го, я сейчас приду". И,  указав  на  длинную  полированную
скамью, человек скользнул куда-то и исчез. Юноша сел  на  скамью.  Сидел
полчаса, час, полтора часа - нет ни этого человека, ни Куперника.  Нако-
нец он встал и собрался  уходить.  Народ  поредел,  только  кое-где  еще
мелькнет черный фрак. Вдруг Шолом снова увидел человека с желтым портфе-
лем.
   - Ах, вы еще здесь? Что вам, собственно, нужно от Куперника?
   Юноша объяснил ему еще раз:
   - У меня к нему письмецо от Германа Марковича Бараца.
   - Где же это письмецо?
   Шолом показал письмо. Тот прочел его.
   - Что вам, собственно, нужно от Куперника?
   - Я и сам еще точно не знаю... Может быть, мне  удастся  получить  от
него место.
   - Что вы умеете делать?
   - Я хорошо пишу по-еврейски и по-русски.
   - По-русски тоже? Идемте со мной!
   Мог ли еще Шолом сомневаться в том, что перед ним Куперник?  Выйдя  с
юношей из окружного суда, он, то есть Куперник, взял лихача - фаэтон  на
резиновых шинах - и крикнул: "Гостиница "Россия"!" Лихач стрелой  домчал
их до гостиницы. Войдя в сильно накуренную комнату, Куперник усадил гос-
тя за стол, закурил папиросу и, дав ему лист бумаги  и  перо,  предложил
написать несколько строк. Юноша обмакнул перо и, прежде чем приступить к
делу, спросил Куперника, как писать-по-еврейски или по-русски.  "Разуме-
ется, по-русски!" Юноша постарался. Дух учителя Мониша - обладателя  ве-
ликолепного почерка - сопутствовал ему и здесь. После первой же  строчки
Куперник остановил Шолома, сказал, что почерк вполне его  удовлетворяет,
и предложил ему папиросу. От папиросы юноша отказался.
   - Простите, господин Куперник, я не курю.
   - Простите, молодой человек, я не Куперник. Моя фамилия-Эпельбаум.
   - Эпельбаум?
   - Ну да, Эпельбаум. Моисей Эпельбаум из Белой Церкви... Присяжный по-
веренный...
   Так уж, видно, суждено было Шолому. Поди угадай, что киевский  Купер-
ник вдруг превратится  в  Моисея  Эпельбаума  из  Белой  Церкви!  Моисей
Эпельбаум из Белой Церкви показал себя  настоящим  джентльменом.  Он  не
торговался из-за жалования, соглашался на все условия. Он даже  пообещал
подучить Шолома адвокатуре и потом дать рекомендацию не то что к  Купер-
нику, а к гораздо более важным лицам, чем Куперник, потому что он знаком
со всеми большими людьми в Киеве, в Москве и в Петербурге, он с  минист-
рами на короткую ногу. Если юноша ничего не имеет против, можно хоть се-
годня отправиться в Белую Церковь. Он, Эпельбаум, должен только забежать
на минутку к генерал-губернатору. Но, если посетишь генерал-губернатора,
нельзя обойти визитом и губернатора. Ведь эти  собаки  страшно  завидуют
друг другу. Не мешало бы, правда, повидаться и с  киевским  полицмейсте-
ром, но полицмейстер и сам не  хвор  наведаться  к  нему.  Черт  его  не
возьмет...
   Эпельбаум выскочил из комнаты, оставив незнакомого юношу одного.  То-
му, однако, приключение пришлось по душе. А личностью  Эпельбаума  он  и
вовсе был очарован.  Он  еще  не  успел  обдумать  свое  положение,  как
Эпельбаум вернулся, подкатив на лихаче, нагруженный пакетами и  свертка-
ми. Там было все, что душе угодно: селедка, рыба, балык,  икра,  фрукты,
папиросы...
   - Вы думаете, я покупал это? Все это подарки от генерал-губернаторши,
губернаторши и жены полицмейстера.
   - Вы были у полицмейстера? Ведь вы сказали, что...
   - Боже сохрани! Это не от жены его, а от любовницы... Я  ее  адвокат.
Веду в палате ее полумиллионный процесс. Она миллионерша. Но очень  ску-
па. Готова повеситься из-за гроша. Для меня, однако, ей ничего не  жаль.
Для меня они на все готовы... Значит, едем в Белую Церковь?
   - Едем в Белую Церковь!

   77
   ДОЛЖНОСТЬ "СЕКРЕТАРЯ"

   Герой едет со своим новым патроном в Белую Церковь. -  Его  принимают
как дорогого гостя. - Семейная идиллия. - "Реб Лейви".  -Хозяин  обучает
своего секретаря  адвокатуре.  -  Герой  жестоко  обманут.-Красноречивое
письмо отцу и новые надежды

   По пути из Киева в Белую Церковь "присяжный поверенный" Эпельбаум по-
казал себя богачом, настоящим барином, не поскупился на  билеты  первого
класса и на вокзале в Фастове немало денег оставил в  буфете.  Человека,
который им прислуживал, он тоже не обидел. Нашего героя  он  представлял
знакомым, как своего "секретаря". Что он говорил про  "секретаря"  своим
домашним, одному богу известно. Но по всему видно, что "присяжный  пове-
ренный" представил "секретаря"  в  самых  радужных  красках,  ибо  герой
встретил в его доме такой великолепный, теплый прием, которого мог  ожи-
дать только долгожданный гость или богатый родственник  из  Америки,  от
которого надеются получить наследство... Жена Моисея  Эпельбаума-правед-
ная женщина и великолепная хозяйка - нарядилась по-праздничному,  приче-
сала детей. А ужин она приготовила такой, от которого и сам царь не  от-
казался бы. Старший сын Эпельбаума Лейви, умница парень-дома его прозва-
ли "реб Лейви",-не мог сдержать своего восторга и,  встав  из-за  стола,
пробормотал, поглаживая живот, что было бы совсем неплохо, если бы такие
гости приезжали к ним каждый день и для них  готовили  бы  такие  ужины.
Тогда Моисей Эпельбаум отвесил ему пощечину и пробормотал, что вовсе бы-
ло бы неплохо, если бы он, "реб Лейви", стал немного  поумнее  и  держал
язык за зубами. И тут же обратился к "секретарю":
   - Как вам нравится мой наследник, "реб Лейви"? Нечего сказать, сокро-
вище! Светило науки! Не сглазить бы. Пока он научится читать по мне  ка-
деш, не беда, если голова моя уже будет покоиться в земле.
   Эта острота всех рассмешила, в том числе и самого "реб Лейви". Однако
мать нашла нужным заступиться за сына. Как-никак родная мать! Ее  вмеша-
тельство чуть не привело к конфликту. Госпожа Эпельбаум была  уверена  и
открыто выразила свое мнение, что, когда ее наследник достигнет возраста
своего отца, у него будет ума точно столько же, сколько у папаши.
   - А может быть, и больше, чем у папаши, - подхватил "реб Лейви",  от-
чего отец пришел в ярость.
   Счастье, что сынок своевременно убрался, иначе  дело  могло  бы  кон-
читься плохо. Моисей Эпельбаум признался, что хотя он и противник телес-
ных наказаний и считает порку варварским обычаем, противоречащим  "прин-
ципам цивилизации", тем не менее он полагает, что  такому  избалованному
парню, как его "реб Лейви", не вредно отведать розог хотя бы раз в неде-
лю. Это, заявил Эпельбаум, принцип. И нужно думать, что этот принцип был
знаком "реб Лейви", ибо у него оказался свой принцип: когда ему угрожала
взбучка, он исчезал - ищи ветра в поле.
   На этот раз исчезновение  Лейви  не  рассеяло  возникшего  конфликта.
Борьба только перешла, литературно выражаясь, на  другую  почву.  Война,
которая минутой раньше происходила между отцом и сыном, разгорелась  те-
перь между мужем и женой. Эпельбаум весь гнев обрушил на супругу:  вино-
вата, мол, во всем она, дай бог ей здоровья, его милая, преданная женуш-
ка, потому что всегда заступается за своего драгоценного наследничка. Но
супруга тоже в долгу не осталась и напомнила милому, дорогому  муженьку,
дай ему бог здоровья, что в возрасте своего сына он был босяком  намного
хуже, чем ее наследник. И если у него, у дорогого Моисея Эпельбаума, хо-
рошая память, то он, вероятно, не забыл, что его  когда-то  называли  не
Моисей Эпельбаум, а "Мойше-блин".
   Гостю, конечно, не особенно приятно оказаться неожиданным  свидетелем
семейной сцены и наблюдать, как милые и преданные супруги  на  глазах  у
чужого человека перемывают друг другу косточки. Одно  лишь  бросилось  в
глаза гостю и поразило его: обе воюющие стороны, как муж, так и жена, не
принимали всего этого близко к сердцу. Наоборот, могло показаться,  что,
недавно из-под венца, чета эта совершает свое свадебное путешествие и от
нечего делать обменивается сладкими  комплиментами.  Всякого  рода  люди
есть на божьем свете, и всякого рода идиллии!
   После великолепного ужина  "присяжный  поверенный"  Эпельбаум  усадил
своего гостя и "секретаря" за письменный стол, дал  ему  переписать  ка-
кую-то бумагу, а сам прилег вздремнуть. Вздремнув, он закурил папиросу и
завязал разговор со своим юным "секретарем". Разговор был настолько  ин-
тересен, что грешно, право, оставить его  неотмеченным.  После  стольких
лет трудно, конечно, передать этот разговор дословно,  но  содержание  и
смысл его были примерно таковы:
   - Послушайте меня, молодой человек, дело такого рода. Вы, я вижу, ма-
лый не глупый, почерк у вас превосходный и по-русски вы хорошо  говорите
- все данные налицо, чтобы ваше стремление исполнилось, то есть вы  при-
рожденный адвокат. Вам нужно только одно - желание. Если только пожелае-
те - вы им будете. Знания - вещь второстепенная. Главное - вас не должно
смущать то, что другие знают больше вас. Своим языком вы должны  уничто-
жить любого человека с любыми знаниями. Вы ни на минуту, ни  на  секунду
не должны подавать виду, что в чем-то уступаете  большим  людям,  потому
что вы самый большой человек. Вы должны не  переставая  сыпать  словами.
Язык должен работать больше, чем голова. Вам нужно  засыпать  противника
таким количеством слов, чтобы он обалдел, потерял всякое соображение,  и
тогда вы легко забросаете его тысячами гранат из "Свода законов" и "Кас-
сационного департамента", каких там никогда и не бывало. Это все для су-
дей. О клиентах и говорить нечего. Клиенты-это овцы, которые  дают  себя
стричь; коровы, которые дают себя доить; ослы, которые любят,  чтобы  на
них ездили верхом. Сними тем более нечего церемониться. Они и сами невы-
сокого мнения о размазнях,  проповедующих  мораль.  Нахала  они  уважают
больше, чем ученого профессора, который набит законами, как  мешок-поло-
вой. На улицу вы не должны показываться без большого портфеля - пусть он
даже будет набит старыми газетами или грязными манжетами и воротничками.
Дома вы можете хоть целый день играть с кошкой, но, чуть  заслышав  зво-
нок, должны немедленно углубиться в толстую книгу и потирать лоб. Клиен-
та вы не должны выпускать из рук, пока не высосете его до  конца,  и  не
может быть ни одной вещи в мире, о которой вы сказали бы: "Я не знаю"  -
ибо вы знаете все!..
   После такой великолепной лекции автор биографии мог бы, кажется,  до-
гадаться, что за птица этот "присяжный поверенный". Но у Эпельбаума было
такое умное, симпатичное лицо, он так очаровывал вас глазами, так подку-
пал своей речью, что, сами того не желая, вы целиком подпадали  под  его
власть. Вечером, изрядно подремав, Эпельбаум взял  портфель  и  палку  и
собрался уходить. И тут между милыми, верными супругами  снова  вспыхнул
конфликт. Жена спросила мужа, куда он идет. Муж ответил, что  уходит  на
полчасика в клуб - ему нужно там повидаться с одним человеком. Жена  за-
метила, что знает, какие это полчасика; дай бог, чтоб он вернулся завтра
к обеду... И человек, с которым он должен  повидаться,  ей  тоже  хорошо
знаком. Это не человек, сказала она, а человечки - сплошь короли, дамы и
валеты...
   - Но, дорогая моя, о тузах ты, верно, забыла. Какая же это будет игра
без тузов!
   Жена ничего не ответила, но бросила на мужа такой взгляд, что  другой
на его месте провалился бы сквозь землю. Однако Моисей Эпельбаум и  ухом
не повел. Он подошел к своему юному "секретарю", который в это время пи-
сал, склонился к нему и тихонько спросил, сколько у него денег.  "Секре-
тарь" схватился за карман и показал, сколько у него денег. Эпельбаум  на
минуту задумался, а потом протянул руку:
   - Не одолжите ли вы их мне на несколько минут? Я возвращу вам сегодня
же, когда вернусь из клуба.
   - О, с величайшим удовольствием! - ответил "секретарь"  и  отдал  все
свои наличные.
   После ухода Моисея Эпельбаума  мадам  Эпельбаум  стала  расспрашивать
"секретаря", каким образом он попал к ее мужу в секретари и какое  отно-
шение он имеет к Бродскому. "К какому Бродскому?"-"К киевскому миллионе-
ру Бродскому". - "При чем тут Бродский?" - "Разве Бродский не приходится
вам дядей?" - "С чего это вы взяли, что Бродский мой дядя?" - "Кем же он
вам приходится?"- "Кто?" - "Да Бродский..."-"Кем  он,  по-вашему,  может
мне приходиться?"
   Короткая пауза. Оба удивленно смотрят друг на друга, думая  каждый  о
своем. Минуту спустя мадам Эпельбаум снова  спросила  "секретаря":  "Вот
как? Значит, вы не служили у Бродского?" - "Почему вы решили, что я дол-
жен был служить у Бродского?"- "И вы даже с ним незнакомы?" - "С  кем?"-
"Тьфу, черт побери! Говорим, говорим и никак не можем договориться! Ска-
жите мне хоть, кто вы такой и как вы сюда попали?"

   На следующий день нашего наивного героя ждал новый сюрприз: его  пат-
рон Моисей Эпельбаум не вернулся из клуба. Для "реб Лейви" нашлось заня-
тие - сбегать в клуб и позвать отца обедать.  "Реб  Лейви",  однако,  не
имел никакой охоты получать натощак незаслуженные пощечины, и мать  была
вынуждена выдать ему эти пощечины авансом. Наконец  "реб  Лейви"  принес
весть, что отец его утром поехал прямо из клуба на вокзал, а оттуда -  в
Киев.
   Для нашего героя это был удар грома среди ясного неба.  Он  и  деньги
потерял и в дураках остался. Тогда только он начал  наводить  справки  о
своем патроне и узнал, что Эпельбаум никогда не был  присяжным  поверен-
ным. Он только ходатай по делам, один из тех, кого называют "подпольными
адвокатами", и имя его в Белой Церкви произносится не иначе, как с улыб-
кой... Положение нашего юного героя становилось печальным.  Похоже  было
на то, что ему предстоит снова испытать все прелести голода. Со стеснен-
ным сердцем сел он за стол и написал отцу в Переяслав длинное  и  весьма
красноречивое письмо. Красноречие, можно сказать, вывезло его: при помо-
щи красноречия можно много написать и очень  мало  сказать...  Только  к
концу письма он закинул словечко насчет того, что охотно съездил бы  до-
мой, будь у него немного мелочи на дорогу... Вскоре от отца  пришел  де-
нежный пакет, в котором было несколько рублей и  письмо  с  предложением
поторопиться и приехать как можно скорей, потому что в одном городе близ
Переяслава открылась вакансия казенного раввина и у Шолома есть все шан-
сы занять эту должность. Письмо заканчивалось следующим изысканным древ-
нееврейским оборотом: "Торопись, торопись! Лети стрелой!  Лети,  как  на
крыльях орла! Торопись, не опаздывай! Приезжай, и  да  сопутствует  тебе
удача!"

   78
   ВЫБОРЫ

   Как выбирают казенною раввина. - Прежний лубенсний  раввин  -  старый
знакомый нашего героя. - Нахман Каган покровительствует юному кандидату.
-Герой произносит речь и производит  прекрасное  впечатление.  -  "Позд-
равьте, избран единогласно!" - Для прихожан и это чудо. - Приезд в Пере-
яслав, омраченная радость. - Герой дает себе слово не  быть  таким,  как
все

   Лубны - вот название города, который пожелал заиметь нового казенного
раввина.
   Слово "пожелал", как вы можете понять, употреблено здесь для  литера-
турного оборота. Город так же желал казенного  раввина,  как  желают,  к
примеру, могильщика. Ведь институт казенных раввинов, собственно говоря,
излишен. Он навязан правительством русским евреям, и им приходится с ним
мириться, как с чем-то путным. Любопытнее всего, что казенный раввин  не
назначается непосредственно властью для опеки над евреями, а его  должна
избрать еврейская община.  Однако  выборы  эти  вынужденные,  навязанные
сверху. Начальство предписывает общине собраться там-то и там-то  в  та-
кое-то время и избрать казенного раввина. Тут  появляются  кандидаты.  У
каждого кандидата свои сторонники, и  каждая  сторона  пользуется  своим
оружием и своими средствами для завоевания публики. У одного кандидата -
сильная протекция, второй действует с помощью денег, третий -  рюмочкой.
Никто не дремлет. Город кипит, клокочет. Народ горячится. Словом-на  ев-
рейской улице праздник:  выбирают  раввина;  баллотируют,  опускают  ша-
ры-жизнь бьет ключом. Иногда это тянется неделями, а порой  и  месяцами.
Для наблюдения за выборами, для того, чтобы, упаси бог, не было злоупот-
реблений при подсчете шаров, на место присылается  "кокарда".  Но  самый
настоящий кавардак начинается после выборов. Так как выборы  должен  ут-
вердить губернатор, то в губернское правление летят доносы и  жалобы  со
стороны отвергнутых кандидатов. И если выборы кассируются, то вся  исто-
рия начинается сначала: новые кандидаты, новые выборы, а затем снова до-
носы и снова кассации.
   Среди лиц, выставивших свои кандидатуры в раввины в городе Лубны, был
и прежний раввин - сын учителя Мойше-Довида-Шимон Рудерман,  тот  самый,
который, если вы помните, когда-то в Переяславе чуть не крестился и  ко-
торого евреи вызволили из монастыря и определили в житомирскую школу ка-
зенных раввинов. Этот раввин, видимо, пришелся не по вкусу в Лубнах. Об-
щина ждала выборов как избавления. Лубенские евреи не хотят знать  ника-
кой политики, им чужды фокусы. Если человек им нравится, они  ему  гово-
рят: "Ты нам нравишься". Когда человек не нравится, они ему говорят нап-
рямик: "Иди с богом! Ты нам не нравишься..." Раввину Рудерману  они  уже
давно сказали, и без обиняков, что он может искать себе другой город.  А
чтобы он не подумал, будто с ним шутки шутят, они уступили  другому  его
место в синагоге, и когда он пришел в субботу молиться, ему  негде  было
присесть, и он вынужден был всю службу простоять на ногах.  В  следующую
субботу он явился с полицией и силой занял свое место у "восточной  сте-
ны. Можно себе представить, какой это произвело эффект. Событие это ста-
ло достоянием гласности. Помимо того что вся история была описаны в  га-
зете "Гамейлиц", редактор Цедербаум прибавил еще от себя петитом "Приме-
чание редактора", которое заняло втрое больше места, чем сама корреспон-
денция. В нем он воздавал должное как самому  раввину,  так  и  публике,
распекал их за оскорбление святыни, за то, что  они  допустили  в  божью
обитель полицию. Закончил он свое примечание поучением,-так, мол, посту-
пать нельзя. Поучение он сдобрил несколькими притчами, стихами из библии
и выдержкой из сказания об Эсфири: "Хватит нам терпеть позор  и  поноше-
ния..." Цедербаум, упокой господи его душу, на это был мастер!
   Однако Рудерман не снял своей кандидатуры на должность казенного рав-
вина в Лубнах. И другие кандидаты действовали вкупе со своими  сторонни-
ками, каждая сторона на свой манер, и борьба началась. Почти уже к само-
му концу, за несколько дней до выборов, точно с неба свалился герой нас-
тоящей биографии с письмецом от дяди Пини к его родственнику, одному  из
самых уважаемых обитателей города Лубны Нахману Кагану. Это был  почтен-
ный старец и большой богач. Такой человек занимает в синагоге самое  по-
четное место, кантор не смеет продолжать богослужение, пока  реб  Нахман
не выстоит "Восемнадцать благословений" - пусть это  длится  хоть  целую
вечность. А если реб Нахману случалось опоздать в синагогу,  что  бывало
почти каждую субботу, он посылал кого-нибудь сказать, чтобы его не  жда-
ли. Народ, однако, знает приличия и понимает, что  богач,  должно  быть,
хотел этим сказать, чтобы его ждали. Словом, реб Нахман был таким сокро-
вищем, которому вполне подходили  слова:  "Ученость  и  величие  собраны
здесь воедино..."
   Молодой кандидат застал его за чтением Мишны.  Прочитав  письмо  дяди
Пини, старый Каган поправил очки и оглядел юношу с головы до ног. Похоже
было, что малый, в своем коротком пиджачке, произвел не слишком  благоп-
риятное впечатление на старика. Но, видно, заслуги  дяди  Пини  получили
перевес, и старик предложил гостю сесть. Разговорившись с ним и  убедив-
шись, что парень далеко не невежда в писании, знает толк в талмуде  и  в
разговоре может ввернуть древнееврейское словцо, старик заулыбался и ве-
лел подать чего-нибудь закусить. Был принесен поднос, и на подносе стоя-
ло блюдечко, на блюдечке лежал один-одинешенек, как сирота, сладкий пря-
ник, а в прянике торчала одна изюминка.
   - Совершите