несколько опешил. Он достал из жилетного кармана  зубочистку
и принялся ее жевать,  в  некотором  замешательстве  разглядывая  мощную
квадратную фигуру, руки со стиснутыми кулаками и  словно  высеченное  из
гранита лицо, почти угрожающе воздетое к небу. Все  это  ему  отнюдь  не
нравилось; ну совсем не нравилось. Этот балбес стал вдруг похож на  один
из тех плакатов Сикейроса, которые ему довелось в свое  время  видеть  в
Мексике. Неудивительно, что Сикейроса упрятали за  решетку.  Такие  люди
способны подорвать весь мир. Вот так - сжав кулаки и воздев глаза к небу
-  стоят  миллионы  индейцев  на  всей  протяженности  Южноамериканского
континента; тот день, когда они наконец  обратят  свой  взор  на  землю,
ничего хорошего не сулит. Славненькие начнутся  дела,  стоит  только  им
догадаться совместно пустить в дело свои  кулаки.  К  счастью,  они  еще
слишком глупы и не знают, где истинный источник власти:  в  их  кулаках.
Они слишком невежественны, суеверны,  совсем  как  этот  молодой  кужон,
который пытается заключить сделку с Дьяволом -  простеньким  порождением
своего примитивного разума - предлагая продать ему душу.
   "Задумывался ли ты когда-нибудь о том, стоит ли она чего-нибудь, твоя
грязная душонка?
   - размышлял великий маэстро, поигрывая зубочисткой во рту. - Да никто
ее у тебя не  купит,  дурачок.  Некому  покупать.  К  тому  же  и  рынок
перенасыщен - никакие хитрости тебе не помогут. Можешь оставить  ее  при
себе. Можешь засунуть ее себе в задницу. Она и  так  у  тебя  из  дерьма
слеплена".
   Когда Хосе вышел из транса, маг уже предусмотрительно  улизнул.  Двое
других индейцев даже не заметили, как  он  исчез.  Пепе,  стуча  зубами,
обливаясь потом, не сводил глаз со своего шефа, а Арзаро  так  струхнул,
что, поддавшись простому защитному инстинкту, выставил перед собой нож.
   - Где он?
   Индейцы дружно сглотнули слюну:
   - К... к-к-к-то?
   - Где колдун? Как вы позволили ему уйти?
   Они изумленно огляделись. Они не  видели,  чтобы  он  уходил.  Должно
быть, щелкнув пальцами, он просто растворился в воздухе.  К  тому  же  в
комнате  стоял  странный  запах  -  пахло  горелым.  Все   трое   вполне
определенно почувствовали это.
   Сигара мага прожгла ковер.
   Хосе бросился наружу и рванул прямиком в "Эль Сеньор", но маг туда  и
не заглядывал.
   Второпях забрав из гостиницы вещи, он уже  катил  к  аэродрому.  Срок
ангажемента еще не совсем истек, но  артист  не  был  сумасшедшим  и  не
собирался расстаться со своей шкурой в этой грязной стране. Тем не менее
он надолго запомнил, как юный индеец,  исполненный  веры,  сжав  кулаки,
стоял посреди комнаты с выражением  мрачной  решимости  на  лице.  И  не
испытывал ни малейшего желания встретиться с ним вновь.
   Великий маэстро произвел  на  Хосе  столь  сильное  впечатление,  что
парень начисто забросил свой порнобизнес в кино и попытался найти работу
в среде артистов, обладавших истинным талантом и необычайным дарованием,
- в смутной надежде найти среди них  кого-нибудь,  кто  смог  бы  помочь
восстановить прерванный  контакт.  Он  проявлял  такую  активность,  что
владелец "Эль Сеньора" послал его на  поиски  в  провинцию,  потом  -  в
Санто-Доминго и на Гаити, где  он  и  обнаружил  неразлучного  со  своим
барабаном Малыша Луи. Почти каждую ночь ему снился сон. Какие-то  фигуры
во фраках и цилиндрах, словно намереваясь  его  обследовать,  склонялись
над его изголовьем и проникали в самые глубины души,  дабы  убедиться  в
том, что у него есть все,  что  необходимо,  в  том,  что  у  него  есть
дарование и он заслуживает места среди сильных мира сего. Он по-прежнему
занимался торговлей наркотиками, и теперь на него работало пять девочек,
но конкурентов было слишком много и  начинающему  приходилось  туговато.
Время от времени он по-прежнему наведывался  в  магазинчик  исторических
документов,  расположенный  за  площадью  Освободителя,  и   серьезными,
полными уважения глазами буквально пожирал фотодокументы, портреты  всех
крупных деятелей национальной истории, политиков, генералов,  снискавших
славу своей жестокостью и жадностью и сумевших в этой  жизни  преуспеть.
Уже тогда он решил стать великим.
   Он стал уделять большое внимание бушевавшей в ту пору антиамерикански
пропаганде, и Соединенные Штаты живо заинтересовали его.  На  рынках  он
всегда  останавливался,   чтобы   послушать   политических   агитаторов,
объяснявших  индейцам,  что  представлять  себе  Дьявола  с  рожками   и
раздвоенными копытцами - детская глупость: нет, Дьявол  сидит  за  рулем
"кадиллака"  ,  курит  сигары  -   это   крупный   американский   делец,
империалист,  владеющий  той  самой   землей,   на   которой   крестьяне
надрываются от работы, ценою долларов  он  вечно  пытается  купить  души
людей, их совесть, их пот и кровь,  подобно  тому  как  "American  Fruit
Company" монополизирует сбыт бананов и получает их  чуть  ли  не  даром.
Такие речи производили на Хосе сильное впечатление;  он  стал  иначе,  с
особым уважением,  относиться  к  американским  туристам  и  даже  сумел
вступить в контакт с одним молодым гринго из "American Fruit Company".
   Он начал привлекать к себе определенное внимание политических кругов,
заслужил  некоторое  уважение,  Когда  в  рабочем   предместье   столицы
вспыхнула стачка - явление весьма редкое, - он создал бригаду карателей,
орудовавшую  с  такой  быстротой  и  жестокостью,  что   его   попросили
преобразовать ее в  постоянно  действующее  формирование.  Его  "летучую
бригаду" неоднократно направляли в провинцию  -  в  тех  случаях,  когда
крестьяне пытались сжечь урожай в знак протеста  против  слишком  низкой
цены, по которой его у них покупали, не позволявшей им даже свести концы
с  концами.  Полиция  относилась  к  нему  дружески.  Она   никогда   не
вмешивалась в его карательные  акции,  а  пресса  относила  их  на  счет
"спонтанной защитной реакции здоровых слоев общества".  Ясно  было,  что
парень далеко пойдет. Вскоре у "летучей бригады" появились отделения  во
всех городах и да