кулацкого подпевалы" и "подноготника".
   Подифор Кондратьевич, оправившись малость от удара, решил действовать.
Первое, что он сделал, - это сорвал щит, растоптал его, а потом долго
сидел на завалинке в тяжком раздумье. Вечером, как только стемнело, пошел
к Михаилу Аверьяновичу Харламову. Отдышавшись у порога, сразу же приступил
к делу:
   - Спасай, Аверьяныч, старика. Не дают помереть спокойно... А за что? За
мои-то труды?.. Спасай, милый...
   Сыны у тебя... один партейный... Другой - в сельском Совете, тоже
начальник, замолвили бы словечко. Можа, справку какую...
   Тут Подифор Кондратьевич внезапно умолк: в глазах Михаила Аверьяновича
на один лишь миг блеснуло чтото такое, от чего старому Подифору сделалось
просто жутко.
   - Ничем не могу помочь тебе, Кондратич. Зря ты ко мне пришел. Ты,
знать, забыл...
   - Кто старое помянет... Давно было дело...
   - Дело давнее, то верно. А рана, какую ты мне учинил, она завсегда
Свежая, не заживает... Иди, Кондратич, я тебе не помощник! Один раз
пожалел, да вижу: зря.
   Сердце - оно такое, не обманешь его. Иди!


   15


   Илья Спиридонович Рыжов был в числе тех затонцев, кто упорно не хотел
расставаться со своим единоличным хозяйством. Он с редкостным мужеством
отражал атаки многочисленных агитаторов - и местных и районных. Не желая
более встречаться с ними, прибегнул было к испытанному своему
средству-забрался на печь, чтобы погрузиться в трехсуточную спячку и таким
образом дождаться лучших времен. Но на этот раз совершенно неожиданно для
Ильи Спиридоновича спасительное средство не сработало, дало осечку: более
двух часов ворочался, кряхтел, ложился то навзничь, то вниз лицом, то на
левый бок, то на правый, но сон не шел. Вконец измаявшись душою, сочно
выругался, сплюнул и, слезши с печки, принялся суетно ходить по избе,
тщетно выискивая предлог, чтобы поссориться с Авдотьей Тихоновной.
   В таком-то состоянии духа и застал его очередной агитатор. На этот раз
им оказался Карпушка, поклявшийся в правлении, что непременно уговорит
старика Рыжова вступить в колхоз.
   - Мы с кумом Иль„й бо-ольшие друзья! - уверял он районных
уполномоченных, успевших уже побывать у Рыжовых. - Он меня во всем
слушает. Как скажу, так и сделает. Ведь я ему жизнь спас. Кабы не я,
кормить бы ему в Игрице раков. Должен он помнить, как вы думаете?
   И вот Карпушка обметает снег с валяных сапог у порога Рыжовых.
   - Здорово живешь, кум?
   - Слава богу. Доброго здоровьица, Карп Иваныч. - Илья Спиридонович
подозрительно глянул на гостя. - Уж и ты не агитировать ли пришел?
   - Да. нет. Наплевать мне на... Тю ты, черт! - запутался Карпушка. - А
хотя бы и так, в колхоз? - вдруг решительно, напрямик заговорил он.
   - А вот этого не хочешь? - Скривившись,, Илья Спиридонович поднес к
Карпушкиному носу кукиш.
   - Контра ты! Несознательная белая сволочь! - взбесился Карпушка. -
Белых ждешь? Знаю я вашего брата!..
   - Вон из моего дому! - завизжал Илья Спиридонович, наступая на Карпушку.
   Тот опешил и стал поспешно пятиться к двери.
   Оказавшись во дворе, Карпушка в крайнем смятении стоял, неловко
растопырив руки.
   - Вот поди ты, - бормотал он. - Сорок лет прожили с кумом Иль„й душа в
душу. А ныне, как дело обернулось...
   Карпушка почему-то вовсе забыл о прежних своих ссорах с Рыжовым и
теперь всерьез верил, что прожил с ним "сорок лет душа в душу". В страшном
беспокойстве подходил он к своему дому - пойти прямо в правление не
решился. Предчувствие большой беды давило его. В который раз так
безнадежно рушатся его планы!
   Вступив в колхоз раньше своего "друга", Карпушка в самом деле оказался
в крайне затруднительном Положении: Меланья, уже успевшая вновь взять
власть в свои руки в доме, боялась колхоза, как черт ладана, и теперь
устраивала сызнова обретенному муженьку дикие сцены, причем все время не
забывала упомянуть: "Ты, пустоголовый, один только и кинулся в этот
колхоз! Небось дружок твой Илья Спиридонович не вступит. Поумнее тебя,
безгубого дьявола!"
   Как-то уж повелось: что бы Карпушка ни делал, Меланья глянет на
содеянное им, распустит губы в кислейшую гримасу и бросит, точно кипятком
окатит:
   - А у Ильи Спиридоновича не так. У него лучше.
   И вот теперь Карпушка делал пока что безуспешные попытки вовлечь
старика Рыжова в колхоз, чтобы сказать потом Меланье:
   - Не реви, дура. Не я один, а и Рыжов.
   Но Илья Спиридонович заупрямился - хоть ты лопни!
   - Ширинками мы будем с тобой трясти в колхозето? Одна голова не бедна,
а ежели и бед-на, так одна.
   У себя по хозяйству я ковыряюсь пом-аленьку, и никто мне не указчик. -
Со скрытым ехидством спросил у Карпушки:-Что там, Карп Иваныч, слыхать про
Попова?
   Карпушка замигал глазами, насторожился и "промычал что-то невнятное.
   - Сказывают, опять объявился? - продолжал свою психологическую пытку
Илья Спиридонович, не спуская прищуренных глаз с "кума"
   - Враки. Бабушкины сказки, - вымолвил Карпушка, но в голосе его -что-то
не чувствовалось решительности.
   В последнее время, по мере того как в колхоз вступало все больше и
больше крестьян, з селе разнеслись слухи о появлении банд разгромленного в
двадцатых годах атамана Попова. Слухи эти становились настолько упорными,
что многие затонцы всерьез подумывали, не выйти ли им из колхоза.
   Так что и Карпушке было отчего призадуматься!
   Пришел он домой поздно и, чтобы не разбудить Меланью, разулся в сенях.
Крадучись, пробрался в избу, лег на полу. Но долго не мог заснуть. На
улице свистел ветер, свесившиеся с крыши соломинки скреблись в окно.
   Взошла луна и, просунувшись в избу, бесцеремонно устремила на
кряхтевшего Карпушку гвое бледное вздрагивающее око. В хлеву жалобно
заблеяла овца.
   "Как бы волк опять не залез", - мелькнуло в голове Карпушки, но выйти
во двор он побоялся. Ему казалось, что бандит Попов окружает сейчас село и
уже отрядил несколько молодцов, чтобы прежде всего захватить активистов, к
которым Карпушка причислял и себя.
   Между тем "молодцы" уже подходили, но только не к Карпушкиному дому, а
к подворью Ильи Спиридоновича Рыжова. Это комсомольцы Иван Харламов,
Митька Кручинин и Михаил Зенков, переодетые в белогвардейскую форму,
приобретенную нардомом для оформления очередной постановки из времен
гражданской войны. По настоянию Митьки они решили использовать слух об
атамане Попове, чтобы проверить, насколько затонцы преданы Советской
власти. Иван Харламов сначала заупрямился, но потом был вынужден уступить
настойчивым желаниям своих товарищей.
   "Атаманом", разумеется, был Митька. В синих брюках с красными
лампасами, в казачьей фуражке, лихо сдвинутой набок, с приклеенной большой
черной бородой из овчины, со своими черными глазами, в сапогах со шпорами,
с длинной саблей и револьвером, он имел грозный вид. Его сподвижники были
одеты поскромнее, но и в их белогвардейском обличье усомниться не смог бы
никто.
   - Пошли к Рыжову! - предложил Мишка Зенков. - Вот будет потеха!..
   В тот самый миг, когда Карпушка думал о Попове, а Илья Спиридонович
спал тревожным, беспокойным сном, в дверь Рыжовых сильно постучали. В
одних подштанниках, всколоченный, дрожа всем телом, старик долго не мог
зажечь лампу. Потом бросился к дверям.
   - Кто там?
   - Открывай. Гости пришли! - раздался повелительный голос.
   - Авдотья, Авдотья, вставай! - затормошил Илья Спиридонович жену, не
желая, видимо, встречать незваных гостей в одиночестве.
   Та встала и, не понимая, в чем дело, долго еще сидела на кровати,
промаргиваясь.
   Илья Спиридонович откинул крючок, и в из.бу с шу"
   мом ввалились "белогвардейцы". Первый - Илья Спиридонович, хоть и был
перепуган насмерть, немедленно узнал в нем самого атамана - широкими
шагами прошел к столу, сел на лавку, небрежно раскинув свои толстые ноги в
блестящих сапогах. Двое, вытянувшись, стояли у порога, ожидая приказаний.
   - Ну-с, - "атаман" окинул хозяина свирепым взглядом. - Ну-с, старик,
отвечай, кто в Савкином Затоне комсомольцы? Да не подумай соврать мне!
   И. "бандит" положил перед собой на столе револьвер, что окончательно
погубило Илью Спиридоновича. Приготовивший было ответ, сейчас он только
лепетал:
   - Мы... вы... пан... тов... атаман...
   Видя такое дело, Митька немедленно переменил тон:
   - Не бойся, старик, мы тебя не тронем, ежели, конешно, скажешь, кто у
вас комсомольцы.
   - А то рази не скажу! - обрадовался Илья Спиридонович и стал быстро
перечислять: - Ванюшка Харламов, свата моего Петьки, однорукого хохла,
сын, значит, комсомолец...
   Ребята, стоявшие у порога, прыснули, но под суровым взглядом Митьки тут
же приняли прежний вид. А Митька невозмутимо продолжал допрос:
   - Так, Ванька Харламов. А еще кто?
   - Митька Кручинин, Марфы-вдовы сын, комсомолец... Мишка Зенков, кривой
сопляк, тоже комсомолец, - докладывал Илья Спиридонович, кратко аттестуя
каждого. - Карпушка Колунов, старый хрыч, комсомолец! - выпалил он
вгорячах под дружный хохот "белогвардейцев".
   - Ну вот что, дедушка Илья, - объявил "атаман", - не советский ты
человек. Я уже говорил тебе об этом.
   Помнишь, в саду? - он дернул себя за бороду, снял фуражку, и на
ошеломленного Илью Спиридоновича глянуло губастое, курносое и смуглое лицо
Митьки Кручинина.
   - Придется тебе, старик, ответ держать, - сказал Иван Харламов. - Выдал
ты нас всех до единого атаману Попову. Даже меня, свата своего, не
пощадил. Вот ты какой...
   - Ванюшка, сват! Робята! - взмолился Илья Спиридонович. - Не погубите!
Христом-богом прошу! Нечистый пйпутал!..
   - Ладно, ладно. Потом дашь объяснение. Вон там! - кивнул куда-то Митька.
   Комсомольцы ушли, а Илья Спиридонович сидел посреди избы на соломе,
оглушенный случившимся. Он не слышал ни ругани жены, ни криков петухов, ни
надсадного лая собак. Ничего не слышал, кроме мятущегося в его груди
сердца. Набатом били по голове Митькины слова: "Не советский ты человек",
   Ни свет ни заря отправился в правление. Шел туда, обреченно думая о
том, как сейчас заарестуют его и на кулацких рысаках отвезут в Баланду в
милицию, а там...
   Однако все обошлось. Над стариком только посмеялись. А на другой день
Илья Спиридонович сам принес заявление с просьбой о принятии в колхоз.
   Узнав обо всем этом, Карпушка возликовал душой и поспешил к новому
члену артели в гости.
   - Поздравляю, кум, поздравляю! С богом! А я было, кум, обиду на тебя
заимел...
   Перехватив сердитый взгляд Авдотьи Тихоновны, Карпушка смутился, но
ненадолго.
   - А ты не гневайся, мать! На бога гневишься...
   Карпушка возвел к небесам свои очи и три раза истово перекрестился.
   Илья Спиридонович молча наблюдал за проделками старого плута и в душе
восхищался его изворотливостью.
   "Ну и шельма!" - думал он, глядя, как Карпушка изливает свою душу перед
всевышним.
   - Грешно, говорю, Тихоновна, - перестав креститься, вновь обратился к
хозяйке Карпушка. - Советская власть, она не сама пришла к нам, она
оттедова ниспослана. - И он воздел к потолку пожелтевший от нюхательного
табака указательный палец правой руки.
   Авдотья Тихоновна молчала.
   Ободренный Карпушка продолжал!
   - Сообча теперя будем жить, коммунизм строить.
   А коммунизм - это вроде рая господнего. Земля - вся в садах. Работать
никто не будет, а получай что твоей душе угодно: сахару и кренделей вволю,
водка бесплатная.
   И то же самое прочие харчи... Мы с твоим стариком да сватом вашим
Михаилом в саду будем сторожить, вольным воздухом дышать да разных
соловьев-пташек слушать. Чем не рай!
   - Откудова же все эти харчи возьмутся, ежели никто не будет работать? -
с сомнением спросил Илья Спиридонович.
   - А машины? Они и спашут, и посеют, и сожнут, и пирог испекут любой -
хоть простой, хоть с капустой, хоть с яблоками али там с калиной, твои
любимые, - убежденно сказал Карпушка и, чтоб не углубляться в этот сложный
вопрос, в котором не мудрено и запутаться, незаметно подмигнул Илье
Спиридоновичу, давая ему знак выйти во двор.
   Сам же продолжал вполне серьезно:
   - Я к тебе по делу, кум. Ярчонка у меня захворала что-то. Знать,
обкормила Маланья. Поглядел бы.
   Смекнув, в чем дело, Илья Спиридонович быстро вышел вслед за
ссутулившимся Карпушкой.
   - Бутылку крепчайшего первака раздобыл ради такого случая, - уже во
дворе сообщил Карпушка. - Пойдем, кум, хлобыстнем по малой, пока Маланья,
черти ее задери, не вернулась. Зверь, а не баба. Прибегла от Подифора,
думал, тише воды ниже травы будет, какникак провинилась передо мной,
должна на цыпочках ходить. Как бы не так! Как чуть чего - в драку. А у
нее, проклятущей, завсегда под рукой то скалка, то сковородник, то
кочерга, а иной раз и рубельником огреет. Куда мне против нее с голыми-то
руками! Вот и приходится позорно отступать, как в неравном бою, али самому
на цыпочках возле нее, дьявол бы ее забрал совсем!
   Приятели вышли на зады и, пригибаясь за плетнем, воровски, незаметно
юркнули в калитку. Минут через десять они уже были в Карпушкином доме. На
столе стояла литровая бутылка, наполненная мутновато-зеленой жидкостью.
Карпушка извлек откуда-то луковицу, два граненых стакана, и кумовья
принялись пить.
   - За что же, Илья Спиридонович? - подняв стакан, Карпушка выжидающе
глянул на гостя.
   - За новую жисть, за твой рай! -иронически торжественно вымолвил Илья
Спиридонович, и они с чувством чокнулись.
   Выпили не поморщившись.
   - Хорош! - с восхищением сказал Илья Спиридонович.
   - Хорош! - повторил донельзя счастливый хозяин.
   С удовольствием крякнули, опрокинув по второму стакану. Лицо Карпушки
сделалось пунцовым, а маленькие черные глазки сразу осовели. Он потянулся
к Илье Спиридоновичу, чтобы поцеловать его, но лицо гостя вдруг качнулось
перед Карпушкиньши глазами, расплылось. Карпушка покорно опустился на
лавку и неожиданно запел трескучим тенором:

   Хаз Булат удалой,
   Бедна сакля твоя...

   Илья Спиридонович, распушив русую бородку, подхватил глуховатым баском:

   Золотою казной
   Я осыплю тебя.

   Третьи выпитые стаканы еще больше подбодрили певцов. Уставясь друг в
друга сладчайшими глазами, они заорали что есть моченьки:

   Дам ружье, дам кинжал,
   Остру саблю свою...

   Охмелев окончательно, не рассчитали время. Когда - весь пунцовый -
Карпушка усердно дотягивал:

   А за это за все,
   Ты отдай мне жену, -
   на пороге, как недоброе привидение, появилась Меланья.
   Не стесняясь старика Рыжова, она схватила с печки мешалку и двинулась в
наступление на перепуганного насмерть и вмиг протрезвившегося мужа.
   - Последнюю копейку пропиваешь, вот я тебе покажу!.. Я т-те-бе покажу!!!
   Карпушка, как мог, отбивался перед грозным нашествием. Он пятился
назад, крестил воздух, уговаривал:
   - Да окстись ты, Маланья, что ты в самом деле, белены обожралась -
никак, мешалкой огреть хошь?
   - И огрею! - подтвердила Меланья, тесня Карпушку к судной лавке,
отрезая таким образом ему путь к отступлению.
   Илья Спиридонович, не любивший бывать при чужих ссорах и каясь, что
соблазнился самогонкой, поспешно вышел на улицу и, не заходя домой,
зашагал в правление колхоза, чтоб договориться о сдаче своей лошади на
"обчественный двор".
   Воспользовавшись отсутствием Рыжова, Карпушка сделал хитрый маневр,
который и спас его от неминуемой расправы:
   - Человека приняли в колхоз, ну, вот он и прихватил литровку - угостил
меня. Откажись - обидится...
   Буря понемногу стала стихать. Сначала Меланья положила на место
мешалку, затем перестала и ругаться.
   Довольный благополучным исходом дела, Карпушка как бы в благодарность
объявил жене о своих тайных замыслах:
   - Коровенку хочу купить, мать. Правление деньжат пообещало. Сам
председатель сказал.
   - Ну, уж так и выдадут - держи карман шире!
   Шкуру-то вот сдерут с нас досиня, а потом иди по миру! - не поверила
Меланья, но в ее голосе не было твердости.
   - Выдадут, говорю!
   Всю жизнь доившая чужих коров и для чужих людей (у Подифора
Кондратьевича Меланья не была женой законной, а потому не была и хозяйкой
его добра), она подошла сейчас к Карпушке и погладила шершавой ладонью
седую его голову.
   - Дай-кось я поищу тебя. Вши, чай, развелись. Заработался, замотался ты
у меня.
   Они сели на лавку. Карпушка положил голову на колени жены и вскоре
заснул, пугая возившихся под печкой мышей ядрены-м, с посвистом храпом.
   Утром, направляясь на колхозный двор, Карпушка решил заглянуть к
Харламовым. Застал там обоих сватов.
   Илья Спиридонович и Михаил Аверьянович сидели в передней и молчали.
Были они явно не в духе.
   Поздоровавшись, Карпушка спросил у Рыжова:
   - Лошаденку-то сдал, кум?
   - Сдал. А твое какое дело?
   - Сдал, и хорошо, и слава богу. Чего ж тут сокрушаться? Люди по две
лошади сдали, и то ничего.
   - Это не ты ли сдал? - ехидно спросил Илья Спиридонович. - Тебе легко
так говорить. Лошадей у тебя, кум, отродясь настоящих-то не было. Был
меринок, да и тот цельну зиму на перерубе подвязанный веревками висел.
   Не в обиду тебе будь сказано, ты и не особенно старался, чтобы у тебя
были лошади. Мотался по свету да языком, как помелом, трепал. Записался
теперь в колхоз, а колхозу-шиш с маслом! В заявлении указываешь, - читал я
его ноне! - что сдаешь артели сад. А что это за сад?
   Один осокорь да крапива у тебя там. А каково вот свату со своим
расставаться? С молодых лет спины не разгинал, ни сна, ни отдыха не ведал,
а теперь отдай в чужие руки, все погубят, поломают. Это как? Ить чужие
руки - крюки, они ничего не пожалеют. Не свое, скажут, чего же тут жалеть!
А тебе что? Ярчонка твоя никому не нужна, а Маланью не обобществляют.
Тебе, конешное дело, от колхоза одна польза выходит - слыхал, коровенку
тебе посулили. Чужую-то председателю не жалко - бери, активист! А нам со
сватом Михаилом одни убытки. Я вот ныне кобылку отвел, а там, глядишь, и
Буренку придется со двора сгонять.
   Карпушка решил пойти на хитрость.
   - Верю, верю, кум. Нелегко со своей-то животиной расставаться. Словно
душа с телом... Но и то сказать, кум, власть Советская, она наша,
рабоче-крестьянская, за простого мужика стоит. Не будет же вести нас она к
худому. Совместно, сообча мы любую нужду осилим. Вот ты тут меня осокорем
попрекнул. А что я мог один-то поделать с ним, с этим чертом? Бился,
бился, чтоб сгубить, умертвить его, да не сладил - плюнул и бросил.
   Помочь собирать для такого дела вроде бы неудобно, смеяться бы стали
надо мною. А ведь сообча-то, всем миром-колхозом мы враз его одолеем. У
Михаилы хорош сад, слов нет! И все-таки я вам вот что скажу: по нашенским
пойменным местам разве это сад? Слезы горючие, а не сад! Ведь колхоз могет
посадить во сто раз больший - по всей Игрице протянется. Вон уже Ванюшка
со своими комсомольцами начали думать о таком саде.
   Слышал я их разговор с председателем колхоза. И ежели ты, Михаила,
подсобишь им своими советами - в десять лет будет преотличный сад! Вот оно
какое дело!
   А один куды сунешься? Опять же к Савкиным в долги полезешь, а они с
тебя три шкуры сдерут. А в колхозе, вишь, и тракторы появились. Стало
быть, правду говорили. В Липнягах и у Березового пруда старые межи
сравнивают...
   Но Илью Спиридоновича нелегко было убедить.
   - Тракторы, тракторы! -перебил он. - Видал я вчерась твои тракторы. Сам
в Липняги ездил поглядеть. Ползают, как пеша вошь по... Срамота! На быках
и то спорее. Всю землю н„фтой пропитают, осот не вырастет - не то что
пшеница. Трещат, аж в ушах больно. А трактористы грязнее самого черта.
Надолго ли хватит человека!
   Чахотку получит - и конец! Мериканец - он хитрый.
   Небось на свои поля не пустил эту гадость. В Расею отправил: народ,
мол, темный, все купит.
   - Американцы давно на тракторах пашут, - попытался урезонить Илью
Спиридоновича Карпушка.
   - Давно, но не на таких самоварах, - не сдавался Илья Спиридонович.
   Михаил Аверьянович не вступал в спор. Все о чем-то думал, глядя на пол.
Под конец поднял голову, спросил:
   - Ты, Карпушка, сам слыхал Ванюшкин разговор о с