их
честных женщин удивительно быстро поворачивалась, а ее честные  глаза  столь
же быстро скашивались в ту  сторону,  откуда  слышался  хоть  малейший  шум,
похожий на мужские шаги.
     Однако  среди  такого  обилия  зла  изредка  встречалась   и   неимущая
добродетель, тоже нашедшая здесь приют. Под кровом некоторых  домов  обитали
чистые и непорочные души, чье присутствие тут было делом железных рук нужды,
и только  нужды.  Семьи  из  разоренных  деревень  -  представители  некогда
большой, а теперь почти исчезнувшей  прослойки  деревенского  общества,  так
называемые   "пожизненники",   то   есть   пожизненные   арендаторы   земли,
наследственные  арендаторы,  а  также  другие  лица,  чьи   опорные   столбы
подломились по той  или  иной  причине,  вынудив  их  покинуть  ту  сельскую
местность, где жили многие поколения их рода, - все эти люди стекались сюда,
если только они не предпочитали валяться где-нибудь под  живой  изгородью  у
дороги.
     На Навозной улице харчевня "Питеров палец" заменяла церковь.
     Как и подобает  таким  заведениям,  она  стояла  в  центре  квартала  и
примерно в такой же мере отличалась от "Трех моряков", как "Три  моряка"  от
"Королевского  герба".  На  первый  взгляд  харчевня  казалась   удивительно
приличной. Вход в нее был всегда заперт, а крыльцо так чисто,  как  если  бы
почти никто не поднимался по его посыпанным песком ступеням. Но за углом тут
была улочка, попросту говоря, щель, отделявшая "Питеров палец" от  соседнего
дома. И здесь в середине  боковой  стены  была  узкая  дверь,  засаленная  и
потерявшая всякие следы краски от трения бесчисленных  рук  и  плеч.  Она-то
всегда и служила входом в харчевню.
     Нередко можно было наблюдать,  как  прохожий,  только  что  шагавший  с
рассеянным видом по Навозной улице, внезапно исчезал,  так  что  наблюдателю
оставалось  только  моргать  глазами,  подобно   Эштону   при   исчезновении
Ревенсвуда. Оказывалось, что этот рассеянный прохожий,  ловко  повернувшись,
боком шмыгнул в щель, а из щели так же ловко проник в харчевню.
     Посетители "Трех моряков" были важными  персонами  в  сравнении  с  той
компанией, которая собиралась здесь, хотя надо  признать,  что  низший  слой
завсегдатаев  "Моряков"  кое-где  соприкасался  с   верхушкой   завсегдатаев
"Питера". Сюда стекались  бездомные,  бедняки  и  вообще  подонки  общества.
Хозяйка харчевни была добродетельная женщина, которую однажды  несправедливо
посадили в тюрьму за укрывательство. Она отбыла годичный срок и  с  тех  пор
всегда  ходила  с  лицом  мученицы,  кроме  тех  случаев,  когда   встречала
арестовавшего ее квартального, - ему она неизменно подмигивала.
     В это-то заведение и пришел  Джапп  со  своими  знакомыми.  Скамьи,  на
которые они уселись, были узкие и высокие, а спинки их привязаны шпагатом  к
крюкам на потолке, потому что здешние посетители иной раз вели себя буйно  и
без такой предосторожности скамьи легко могли  бы  опрокинуться.  С  заднего
двора сюда доносился грохот шаров, сбивающих  кегли;  за  поддувалом  камина
висели трепалы для льна; а на скамьях сидели бок о бок бывшие  браконьеры  и
бывшие  лесники,  иными  словами,  люди,  к  которым   некогда   беспричинно
придирались помещики и которые тогда дрались друг с другом при лунном свете,
а теперь сходились здесь, потому что одни были свободны в  промежутке  между
двумя сроками заключения, а другие, потеряв расположение хозяев, уволены  со
службы и, очутившись тут на одной и той же ступени, сидели, спокойно беседуя
о минувших днях.
     - А помнишь, Чарл, как ловко ты умел поймать форель сачком  и  выкинуть
ее на берег, даже не замутив воды в речке? - говорил отставной лесник. -  За
этим делом я как-то раз тебя застукал, помнишь?
     - Как не помнить! Но я в жизни не попадал  в  такую  скверную  историю,
какая вышла из-за фазана в Иелберийском лесу. В тот день твоя жена  соврала,
когда присягала, - клянусь богом, соврала, - и спорить нечего.
     - Как же это все получилось? - спросил Джапп.
     - А вот как... Джо схватился со  мной,  и  мы  повалились  на  землю  и
подкатились к живой изгороди его садика. Заслышав шум, его хозяйка  выбежала
с деревянной лопаткой, а под деревьями было темно,  так  что  она  не  могла
рассмотреть, кто из нас наверху, а кто внизу. "Ты где, Джо? На нем  или  под
ним?" - визжит. "Ох,  клянусь  богом,  под  ним!"  -  говорит  он.  Тут  она
принялась колотить меня лопаткой по башке, по спине, по ребрам, так что мы с
Джо опять покатились. "Ты где теперь,  милый  Джо,  внизу  или  наверху"?  -
визжит она опять... Черт побери, через нее-то  меня  и  зацапали!  А  потом,
когда мы пошли на суд, она присягнула, что фазана этого она сама  выкормила,
а ведь птица-то была вовсе не твоя, Джо; это была птица сквайра Брауна - вот
чья она была, - и мы подцепили ее за час до того, когда  шли  по  его  лесу.
Меня прямо зло взяло - такая несправедливость!.. Ну, ладно -  что  было,  то
прошло.
     - Я мог бы тебя застукать гораздо раньше, -  сказал  лесник.  -  Я  раз
десять был всего в нескольких шагах от тебя, когда ты нес не одну несчастную
птицу, вроде этой, а куда больше.
     - Да... если люди и знают о наших делах,  так  не  о  самых  важных,  -
заметила торговка пшеничной кашей, которая с недавних пор перебралась в этот
околоток и сидела в харчевне вместе с прочими завсегдатаями.
     В свое время она немало побродила  по  свету  и  в  своих  рассуждениях
отличалась космополитической широтой взглядов. Это она спросила Джаппа,  что
за пакет у него под мышкой.
     - А-а... это большой секрет,  -  ответил  Джапп.  -  Любовная  страсть.
Подумать только, что женщина  может  так  любить  одного  и  так  беспощадно
ненавидеть другого.
     - О ком вы говорите, сэр?
     - Об одной важной особе в нашем городе. Я  бы  не  прочь  ее  осрамить!
Клянусь жизнью, занятно было бы почитать любовные письма этой гордячки, этой
восковой куклы в шелках! Ведь это ее любовные письма лежат у меня в пакете.
     - Любовные письма? Так почитай их нам, милый человек, - попросила тетка
Каксом. - О господи, помнишь,  Ричард,  какие  мы  были  дуры  в  молодости?
Нанимали школьника, чтоб он писал за нас наши любовные письма,  и,  помнишь,
совали ему пенни, чтобы он не разбалтывал, что он там написал, помнишь?
     Между тем Джапп уже просунул палец под  сургучную  нашлепку,  развернул
пакет и, высыпав письма на стол, стал брать из  кучки  первые  попавшиеся  и
читать их вслух одно за другим. И вот мало-помалу раскрылась тайна,  которую
Люсетта так страстно надеялась похоронить, хотя в письмах все было  выражено
только намеками и многое оставалось неясным.
     - И это писала миссис Фарфрэ! - воскликнула Нэнс Мокридж. -  Позор  для
нас, уважаемых женщин, что так пишет наша сестра. А теперь она связала  себя
с другим человеком!
     - Тем лучше для нее, - сказала престарелая торговка пшеничной кашей.  -
Коли на то пошло, это я спасла ее от несчастного замужества, а она мне  даже
спасибо не сказала.
     - А знаете, ведь это хороший повод для потехи с чучелами, - проговорила
Нэнс.
     - Правильно, - согласилась миссис Каксом, подумав. - Лучшего  повода  я
не припомню, и жалко упускать такой случай. У нас в Кэстербридже этой потехи
не устраивали уже лет десять, не меньше.
     Тут  послышался  пронзительный  свист,  и  хозяйка  сказала   человеку,
которого звали Чарл:
     - Это Джим идет. Сделай одолжение, пойди наведи для него мост.
     Ничего не ответив, Чарл и его товарищ Джо  встали  и,  взяв  у  хозяйки
фонарь, вышли через заднюю дверь в сад;  там  они  спустились  по  тропинке,
круто обрывавшейся у берега ручья,  о  котором  говорилось  выше.  Холодный,
липкий ветер дул им з лицо с торфяного болота,  простиравшегося  за  ручьем.
Взяв доску, лежавшую наготове, один из приятелей перекинул ее  через  ручей,
и, как только  дальний  ее  конец  лег  на  противоположный  берег,  по  ней
застучали каблуки, и  вот  из  мрака  выступил  рослый  человек  в  ременных
наколенниках, с двустволкой под мышкой  и  дичью  на  спине.  Его  спросили,
повезло ли ему.
     - Не особенно, - ответил он равнодушно. - У нас все спокойно?
     Получив утвердительный ответ, он  направился  в  харчевню,  а  приятели
сняли доску и пошли вслед за ним. Но не успели они  дойти  до  дому,  как  с
болота послышался крик: "Э-эй!" - и они остановились.
     Крик послышался снова. Они поставили фонарь в сарайчик и  вернулись  на
берег.
     - Э-эй... здесь можно пройти в Кэстербридж? -  спросил  кто-то  с  того
берега.
     - Можно, да не легко, - ответил Чарл. - Перед вами речка.
     - Все равно... как-нибудь переправлюсь!.. - сказал человек, стоявший на
болоте. - Я нынче столько прошел пешком, что с меня хватит.
     - Так подождите минутку, - отозвался Чарл, решив, что этот  человек  не
враг. - Джо, тащи доску и фонарь: кто-то заблудился. Надо бы  вам  держаться
большой дороги, приятель, а не лезть напролом.
     - Что говорить... я теперь и сам понимаю. Но я завидел  огонек  в  этой
стороне и говорю себе: "Ну, значит, тут  прямая  дорога,  это  уж  как  пить
дать".
     Доску опустили,  и  снова  из  мрака  выступил  человек,  на  этот  раз
незнакомый. Это  был  мужчина  средних  лет,  с  преждевременно  поседевшими
волосами и бакенбардами, с широким и добрым лицом. Он  уверенно  перешел  по
доске, видимо не найдя ничего  странного  в  такой  переправе.  Поблагодарив
Чарла и Джо, он пошел вслед за ними по саду.
     - Что это за дом? - спросил он, когда они подошли к двери.
     - Харчевня.
     - Так, так... Может, я здесь устроюсь переночевать. Идемте-ка со мной -
промочите себе горло на мой счет за то, что помогли мне переправиться.
     Они пошли вместе с ним в харчевню и там, при свете, обнаружили, что  он
более важная персона, чем это могло показаться по его  манере  говорить.  Он
был одет богато, но как-то нелепо - пальто, подбитое мехом, котиковая шапка,
в которой ему, вероятно, было жарко днем, так как весна уже наступила,  хотя
ночи были еще холодные. В руке он нес небольшой сундучок из красного дерева,
обитый медными полосами и перевязанный ремнем.
     Заглянув в комнату через кухонную  дверь  и  увидев,  какая  там  сидит
компания, он, по-видимому, удивился и тут же отказался от мысли о ночевке  в
таком доме, но, не придав всему этому большого значения,  спросил  несколько
стаканов самого лучшего спиртного, уплатил за них, не выходя из коридора,  и
направился к двери, ведущей на улицу. На двери был  засов,  и  пока  хозяйка
отодвигала  его,  незнакомец  услышал  разговор   о   потехе   с   чучелами,
продолжавшийся в общей комнате.
     - Что это за потеха с чучелами? - спросил он.
     -  Ах,  сэр!  -  ответила  хозяйка,  покачивая  длинными  серьгами,   с
неодобрительным и  скромным  видом.  -  Это  так  просто,  глупый  старинный
обычай... в наших местах это затевают, если жена у мужа...  ну,  скажем,  не
только ему женой была. Но я, как почтенная домохозяйка, этого не поощряю.
     - Значит, они собираются устроить это на днях? А зрелище, должно  быть,
любопытное, а?
     - Видите ли, сэр... -  начала  хозяйка  с  жеманной  улыбкой  и  вдруг,
отбросив всякое притворство, проговорила, поглядывая на него  искоса:  -  До
того смешно - ничего смешнее на свете нет! Но это стоит денег.
     - Ага! Помнится, я где-то слыхал про что-то в этом  роде.  Я  собираюсь
приехать в Кэстербридж через две-три недели и не прочь полюбоваться  на  это
представление. Подождите минутку. - Он повернулся, вошел в общую  комнату  и
сказал: - Слушайте, добрые люди, мне хочется посмотреть, как  вы  соблюдаете
старинный обычай, о котором здесь  говорилось,  и  я  не  против  участия  в
расходах... вот, возьмите.
     Он бросил на стол соверен, вернулся  к  стоявшей  у  двери  хозяйке  и,
расспросив у нее о дороге в город, ушел.
     - Это у  него  не  последние  деньги,  -  сказал  Чарл,  когда  соверен
подобрали и передали его на хранение хозяйке. - Черт побери! Надо  нам  было
выудить у него побольше, пока он еще был здесь.
     - Нет, нет! - возразила  хозяйка.  -  У  меня,  слава  богу,  приличное
заведение! И я не допущу никаких нечестных поступков.
     - Итак, можно считать, что почин сделан и мы в скором  времени  устроим
потеху, - сказал Джапп.
     - Обязательно! - подхватила Нэнс. - Как посмеешься от души,  так  и  на
сердце теплей становится - точно хлебнул горячительного, правда истинная!
     Джапп собрал письма, и так как время было уже довольно  позднее,  решил
не относить  их  миссис  Фарфрэ  до  завтрашнего  дня.  Он  вернулся  домой,
запечатал пакет и наутро отнес его по адресу. Час спустя  содержимое  пакета
было обращено в пепел Люсеттой, и бедняжка чуть не упала на колени, так  она
была благодарна судьбе за то,  что  не  осталось  никаких  доказательств  ее
давнего неудачного романа с Хенчардом. Хотя  она  в  те  времена  оступилась
скорее по неосторожности, чем умышленно, но все-таки, если бы об этом романе
стало известно, он мог бы сыграть роковую роль в ее отношениях с мужем.

ГЛАВА XXXVII

     Так обстояли дела, когда  течение  обыденной  жизни  Кэстербриджа  было
прервано одним событием, и столь важным, что оно  оказало  влияние  даже  на
самые  низшие  слои  городского  населения,  одновременно  побудив   подонки
местного  общества  усердно  заняться  подготовкой  к  предстоящей  потешной
процессии. Это  было  одно  из  тех  волнующих  событий,  которые  будоражат
провинциальный город, оставляя неизгладимый след в  его  летописях,  подобно
тому, как жаркое лето оставляет в древесном стволе неизгладимое  кольцо,  по
которому можно узнать, в каком году было это лето.
     Один из членов королевского дома намеревался быть в городе проездом  на
запад, куда  он  следовал,  чтобы  присутствовать  при  освящении  какого-то
гигантского сооружения. Он изъявил согласие остановиться в городе на полчаса
и принять адрес от кэстербриджского городского совета, который,  в  качестве
представительного органа местного  земледельческого  населения,  хотел  этим
путем выразить благодарность августейшей особе за важные  услуги,  оказанные
ею науке и  экономике  сельского  хозяйства  деятельным  внедрением  научных
методов в земледелие.
     Кэстербриджцы не видели в своем  городе  членов  королевского  дома  со
времен короля Георга III, да и в этот последний раз они видели  короля  лишь
при свечах, в течение тех нескольких минут, когда  он  остановился  ночью  в
"Королевском гербе" менять лошадей. Поэтому  горожане  решили  отметить  это
столь необычное событие церемонией с колокольным звоном.  Правда,  остановка
на полчаса не давала возможности развернуться, но все же, тщательно продумав
порядок церемонии, можно было сделать  многое,  особенно  в  случае  хорошей
погоды.
     Один художник, мастер орнаментальной каллиграфии, написал на пергаменте
адрес и разрисовал его золотом и разными  красками,  самыми  лучшими,  какие
только нашлись у живописца вывесок.  Во  вторник,  накануне  знаменательного
дня,  собрался  городской  совет  и  приступил  к  обсуждению  всех  деталей
церемонии. Дверь в зал заседаний была открыта, и во время совещания  за  нею
раздались тяжелые шаги человека,  поднимающегося  по  лестнице.  Затем  шаги
послышались в коридоре, и  в  зал  вошел  Хенчард;  он  был  все  в  том  же
изношенном, потертом костюме, том самом, который носил в былые дни, когда он
сам заседал здесь среди прочих членов совета.
     - Мне думается, - начал он, подойдя к столу и положив руку  на  зеленое
сукно, - что я должен вместе с вами участвовать в приеме нашего августейшего
гостя. Надеюсь, мне можно будет пойти со всеми вами?
     Члены совета смущенно переглянулись, а Гроуэр чуть  не  откусил  кончик
гусиного пера, так усердно он  грыз  его  во  время  наступившего  молчания.
Фарфрэ,  молодой  мэр,  по  должности  занимавший  председательское  кресло,
интуитивно  угадал  настроение  собрания  и,  в  качестве  его  официального
выразителя, почувствовал себя обязанным высказать общее мнение, хотя  охотно
передоверил бы эту обязанность кому-нибудь другому.
     - Вряд ли это возможно, мистер Хенчард, - сказал он. - Ведь совет  есть
совет, а вы уже не входите в его состав, следовательно, ваше присутствие  на
встрече было бы неправомерным. Если включить вас, почему не включить других?
     - У меня есть  особое  основание  требовать,  чтобы  меня  допустили  к
участию в церемонии.
     Фарфрэ оглядел собравшихся.
     - Мне кажется, я выразил мнение совета, - сказал он.
     - Правильно! - поддержали его доктор Бат, адвокат Лонг, олдермен Таббер
и другие.
     - Значит, официально мне не разрешается принимать в ней участие?
     - К сожалению, нет; в сущности, об этом даже не может быть и  речи.  Но
вы, конечно, получите полную возможность увидеть все, что будет происходить,
- так же, как и все прочие зрители.
     Хенчард ничего не ответил на это здравое рассуждение и, повернувшись на
каблуках, ушел.
     Его желание участвовать во встрече было просто  мимолетной  блажью,  но
под влиянием противодействия оно превратилось в твердое решение.
     - Кто-кто, а уж я буду приветствовать  его  королевское  высочество!  -
говорил он всем и каждому. - Я не позволю ни Фарфрэ, ни  любому  другому  из
этого жалкого сброда отпихнуть меня на задний план! Вот увидите.
     Знаменательное утро выдалось погожим; солнце било  в  глаза  тем,  кто,
встав рано, смотрел в окно на восток, и все были уверены (так как все  умели
предсказывать погоду), что дождя не будет. Вскоре в город  начали  стекаться
толпы людей из загородных усадеб, деревень, далеких лесов  и  малонаселенных
горных округов; причем мужчины из этих  округов  пришли  в  смазанных  салом
сапогах, а женщины - в капорах, - и все они стремились увидеть церемонию,  а
если не удастся, то хотя бы постоять где-нибудь поблизости. В городе не было
рабочего, который не надел бы чистой рубашки.  Соломон  Лонгуэис,  Кристофер
Кони и другие члены этого братства выразили свое отношение  к  событию  тем,
что перенесли время ежедневного распития пинты  с  одиннадцати  на  половину
одиннадцатого, после чего им несколько дней было трудно вернуться  к  своему
привычному часу.
     В  этот  день  Хенчард  решил  не  работать.  Он  с  утра   подкрепился
стаканчиком рома и, проходя по улице, встретил  Элизабет-Джейн,  которой  не
видел целую неделю.
     - Хорошо, что мой двадцатилетний зарок окончился до сегодняшнего дня, -
сказал он ей, - а то бы у меня не хватило духу проделать то, что я задумал.
     - А что вы задумали? - спросила она, встревожившись.
     - Я собираюсь приветствовать нашего царственного гостя. Она  ничего  не
поняла.
     - Пойдемте, вместе посмотрим на церемонию, - предложила она.
     - Стану я смотреть! У меня есть дела поважнее. Поди сама  посмотри.  На
это стоит посмотреть!
     Так и не разгадав загадки, девушка ушла с тяжелым сердцем. Незадолго до
начала церемонии она снова увидела отчима. Она думала, что он пошел  в  "Три
моряка", но нет, - он проталкивался  сквозь  веселую  толпу,  направляясь  к
магазину торговца мануфактурой Вулфри. Элизабет решила ждать его  снаружи  в
толпе.
     Через несколько минут Хенчард вышел;  к  изумлению  Элизабет-Джейн,  он
нацепил себе на грудь яркую розетку и, к еще большему ее изумлению, держал в
руке британский национальный флаг, изготовленный довольно примитивным спосо-
бом: небольшой флажок,  из  тех,  которыми  сегодня  изобиловал  город,  был
прикреплен к сосновой палке, вероятно когда-то служившей роликом  для  штуки
коленкора. Остановившись на пороге, Хенчард свернул свой флаг, сунул его под
мышку и пошел по улице.
     Но вот все рослые люди в  толпе  повернули  головы,  а  все  малорослые
встали на цыпочки. Разнесся слух, что королевский кортеж приближается. В  те
годы железная дорога уже протянула свою руку к Кэстербриджу, но еще не дошла
до него -