машины,  и
чистых женщин, и красивую обувь, и отлично сшитые костюмы. И это...
   Растопырив пальцы, он вновь вытянул руку. Сестра потрогала рубин:
   - Красивый.
   Хосе снял кольцо и швырнул ей:
   - Держи. Дарю.
   Она посмотрела на кольцо, но не посмела его взять.
   - Бери. Это пустяк. У меня их полно.
   - Говорят, у тебя плохие приятели, - молвил отец,  -  которые  подают
тебе дурной пример.
   Ты ведешь нехорошую жизнь.
   - У меня хорошая жизнь. Я имею все, что хочу. Я сделал свой выбор.  И
знаю, что делаю.
   Да, я плохой, но, если хочешь подняться наверх, в этом мире надо быть
плохим и иметь дело с влиятельными людьми. Ничего из ничего  не  бывает.
Но у меня есть талант. Меня уже знают. Я  стану  великим  тореро,  самым
великим из всех. Более великим, чем  Ордонез,  более  великим,  чем  Эль
Чико.
   Брат посмотрел ему прямо в глаза, опять с усмешкой.
   - Maha! - бросил он. - Видел я, какой ты тореро.
   Хосе окаменел. Он почувствовал, как кровь бросилась ему в  голову,  и
не знал, что сказать.
   - Я ездил в город на фиесту - мне заплатили за то, что я плясал  cuja
с крестьянами. Я видел, какой ты тореро.
   - Это когда? - спросил Хосе. - Теперь я в этом деле уже не новичок.
   - В прошлом месяце, - ответил брат. - Я был  там.  Я  тебя  видел.  И
слышал, как толпа издевалась, свистела и  хохотала.  И  тоже  свистел  и
хохотал вместе с ними. На это стоило  посмотреть.  Ты  и  в  самом  деле
плохой. Люди вокруг меня говорили, что ты хуже всех,  что  у  тебя  есть
богатый покровитель, который платит деньги за то, чтобы  тебе  позволили
выйти на арену.
   Отец продолжал есть. Теперь все избегали смотреть на Хосе, лишь  брат
продолжал сверлить его презрительным взглядом.
   - В один прекрасный день я тебя убью, - сказал Хосе.
   - Замолчи, - приказал отец.
   - Может быть, я и тебя убью, - заявил Хосе. - Я  всех  вас  поубиваю.
Просто так, лишь бы доказать. Да, у меня нет сейчас того, что мне нужно,
но когда-нибудь я это получу. Вот увидите. И тогда у меня будет  все,  а
вам я не дам ничего.
   - Нет у тебя таланта, - заметил брат.
   - Однажды я вернусь сюда - вот тогда я вам покажу, - ответил Хосе.
   - Нечего тебе показывать, - сказал брат, - видел я тебя.
   - Не обязательно тебе  становиться  тореро,  -  рассердился  отец.  -
Почему ты не хочешь попробовать что-то другое?
   - Вот увидите, - твердил юноша. - Когда я вернусь  сюда,  все  кругом
украсят цветами и флагами, повсюду будут висеть мои портреты. А тебя все
будут уважать только за то, что я твой сын. Я буду иметь власть  и  все,
что приходит вместе с ней. Я знаю, как ее получить. Знаю, кто ее дает. Я
ходил в школу. У меня были хорошие учителя, и я знаю.  А  вы  не  умеете
даже читать. Я умею. Меня учили всему, что необходимо  для  того,  чтобы
стать кем-то, -  испанцы  всегда  это  знали,  поэтому  и  стали  нашими
господами.  Я  хочу  заняться  политикой.   Я   знаю,   как   становятся
президентами и генералами, как становятся богатыми и могущественными,  я
могу вам рассказать о том, как это  удалось  Трухильо,  Батисте  и  всем
прочим господам...
   - Вижу, глотка у тебя еще шире задницы, - объявил брат. - А  судя  по
кольцам и нарядам, задница у тебя должна быть ой какой широкой.
   - Хватит, - вмешался отец.
   Хосе сунул руку в карман. Но здесь, в отцовском  доме,  на  глазах  у
матери, он не мог  этого  сделать.  Может  быть,  это  было  проявлением
слабости, но он не посмел. "Мне еще многому следует научиться, - подумал
он. - Мне еще предстоит проделать долгий путь. Я не сделал еще того, что
следует, я - всего лишь жалкий новичок. Не удивительно, что не  было  ни
знака, ни ответа. Отец Себастьян всегда говорил, что Бог видит все,  что
происходит в душе человека, и что тот, Другой,  тоже  это  видит.  Seсor
знает, что я еще недостаточно плох. Но однажды я таковым стану. И  тогда
получу все. И стану господином".
   Он оттолкнул от себя тарелку и встал:
   - Я найду свою дорогу и пойду далеко. Я знаю, как взяться за дело.
   Он вышел.
   Смех брата раздался за его спиной. Они не верили ему. Глупые индейцы,
ублюдки-кужоны, собаки, его племя. Они никогда не ходили в  школу  и  не
знали ничего на свете. Он шагнул в заросли тростника, глядя на звезды  и
размышляя о том, где же ему переночевать и повезет ли ему  когда-нибудь,
получит ли он нужную поддержку. Это оказалось гораздо  труднее,  чем  он
представлял  себе.  Слишком  много  конкурентов,  слишком  много  людей,
готовых на все. В стране, где каждый солдат, каждый полицейский,  каждый
метатель ножей обладает той же верой, что  и  у  тебя,  одержим  тем  же
стремлением преуспеть, мало быть просто плохим. Мало быть плохим - нужно
стать хуже всех. Как-то он слышал об  одном  великом  вожде  -  там,  за
океаном, - звали его Гитлер, и он заставил содрогнуться весь мир. Имение
этого-то  Хосе  и  жаждал:  стать   любимым   и   почитаемым,   заставив
содрогнуться весь мир. Мир этот  -  не  что  иное,  как  мерзкая  шлюха,
которая обожает хороший пинок и отдается тому, кто сильнее. А ему  всего
семнадцать.
   Он подскочил, почувствовав  вдруг  руку  на  своем  плече,  -  сигара
вывалилась изо рта, - покрылся гусиной кожей и оцепенел; никогда в жизни
он не испытывал подобного испуга, а это оказалась всего лишь сестра.
   - Ты забыл свои кольца.
   - Я подарил их тебе, - промолвил он. - Продай их и купи себе  платье.
А я подарю тебе другие, если поедешь со мной в город.
   - Я знаю, чего ты там от меня потребуешь, - заметила девочка.
   - Тогда оставайся и дальше здесь гнить.
   - Я поеду, - сказала она. - Хватит с меня этой рыбы.
   Он испытал некоторое разочарование этой ночью, обнаружив, что она уже
не девственница: она призналась, что уже  невесть  с  каких  пор  с  ней
занимался любовью их брат. Его охватило отвращение и отчаяние, он уже не
знал, что и предпринять.
   На протяжении многих лет его брат грешил с этой девчонкой и оставался
всего лишь поганым земляным червем, которого ночами  била  лихорадка.  А
отец Хризостом утверждал, что это смертный грех. Значит, должна же  быть
какая-то  заслуга  в  совершении  этого  греха;  полагается  же  за  это
что-нибудь: некоторое облегчение участи, какой-то знак благосклонности.
   Исходя из того, что ему прежде внушали, то, что творил  его  брат,  -
великое зло, а значит, это должно было ему помочь выбраться  из  грязных
лохмотьев раба, расстаться со своей вонючей норой и отвоевать место  под
солнцем. Вот это было бы действительно вознаграждением по заслугам. И  к
чему же тогда образование? Или учителя обманывали его? Может  быть,  это
вовсе и не грех и следует делать что-то другое.
   - Почему ты дрожишь? - спросила девочка.
   Быть может, с собственным  телом  вообще  невозможно  сделать  ничего
по-настоящему плохого, подумал он, ни плохого, ни  хорошего;  ему  вдруг
вспомнилось, что из газетных комиксов,  повествующих  о  жизни  Гитлера,
следовало, что великий вождь не ел мяса и пил лишь воду.
   Быть может, тело не в счет - что с ним ни  делай,  все  равно  будешь
чист и безгрешен, а зло  обитает  вне  его?  Пожалуй,  и  в  самом  деле
большого зла задницей не наделаешь.
   Однако  ему  опять  пришел  на  ум  отец  Себастьян  и  его   суровые
предостережения относительно погибели души, в которую  способно  вовлечь
человека тело. Он приободрился, почувствовав себя  немного  лучше,  и  с
возродившейся надеждой прижал к себе девочку. Затем закурил  сигарету  и
задумался. Слишком  он  нетерпелив.  Очевидно,  потребуются  годы;  годы
ожесточенной борьбы, бездна упорства и храбрости, прежде чем  он  сможет
достичь вершин и стать великим человеком. А то, что он сейчас делает,  -
сущая ерунда. Нужно верить в себя и не щадить своих сил. Сейчас он всего
лишь novillero, он еще никому ничего толком не доказал.
   Он всегда носил с собой в кармане  газетную  вырезку  с  изображением
Гитлера - на фоне пылающих руин тот стоял в  "мерседесе"  вскинув  руку,
приветствуя ликующие толпы.
   Не стоит слишком спешить.
   Потом, уже в городе, все пошло как по маслу.  Сразу  чувствовалось  -
дело принимает хороший оборот. Они позировали для фотографов,  снимались
в фильмах, в задней комнате кафе устраивали  публичные  выступления  для
туристов. Хозяин кафе, неустанно разыскивавший все новые таланты, часами
рассуждал о своих трудностях, о том, как сложно создать хороший номер, о
недостатке у артистов энтузиазма, рвения и любви к своему ремеслу. Затем
он замолкал, мечтательно - и определенно с уважением -  глядя  на  Хосе.
Это был пожилой, много повидавший и хорошо знающий жизнь человек.
   - Ты далеко пойдешь, мой мальчик, - говорил он. - Есть в тебе  нечто.
Я это сразу понял, как только увидел тебя. У тебя есть способности.  Это
как и во всем: либо у тебя есть дарование, либо его нет. А  у  тебя  оно
есть. В тебе сразу чувствуется решимость. Все у тебя получится.  У  меня
есть высокопоставленные друзья в полиции - если хочешь,  могу  замолвить
за тебя словечко. Им всегда  нужны  парни  вроде  тебя  -  по-настоящему
решительные. Держись за меня, малыш. Я тебе помогу.

Глава XI

   Так он завел кое-какие связи. Некоторые из местных политиканов, желая
развлечь иностранных гостей, завели обыкновение приглашать их с сестрой.
Один американский делец, сбежавший из Штатов, две недели их содержал, но
был постоянно пьян, и они его бросили, стащив у него одежду и  бумажник.
Было несколько богатых  коммерсантов  -  они  платили  деньги,  но  были
слишком требовательны и почти всегда скупы; вскоре Хосе понял,  что  все
они только напускают на себя значительный вид, но никакого веса не имеют
и в действительности никогда в жизни не имели того, что хотели, - вот  и
пытаются как могут наверстать упущенное. Не было у них нужных связей.
   Ему надоело это занятие, публичные выступления и хозяин  кафе  с  его
красивыми обещаниями.
   - Встретить по-настоящему влиятельных людей нелегко, мой мальчик,  но
ты сумеешь преуспеть. Ты славный парень, зубы у тебя острые, как ножи, -
ты проложишь себе дорогу в этом мире, это я тебе  говорю.  У  тебя  есть
все, что нужно.
   А еще Хосе  надоела  веселость  Розиты  и  ее  песни;  ему  никак  не
удавалось  по-настоящему  поверить  в  то,  что  их  совместное  занятие
действительно было ужасным грехом.  Складывалось  забавное  впечатление,
что он лишь шлепает по грязи, но ему никак  не  удается  уйти  в  нее  с
головой.  Всякий  раз,  когда  выдавалась  свободная   минутка,   Розита
бросалась в церковь молиться и возвращалась веселая, как птичка. У  него
возникало такое чувство, будто она просто обречена на невинность. Теперь
Хосе понимал, почему его брат, несмотря на все, что  проделывал  с  ней,
так и остался грязным деревенским рыбаком: она непорочна, и  ничего  тут
не поделаешь. Почти в тот самый момент, когда он стал приходить к такому
выводу, она влюбилась в какого-то таксиста и вышла за него замуж.
   Теперь это толстая матрона с  кучей  детишек,  которых  она  называет
ангелочками, и больше он с ней не видится. Из всей этой авантюры  ничего
хорошего не вышло.
   Он вел беспорядочное существование,  пытаясь  соблазнять  служанок  и
убеждать их на него работать, отирался возле ночных кабаре в надежде  на
то, что какой-нибудь турист подцепит его,  снабжал  наркотиками  крупных
торговцев, за которыми стояли еще более крупные, а те, в  свою  очередь,
тоже  подчинялись  кому-то,  кого  они  не   знали,   о   ком   говорили
исключительно робко; этот  кто-то,  по  всей  вероятности,  стоял  очень
близко к вершине пирамиды - его имени Хосе так и не удалось узнать.
   Потом он стал работать искателем талантов для продюсера порнофильмов,
ночных кабаре со стриптизом и chiantas, где средний возраст девочек  был
равен двенадцати годам. Но в блуде он уже совсем разочаровался.  В  этом
направлении можно зайти  как  угодно  далеко,  и  все  равно  все  будет
банально, скромно и слишком просто; теперь он был  убежден  в  том,  что
настоящее зло надо искать не здесь. Все, что, раздевшись догола, мужчины
и женщины могут  друг  с  дружкой  проделать,  решительно  не  имеет  ни
малейшего значения. И никуда не ведет.
   Ты по-прежнему остаешься не у дел, по-прежнему вне игры. Он все  чаще
стал подумывать о том, не пуститься ли ему в политику.
   Старый деревенский священник со своими древними воззрениями ошибался.
В современном мире оба греха - самые, по его мнению, тяжкие, за которыми
якобы действительно что-то последует, - пустяки.  Правильно,  поэтому-то
они и не фигурируют ни в одном из комиксов, посвященных  жизни  Гитлера;
никогда он этим не занимался: знал, наверное,  что  ничего  на  этом  не
заработаешь. Даже неприятностей с правосудием.
   Настоящая работа идет в других местах: в правительстве,  полиции  или
армии. Вот там одаренный человек может и в самом деле  чего-то  достичь,
добиться всеобщего уважения и  почтения.  Он  любил  проводить  время  в
маленькой  лавке  за  площадью  Освободителя  -  там  продавали   старые
фотографии, повествовавшие  о  четырех  последних  десятилетиях  истории
страны.   Стены   были   покрыты   пожелтевшими   архивными    снимками:
подразделения  карателей,  повешенные  политические  деятели,  казненные
бандиты и профсоюзные вожаки, а еще те, кто оказался  достаточно  ловок,
чтобы  вовремя  повесить  своих  врагов,  пока  они  не  стали   слишком
могущественны - те, что превратились потом в почтенных  и  прославленных
государственных деятелей. Там можно было увидеть самых  известных  людей
страны с момента зарождения в ней искусства фотографии и политики.
   В числе других был снимок одного политика, приговоренного к расстрелу
за  взяточничество,  -  он,   конечно,   просто   забыл   поделиться   с
вышестоящими; всякий раз, когда Хосе  смотрел  на  эту  фотографию,  его
охватывало чувство восхищения и уважения. Полковник стоял перед  взводом
палачей, зажав в зубах сигару, скрестив руки на груди, пальцем  указывая
то  место,  где  находится  сердце,  -  чтобы  помочь   солдатам   лучше
прицелиться. Он был абсолютно спокоен, прекрасно  владел  собой  и  чуть
улыбался. Несомненно, он думал о том, что прекрасно знает, что делает; и
раз в нем было столько храбрости, значит, он вспоминал о всех  грабежах,
репрессиях, беспощадных преследованиях по  поводу  малейшего  намека  на
бунт, о протекции, которую  оказывал  тем,  кто  располагал  средствами,
чтобы заплатить ему, в ущерб  тем,  кто  не  мог  этого  сделать.  Таким
образом, он с чистой совестью мог предстать перед своим хозяином  -  тот
примет его с распростертыми объятиями и вновь отправит на землю,  сделав
лицом  еще  более  значительным,  может  быть   даже   президентом   или
американским империалистом - одним из тех, кто владеет  миром,  как  это
утверждают коммунисты направо и налево с такой  завидной  убежденностью.
Хосе полагал, что коммунисты правы, и поэтому очень уважал американцев.
   Еще несколько месяцев Хосе продолжал разыскивать  новые  таланты  для
порнофильмов - просто чтобы заработать  на  жизнь  и  завязать  какие-то
связи в среде политиков: порок облегчает доступ ко всякого рода солидным
людям. А еще он по-прежнему продавал на  улицах  героин  и  марихуану  и
понемногу приобретал определенную известность в полиции. Все знали,  что
на него можно рассчитывать в каком угодно случае. Когда у него  водились
деньги, он больше всего любил зайти на пару часиков  в  одно  из  лучших
заведений столицы, чтобы посмотреть развлекательную программу. Именно  в
такой день в "Эль Сеньоре" - одном из немногих ночных заведений  города,
куда туристы могли прийти с женами, - он познакомился с великим маэстро.
   Маэстро был итальянцем. Крепкий человек с мощной  грудью,  кустистыми
бровями и  черной  бородой,  массивным  крючковатым  носом  и  тщательно
выкрашенными волосами - посередине они несколько поредели,  но  с  обеих
сторон черепа стояли дыбом, словно постоянно находились под воздействием
некоего  непонятного  электрического  явления.  Хосе  было   уже   около
девятнадцати, но никогда еще ему не доводилось встретить человека  столь
могущественного. Он не только  выпускал  стаи  голубей,  возникавших  из
ничего,  извлекал  из  глубин  своего  цилиндра  личные  вещи  зрителей,
которые, по их убеждению, должны  были  бы  лежать  в  их  карманах,  и,
щелкнув  пальцами,  материализовал  зажженную  сигару,  потом  -  фляжку
коньяка, потом - стакан, чтобы, покуривая, приложиться  к  спиртному,  а
затем растворял все это в пустоте, - но обладал способностью куда  более
удивительной.
   Однажды вечером Хосе  сидел  в  баре  и,  разинув  рот,  наблюдал  за
номером, который исполнял итальянец; обратив внимание на сию исполненную
почтения физиономию, великий маэстро попросил его  подняться  на  сцену.
Затем развернулся к публике:
   - Дамы и господа, каждый из нас  таит  в  своем  сердце  какое-нибудь
заветное желание, заветную мечту...  К  примеру,  вот  молодой  человек.
Очевидно, молодой индеец. Я никогда  не  видел  его,  но  он  мне  очень
симпатичен. И я кое-что для него сделаю.  Дамы  и  господа,  пожалуйста,
сконцентрируйте все свое внимание. Сейчас я исполню фокус,  несравненный
по своей сложности, беспрецедентный в истории магии, - мне он удается  в
силу одной необыкновенной способности, которой я одарен... Требую от вас
полной тишины и абсолютной сосредоточенности... Через  несколько  секунд
этот юноша увидит осуществление своей самой заветной  мечты  и  раскроет
нам ее тайну...
   Он посмотрел Хосе прямо в глаза и  стал  водить  руками  перед  лицом
юного индейца. Хосе смертельно побледнел. Глаза  его  расширились,  тело
закаменело, зрителям слышно было его глухое, неровное дыхание...
   - Он не должен был делать этого с  индейцем,  -  прошептала  какая-то
американка. - Это жестоко.
   - Да, малыш, - сказал маг. - Теперь ты видишь это. Все это - твое. Ну
же, расскажи нам, малыш, о том, что ты видишь...
   - Эль Сеньор! - воскликнул Хосе. - Эль Сеньор!
   Он оказался в точности таким, каким  его  описывали  -  сначала  отец
Хризостом,  а  потом  все  учителя  из  Сан-Мигеля;  таким  же,  как  на
многочисленных картинках в коммунистической прессе. Да, по этому  пункту
между духовенством и коммунистами не было  ни  малейших  разногласий,  а
поскольку они смертельные враги, значит, это должно быть правдой. Вокруг
него извивались языки пламени и лежали пачки банкнот со знаком  доллара;
позади стояли голые девицы - они извивались, как в свинских  фильмах,  а
груди и лона у них были прикрыты  знаками  доллара.  В  руке  он  держал
американский флаг, которым размахивал. Справа были видны  пушки,  танки,
люди в военной форме и самолеты, сбрасывающие бомбы; разумеется,  как  и
утверждали священники, у Эль Сеньора были раздвоенные копыта и рога,  но
еще у него была  седая  бородка;  на  нем  был  жилет,  вышитый  знаками
доллара, и цилиндр с лентой в виде американского флага.  Одна  его  нога
стояла на теле убитого крестьянина, голодная  жена  которого  сжимала  в
руках исхудалого ребенка... Публика корчилась от смеха, глядя  на  юного
индейца, в состоянии  гипноза  принявшегося  с  таким  счастливым  лицом
расписывать свое наивное видение Зла и Дьявола,  которое,  похоже,  было
слеплено из самых  устаревших  церковных  штампов  вперемешку  со  всеми
карикатурами из коммунистической прессы. Когда наконец маг вывел его  из
транса,  Хосе  завертел  головой,  оглядываясь   по   сторонам,   словно
разыскивая что-то. Затем обратил  к  итальянцу  горящий,  восхищенный  и
совсем детский взгляд: по всей  вероятности,  он  никогда  не  слышал  о
гипнозе и был уверен в том,  что  маэстро  обладает  сверхъестественными
способностями.
   Следующим вечером Хосе опять пришел в кабаре. Но великий  маэстро  не
уделил ему ни малейшего внимания. Полностью игнорировал его и, казалось,
даже не узнавал. Наверное, считал, что нужно соблюдать осторожность.  Он
выбрал  из  зрителей  другого  -  какого-т