ц обещал детям,  что  он,  с
божьей помощью, договорится с одним из этих двух.
   Меламедом, значит, они уже обеспечены.  Теперь  остается  подумать  о
письме. Где будут дети учиться письму? Писать по-еврейски они уже научи-
лись у воронковского учителя Зораха. Но как быть  с  русским  языком?  И
добрый друг Арнольд из Подворок, о котором речь  шла  выше,  посоветовал
отвести детей в еврейское училище - и недорого и  хорошо.  Услышав  это,
бабушка Минда поклялась, что, пока она жива, внуки ее останутся  евреями
- и тут уж ничего нельзя было поделать. Тогда начались разговоры об учи-
телях. Ноях Бусл - хороший учитель, но он зять извозчика. У писаря  Ици,
который обучает по письмовнику, - красивый почерк, но он слаб  по  части
"языка". Писарь Авром, брат того же Ици, слаб и в том и в другом. Что же
делать? Остановились на меламеде Монише. Этот человек  с  достоинствами:
он силен в библии, знает дикдук*, сведущ в талмуде и пишет по-русски  на
удивление всем. Правда, он не понимает того, что пишет, и пишет он не  в
соответствии с грамматикой, но это неважно. Дети еще малы для  граммати-
ки. Пусть они прежде усвоят дикдук. Это важнее. Мониш дерется - что  же,
пусть дети прилежно учатся, тогда их никто бить не будет. Не  станет  же
учитель напрасно бить! И действительно, дети вскоре убедились в этом  на
собственном опыте. Мониш не любил, как другие меламеды, бить или пороть,
но на большом пальце правой руки у него была  косточка.  Когда  он  этой
косточкой ткнет вам в бок или между лопаток или вдавит ее в  висок,  вам
привидится дедушка с того света. Такая была  косточка!  Шолом  старался,
насколько возможно, избежать знакомства с косточкой. И это бы ему, пожа-
луй, удалось, потому что он был один из тех, кто выучивал или умел прит-
воряться, что выучил свой урок по талмуду к четвергу. А библию он хорошо
знал. Писал он также неплохо. Но когда дело касалось  шалостей,  ему  не
миновать было косточки учителя; он и поныне забыть ее не  может.  Однако
не из-за косточки Нохум Рабинович был недоволен Монишем. Оказалось,  что
учитель и понятия не имеет о том, что такое дикдук. Когда его  спросили:
"Реб Мониш, почему вы не проходите с ребятами дикдук?" - он
   ответил: "Есть о чем говорить, дикдук-шмикдук-чепуха  какая!"-и  даже
рассмеялся. Это очень не понравилось Нохуму, и в следующий учебный сезон
он забрал детей у Мониша и отдал их в хедер к другому меламеду.
   Этот был хорошим грамматиком, весь учебник знал наизусть. Но он обла-
дал другим недостатком - увлекался общественными делами. Все дни у  него
были чем-нибудь заполнены: не свадьба, так обрезание, не обрезание,  так
выкуп первенца, бармицва*, развод, третейский суд, посредничество,  при-
мирение тяжущихся. Однако для кого это недостаток, а для кого  и  досто-
инство. Для детей такой учитель был ангелом небесным, а хедер -  настоя-
щим раем. Можно было играть в любые игры, даже в карты, и  не  в  такие,
как в Воронке (разве это карты?), а в настоящие. Играли в "три листика",
в "старшего козыря" - во все игры, в которые арестанты играют в тюрьмах.
Да и карты были тоже какие-то арестантские - грязные,  засаленные,  раз-
бухшие. И в эти карты ребята проигрывали и завтраки, и полдники, и любую
наличную копейку, которая обнаруживалась у кого-либо в кармане.
   Все деньги выигрывали обычно старшие ребята, вроде Зямы Корецкого,  о
котором говорилось выше. Это он подстрекал младших товарищей  на  всякие
проделки. Он придерживался трех основных принципов: 1) родителей не слу-
шать; 2) учителя ненавидеть; 3) бога не бояться.
   Была у старших ребят еще одна повадка -  обыграют  малышей  и  их  же
дразнят, потешаются над ними. Настоящие картежники так  не  поступают...
Однако не нужно думать, что игра в карты всегда проходила гладко. На до-
лю старших выпадало тоже немало  неприятностей.  Во-первых,  нужно  было
подкупить жену учителя, чтобы она не донесла мужу, что они играют в кар-
ты. Во-вторых, у учителя был сынок, Файвл, которого прозвали "Губа", так
как он отличался толстой губой. Вот этого "Губу" и приходилось  задабри-
вать, подмазывать, когда завтраком, когда сластями,  а  главным  образом
орехами. "Губа" любил щелкать орешки. Тошно было глядеть, как этот  "Гу-
ба" щелкает орехи, да еще на чужие деньги. Но что поделаешь? Разве лучше
будет, если "Губа" расскажет учителю, что ребята играют в карты?
   От этих меламедов и учителей, от всей этой  науки  Нохуму  Рабиновичу
было мало радости. Каждую субботу он экзаменовал своих детей и, вздыхая,
качал головой. Больше всех вызывал в нем беспокойство средний сын, "зна-
ток библии". От него он, видно, ожидал большего... "Что же дальше будет?
- спрашивал отец - Чем все это кончится? Вот-вот  будем  справлять  твою
бармицву, а ты и двух слов связать не можешь".  Реб  Нохум  стал  искать
настоящего знатока талмуда и вскоре его нашел.

   29
   УЧИТЕЛЬ ТАЛМУДА

   Учитель талмуда - Мойше-Довид Рудерман. - Сын  его  Шимон  собирается
креститься. - Город вызволяет его из монастыря. - Дядя Пиня горячится.

   Учитель этот был выходцем из Литвы, и звали его Мойше-Довид Рудерман.
Сгорбленный, страдающий одышкой, с густыми черными бровями, он был чело-
веком весьма ученым, отличным знатоком писания и древнееврейской грамма-
тики, к тому же чрезвычайно набожным и богобоязненным. Кто мог  ожидать,
что и на нем окажется пятно. И какое пятно! - сын его учился  в  уездном
училище. Во всем городе было всего только два еврейских мальчика,  учив-
шихся в уездном училище: сын Мойше-Довида Рудермана  -  Шимон  Рудерман,
парень, у которого очень рано стала пробиваться черная бородка, и  сынок
адвоката Тамаркина - Хаим Тамаркин, толстый приземистый  паренек  с  ма-
ленькими глазками и кривым носом; носил он рубаху навыпуск, как  русские
мальчишки, играл с русскими ребятами  в  мяч,  ходил  в  синагогу  разве
только в Судный день и украдкой курил толстые папиросы.
   Это были, так сказать, пионеры, первые ласточки просвещения в  городе
Переяславе - двое  еврейских  ребят  среди  нескольких  сотен  неевреев.
Школьники вначале смотрели на двух евреев с удивлением, как на детей  из
другого мира. Потом они повалили их на землю среди школьного двора,  вы-
мазали им губы свиным салом, а после этого подружились и зажили  с  ними
совсем по-братски. Христианские мальчики тогда еще не были отравлены че-
ловеконенавистничеством, не знали о травле евреев, и яд антисемитизма не
коснулся их. После того как еврея повалили, вымазали ему  губы  салом  и
намяли бока, он хотя и был "Гершкой", становился равноправным товарищем.
   Когда детей Нохума Вевикова определили к Мойше-Довиду  Рудерману,  не
обошлось без скандала. Дядя Пиня, узнав, что брат его Нохум отдал  своих
детей к учителю, у которого сын ходит в уездное училище, рвал  и  метал.
Он твердил, это от уездного до перехода в христианство-один шаг. "Но по-
чему же?"
   - А вот так... Поживем - увидим.
   И действительно. Дяде Пине суждено было на сей раз  оказаться  проро-
ком. А произошло это таким образом.
   Однажды в субботу в городе распространился слух,  что  оба  еврейских
мальчика, которые учатся в "уездном"-Шимон Рудерман  и  Хаим  Тамаркин,-
собираются креститься. Разумеется, никто не хотел этому верить: "Не  мо-
жет быть! Как? Почему? Чего только люди не выдумают!"  Однако  нет  дыма
без огня. Представьте, в ту же субботу началась вдруг суматоха,  как  на
пожаре. Весь город бежал к монастырю. В чем дело? А дело очень простое и
ясное: "Хотите увидеть нечто любопытное? Потрудитесь отправиться  к  мо-
настырю, и вы увидите там, как эти два молодчика из "уездного" забрались
на самую верхушку колокольни, стоят там без шапок и бесстыдно, так чтобы
все видели, жрут хлеб, намазанный свиным салом!"
   Суматоха была так велика, что никто не догадался  спросить:  как  это
можно снизу разглядеть, чем на такой высоте намазан хлеб - свиным салом,
маслом или медом. Город ходуном ходил, точно конец миру пришел. Сыну Та-
маркина не приходится удивляться - отец его, адвокат Тамаркин, сам  без-
божник, "законник", составитель прошений, а сын его Хаим был вероотступ-
ником еще во чреве матери. Но Мойше-Довид Рудерман - меламед,  богобояз-
ненный еврей! Лучший меламед в городе! Как это можно допустить?
   Были, оказывается, люди, которые и раньше знали,  чем  это  кончится.
Откуда они это знали? Дошли своим умом. Детей так воспитывать нельзя.  В
самом деле, если вы отдали своих детей в "уездное", значит  вы  примири-
лись с тем, что они станут иноверцами, и вам нечего  требовать  от  них,
чтобы они носили арбеканфес; если случится, они и пропустят молитву,  то
смотрите на это сквозь пальцы и не обламывайте на их спине палки, не лу-
пите их, как собак...
   Так говорили почтенные обыватели и, собрав совет,  стали  обдумывать,
как спасти две еврейских души от крещения. Воззвали к праху отцов, взбу-
доражили начальство, старались изо всех сил. Особенно отличился,  конеч-
но, дядя Пиня. Засучив рукава он бегал целый  день  со  своей  роскошной
развевающейся бородой, потный, не пивши, не евши,  пока,  с  божьей  по-
мощью, все не кончилось благополучно. Обоих молодцов извлекли из  монас-
тыря.
   Впоследствии, спустя несколько лет, один из них, Хаим  Тамаркин,  все
же крестился, а Шимона Рудермана отправили в Житомир, отдали в школу ка-
зенных раввинов на казенный счет, и он, с божьей помощью, не только кон-
чил ее, но и стал казенным раввином недалеко от Переяслава, в Лубнах.
   - Ну, кто был прав? Теперь уж ты, надеюсь, возьмешь  своих  детей  от
этого меламеда? - сказал Нохуму дядя Пиня, довольный оборотом дела.  До-
волен он был, во-первых, потому, что ему удалось  спасти  две  еврейских
души от крещения, во-вторых, потому, что дети его брата не будут учиться
у меламеда, знающего дикдук и посылающего сына в уездное училище,  и,  в
третьих, что он оказался прав: раз еврейский ребенок посещает школу,  он
всегда готов креститься.
   Но на этот раз дядя Пиня жестоко ошибся: его брат Нохум уперся  и  не
захотел забирать своих детей от такого замечательного учителя.
   - Что он мне сделал дурного? Довольно того, что он претерпел  столько
мук, такой позор! Нельзя же оставить меламеда посреди учебного года  без
хлеба.
   Дядя Пиня выслушал брата с горькой усмешкой, мол, "дай бог,  чтобы  я
оказался неправым, но не по доброму пути ведешь ты своих  детей".  Затем
он встал, поцеловал мезузу* и ушел рассерженный.

   30
   ХЕДЕР В СТАРИНУ

   Картина старого хедера. - Ученики помогают учителю и его женe по  хо-
зяйству. - Учитель совершает благословение. - Его проповеди  приводят  к
новым грехам

   Детей не взяли от запятнанного, но знающего учителя. Они  остались  у
Рудермана и на второй и на третий год, и все были довольны; меламед-сво-
ими учениками, ученики - своим меламедом, а отец - и учениками и меламе-
дом.
   Больше всех довольны были ученики. Бог послал им учителя, который  не
дерется, ну, совсем не дерется. И  не  помышляет  даже  об  этом.  Разве
только мальчишка уж очень надоест, не захочет молиться или до того  туп,
что хоть кол на голове теши,-тогда учитель выйдет из себя, разложит пар-
ня на лавке и, сняв мягкую плисовую ермолку с головы,  слегка  отстегает
его и отпустит.
   Кроме того, у меламеда Рудермана было "жорно", машина такая-крупоруш-
ка. У машины этой были колесо и ручка, а сверху в нее опрокидывали мешок
с гречихой. От вращения колеса гречиха потихоньку сыпалась  в  ящик,  из
ящика на камень, камень ее обдирал, очищал от шелухи и превращал гречиху
в крупу; вот это и называлось "жорно".
   Понятно, что вся прелесть "жорна" заключалась в  том,  чтобы  вертеть
ручку. Чем дольше вертишь, тем больше сыплется крупы. А  охотников  вер-
теть ручку было много, почти все ученики. Каждому хотелось помочь учите-
лю, который не может прожить на свой заработок и вынужден, бедняга,  ис-
кать побочных доходов. Он обдирал крупу, а жена пекла пряники. А  может,
вы думаете, что при выпечке пряников делать нечего? Дело всегда  найдет-
ся! И здесь дети могут быть полезны; не столько при выпечке, сколько при
отбивании теста. Ржаной медовый пряник надо долго-долго отбивать  обеими
руками, пока он не начнет тянуться, как должно тянуться медовое тесто. А
кто сделает это лучше мальчика из хедера! Охотников отбивать тесто среди
ребят было так много, что порой доходило до  драки.  Каждый  хотел  бить
первым.
   Читатель не должен удивляться, что ученики занимались такими  делами,
как обдирка крупы и раскатывание теста. У воронковских меламедов они де-
лали работу и погрубее. Например, у учителя Зораха, да и у других  мела-
медов, дети Нохума Вевикова как миленькие  мазали  глиной  пол  накануне
субботы, попарно выносили помойное ведро, поодиночке таскали воду из ко-
лодца и по жребию нянчили ребенка. Сбегать к резнику с курицей и работой
не считалось. Особой честью было помочь жене учителя ощипать курицу. Ре-
бята предпочитали делать что угодно, лишь бы не учиться. Учение в хедере
было хуже всякой работы.
   Тут, думается мне, уместно описать хедер, каким он был в те  времена,
для того чтобы будущие поколения, которые заинтересуются жизнью евреев в
прошлом, в "счастливой" черте оседлости, имели о нем представление.
   Маленькая, покосившаяся крестьянская хатка на курьих  ножках,  крытая
соломой, а иногда и вовсе без крыши, как без шапки. Одно оконце, в  луч-
шем случае два. Выбитое стекло заклеено бумагой или  заткнуто  подушкой.
Земляной пол обмазан глиной, а под праздник и накануне  субботы  посыпан
песком. Большую часть комнаты занимает печь с лежанкой. На лежанке  спит
учитель, на печи - его дети. У стены стоит кровать - кровать жены учите-
ля, со множеством подушек и подушечек, почти до потолка. Там, на  крова-
ти, на белой простыне иногда лежит тонкий лист раскатанного теста, выде-
ланные коржики или баранки (если жена  учителя  печет  их  на  продажу),
иногда ребенок (если он опасно болен). Под печью находится  "пiдпiчник";
в Литве это называется катух. Там держат кур,  конечно  для  продажи.  У
кривой пузатой стены-шкаф для хлеба, кувшинов, горшков. На шкафу  метал-
лическая посуда, сито, терка, драчка и тому подобные вещи. У самого вхо-
да - кочерга, лопаты, большое всегда наполненное помоями ведро, деревян-
ный вечно протекающий ушат для воды и  постоянно  мокрое  полотенце  для
рук. Длинный стол посреди хаты с двумя длинными скамьями -  это  и  есть
собственно хедер, школа, где учитель занимается со своими учениками. Все
здесь - и учитель и его ученики - громко кричат. Дети учителя,  играющие
на печи, тоже кричат. Жена, которая возится у печи, кричит на своих  де-
тей, чтобы они не кричали. Куры в "пiдпiчнике"  отчаянно  кудахчут:  это
кошка - тихонькая, смирная, гладенькая-спрыгнула  с  лежанки,  забралась
под печь и всполошила кур, провалиться бы ей!
   Так выглядел в старину воронковский хедер.  Немногим  лучше  выглядел
хедер в большом городе Переяславе. Переяславский учитель так же,  как  и
воронковский, занимался со своими учениками зимой в ватном халате и пли-
совой ермолке, летом - в рубахе с широкими рукавами, поверх которой  был
надет арбеканфес. Зимой он пил по утрам вместо чаю липовый цвет, летом -
из деревянной кружки холодную воду, которую процеживал  сквозь  один  из
широких рукавов своей рубахи, произнося перед этим  с  большим  чувством
благословение: "Все сотворено по слову его...", на что ученики хором от-
вечали: "Аминь". Если мальчик приносил яблоко или грушу, учитель  произ-
носил "сотворившему плоды древесные", а ученики отвечали "аминь".
   Всякий предлог был хорош, чтобы не учиться. Уж очень надоело это уче-
ние. Целый день учись, в долгие зимние вечера учись, в  ранние  рассветы
учись и даже в субботу днем читай что-нибудь  священное.  А  не  читать,
просто так изволь сидеть в хедере и слушать проповеди учителя.
   Проповеди учителя! Они были  так  фантастичны,  как  "Тысяча  и  одна
ночь". Проповеди переносили вас в загробный мир, вы переживали все  муки
покойника, который должен предстать перед судом божьим. Вы слышали  кра-
дущиеся шаги ангела, который встречает грешников, ощущали, как он вскры-
вает вам живот, вынимает кишки и хлещет вас ими по лицу.  "Грешник,  как
твое имя? Бездельник, как тебя зовут?" И затем два злых духа подхватыва-
ют вас и, как мяч, перебрасывают в преисподнюю - с одного конца света  в
другой. И если вы когда-либо солгали, вас вешают за язык на крюк,  и  вы
висите, как туша в мясной лавке. Если вы хоть раз забыли совершить  омо-
вение ногтей, два злых духа становятся возле вас и  щипцами  вырывают  у
вас ногти. И если вы в пятницу, обрезая себе ногти, нечаянно уронили но-
готь на пол, вас спускают на землю и заставляют искать ноготь,  пока  вы
его не найдете.
   Это все за мелкие прегрешения. Что же ожидает вас за  большие  грехи?
Например, за то, что вы пропускаете слова в молитве, а то и всю  предве-
чернюю молитву пропустили, не помолились перед сном? А за дурные  помыш-
ления, за мечты и фантазии? Не ждите милосердия  в  загробном  мире,  не
ждите! Покаяния, молитвы, добрые дела -  обо  всем  этом  нужно  помнить
здесь, на этом свете. На том свете уже поздно, все пропало!  Там  вы  со
всеми грешниками наравне, там вы попадаете прямо в вечный огонь, в кипя-
щий котел. "В ад, бездельники, в ад!.."
   Так заканчивает учитель субботнюю проповедь. Ребята внимательно  слу-
шают, плачут, каются, бьют себя в грудь, дают себе слово быть добрыми  и
благочестивыми. Но как только учитель, а за ним и дети, встал из-за сто-
ла - забыты все .поучения. Загробный мир с адом, со всеми  злыми  духами
исчезает, как тень, как промелькнувший сон, и ребята вновь совершают  те
же грехи и прегрешения: пропускают целые куски в молитвах, а  то  и  всю
вечернюю молитву, не молятся перед сном. Какое там омовение ногтей,  где
уж там молиться, когда на дворе сияет солнце и тени, поднимаясь по  сте-
нам, кивают тебе и зовут: на волю, малыш, на волю! Там хорошо, там  при-
вольно! Один прыжок - и ты уже у моста, где бежит речка, где шумит вода;
еще прыжок -и ты на той стороне, где  зеленеет  травка,  желтеют  цветы,
прыгают кузнечики. Зеленый луг зовет вас броситься, не думая ни  о  чем,
на мягкую благоуханную траву. И тут  вдруг  появляется  отец  или  мать,
старший брат или сестра:
   "Ты уже молился? В хедер, бездельник, в хедер!"

   31
   ТРИНАДЦАТИЛЕТИЕ

   Совершеннолетний отличился. - Галерея переяславских  типов.-Материнс-
кие слезы

   Когда вспомнишь, каким был хедер, каковы были учителя и как они  обу-
чали, когда припомнишь жену учителя, которой надо было  помогать  в  хо-
зяйстве, родителей, братьев и сестер, чьи поручения  приходилось  выпол-
нять, бесконечные шалости, купанья в реке летом, игры в карты и пуговицы
зимой, беготню без дела по городу - трудно понять, откуда все-таки у де-
тей брались какие-то знания. Не нужно забывать, что дети водили  за  нос
учителя, обманывали отца и даже раввина, к которому их водили  экзамено-
ваться. Но как можно было ухитриться и обмануть целый город, собравшийся
на тринадцатилетие сына Нохума Рабиновича? Герой этой биографии  отлично
помнит: он ничего не знал из того, что ему предстояло произнести в  день
торжества. И все же в городе потом только о нем и говорили. Отцы завидо-
вали, матери желали себе иметь таких детей.
   Это был настоящий праздник, великолепный праздник. В  подготовке  его
принимало участие множество рук под командой бабушки Минды, которая выг-
лядела в своем субботнем наряде и чепце как настоящий командир. Она рас-
поряжалась всем - кого позвать, куда кого послать, какую подать  посуду,
какие поставить вина. Со всеми она перессорилась,  всех  отругала,  даже
самого героя торжества не пощадила-прикрикнула на него, чтобы он вел се-
бя по-человечеоки: не грыз ногтей хотя бы на людях, не смеялся и не сме-
шил детей-короче говоря, чтобы не был "извергом".
   - Если, благодарение богу, ты дожил до бармицвы, так пора тебе и  че-
ловеком