же исчезли.  Но  он
не встретил ее и как можно осторожней дернул  за  ручку  звонка  у  подъезда
Фарфрэ; и тут ему во всех подробностях рассказали, что  случилось,  добавив,
что доктор категорически потребовал вернуть домой Фарфрэ и навстречу ему уже
послали человека по дороге в Бедмут.
     - Да ведь он поехал в  Меллсток  и  Уэзербери!  -  воскликнул  Хенчард,
невыразимо огорченный. - Вовсе не в Бедмут.
     Но Хенчард, на свою беду, уже потерял  доброе  имя.  Ему  не  поверили,
приняв его слова за пустую болтовню. Он знал, что жизнь Люсетты  зависит  от
возвращения ее мужа (она приходила в ужас при мысли о том, что он не  успеет
узнать истинную правду о ее прежних отношениях с  Хенчардом),  между  тем  в
Уэзербери не послали никого. Хенчард, очень встревоженный и кающийся,  решил
сам отправиться на поиски Фарфрэ.
     Быстро дойдя до окраины города, он побежал по  восточной  дороге  через
Дарноверское болото, поднялся на пригорок, затем на другой, да так и бежал в
сумраке весенней ночи, пока не добрался до  третьего  холма,  расположенного
милях в трех от города, и не спустился с него. Здесь, в  долине  Иелбери,  у
подножия холма, он остановился  и  прислушался.  Вначале  он  слышал  только
биение  своего  сердца  да  шум  ветерка  в  еловых  и  лиственничных  чащах
Иелберийского леса, покрывавшего возвышенности справа  и  слева;  но  вскоре
послышался стук легких  колес,  обтачивающих  свои  ободы  о  камни  кое-где
вымощенной заново дороги, и вдали показались два огонька.
     Хенчард понял, что с холма спускается  двуколка  Фарфрэ,  узнал  ее  по
характерному дребезжанию, так как раньше она принадлежала  ему  и  шотландец
купил ее на распродаже его имущества. Хенчард  пошел  ей  навстречу,  и  она
поравнялась с ним у конца спуска, где Фарфрэ придержал лошадь.
     В этом месте от большой дороги ответвлялась дорога на Меллсток. Хенчард
сообразил, что, если Фарфрэ  не  передумает  и  заедет  в  эту  деревню,  он
вернется домой часа  на  два  позже.  Очевидно,  он  не  передумал:  огоньки
качнулись в  сторону  Кукушкиной  тропы,  проселочной  дороги  на  Меллсток.
Передний фонарь двуколки Фарфрэ внезапно осветил лицо Хенчарда. Фарфрэ узнал
своего давешнего цротивника.
     - Фарфрэ... мистер Фарфрэ! - еле переводя дух, крикнул Хенчард,  подняв
руку.
     Фарфрэ  остановил  лошадь  только  после  того,  как  она  уже  сделала
несколько шагов по проселку. Он натянул вожжи и через плечо проговорил: "Что
вам нужно?" - таким тоном, каким говорят с явным врагом.
     - Сейчас же вернитесь в Кэстербридж! - сказал Хенчард.  -  Дома  у  вас
неблагополучно... вам необходимо вернуться. Я всю дорогу бежал  сюда,  чтобы
предупредить вас.
     Фарфрэ молчал, и от его молчания у Хенчарда упало сердце. Как он раньше
не подумал о том, что неизбежно должно было произойти? Четыре часа назад  он
заставил Фарфрэ сразиться с ним не на жизнь, а на смерть и вот теперь  стоит
во мраке ночи, в поздний час, на безлюдной дороге и уговаривает его ехать  в
ту сторону, где у него, Хенчарда, могут быть сообщники,  а  не  в  ту,  куда
хочет ехать сам Дональд и где  ему  будет  легче  защититься  от  нападения.
Хенчард почти ощущал, как эти мысли мелькают в голове Фарфрэ.
     - Я должен ехать в Меллсток,  -  холодно  проговорил  Фарфрэ,  отпустив
вожжи.
     - Но это важнее, чем ваши дела в Меллстоке, -  умолял  его  Хенчард.  -
Это... вашей жене плохо! Она  заболела.  Я  расскажу  вам  все  подробно  по
дороге.
     Волнение Хенчарда и  его  сбивчивая  речь  усилили  подозрение  Фарфрэ,
решившего, что все это хитрость и Хенчард пытается заманить  его  в  ближний
лес, где можно будет проще  довершить  то,  чего  он  не  сделал  давеча  по
каким-то особым соображениям или просто потому, что не хватило решимости. Он
хлестнул лошадь.
     - Я знаю, что вы думаете, - крикнул Хенчард и побежал за ним  в  полном
отчаянии от того, что бывший друг считает его отпетым негодяем. -  Но  я  не
такой, как вы полагаете! - крикнул  он  хрипло.  -  Верьте  мне,  Фарфрэ,  я
примчался сюда только ради вас и вашей  жены.  Она  в  опасности.  Больше  я
ничего не знаю, но вас вызывают домой. Ваш слуга поехал  другой  дорогой  по
недоразумению. О Фарфрэ! Не подозревайте меня... Я погибший  человек,  но  я
все еще предан вам!
     Однако Фарфрэ уже не доверял ему. Он знал, что его жена  беременна,  но
несколько часов назад он оставил ее совершенно здоровой, и  ему  легче  было
поверить в преступные замыслы Хенчарда, чем его  словам.  В  свое  время  он
слышал из уст Хенчарда жестокие  насмешки;  может  быть,  он  насмехается  и
теперь. Фарфрэ погнал лошадь и вскоре  поднялся  на  плато,  лежавшее  между
Меллстоком и местом его встречи с Хенчардом, уверенный,  что,  если  Хенчард
так упорно гонится за ним, значит, он и вправду замыслил недоброе.
     Двуколка и седок уменьшались на глазах у Хенчарда, отчетливо  выделяясь
на фоне неба; его старания предостеречь Фарфрэ оказались тщетными.  На  этот
раз в небесах не радовались раскаянию грешника. Хенчард проклинал себя,  как
проклинал бы не слишком  щепетильный  Иов,  как  проклинает  себя  страстный
человек, когда теряет самоуважение - свою последнюю душевую опору в гнетущей
бедности. К этому он пришел, пройдя через полосу такого душевного  мрака,  с
каким не мог сравниться мрак ближнего леса. Вскоре он  зашагал  обратно,  по
той же дороге, по какой прибежал сюда. Он боялся, как бы Фарфрэ, увидев  его
на обратном пути, не задержался еще дольше.
     Придя в Кэстербридж, Хенчард снова направился к дому Фарфрэ  разузнать,
что там происходит. Как только открылась дверь, люди с встревоженными лицами
появились в передней, на лестнице и на площадке,  и  все  они,  обманутые  в
своих ожиданиях, горестно говорили: "Ах, это не  он!"  Посланный  за  Фарфрэ
человек давно вернулся, поняв,  что  поехал  не  туда,  куда  нужно,  и  все
надеялись только на Хенчарда.
     - Но разве вы не встретили его? - спросил доктор.
     - Встретил... да толку от этого мало! - ответил Хенчард, рухнув на стул
у входа. - Он приедет домой не раньше, чем часа через два.
     - Хм, - проговорил доктор и снова поднялся наверх.
     - Как она? - спросил Хенчард у Элизабет, стоявшей среди других.
     - В большой опасности, отец. Она так жаждет увидеться с мужем, что  все
время мечется в ужасном волнении. Бедная женщина... Боюсь, что они убили ее!
     Хенчард  несколько  секунд  смотрел  на  девушку,  охваченную  глубоким
состраданием, точно вдруг увидел ее в  новом  свете,  потом,  не  говоря  ни
слова, вышел и отправился в свой  уединенный  домик.  Вот  к  чему  приводит
соперничество мужчин, думал он. Смерть заберет себе устрицу, а Фарфрэ и  ему
достанется только раковина. Но Элизабет-Джейн... В окутавшем его  мраке  она
казалась ему сейчас светлой точкой. Его поразило выражение  ее  лица,  когда
она отвечала ему с лестницы. В нем было так много любви, а  он  теперь  всем
сердцем желал, чтобы его любило доброе и чистое существо. Она  была  ему  не
родная, однако он впервые стал смутно мечтать о том, чтобы полюбить ее,  как
родную... если только она сама не перестанет любить его,
     Джапп собирался  лечь  спать,  когда  Хенчард  вернулся  домой.  Увидев
входящего Хенчарда, Джапп сказал:
     - Неладно это вышло с болезнью миссис Фарфрэ.
     - Да, - коротко отрезал Хенчард, не подозревавший о соучастии Джаппа  в
ночной арлекинаде; подняв глаза, он заметил только, что Джапп встревожен.
     - Кто-то заходил к вам, - продолжал Джапп, когда Хенчард уже поднимался
наверх, решив запереться у себя в комнате. -  Должно  быть,  путешественник,
капитан дальнего плавания или кто-то в этом роде.
     - Вот как! Кто бы это мог быть?
     - Вероятно, богатый человек... седой, с довольно широким лицом;  он  не
назвал себя и не просил ничего передать.
     - Ну и бог с ним, - отозвался Хенчард и запер дверь.

     Как и предвидел  Хенчард,  поездка  в  Меллсток  задержала  возвращение
Фарфрэ почти на два часа. Не считая других веских  причин,  его  присутствие
было необходимо и потому, что он один был вправе вызвать из Бедмута  второго
врача, и, когда Фарфрэ наконец вернулся, он чуть не сошел с ума, узнав,  что
превратно понял намерения Хенчарда.
     Несмотря на позднее время, в Бедмут послали человека;  ночь  прошла,  и
перед рассветом приехал второй врач. Люсетта стала гораздо  спокойнее  после
приезда Дональда; он почти не отходил от ее постели, и, когда,  сразу  после
его приезда, она невнятным шепотом попыталась открыть ему тайну, которая  ее
так тяготила, он остановил ее лепет, потому что говорить ей было  вредно,  и
уверил ее, что она успеет рассказать ему все потом.
     Он еще ничего  не  знал  о  процессии  с  чучелами.  Вскоре  по  городу
распространился слух о том, что у миссис Фарфрэ был  выкидыш  и  что  она  в
опасности, но зачинщики издевательства, с тревогой догадываясь, чем все  это
было вызвано, хранили полное молчание насчет своей  разнузданной  забавы,  а
окружающие Люсетты не решались усугубить отчаяние ее мужа, рассказав ему обо
всем.
     Что именно и как много поведала  наконец  Дональду  его  жена  о  своих
прежних сложных отношениях с Хенчардом, когда супруги остались  с  глазу  на
глаз в уединении этой печальной ночи, сказать нельзя. Она открыла ему правду
о своей близости с Хенчардом - это было  ясно  из  слов  самого  Фарфрэ.  Но
говорила ли она о своем поведении в дальнейшем; о том, как она  переехала  в
Кэстербридж с целью выйти замуж за Хенчарда; о том,  как  отказала  ему  под
предлогом, что имеет основания его  бояться  (хотя  на  самом  деле  главной
причиной отказа послужило ее непостоянство -  любовь  с  первого  взгляда  к
другому мужчине); о том, как она пыталась примирить свою совесть  с  выходом
замуж за второго возлюбленного, хотя была до  некоторой  степени  связана  с
первым, - говорила ли она обо всем этом, осталось тайной одного Фарфрэ.
     В  эту  ночь,  кроме  ночного  сторожа,  который  каждый  час  оповещал
Кэстербридж о времени и погоде, по Зерновой улице столь  же  часто  проходил
другой человек. То был Хенчард, который, попытавшись заснуть,  сразу  понял,
что это ему не удастся, и принялся бродить взад и вперед по улице, время  от
времени заходя к Фарфрэ справиться о здоровье больной. Он заходил не  только
ради Люсетты, но и ради Фарфрэ, а главным образом ради Элизабет-Джейн.  Все,
что его привязывало к жизни,  отпало  одно  за  другим,  и  теперь  все  его
интересы сосредоточились на падчерице, чье присутствие еще недавно было  ему
ненавистно. Всякий раз, как он  приходил  справляться  о  здоровье  Люсетты,
видеть Элизабет было для него утешением.
     В последний раз он пришел около  четырех  часов,  когда  свет  был  уже
стальной, предутренний. Над болотом Дарновера утренняя звезда таяла в сиянии
зарождающегося дня, на улицу слетались  воробьи,  куры  начали  кудахтать  в
птичниках. Не дойдя нескольких ярдов до дома  Фарфрэ,  Хенчард  увидел,  как
дверь тихонько отворилась и служанка, подняв руку, сняла с дверного  молотка
тряпку, которой он был обмотан, чтобы приглушать стук.  Хенчард  перешел  на
другую сторону, вспугнув с соломы на мостовой двух-трех воробьев, -  в  этот
ранний час они почти не опасались людей.
     - Зачем это вы? - спросил Хенчард служанку.
     Она обернулась,  немного  удивленная  его  появлением,  и  помедлила  с
ответом. Узнав Хенчарда, она сказала:
     - Теперь можно стучать сколько угодно,  -  она  уже  больше  ничего  не
услышит.

ГЛАВА XLI

     Хенчард вернулся домой. Утро уже наступило; он зажег огонь в камине и с
каким-то отсутствующим выражением лица сел подле  него.  Вскоре  послышались
приближающиеся к дому  легкие  шаги;  кто-то  вошел  в  коридор  и  тихонько
постучал в дверь. Лицо у Хенчарда посветлело, когда он  догадался,  что  это
Элизабет. Она вошла в комнату бледная и печальная.
     - Вы слышали? - спросила она. - Миссис  Фарфрэ!..  Она...  умерла.  Да,
да... около часа назад!
     - Я знаю, - отозвался Хенчард. - Я только что оттуда. Какая ты  добрая,
Элизабет, что пришла мне сказать. Ты, наверное, совсем выбилась из сил после
бессонной ночи. Побудь у меня здесь сегодня. Пойди  полежи  в  той  комнате:
когда завтрак будет готов, я тебя позову.
     Девушка согласилась, чтобы сделать ему удовольствие, да ей и самой  это
было приятно - ведь она была так одинока,  что  его  неожиданная  ласковость
вызвала в ней удивление и благодарность; она легла в соседней комнате, - там
Хенчард постлал для нее постель  на  скамье.  Она  слышала,  как  он  ходит,
приготовляя завтрак, но думала все время о Люсетте,  которая  умерла,  когда
жизнь ее была так полна, так согрета радостной надеждой  на  материнство,  и
эта смерть ужасала девушку своей неожиданностью. Вскоре она уснула.
     Тем временем в соседней комнате ее отчим уже  приготовил  завтрак,  но,
увидев, что она спит, не стал ее будить; он ждал, глядя на огонь, и с  такой
хозяйственной  заботливостью  не  давал  чайнику   остыть,   как   если   бы
Элизабет-Джейн сделала ему честь, оставшись у него. Сказать правду, он очень
изменился по отношению к ней; он уже начал мечтать о будущем,  озаренном  ее
дочерней любовью, как будто в ней одной было его счастье.
     От этих размышлений его оторвал новый стук в  дверь;  Хенчард  встал  и
открыл ее, недовольный тем, что кто-то  пришел  к  нему  сейчас,  когда  ему
никого не хотелось видеть. На пороге стоял дородный  мужчина,  во  внешности
которого  и  манере  держать  себя  было  что-то  чуждое,  непривычное   для
кэстербриджца; человек, побывавший в заморских странах, сказал бы про  него,
что он приехал из  какой-нибудь  колонии.  Это  был  тот  самый  незнакомец,
который  расспрашивал  о  дороге  в  харчевне   "Питеров   палец".   Хенчард
поздоровался с ним кивком головы и устремил на него вопросительный взгляд.
     - Доброе утро,  доброе  утро,  -  сказал  незнакомец  с  жизнерадостной
приветливостью. - Вы мистер Хенчард?
     - Он самый.
     - Так, значит, я застал вас дома... прекрасно. Дела надо делать утром -
вот мое мнение. Можно мне сказать вам несколько слов?
     - Пожалуйста, - ответил Хенчард, приглашая его войти.
     - Вы меня не помните? - спросил гость, усаживаясь.  Хенчард  равнодушно
посмотрел на него и покачал головой.
     - Да... может быть, и не помните. Моя фамилия Ньюсон. Лицо  у  Хенчарда
помертвело, глаза погасли. Пришелец не
     заметил этого.
     - Эту фамилию я хорошо знаю, - проговорил наконец Хенчард, глядя в пол.
     - Не сомневаюсь. Дело в том, что я вас разыскивал целых две  недели.  Я
высадился в Хевеннуле и проезжал через Кэстербридж по  пути  в  Фалмут,  но,
когда я прибыл туда,  мне  сказали,  что  вы  уже  несколько  лет  живете  в
Кэстербридже. Я повернул вспять и, долго ли, коротко  ли,  приехал  сюда  на
почтовых всего десять минут назад. Мне сказали: "Он живет  около  мельницы".
Вот я и пришел сюда. Теперь... насчет той сделки, что мы  с  вами  заключили
лет двадцать назад, - я по этому поводу и зашел. Странная это вышла история.
Я тогда был моложе, чем теперь, и, пожалуй, чем меньше об этом говорить, тем
лучше.
     - Странная, говорите? Хуже, чем странная. Я даже не могу сказать, что я
тот самый человек, с которым вы тогда столкнулись. Я был не в своем  уме,  а
ум человека - это он сам.
     - Мы были молоды и легкомысленны, - сказал Ньюсон. - Однако я пришел не
затем, чтобы спорить, а чтобы поправить  дело.  Бедная  Сьюзен...  необычная
судьба ей выпала на долю.
     - Да.
     - Она была добрая, простая женщина. Не было у нее,  как  говорится,  ни
острого ума, ни особой сметки... а жаль.
     - Это верно.
     - Как вам, вероятно, известно, она была так наивна, что считала себя  в
какой-то мере связанной этой продажей. И если ей пришлось жить во грехе,  то
сама она в этом была так же не виновата, как святой в облаках.
     - Знаю. знаю. Я в этом тогда же убедился, - сказал Хенчард, по-прежнему
глядя в сторону. - Это-то меня и терзает. Если  бы  она  правильно  понимала
жизнь, она никогда бы не рассталась со  мной.  Никогда!  Но  можно  ли  было
ожидать, что она поймет? Разве она  получила  образование?  Никакого.  Умела
подписать свое имя - вот и все.
     - Да, а когда дело было уже сделано, у меня не хватило духу  разъяснить
ей все это, - сказал  бывший  матрос.  -  Я  думал  -  и,  пожалуй,  не  без
оснований, - что со  мной  она  будет  счастливее.  Она  действительно  была
довольно счастлива, и я решил не выводить ее  из  заблуждения  до  самой  ее
смерти. Ваша девочка умерла; Сьюзен родила другую, и все  шло  хорошо...  Но
вот настал час, - помните мои слова, такой час обязательно  когда-нибудь  да
настает, - настал час (это было вскоре после того, как мы все трое вернулись
из Америки), когда кто-то, кому она рассказала свою  историю,  объяснил  ей,
что мои притязания на нее недействительны, и посмеялся над нею  за  то,  что
она признает мои права. После  этого  она  уже  не  могла  чувствовать  себя
счастливой со мной. Она  все  чахла  и  сохла,  вздыхала  и  тосковала.  Она
сказала, что мы должны расстаться, и тут встал вопрос о нашей  дочери.  Один
человек посоветовал мне, как поступить, и я послушался  его  совета,  поняв,
что так будет лучше. Я расстался с нею в Фалмуте и ушел  в  море.  Когда  мы
были уже далеко, в Атлантическом океане, разразился  шторм,  и  впоследствии
разнесся слух, что почти вся наша команда,  я  в  том  числе,  была  снесена
волной в море и погибла. Однако я  добрался  до  Ньюфаундленда  и  там  стал
думать, что мне делать. "Раз уж я здесь, надо мне тут и остаться, - решил я,
- она теперь настроена против меня, и,  значит,  я  сделаю  ей  добро,  если
заставлю ее поверить, что я погиб. - И еще думал: - Пока  она  считает  меня
живым, она будет несчастна, а если убедится, что я умер, вернется к мужу,  и
у ребенка будет родной дом". В Англию я возвратился  только  месяц  назад  и
здесь узнал, что Сьюзен, как я и предполагал действительно ушла к вам с моей
дочерью. В Фалмуте мне сказали, что Сьюзен умерла. А моя Элизабет-Джейн, где
она?
     - Тоже умерла, - проговорил Хенчард твердо. - Неужели  вы  об  этом  не
слышали?
     Моряк вскочил и в волнении зашагал взад и вперед по комнате.
     - Умерла! - проговорил он негромко. - Так на что мне теперь мои деньги?
     Хенчард не ответил и покачал головой, как будто ответа на  этот  вопрос
следовало ожидать не от него, а от самого Ньюсона.
     - Где ее похоронили? - спросил Ньюсон.
     - Рядом с матерью, - ответил Хенчард таким же спокойным тоном.
     - Когда она умерла?
     - Больше года назад, - ответил Хенчард без запинки. Моряк стоял  молча.
Хенчард не отрывал глаз от пола. Наконец Ньюсон сказал:
     - Выходит, я зря сюда приехал! Самое лучшее мне отправиться обратно!  И
поделом мне. Больше я не буду вас беспокоить.
     Хенчард слышал удаляющиеся шаги  Ньюсона  на  посыпанном  песком  полу,
слышал, как он машинально поднимает щеколду, медленно открывает и  закрывает
дверь: так действует человек,  обманутый  в  своих  ожиданиях  и  удрученный
горем; но Хенчард не повернул головы. Тень Ньюсона мелькнула  за  окном.  Он
скрылся из виду.
     Тогда Хенчард, с трудом  веря,  что  все  это  был  не  сон,  поднялся,
ошеломленный своим поступком.  Он  совершил  его  непроизвольно,  поддавшись
первому побуждению. Зародившееся в  нем  уважение  к  Элизабет-Джейн,  новые
надежды на то, что в его одиночестве она станет для него  приемной  дочерью,
которой можно гордиться, как родной, - а ведь сама она  по-прежнему  считала
себя его дочерью, - все это, стимулированное неожиданным появлением Ньюсона,
вылилось в жадное желание сохранить  ее  для  себя  одного;  таким  образом,
внезапно возникшая опасность потерять  ее  побудила  его  глупо,  по-детски,
солгать, не думая о последствиях. Он ждал, что его начнут  расспрашивать  и,
прижав к стене, через пять  минут