или поздно выиграет  главный  выигрыш,
тогда и он в накладе не останется. А выиграет, говорил он, не кто  иной,
как Нохум Рабинович. Он в этом убежден, потому что никто так не нуждает-
ся в крупном выигрыше, как реб Нохум Рабинович... Возможно,  что  то  же
самое "Коллектор" предсказывал и другим своим клиентам. А у него их было
много,-почти весь город имел выигрышные билеты. Нохум Рабинович верил  в
него, как в чудотворца, и вместе с ним надеялся на главный выигрыш,  как
на пришествие мессии. Он вздыхал, все ожидая, что вот-вот  придет  "Кол-
лектор" с радостной вестью: "Поздравляю, реб Нохум! Вы выиграли двадцать
пять тысяч!.."
   Герой этой биографии помнит, что каждый раз при последнем тираже пос-
ледней серии отец места себе не находил, вздыхал чаще, чем обычно, зевал
и потягивался как в лихорадке. Вместе с отцом лихорадило и Шолома, кото-
рый ждал счастливого дня, быть может с большим нетерпением, чем отец. Он
был уверен, что не кто иной, как его отец, является первым кандидатом на
главный выигрыш. Тут снова вспоминался ему клад его приятеля Шмулика.  О
выигрыше он думал целыми днями. Он знал на память все  номера  отцовских
билетов. Он видел их во сне. Ему не верилось, что бог может  быть  таким
жестоким. Неужели ему, творцу вселенной, жалко, если выиграет  отцовский
номер? Ведь сделать ему это так легко, что легче и быть не  может.  Сидя
на лавочке, у ворот, Шолом видит еще издали  "Коллектора",  шагающего  в
своих больших калошах прямо к  ним,  и  бежит  доложить  об  этом  отцу.
"Идет!" - "Кто?" - "Коллектор!" - "Ну так что же?"-"Ведь сегодня послед-
ний день тиража!"-говорит Шолом и замечает, как побледнело желтое морщи-
нистое лицо отца. В его озабоченных глазах появился огонек и  сразу  по-
тух.
   "Коллектор" приходит запыхавшийся, у него астма. "Пусть при нем и ос-
танется!"-говорит мачеха. Прежде чем поздороваться, он должен  перевести
дыхание. Отец его ни о чем не спрашивает. Если б что-нибудь было, он  бы
и сам сказал... А тот садится, сдвигает шапку на затылок, вытирает полой
вспотевший лоб и рассказывает новость: сегодня жарко - сил  нет.  Ужасно
печет. Затем следует пауза. Оба молчат. Наконец "Коллектор"  развязывает
засаленный, красный в зеленых пятнах, пахнущий селедкой платок.  В  этот
платок у него завернуты всякие таблицы выигрышей.  Дрожащими  волосатыми
руками вынимает он большой лист бумаги со множеством цифр и  ищет,  ищет
сквозь темные очки. Ага, нашел! Он уставляется своими темными  очками  в
отца:
   - Ваш номер, реб Нохум, кажется, если я не ошибаюсь, шестнадцать  ты-
сяч триста восемьдесят четыре?
   - Не понимаю, почему  вы  меня  спрашиваете,-отвечает  отец  с  улыб-
кой,-вам это и без меня известно. Все номера на память знаете.
   - На память, говорите вы! Возможно! Итак,  вы  говорите,  шестнадцать
тысяч триста восемьдесят четыре?
   Он смотрит сквозь темные очки и водит пальцем по испещренной  цифрами
бумаге. Шолом чувствует-вот-вот у него сердце  выскочит  из  груди.  Ну,
когда же мы узнаем! Но над "Коллектором" не каплет. Он говорит не спеша:
   - Ваш номер, реб Нохум, выиграл...Да, выиграл...
   Шолом видит, как по лицу отца пробегает желтое облачко и тут же исче-
зает. А самому ему хочется  взвизгнуть,  закричать  "кукареку!",  но  он
сдерживается и ловит каждое слово "Коллектора":
   - Выиграли... Но выигрыш небольшой. Совсем маленький выигрыш. За  вы-
четом комиссионных и прочих расходов наберется, наберется...
   Шолом чуть не теряет сознание.
   - Наберется... Восемь рублей шестьдесят. Следует с вас,  если,  я  не
ошибаюсь, двенадцать пятьдесят, и от прежнего, если вы помните, осталось
три восемьдесят. Итого, следовательно, шестнадцать  тридцать.  Итак,  вы
остаетесь мне должны, очевидно, семь семьдесят. Не так  ли?  Теперь  вы,
должно быть, хотите приобрести новый билет - я вам дам. Выбирайте  себе,
реб Нохум, какой хотите номер. На этот раз вы, бог даст, обязательно вы-
играете! Это так же верно, слышите, как то, что сегодня вторник на белом
свете. Уже? Выбрали? Какой номер? Восемь тысяч шестьсот тринадцать?  Ну,
дай бог счастья, в добрый час! Что ты смотришь так, этакий ты  прока-аз-
ник?-обращается он к Шолому, по-особенному растягивая последнее слово. -
Как у тебя подвигаются "Хвалебные песни" сорва-анец ты этакий!
   "Хвалебные песни" Нафтоля-Герца Вейзеля* - это книжка, которую  "Кол-
лектор" принес "сорва-анцу" для чтения вместе  с  другими  книгами-Адама
Гакогена Лебенсона,* Калмана Шулмана* и реб Ицхок-Бера Левинсона.* Шолом
глотал их, сидя на лавочке у ворот. Отец был очень рад, что  сын  читает
такие книги, и только допытывался, понимает ли он хотя бы что-нибудь  из
прочитанного. Шолому стыдно сказать, что он понимает. Как это можно  го-
ворить об этом с отцом? За него отвечает "Коллектор": "Он прекрасно  по-
нимает, этот прока-азник. Почему бы ему не понимать? Вот Maпy и Смоленс-
кина,* видите ли, ему еще рановато читать, этому малышу,  рановато",-так
заканчивает "Коллектор". И именно потому, что "Коллектор" сказал, "рано-
вато", у "малыша" появилась особенная охота прочитать книги этих писате-
лей. И он украдкой, чтобы никто не видел, принялся за Maпy и за Смоленс-
кина.
   Первый еврейский роман "Сионская любовь" Maпy он проглотил  с  начала
до конца за одну субботу, лежа на чердаке, волнуясь и пылая,  как  соло-
менная крыша. Он плакал горькими слезами над участью несчастного Амнона,
громко всхлипывая, и смертельно влюбился в божественно прекрасную Томор,
не меньше, чем сам герой романа, если не сильнее еще. Он видел ее во сне
и разговаривал с ней языком "Песни песней", держал ее в объятиях и цело-
вал...
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . .
   Весь следующий день влюбленный Шолом бродил как тень, со страшной го-
ловной болью, окончательно потеряв аппетит, что было загадкой для  маче-
хи. "Медведь в лесу подох - не иначе", - сказала  она  и  начала  дозна-
ваться, почему это парень перестал есть.
   Увлеченье "Сионской любовью" кончилось вот как. От постояльцев, оста-
навливавшихся у них, Шолому перепадала кое-какая мелочь  за  беготню  по
поручениям. На эти деньги Шолом купил бумаги, сшил из нее тетрадь,  раз-
линовал все странички с обеих сторон и принялся писать роман по  образцу
"Сионской любви" Maпy. Собственный роман. Он рабски следовал за  Maпy  и
по языку, и по стилю, и по общему плану. Но назвал он свой роман не "Си-
онская любовь", а "Дщерь Сиона", и героев его звали не Амнон и Томор,  а
Соломон и Суламифь. И так как днем време ни не хватало  -  полдня  нужно
провести в хедере, полдня помогать в доме, то Шолом  решил  использовать
для писания ночь. Он присел к лампе и стал писать. Мелкими буковками  он
писал, пока... пока мачеха не услышала какой-то скрип и не увидела  све-
та. Она встала с постели, подкралась босиком и, увидев пишущего  Шолома,
подняла гвалт, от которого весь дом проснулся в страхе-подумали, что по-
жар. Оказалось, весь шум был из-за выгоревшего  керосина!  "Керосин  они
будут жечь? Гореть нам не сгореть, боже милостивый! Пожар, эпидемию, хо-
леру, смерть бы на вашу голову!"
   Отец, понятно, забрал похищенную "Сионскую любовь" вместе  с  неокон-
ченным романом "Дщерь Сиона", автор которого  ожидал  суровой  расправы.
Кончилось, однако, тем, что отец  прежде  всего  показал  "Дщерь  Сиона"
"Коллектору", и тот надивиться не мог почерку, языку и красноречию авто-
ра. Он так ущипнул "прока-азника", что у него остался синяк на щеке.
   - Вы и понятия не имеете, реб Нохум, что это  за  сокровище.  Покарай
меня бог, если вы понимаете это! Из него кое-что выйдет! Вот увидите, из
него будет толк! Иди-ка сюда, сорва-анец этакий,  дай-ка  я  ущипну  как
следует твои красные пампушки, сто чертей тебе в бок!

   48
   УДАЧНЫЕ ЗЯТЬЯ

   Русский мировой судья поучает  евреев.  -  Лейзер-Иосл  и  Магидов  -
зятья-игрушки. - Тысяча страниц талмуда наизусть

   Кроме "Коллектора", частыми посетителями дома Нохума Рабиновича  были
так называемые "удачные зятья"-настоящая золотая молодежь, сливки  мест-
ной интеллигенции.
   У каждого города свои обычаи и моды. В Переяславе в те  времена  была
мода на зятьев. У тамошних обывателей это было чем-то вроде спорта.  Они
были готовы истратить последнюю копейку-только раздобыть хорошего  зятя.
Привозили этот "товар" большей частью с чужой стороны. Редко кто выдавал
свою дочь за местного. Разве уж тот, у кого совсем денег не  было.  Кто,
однако, мог и хотел дать хорошее приданое за дочерью, привозил  себе  из
Польши или из Литвы не зятя, а картинку,-каждый по своему вкусу и состо-
янию.
   Так, дядя Пиня привез себе зятька и вовсе не из столь отдаленных мест
- всего лишь из Лубен. Это был юноша, целиком погруженный  в  "Писание",
бесплотный дух, не знавший даже, что такое деньги. Тетя Хана  для  своей
красавицы дочери привезла зятя из Яготина, молодца, которого можно  было
бы показывать по билетам. Он был не слишком умен, не слишком учен,  зато
красив. В субботу после свадьбы, когда молодую чету водили в синагогу, а
потом домой, люди давили друг друга, чтобы посмотреть и решить,  кто  из
них красивей. Оценки давали вслух, во весь голос. Одни  утверждали,  что
она красивее. Другие - что он. И "он" и "она" это  слышали,  краснели  и
становились еще красивее. Родителям ничего больше и не требовалось-выбор
оказался удачным, "товар" понравился, и весь город говорит  о  них.  Что
еще нужно для популярности? Случалось, люди даже дрались  из-за  зятьев.
Это не значит, что они лупили друг друга палками, упаси бог. Просто отцы
бранились и спорили насчет того, чей зять лучше,  матери  же  показывали
друг другу кукиши, а иногда дело доходило до пощечин. Мировой судья  Ро-
мановский - умница, понимавший по-еврейски, разнимал их и читал нотации.
Что с ним поделаешь-нееврей! Как может нееврей понять, сколько наслажде-
ния в том, чтобы привести зятя в синогогу, усадить его, одетого  с  иго-
лочки, на самое почетное место у восточной стены  всем  напоказ,  купить
для него почетный выход к торе, чтоб он взошел на амвон и с блеском  от-
барабанил отдел из библии и чтоб женщины толпились у оконца женского от-
деления и спрашивали: "Где он? Который?" Нет, нееврею этого  не  понять,
будь он семи пядей во лбу.
   Большей частью, однако, "товар" быстро изнашивался, блекнул и  стано-
вился будничным, как любой товар, который со временем ветшает и  выходит
из моды. Год, два - и бывший великолепный зять, вчерашний  "принц",  иг-
рушка, становился таким же, как и все. У него пробивалась бородка  и  на
нем уже заметно было бремя повседневных  забот.  Просто  жалость  брала,
когда бывший блестящий зять, вчерашний "принц", который, кажется, только
в прошлую субботу был выставлен у восточной стены напоказ всем,  уступал
место новому зятю-игрушке, новому "принцу" и уже сам с завистью  смотрел
на него, а его юная жена, которая совсем недавно выглядела  "королевой",
жалась вместе с другими женщинами к оконцу женского отделения синагоги и
спрашивала, как все: "Где он? Который?" Вот так-то и все на свете! Здесь
бы следовало изречь что-нибудь вроде: "Поколение уходит-поколение прихо-
дит", уместно было бы заняться немного философией человеческой жизни, но
так как мы уже начали рассказывать об удачных зятьях, то и пойдем дальше
своим путем.
   Двое из числа удачных зятьев были, можно сказать, исключением из пра-
вила. Они сохранили в городе Переяславе весь свой блеск еще долго  после
свадьбы, не выцвели, как все другие зятья, и не так быстро вышли из  мо-
ды. Одного из них звали Лейзер-Иосл, другого-Магидов. Первого привез  из
Корсуни богатый торговец кожей, у  которого  была  не  слишком  красивая
дочь, но зато большие деньги. Второго выписал откуда-то из Литвы богатый
подрядчик, поставлявший казне лошадей. От него зять получил и  первое  и
второе: и красивую жену, лакомый кусочек, и порядочное приданое, не счи-
тая подарков, полного содержания и прочих благ. Когда привезли этих  же-
нихов, город ходуном ходил. Свадьбы же сыграли такие, что их до сих  пор
помнят и долго еще не забудут. Об этих свадьбах говорили не только в го-
роде и пригородах, но даже в других городах, во всей округе.  Шутка  ли,
во сколько обошлись две эти свадьбы! Составили ли удачные зятья  счастье
своих жен-это разговор особый. Насколько нам известно,  одна  из  невест
впоследствии развелась с мужем, прижив с ним несколько детей, и уехала в
Америку. Муж другой -теперь не то учитель, не то  посредник  по  брачным
делам, а может быть, то и другое вместе, - об этом с уверенностью трудно
сказать, достоверно только, что он большой бедняк. Но мы  говорим  не  о
нынешнем времени, а о происходившем давно, мы говорим о  прошлом.  Тогда
отец и мать, то есть тесть и теща, были от радости на седьмом небе. Тещи
хвастались друг перед другом  своими  "находками",  выражаясь  иносказа-
тельно. Одна похвалилась перед женщинами, что принесла в синагогу "руба-
шечку для свитка святой торы"; тогда вторая выразилась еще острее, будто
она "внесла самый свиточек в святой ковчежец" (из-за  "рубашечки"  "сви-
точки" и святой ковчег превратился в "ковчежец").
   И действительно, у них было чем похвалиться. Лейзер-Иосл был  вундер-
киндом. Утверждали, что этот юноша знал наизусть тысячу страниц талмуда.
Не девятьсот девяносто девять, а ровно тысячу! О библии толковать  нече-
го! А как он знал древнееврейский! И какой говорун! И почерк у него  был
на редкость! А сам - огонь,  шутник,  уморит  кого  угодно!  Втихомолку,
впрочем, поговаривали, что и он не без изъяна: не прочь, мол, пропустить
молитву, посты не очень строго соблюдает, носит с собой  носовой  платок
по субботам и не избегает женщин. Такое можно было услышать о нем в доме
дяди Пини, например. Все это, однако, ничто в сравнении с тысячью  стра-
ниц талмуда, которые он знал наизусть.
   Второй зять - Магидов - тоже был вундеркиндом. Он  тоже  знал  тысячу
страниц талмуда наизусть; не девятьсот девяносто девять, а тысячу!  Тоже
был докой в библии, знал грамматику  и  древнееврейский,  обладал  даром
слова. Но этот не был шутником, как Лейзер-Иосл. Наоборот, он уж слишком
много философствовал, мудрил, мозги у него были набекрень. Что бы ему ни
сказали, все у него выходило наоборот. Упрямец-выходец из Литвы!
   Разумеется, Нохум Рабинович не упустил случая и попросил зятьев  про-
экзаменовать его маленького "знатока библии", а  также  посмотреть,  как
этот "сорванец" Шолом пишет по-древнееврейски. Зятья решили, что  сорва-
нец и в самом деле сорванец, и нельзя ему зря пропадать.  Нужно  позабо-
титься о том, чтобы он нашел свое место в жизни, нужно,  чтобы  он  стал
человеком, они расхваливали его наперебой, утверждая,  что  трудно  даже
предвидеть, какое чудо может со  временем  выйти  из  этого  сорванца...
"Коллектор" в темных очках, который постоянно вертелся  среди  молодежи,
кое-что и от себя прибавил. Он ведь давно уже говорил, что  трудно  даже
предвидеть, что из этого "прока-азника" выйдет... А "сорванец"  и  "про-
казник", стоявший тут же, слушал все это, и сердце его трепетало и шири-
лось от радости. У него кружилась голова, как у человека, который  взби-
рается по крутой лестнице, а столпившиеся вокруг  люди,  видя  его  лов-
кость, подбадривают и поддают жару. Шутка ли,  какие  люди  расхваливают
его, говорят, что трудно предвидеть, что из него выйдет!
   Об отце и говорить нечего - он пребывал на седьмом небе. Каждый вздох
его, однако, за сердце хватал. Вздохи эти должны были означать: "Я и сам
знаю, что из этого сорванца может выйти толк, но дайте совет, добрые лю-
ди, что с ним делать, как вывести его в люди. Потрудитесь-ка, посоветуй-
те!"
   И нашелся человек, который дал ему совет,  предложил  средство  реши-
тельное, радикальное и верное. И отец его послушал. Это был один из  вы-
дающихся переяславских интеллигентов, по имени Арнольд, философ из  при-
города, из так называемых Подворок. Ему посвящаем мы отдельную главу.

   49
   АРНОЛЬД ИЗ ПОДВОРОК

   Предместье Переяслава. - Арнольд-вольнодумец. - Исход из Египта - ле-
генда. - Что Дрепер говорит о Маймониде. -  Школа  казенных  раввинов  и
гимназия

   Почти в каждом городе благословенной "черты"* есть  свое  предместье,
слободка, где население состоит больше из русских, нежели из евреев.  Да
и живущие там евреи - не то, что в городе. Это другой тип евреев. Вид  у
них более деревенский, они не так шустры, как горожане, несколько грубо-
ваты, носят тяжелые сапоги и пахнут овчиной. Вместо "довольно" они гово-
рят "годи". Смеются они раскатисто и на "о"-хо-хо-хо. А "р" они  выгова-
ривают твердо, как два "р", и даже  еще  больше:  "Рребе!  Дядя  Моррдхе
прросит вас пррийти на обррезание..."
   В Переяславе тоже есть слободка, отделенная от города  речкой,  через
которую переброшен деревянный мост, и называется она Подворки. Это  сов-
сем особый уголок, со своим обликом и своеобразной  атмосферой.  Туда  в
свободное время отправляются подышать свежим воздухом -  там  сады,  зе-
лень. Туда в субботу днем идут на прогулку парни и девушки. Не подумайте
только, что парни идут вместе с девушками. Боже упаси! Парни отдельно, а
девушки отдельно. Но уж само собой так получается, что, встретившись  на
мосту, они останавливаются, обмениваются взглядом, перебрасываются  сло-
вечком; иной раз заденут друг друга локтем, прикоснутся  нечаянно,-тогда
и парень и девушка покраснеют, юные  сердца  забьются  сильней...  После
нескольких таких встреч в Подворках молодые люди начинают тайком перепи-
сываться, бывает, что и настоящий роман зародится. Чем такие романы кон-
чаются, представится случай узнать в дальнейшем. А пока же речь идет  об
Арнольде из Подворок, с ним мы и собираемся познакомить читателя.
   В Подворках у Нохума Рабиновича был знакомый друг-приятель, по  имени
"Биньомин-Калман из Подворок".  Когда-то,  давным-давно  Биньомин-Калман
вместе с Нохумом Рабиновичем торговал зерном, вместе они грузили барки и
берлины на Кенигсберг и Данциг. В последние годы приятель  скатился  под
гору, торговал по мелочам, его, как говорится, прижали к стене. Но друж-
ба между бывшими компаньонами осталась  прежней.  Биньомин-Калман  часто
заходил к Нохуму Рабиновичу поговорить о том о сем. Говорил, собственно,
один Биньомин-Калман-он любил поговорить. И большей частью толковал он о
своем младшем брате, Арнольде. "Мой Арнольд! Где вы  еще  найдете  такую
голову, как у моего Арнольда! Отыщется ли еще такой честный человек, как
мой Арнольд! Вы и представления не имеется  об  Арнольде!  Уж  этот  Ар-
нольд..." И так далее.
   Не только собственный брат - все говорили об  Арнольде.  "Арнольд  из
Подворок" был в городе своего рода героем. Во-первых, человек в летах  -
и холостяк или вдовец, а может быть, и разведенный, но так или  иначе  -
неженатый. А неженатый еврей - вообще редкое явление. Кроме того, он но-
тариус. Еврей-нотариус - это уж наверняка редкость. Много ли  евреев-но-
тариусов встречали вы у нас? То есть пока он еще не нотариус, он  только
будет им, потому что учится на нотариуса. Учится он  уже  давно,  должен
только сдать "экзамент", и тогда  сразу  станет  нотариусом.  Вот  разве
только он "экзамента" не сдаст. Но почему же ему не сдать? "Он наверняка
сдаст! - говорит Биньомин-Калман.-Он  безусловно  будет  нотариусом,  об
этом и говорить нечего. Шутка ли, мой Арнольд!"
   Что такое нотариус - знают все, и Шолом тоже. В Переяславе есть нота-
риус, русский, и зовут его Новов, нотариус Новов. Но что означает  сдать
"экзамент", этого Шолом уже не знает. Что Арнольд должен сдать,  кому  и
каким образом сдают этот "экзамент"? Все это относится к таким вещам,  о
которых приходится слышать, иногда повторяешь их, но понять их невозмож-
но. Так, например, все говорят, что Арнольд пишет в газетах и что все  в
городе - и евреи и русские - боятся, как бы он их не прописал в "Киевля-
нине" *. Во-первых, Шолом не понимает, чего они боятся,  во-втор