сын  Шимеле,-откуда  он
взялся?-сунул руки в карманы и покатывается со смеху. "Пинеле,  над  чем
ты смеешься?" - "Над твоей тетей Годл и ее повидлом, ха-ха-ха!"
   - Вставайте, лежебоки! Смотри-ка, никак их не разбудишь! Нужно убрать
этот хлам! Пора обед варить, а они разоспались, спят сладким сном,-жалу-
ется мать, маленькая, проворная, захлопотавшаяся, обремененная работой в
доме и на кухне-одна на весь дом.
   - И-о ну, молиться!-нечленораздельно, чтобы не прервать молитвы, под-
держивает ее бабушка Минда, которая держит в руках молитвенник и,  пере-
листывая страницу за страницей, ревностно молится.
   - После молитвы вы навестите родных, а в  хедер,  бог  даст,  пойдете
после праздников, - ласковей всех говорит отец.
   Он одет в какой-то странный халат, подбитый кошачьим мехом,  хотя  на
дворе еще тепло. Сгорбленный, озабоченный, он затягивается крепкой папи-
росой и вздыхает так глубоко, что сердце разрывается. Кажется,  он  даже
стал ниже ростом, старше и ниже... И ребятам хочется поскорей  вырваться
на волю, побегать по улицам, посмотреть город, познакомиться с родней.

   26
   БОЛЬШОЙ ГОРОД

   Знакомство с родней. - Тетя Хана и ее дети. - Эля и Авремл экзаменуют
героя по библии. - Экзамен по письму у дяди Пини

   Насколько ночью город выглядел темным и пустынным, настолько утром он
оказался полным сияния и блеска в глазах воронковских мальчиков  -  мес-
течковых ребят, приходивших в восторг от каждой мелочи. Они еще в  жизни
не видели таких широких и длинных улиц с деревянными "пешеходами"  (тро-
туарами) по обеим сторонам; они никогда не видели, чтобы дома были крыты
жестью, чтобы на окнах снаружи были ставни, окрашенные в зеленый,  синий
или красный цвета, чтобы лавки были сложены из кирпича и имели  железные
двери. Ну, а базар, церкви, синагоги и молельни, не будь они рядом помя-
нуты, и даже люди - все это так  величественно,  прекрасно  и  празднич-
но-нарядно! Нет, Пиня  не  преувеличивал,  когда  рассказывал  чудеса  о
большом городе. Ноги, точно на колесиках, скользили по деревянным "пеше-
ходам", когда дети шли рядом с отцом знакомиться с родными и приветство-
вать их. Только уважение к отцу мешало им останавливаться на каждом шагу
и восхищаться чудесами, которые представлялись их глазам.  Как  водится,
отец шел впереди, а дети плелись сзади.
   Войдя на просторный двор и миновав большой светлый застекленный кори-
дор, они вступили в великолепные покои с навощенными полами, мягкими ди-
ванами и креслами, высокими до потолка зеркалами,  резными  шкафами,  со
стеклянными люстрами, свисающими с потолка, и  медными  бра  на  стенах.
Настоящий дворец, царские палаты!
   Это был дом тети Ханы-странный дом, без хозяина (тетя Хана была  вдо-
вой). Дети ее никому не повиновались: ни матери, ни учителю-полная анар-
хия! Каждый делал, что хотел. Ребята все время  ссорились  между  собой,
давали друг другу прозвища, говорили все сразу, смеялись во все горло  и
шумели так, что голова шла кругом.
   Тетя Хана была женщина высокая и величественная. Ей пристало бы  быть
гранд-дамой из тех, что нюхают табак из золотой  табакерки,  на  которой
изображен какой-нибудь принц старинных времен, с белой косичкой и в шел-
ковых чулках. В молодости тетя Хана отличалась, вероятно, необыкновенной
красотой. Об этом свидетельствовали и ее дочери, редкие красавицы.
   Как только пришли ребята, поднялся крик, шум, гам:
   - Так вот они какие! Вот это и есть великий знаток  пророков?  Ну-ка,
подойди сюда, не стесняйся! Смотри-ка, он стесняется, ха-ха-ха!
   Отец, видно, не удержался и похвастался сыном, который  хорошо  знает
библию, и мальчику тут же присвоили титул "знатока библии".
   - Налей-ка "знатоку библии" стаканчик чаю,  дай  ему  яблоко  и  гру-
шу-пусть попробует этот "знаток библии" наши переяславские фрукты.
   - Знаете что, позовем сюда Элю и Авремла, они его проэкзаменуют.
   Позвали Элю и Авремла.
   Эля и Авремл, уже взрослые парни с порядочными бородками, приходились
тете Хане родственниками со стороны мужа. Они жили в доме  напротив.  Их
отец, Ицхок-Янкл, разорившийся богач, всю жизнь судился с казной,  носил
серьгу в левом ухе, красивую круглую бороду, ни на кого не глядел, ни  с
кем не вступал в беседы и постоянно усмехался, как будто хотел  сказать:
"О чем мне с вами разговаривать, если все вы ослы".
   Эля и Авремл, как только пришли, сразу же, без всяких церемоний, уст-
роили воронковскому пареньку устный экзамен по всему писанию с начала до
конца. И, нужно признаться, воронковский паренек блестяще выдержал испы-
тание. Он не только определял, из какой главы, из какого стиха взято  то
или иное слово, но даже указывал, в каком  месте  находятся  все  другие
слова того же корня. Отец его сиял, просто таял  от  удовольствия.  Лицо
его светилось, морщины на лбу разгладились:  весь  он  выпрямился,  стал
совсем другим человеком.
   - Дайте "знатоку библии" еще яблоко и грушу,  еще  орехов  и  конфет,
конфет побольше! - распоряжались красавицы дочери.
   И титул "знаток библии" остался за Шоломом надолго, и не только среди
родни. Даже в синагоге мальчишки-проказники называли его не  иначе,  как
"воронковский знаток библии". И взрослые часто, добродушно  ухватив  его
за ухо, спрашивали: "Ну-ка, маленький знаток библии, скажи, в каком мес-
те находится такое-то изречение".
   "Знатоку библии" очень понравился дом тети Ханы и ее дети-Пиня и  Мо-
ха, двое мальчишек-озорников, с которыми он вскоре подружился. Ему каза-
лось, что прекрасней и богаче дома, чем у тети Ханы, нет не только в Пе-
реяславе, но и во всем мире. В самом деле, где это видано, чтобы  яблоки
брали из бочки, орехи-из мешка, а конфеты-прямо из кулька!
   Совсем по-иному выглядел дом дяди Пини. Это был  настоящий  еврейский
дом - с шалашом для кущей, с множеством священных книг,  среди  них-весь
талмуд, с серебряной ханукальной лампадой и плетеной восковой свечой. Но
куда ему до дома тети Ханы!-обыкновенный набожный дом. Все там были  на-
божны-и дядя Пиня, и его дети. Мальчики в длинных, до земли, сюртуках, с
длинными, до колен, арбеканфесами. Дочери в целомудренно  надвинутых  на
лоб платках постороннему прямо в глаза не глянут, при виде чужого  чело-
века краснеют, как бурак, и лишь хихикают. Тетя Тэма - богомольная  жен-
щина с белыми бровями. И рядом ее мать - вылитая Тэма, как две капли во-
ды. И не различишь, где мать, а где дочь, если бы  мать  не  трясла  все
время головой, будто говоря: "Нет-нет!"
   Здесь, у дяди Пини, отец не хвалился своим "знатоком библии". В  этом
доме библия была не в чести. Ибо  кто  изучает  библию?  Библию  изучают
вольнодумцы. Зато отец не удержался и похвалился почерком  своих  детей.
Его дети, говорил он, пишут - миру на удивление.
   - Вот у этого малыша изумительный  почерк,  -  показал  он  на  Шоло-
ма,-мастерская рука!
   - Ну-ка, дайте сюда перо и чернила! - приказал дядя  Пиня  и  засучил
рукава на обеих руках, будто сам собирался приняться за работу. - Подай-
те мне перо и чернила, мы сейчас проверим, как он пишет - этот  мальчик.
Живо!
   Приказание дяди Пини прозвучало как приказание строгого  генерала,  и
дети - как мальчики, так и девочки-бросились во все стороны искать  перо
и чернила.
   - Листок бумаги!-снова скомандовал "генерал". В доме, однако, не ока-
залось ни клочка бумаги.
   - Знаете что, пусть он пишет на моем молитвеннике, - нашелся сын дяди
Пини, занятный паренек с остроконечной головкой и длинным носом.
   - Пиши!-приказал отец своему "знатоку библии".
   - Что мне писать?
   - Пиши что хочешь.
   Обмакнув перо, "мастерская рука" и "знаток библии" задумался, - он не
знал, что ему писать, хоть убей! Семья дяди Пини уж, должно быть,  реши-
ла, что "мастерская рука" может писать лишь тогда, когда никто не видит.
Но тут Шолому пришло на память то, что было выведено в те годы почти  на
каждой священной книге, и, засучив рукав и повертев в воздухе рукой,  он
снова обмакнул перо. А через несколько минут им была выведена  следующая
надпись на древнееврейском языке:
   "Хотя на священной книге мудрецы писать запрещают, но знака ради  это
позволено".
   Это было как бы вступлением, за которым следовал известный текст:
   "Сей молитвенник принадлежит... Кому принадлежит?  Кому  принадлежит,
тому и принадлежит. Но все же кому он принадлежит? Тому, кто его  купил.
Кто же его купил? Кто купил, тот и купил. Кто  же  все-таки  его  купил?
Тот, кто дал деньги. Кто же дал деньги? Кто дал, тот и дал. Все-таки кто
же дал? Тот, кто богат. Кто же богат? Кто богат, тот  и  богат.  Кто  же
все-таки богат? Богат славный юноша Ицхок, достойный сын знаменитого бо-
гача Пинхуса Рабиновича из прославленного города Переяслава".
   Трудно передать, какой фурор произвела эта надпись  и  почерк,  каким
она была сделана. Особенно почерк! Шолом  постарался,  чтобы  отец  его,
упаси боже, не был посрамлен. Он напряг все силы. Он потел,  как  бобер,
старался писать самым замечательным бисерным почерком, буковками,  кото-
рые можно рассмотреть только в лупу. Он применил искусство  каллиграфии,
унаследованное им от воронковского учителя реб  Зораха,  воспитавшего  в
этом местечке, можно сказать, целое поколение каллиграфов, которые разб-
релись по свету и поражают всех еще и поныне красотой своего письма.

   27
   КАНИКУЛЫ

   Арнольд из Подворок. - Новые товарищи. - Учитель Гармиза читает тору.
- Воронковские сорванцы показывают свое искусство

   "Бейн-газманим"! Кто может это понять! Вакации, вакейшен, фериен, ка-
никулы - все это слова одного порядка. Однако они не выдерживают никако-
го сравнения  с  тем,  что  говорит  сердцу  еврейского  мальчика  слово
"бейн-газманим".
   Ребенок, которого отпустили на каникулы из  школы  или  из  гимназии,
вдоволь натешился в самой школе, достаточно погулял и порезвился в тече-
ние года - может быть, даже больше гулял, чем учился. Но мальчик из  хе-
дера весь год тяжко трудился, сидел, бедняга, допоздна и все учил,  учил
и учил: И вдруг-полтора месяца подряд не нужно ходить в хедер. Может  ли
быть большее счастье! К тому же и праздники приближаются - грозные дни *
кущей, праздник торы! И все это на новом месте, в большом городе Переяс-
лаве.
   Прежде всего нужно осмотреть город. Ребята его еще почти  не  видели.
Они побывали пока только у тети Ханы и у дяди Пини, да еще в большой си-
нагоге, старой синагоге и холодной молельне, где  поет  кантор  Цали.  А
ведь в городе немало улиц и всяких интересных мест. Тут и река  Альт,  и
река Труб, и длинный мост. А Подворки за мостом! Подворки-это вроде дру-
гого города, но в самом деле это часть Переяслава. Оттуда  и  происходит
"Арнольд из Подворок". Арнольд частенько заходит к Нохуму Рабиновичу по-
сидеть, потолковать о Маймониде, о "Кузри" *, о Борухе Спинозе *, Моисее
Мендельсоне и о других больших людях, которых Шолом  не  мог  запомнить;
лишь один, по имени Дрепер *, крепко засел у него в  голове.  Дре-пер...
"Арнольд-весьма образованный человек!-говорил отец,  который  был  очень
высокого мнения о нем. - Если бы Арнольд не был евреем, он мог бы  стать
прокурором". Почему именно прокурором и почему еврей не может  им  быть,
этого Шолом еще  не  мог  понять.  Что  касается  антисемитизма,  то  по
собственному опыту он знал только один его вид - собак. В Воронке  ребя-
тишки натравили на него как-то собак, которые повалили его  и  искусали.
Следы их зубов на нем и поныне.
   "Арнольду  из  Подворок"  герой  настоящей  биографии  обязан   своим
дальнейшим образованием, и поэтому мы с ним еще встретимся. А пока - ка-
никулы и канун праздников. Пора познакомиться с городскими мальчишками и
завести себе новых друзей.
   Среди отпрысков почтенных семейств особое место  занимал  Мойше,  сын
Ицхок-Вигдора - рыжий мальчишка, всегда прилизанный, в  альпаговом  сюр-
тучке, настолько важничавший, что не решался удостоить  разговором  даже
самого себя. И по-своему был прав. Во-первых, у его  отца  Ицхок-Вигдора
собственный дом с белым крыльцом. Потом у Ицхок-Вигдора в  доме  бесчис-
ленное количество часов и часиков. В двенадцать, когда все часы начинают
бить, можно оглохнуть. Сам Ицхок-Вигдор со всеми  на  свете  судится,  и
глаза у него какие-то разбойничьи. В синагоге все мальчишки  дрожат  под
его взглядом.
   На втором месте стоит Зяма Корецкий - слегка сутулый паренек, один из
самых озорных; он не со всяким водится, да и не всякий станет с ним  во-
диться, потому что отец его из "бритых"*, с подстриженной бородой. Он  -
адвокат в Петербурге, и на носу у него странные очки, которые называются
"пенсне". Этот Зяма научил всех мальчишек в городе плавать, кататься  на
льду и еще многим вещам, которые не всем еврейским детям известны.
   За Зямой  следует  сынок  Исроела  Бендицкого  -  бледный,  тщедушный
мальчик, затем Хайтл Рудерман-толстомордый сын учителя, Авремл  Золотуш-
кин - черный, как арап, Мерперты и Липские, разодетые маменькины сынки в
начищенных сапожках. К этим так просто и не подойдешь, нет, кто еще  мо-
жет позволить себе носить в будни такие сверкающие сапожки? За ними идут
маленькие Канаверы-чертенята, а не дети, они вечно возятся  с  собаками,
мучают кошек. Со всеми этими Шолом дружить не хотел. Он предпочитал  во-
дить дружбу с такими ребятами, как Мотя Срибный, мальчик с длинными пей-
сами, игравший на скрипке, или же с Элей, сыном  Доди,  вечно  хохочущим
живым мальчишкой. С ними Шолом молился в одной синагоге из одного молит-
венника, с ними вместе проказничал-изображал служку Рефоела, как он пог-
лядывает одним глазком и выкрикивает нараспев цены на вызов к чтению то-
ры: "Восемнадцать гульденов за ко-огена!"*,или ВовуКорецкого,  посвисты-
вающего носом, Беню Канавера, жующего табак, Ицхок-Вигдора,  подергиваю-
щего плечами, Шолома Виленского, поглаживающего бородку и шмыгающего но-
сом. Есть, слава богу, кого изображать, Взять хотя бы  учителя  Гармизу,
читающего тору. Шолом изучал две субботы подряд, как он раскачивается на
одной ноге, потом, вытянув длинную шею и ощерив желтые зубы, скривит ря-
бое лицо, поведет острым носом вверх-вниз и выкрикнет странным гортанным
голосом: "Зри, я дал тебе жизнь и добро, смерть и зло"... можно со смеху
помереть! Все, кто видел Шолома, представляющего, как Гармиза читает то-
ру, клялись, что это вылитый Гармиза. Сам Гармиза был весьма  недоволен,
когда узнал, что Шолом изображает его; он не поленился сходить к  Нохуму
Рабиновичу и рассказать ему все как есть: он, мол, слыхал, что у реб Но-
хума есть мальчик, который передразнивает его, Гармизу, читающего  тору.
Это произвело в доме переполох.  Нохум  обещал  расследовать  дело,  как
только придут дети. Когда ребята пришли, за них сразу же взялись.  Отец,
конечно, догадался, что виновник здесь Шолом.
   - Поди-ка сюда, Шолом! Покажи, как ты представляешь Гармизу, читающе-
го тору.
   - Как я его представляю? Вот так.
   И Шолом, раскачиваясь на одной ноге, вытянул шею, ощерил зубы,  затем
скривил лицо, как Гармиза, повел носом вверх и  потом  вниз  и  закричал
странным гортанным голосом: "Зри, я дал тебе жизнь..."
   Шолом никогда не видел, чтобы отец так хохотал. Он никак не мог прий-
ти в себя. А когда, наконец, успокоился, то откашлялся,  вытер  глаза  и
обратился к детям:
   - Видите, к чему приводит безделье? Шатаетесь без толку, и  в  голову
приходит черт знает что - передразнивать учителя Гармизу, как он  читает
тору (тут отец не выдержал и спрятал свое смеющееся лицо в носовой  пла-
ток). Бог даст, сразу после кущей найду для вас учителя,  и  вы  начнете
ходить в хедер. Кончены каникулы!
   Если уж действительно конец каникулам, то нужно по крайней  мере  по-
жить в свое удовольствие.
   И ребята постарались использовать свободное время наилучшим  образом:
знакомились без разбора с самыми отчаянными мальчишками, вступали с ними
в дружбу, гуляли, как рекруты перед набором. Воронковские ребята показа-
ли своим переяславским сверстникам, что, хотя они приехали из маленького
местечка, они знают многое такое, о чем переяславцы и понятия не  имеют,
например, что к каждому имени  можно  придумать  рифму.  Возьмите  какое
угодно  имя,  скажем,  Мотл:  Мотл-капотл,   Друмен-дротл,   Иосеф-сотл,
Эрец-кнотл;    Лейбл:    Лейбл-капейбл,    Друмен-дребл,    Иосеф-сейбл,
Эрец-кнейбл;    Янкл:    Янкл-капанкл,    Друмен-дранкл,    Иосеф-санкл,
Эрец-кнанкл. И так любое имя.
   И еще переяславские ребята не знали языка-перевертыша, то  есть,  как
говорить все наоборот. Например: "Тов я мав мад в  удром".  Это  значит:
"Вот я вам дам в морду". Или: "А шикук шечох?" - "А  кукиш  хочешь?"  На
таком языке Шолом мог говорить целый час без умолку. Это  ведь  сплошное
удовольствие - вы можете говорить человеку все что угодно прямо в глаза,
а он стоит дурак дураком и ничего не понимает.
   И что это за мальчишки в Переяславе, которые дают попу  пройти  мимо,
будто он человек, как все. Нет, воронковских ребят не проведешь. Они  не
пропустят попа просто так. Все ребята, сколько бы их ни,  было,  побегут
вслед за ним и станут кричать нараспев: "Поп, поп, ложись в  гроб.  Сядь
на кобылу, поезжай в могилу. Поп волосатый,  зароем  тебя  лопятой.  Нам
клад, тебя в ад". Переяславские ребята говорили, что здесь, в  Переясла-
ве, нельзя дразнить попов, за это может здорово влететь. Вот  тебе  раз,
попа бояться! Конечно, нехорошо, когда поп переходит тебе дорогу, но че-
го его бояться? Переяслав-- действительно большой город и красивый,  что
и говорить, но в Воронке было веселей во время каникул. Так  думали  во-
ронковские ребята, и все же они были  не  прочь,  чтобы  дни  каникул  и
здесь, в Переяславе, тянулись без конца.

   28
   МЕЛАМЕДЫ И УЧИТЕЛЯ

   Реб Арн из Ходорова. - Меламед с фантазией. - Галерея  меламедов.-Мо-
ниш-меламед с косточкой. - Ученики поигрывают в картишки

   Каникулы еще не кончились, впереди еще были праздники, но Нохум Раби-
нович уже стал подыскивать учителя для своих детей. Меламедов  в  городе
было несколько. Во-первых, тот самый Гармиза, который так занятно  читал
тору. За ним следовал реб Арн из Ходорова-отличный меламед, но со  слиш-
ком богатой фантазией. Он любил рассказывать ученикам какие-то  странные
истории о древних временах. Например, историю о своем  дедушке,  который
был богатырем и никого не боялся. Однажды зимней ночью дедушка  проезжал
мимо леса. Вдруг из лесу выскочили двенадцать голодных волков  и  погна-
лись за санями. Дед не растерялся, спрыгнул с саней, схватил волков  од-
ного за другим и, засунув каждому из них руку в пасть, вывернул всю  дю-
жину наизнанку.
   И еще одну историю рассказывал он - как дедушка  однажды  выручил  из
беды целый город. Как-то в воскресный день собравшиеся на ярмарке мужики
перепились и начали буянить. Дед в это время стоял на  молитве.  Недолго
думая, он сбросил с себя молитвенное облачение, выбрал самого  здоровен-
ного из буянов, схватил его обеими руками за ноги и давай им колотить по
мужицким головам. Мужики попадали, словно мухи. Уложив всех до  единого,
дед отпустил буяна и сказал ему: "Теперь ступай домой,  а  я  пойду  мо-
литься..."
   Как говорил реб Арн из Ходорова, дед его был не только богатырем,  но
еще и очень рассеянным человеком. Стоило ему задуматься, и жизнь его ви-
села на волоске, господи спаси и помилуй! Однажды он углубившись в  себя
ходил по комнате; ходил, ходил и вдруг видит, что стоит на столе.
   Вот таким меламедом был реб Арн из Ходорова. За ним  следовала  целая
галерея меламедов: реб Иошya, Меер-Герш, Якир-Симха, койдановский  мела-
мед, Мендл-толстяк. У каждого из них был, однако, свой  недостаток.  Кто
хорошо знал талмуд - плохо знал библию, кто знал  библию  -  плохо  знал
талмуд. Из всех меламедов самым подходящим был бы Мендл-толстяк, если бы
он не истязал учеников. Дети дрожали при одном упоминании его имени. Ме-
ламед Мониш тоже, конечно, бил детей, однако с толком.  А  этот,  Мендл,
мог забить до смерти. Зато и учил же он! Оте