гда понадобилось это старье? Из-за лалов страны
Вуф?
   - Нет. Меня не интересуют сверкающие камешки и золото, тут вы тоже правы.
- Аптекарь показал пальцем на раскрытую книгу, и его голос задрожал, но  уже
не от волнения, а от торжественности. - Этот древний папирусный  манускрипт,
которому больше полутора тысяч лет, совсем  о  другом.  Простите  меня,  мой
славный друг. Я обманул вас.
   * * *
   Видя, что в глазах старика блестят слезы, Корнелиус  пододвинул  Вальзеру
кружку.
   - Да что вы так расстраиваетесь, приятель! Мне ведь в  общем  вс„  равно,
что там написано, в вашем  Замолее.  Главное,  чтоб  вы  были  довольны.  Вы
довольны?
   - О да! - вскричал Вальзер, и слезы на его глазах вмиг высохли.  -  Текст
превзошел самые смелые мои ожидания! Это перевернет...
   - Ну вот и отлично, - перебил его капитан. - Вы довольны, я тоже доволен.
А мое предложение остается в силе. В моем  замке  или  по  соседству  с  ним
всегда найдется для вас уютное жилище. Выпьем же за это.
   - Ах, да  погодите  вы  с  вашим  вином!  -  досадливо  всплеснул  руками
аптекарь. - Неужто вам не хочется узнать, что за сокровище я разыскивал  так
долго, так упорно, подвергая угрозе свою и вашу жизнь?
   - Отчего же, мне крайне любопытно. Я просто хотел сказать, что  вовсе  не
обижен на вас за шутку с Философским Камнем. Так мне, невежде, и надо.
   - Слушайте же.
   Вальзер провел рукой по лицу, словно хотел надеть  или,  наоборот,  снять
маску. Когда снова взглянул на собеседника, тому показалось, будто  аптекарь
и в самом деле  стянул  личину  добродушного,  смешного  чудака.  Теперь  на
Корнелиуса смотрел человек решительный, страстный, целеустремленный. Голубые
глаза старого медика высверкивали такими зарницами, что с лица капитана враз
слетела снисходительная улыбка.
   - В этой книге, - тихо начал Адам Вальзер, -  спасение  человечества.  Не
больше и не  меньше.  Непросвещенному  и  неподготовленному  уму  она  может
показаться страшной. Даже и ученому мужу, если  его  разум  незрел,  а  душа
находится во власти ложных верований, опасно  читать  эти  страницы.  Пастор
Савентус, уж на что был образованный и  здравомыслящий  для  своего  времени
человек - и тот не выдержал, бежал, куда глаза глядят. Он не  русского  царя
устрашился, а этой рукописи.
   - Что ж в ней такого? - спросил капитан, опасливо глядя на книгу Замолея,
и на всякий случай чуть отодвинулся от стола.
   Но аптекарь будто не слышал вопроса  -  продолжил  свой  рассказ  ровным,
приглушенным голосом, а глаза его теперь были полузакрыты.
   - Я  обманул  вас,  когда  сказал,  что  обнаружил  записки  Савентуса  в
Гейдельбергском  университете.  Я  наткнулся  на  них  в  архиве   миланской
инквизиции, где читал старинные протоколы допросов еретиков, которых  святые
отцы отправили на костер. Такую привилегию мне даровал кардинал Литта за то,
что я вылечил его от почечуя. Савентус попал в  застенок  инквизиции  вскоре
после бегства из России, в 1565 году. Видно, от пережитого слегка повредился
в рассудке. Ехал через Европу, много болтал. Кончилось доносом  и  темницей,
выйти из которой доктору было уже не суждено.
   - От чего же он рехнулся?
   На этот раз вопрос был услышан.
   - Помните, мой дорогой Корнелиус, я говорил вам, что в  потайном  сундуке
константинопольских  базилевсов  хранились   раннехристианские   еретические
книги? Это - одна из них, самая знаменитая, которую никто  не  видел  больше
тысячи лет, так что о ней сохранились лишь смутные предания.
   - Еретическая книга? - разочарованно протянул фон Дорн  и  бояться  стола
перестал. - Эка невидаль.
   - Известно ли вам, - еще больше понизил голос аптекарь, -  что  подлинных
евангелий было не четыре, а пять? Пятое жизнеописание Иосифова сына составил
апостол Иуда. Да-да, тот самый.
   - Разве он не повесился вскоре после распятия?
   - Сведения о кончине того, кто выдал  мессию  Синедриону,  противоречивы.
Евангелисты утверждают, что он удавился. В "Деяниях апостолов" написано, что
предатель споткнулся на ровном месте и  чрево  его  ни  с  того  ни  с  сего
"расселось". А у Папия Иерапольского читаем, что Иуда  дожил  до  преклонных
лет, а умер от таинственной болезни:  тело  его  страшно  распухло  и  стало
издавать невыносимое зловоние, так что люди брезговали подойти к  недужному.
Папий был учеником апостола Иоанна и современником Иуды.  Его  свидетельству
можно верить. Это значит, что Иуда  прожил  долгую  жизнь.  Человек,  близко
знавший  Христа  и  погубивший  его,  оставил  подробное  жизнеописание  так
называемого Спасителя. Пятый  евангелист  не  только  разъяснил,  почему  он
положил  конец  мессианству  Иисуса  (уж,  само  собой,  не  из-за  тридцати
серебряных монет), но и рассказал  о  Назареянине  всю  правду,  без  лжи  и
прикрас. На  заре  христианства  эта  рукопись  ходила  по  рукам  и  многих
отвратила от новой веры. Потом, со времен императора Константина, сделавшего
христианство государственной религией, "Евангелие от  Иуды"  вдруг  исчезло.
Теперь-то понятно, куда оно делось: все списки были уничтожены,  а  оригинал
остался в тайном  книгохранилище  кесарей.  Заглядывать  в  этот  манускрипт
воспрещалось  под  страхом  погубления  души,  но   и   уничтожить   древнее
свидетельство базилевсы не посмели.
   - Там написаны про Спасителя какие-то гадости? - сдвинул брови фон  Дорн.
- Ну и что? Кто ж поверит измышлениям подлого предателя?
   - Измышлениям? - Вальзер усмехнулся. - В протоколе допроса Савентуса была
приписка  инквизитора:  "Сие  кощунственное  сочинение,  именуемое  "Иудиным
Евангелием" несомненно произведено самим прелукавым душеуловителем  Сатаной,
ибо даже в пересказе порождает неудержимый соблазн усомниться в Божественной
природе и Благости Господа нашего Иисуса". У меня было мало времени, а текст
читается трудно, но, одолев лишь первые четыре страницы,  я  уже  узнал  про
Иисуса такое, что смысл всех его деяний предстал передо  мной  в  совершенно
ином свете! - Рассказчик задохнулся от возбуждения. - Если б предъявить миру
только эти четыре страницы, и то вся христианская вера пришла бы в  шатание!
А самое поразительное то, что, если отправиться в  Святую  Землю,  то  очень
возможно,  что  еще  и  теперь  можно  сыскать  доказательства   правдивости
евангелиста! Знаете ли вы, кем на самом деле был Иисус из Назарета и чем  он
занимался первые тридцать лет своей жизни?
   - Не знаю и знать не желаю! - вскричал фон Дорн. - То есть, нет - знаю  и
не хочу знать ничего иного! Спаситель был сыном плотника и помогал  отцу,  а
потом отправился проповедовать Истину. И не смейте утверждать ничего иного!
   Вальзер горько рассмеялся.
   - Вот-вот, точно так же слепы и все прочие христиане. Мрак  суеверия  для
вас предпочтительней света правды. Ладно-ладно, не затыкайте уши. Я не стану
ничего рассказывать вам про Христа. Послушайте лучше, что мне удалось узнать
про судьбу Иудиного евангелия в Московии. Первым  страшную  книгу  обнаружил
Максим Грек, начавший разбирать Либерею для великого  князя  Василия.  Монах
наткнулся на "Математику" безвестного Замолея, увидел, что титул  ложный,  а
далее идет кощунственный текст об Иисусе. Сказал об этом  государю,  и  тот,
испугавшись, повелел тут же замуровать  всю  Либерею  обратно  в  тайник,  а
греческого книжника с Руси отпускать запретил. Так Максим и окончил свои дни
среди  московских   снегов.   Потом,   через   полвека,   Либереей   занялся
любознательный Иоанн. Долго искал книгочеев-переводчиков - да вс„ попадались
недостаточно ученые. Наконец, подвернулся наш Савентус.  Он  довольно  скоро
добрался до ложного Замолея и стал переводить царю еврейские письмена  прямо
с листа. Судя по протоколу миланской инквизиции, чтение  продолжалось  всего
двенадцать дней. На тринадцатый Савентус, утративший сон и вкус к  пище,  не
выдержал, пустился в бега. На допросе он показал, что  русский  царь,  ранее
набожный и благочестивый, от чтения Книги заколебался в вере и стал задавать
богопротивные вопросы. Какие именно, я прочесть не смог - эти строки, как  и
многие другие, были густо замазаны чернилами. Больше всего меня поразило там
одно место, которое я запомнил слово в  слово.  "Евангелие  писано  с  такою
силою и правдоподобием, - утверждал Савентус, - что сам папа римский утратил
бы веру и понял: никакого Бога нет, а человеки  предоставлены  самим  себе".
Сам папа римский! - Вальзер вдохновенно воздел указательный перст к  низкому
своду. - Итак, пастор сбежал из Москвы и повредился в рассудке,  но  и  царь
Иван не вынес посягательства на веру.  До  той  поры  был  разумен,  умерен,
милостив, а в 1565 году вдруг случилась с ним ужасная перемена,  за  которую
его и прозвали Грозным. Таких  зверств,  таких  кощунств  и  гнусностей  эта
несчастная  страна  не  видывала  испокон  веков,  даже  в  годы  татарского
нашествия. Сумасшедший монарх то неистовствовал, как бы испытывая Господа  -
мол, полюбуйся на мои непотребства и останови меня, если Ты существуешь,  то
ужасался содеянным и начинал поститься да каяться. Я читал  в  хронике,  что
Иван попеременно надевал черное, красное и белое платье. В красном рекою лил
кровь. В черном тоже сеял смерть, но без кровопролития - удавкой или  огнем.
В белом же одеянии веселился, но так, что многим это веселье  казалось  хуже
казней... А Либерею  царь  запер  в  свинцовое  подземелье,  чтоб  и  с  его
наследниками не произошло пагубного шатания.
   Корнелиус слушал невероятную  историю,  затаив  дыхание,  лишь  время  от
времени поглядывал на  жуткую  книгу,  наделавшую  таких  дел.  Хорошо  хоть
написана на древнееврейском, который кроме  немногих  умников  да  безбожных
жидов все равно никто читать не умеет.
   - Что же до  Савентуса,  -  продолжил  Вальзер,  -  то  участь  его  была
печальна. Допрос велся  тайно,  в  присутствии  одного  лишь  отца  главного
инквизитора  и  писца-протоколиста.  Весь  пересказ  "Евангелия   от   Иуды"
старательно вымаран.  В  конце  приписка,  уже  иной  рукой:  "По  окончании
расспроса, длившегося семь ночей без применения пытки, поскольку оный еретик
Савентус говорил без принуждения  и  запирательства,  постановлено  окропить
камеру святой водой; бесноватому сунуть в рот кожаную грушу, чтоб не вел  со
стражниками прельстительных речей, а по окончании Святого  Поста  сокровенно
удавить в темнице; писца брата Амброзия жизни не  лишать,  но  во  избежание
огласки отсечь ему язык и обе руки, после чего сослать на дожитие в  дальний
монастырь". Надо полагать, что вердикт вынесен главным инквизитором, который
и сделал эту приписку. Ниже  еще  одна  запись,  и  опять  другим  почерком.
Коротко,  без  комментариев:  "Сего  13  декабря  отец  главный   инквизитор
Иеронимус повесился во дворе на  осине".  Ну,  как  вам  мой  рассказ,  герр
капитан?
   Аптекарь испытующе воззрился  на  фон  Дорна.  Тот  был  бледен,  на  лбу
выступила испарина. Показал на Замолея подрагивающим пальцем:
   - Зачем же вам нужна этакая страсть, от которой людям одни  злосчастья  -
безумие и смерть? Что вам в ней? Пусть лежала бы себе в сундуке еще  полторы
тысячи лет.
   - Нет, друг мой, уже пора! Сто лет назад, во времена Савентуса  было  еще
рано, а теперь в самый раз, - с глубоким  убеждением  сказал  Вальзер.  -  В
шестнадцатом  столетии  людской  разум  был  еще   слишком   окутан   мраком
невежества, человек еще не поднялся с колен. А наш с вами  просвещенный  век
явил великие открытия: о том, что Земля не центр  Вселенной,  а  всего  лишь
одна из планет, вращающихся вокруг светила, или о том, что...
   - Не может быть! - вскричал потрясенный капитан. - Всякий видит, что  это
Солнце обращается вокруг Земли!.
   - Не всегда нужно верить своим глазам, - улыбнулся  ему  аптекарь,  будто
неразумному дитяте. - Вашему  взору,  например,  представляется,  что  Земля
плоская, а она кругла, как яблоко.
   Корнелиус поник, сраженный этим аргументом. Неужто Земля и в  самом  деле
не центр мироздания?
   - А сколько чудесных открытий свершила физическая и химическая  наука!  А
медицина! Никогда еще человек не знал о себе  и  природе  так  много.  Разум
наконец-то приучается мыслить бесстрашно и самостоятельно, он избавляется от
детских пеленок. Человек нынче чувствует и понимает себя совсем  по-другому.
Величественный Шекспир, свободолюбивый Сервантес де  Сааведра,  дерзновенный
Спиноза, пытливый Джон Донн и  многие  другие  мыслители  дали  человечеству
возможность уважать себя, гордиться собой! Узда слепой, нерассуждающей  веры
нам больше не нужна. Это прежде, в  темную  и  жалкую  эпоху,  религия  была
необходима, чтобы посредством страха Божия подавлять в наших  диких  предках
звериные желания и ужас перед загадкой бытия. Ныне же  большинство  загадок,
ранее  казавшихся  непостижимыми,  благополучно  разрешены  наукой.   Ученые
добрались бы и до всех прочих природных тайн, если бы  их  рассудок  не  был
скован суеверием. Вс„, друг мой, христианство исчерпало свою полезность. Его
надо сбросить, как подросший  ребенок  сбрасывает  платье,  ставшее  слишком
узким и стесняющее рост.  Чтоб  двигаться  вперед,  дальше,  выше,  человеку
отныне понадобится не вера в чудо, а вера в собственные силы, в  собственное
разумение. Если люди узнают правду о Христе и истоках его учения, произойдет
великий  разброд  в  умах  -  куда  более  созидательный,  чем  во   времена
Реформации. Ведь любая встряска, любое  разрушение  единомыслия  благотворно
для работы мысли. Многие,  конечно,  в  страхе  отшатнутся,  заткнут  уши  и
закроют глаза. Но немало сыщется и таких, кто  станет  жадно  внимать  новой
истине. И это будут лучшие из людей! Мы с  вами  стоим  на  пороге  Золотого
Века! Как разовьются  наука  и  искусство,  как  возвысится  образование!  А
главное - человек перестанет пресмыкаться перед Высшим  Существом,  которого
на самом  деле  не  существует.  Если  же  люди  не  будут  унижаться  перед
Властителем Небесным, то очень скоро они не захотят простираться ниц и перед
властителями  земли.  Возникнет  новое  общество,  состоящее  из  гордых   и
уважающих себя членов. Вот цель, достижению которой не жаль  посвятить  свою
жизнь!
   Вальзер не совладал с  волнением.  Его  голос  сорвался,  по  лицу  текли
восторженные слезы.
   - А как же Дева Мария, Пресвятая Заступница? - тихо спросил фон  Дорн.  -
Раз Бога нет, то и Ее тоже? Она не способна ни за кого  заступиться,  потому
что умерла две тысячи лет назад? И вечной жизни тоже нет? После нашей смерти
ничего не будет? Совсем ничего? Но зачем тогда жить?
   - Чтобы пройти путь от бессмысленного зародыша до мудрого и  благородного
старца, который знает, что прожил свою жизнь сполна и  испил  ее  до  самого
донышка, - сказал Вальзер так, что было видно - он думал  про  это  и  нашел
решение. - Я искал "Евангелие от Иуды", потому что верил в силу этой  книги.
Ни один прочитавший ее - нет, даже  просто  заглянувший  в  нее  -  не  смог
сохранить веру в Бога, даже  сам  главный  инквизитор.  У  меня  есть  план,
которым я надеюсь вас увлечь - мне ведь и в дальнейшем будет нужен верный  и
храбрый помощник. Я обоснуюсь в Амстердаме, где мракобесие не  в  почете.  Я
куплю типографию и издам Книгу. Я наводню ею всю  Европу.  Уверяю  вас,  что
через два или три года поднимется волна, по  сравнению  с  которой  лютерова
ересь  покажется  христианству  детской  забавой.  Мы  с   вами   произведем
величайший переворот в умах и душах!
   - И снова  начнется  религиозная  война,  как  после  Лютера?  -  спросил
Корнелиус. - Одни будут убивать во имя веры, а другие во имя разума? В нашем
роду хорошо помнят Реформацию - она расколола фон Дорнов  на  две  половины,
одна из которых истребила другую... Нет,  герр  Вальзер,  нельзя  подвергать
души такому испытанию. - Капитан постепенно говорил все быстрей, все громче.
- Мир несовершенен и жесток, но таким он стал  естественным  образом,  никто
его не принуждал и не подталкивал. Пусть уж вс„ будет, как  будет.  Если  вы
правы, и Бог человеку не нужен, то пусть люди додумаются до этого сами,  без
вашего Иуды, который все равно был и остается подлым предателем,  какими  бы
помыслами он там ни руководствовался... Только я думаю, что Бог будет  нужен
всегда. Потому что Бог - это надежда, а надежда сильнее и светлее разума.  И
Иисус тоже будет нужен! Тут ведь дело не в том, кем он был  на  самом  деле,
что делал или чего не делал... Я не умею вам этого объяснить, но я чувствую,
знаю: без Иисуса нельзя. Вы добрый и умный  человек,  как  же  вы  этого  не
понимаете? - Фон Дорн решительно  тряхнул  головой.  -  Простите  меня,  мой
уважаемый друг, но я не допущу, чтобы ваш план осуществился.
   - Не допущу? - прищурился Вальзер. - Не допущу?
   - Отдайте мне Замолея. Я... нет, не уничтожу его, потому что, если уж эта
книга просуществовала столько веков, значит, так угодно Господу. Но я спрячу
ее в тайник - такой потаенный, что никто ее там не сыщет без явного промысла
Божия. И не пытайтесь отговорить меня, это не поможет.  -  Теперь  Корнелиус
говорил уже не горячо, а спокойно - откуда-то на капитана снизошла  твердая,
неколебимая уверенность. - Вы будете взывать к моему рассудку,  а  я  принял
решение сердцем.
   Аптекарь опустил голову и закрыл глаза. Умолк. Корнелиус терпеливо ждал.
   Наконец - через четверть часа, а  может  быть,  молчание  продолжалось  и
дольше - Вальзер с тяжелым вздохом молвил:
   - Что ж, мой честный друг. Возможно,  в  таком  деле  и  вправду  следует
прислушиваться не к зову разума, а к голосу чувства. Я сокрушен и  раздавлен
тем, что не смог убедить  в  своей  правоте  даже  вас,  человека  умного  и
благожелательного. В  конце  концов,  вы  лишь  повторяете  мои  собственные
сомнения. Я хотел испытать на вас, готово ли  человечество  воспринять  идею
мира без Бога. Теперь вижу, что не готово. Что ж, пусть  Книга  ждет  своего
часа. А мы... Мы с вами уедем отсюда. Стройте свой чудесный замок и отведите
там комнату для меня. Я принимаю ваше щедрое предложение.
   * * *
   Здесь и у мушкетера на глазах выступили слезы -  по  правде  сказать,  он
готовился к долгому, мучительному препирательству  и  уже  заранее  укреплял
сердце, чтобы не поддаться.
   - Вы благороднейший из людей,  герр  Вальзер,  -  с  чувством  воскликнул
капитан. - Я знаю, сколь многим вы  жертвуете  -  мечтой,  жизненной  целью,
великим  замыслом.  Но  у  вас   хватило   мудрости   понять,   что,   желая
облагодетельствовать людей, вы подвергнете их смертельной опасности.  Знаете
что? - Растроганный Корнелиус кивнул на открытую крышку алтын-толобаса. -  В
возмещение за вашу книгу забирайте-ка половину моей доли. Это  будет  только
справедливо.
   Аптекарь рассеянно улыбнулся, видно, еще не оторвавшись мыслями от своего
величественного и безумного прожекта.
   - Благодарю вас. Мне достанет одного  Аристотеля  -  тем  более  что  вы,
кажется,  не  очень-то  дорожите  этой  бедной  рукописью...  Что  ж,  милый
Корнелиус, теперь можно и выпить. За крушение великих замыслов и  за  мудрое
бездействие.
   Фон Дорн охотно  поднял  кружку.  Вино  оказалось  густым  и  терпким,  с
привкусом смолы, дубовой бочки и каких-то трав.
   - А вы что же? - спросил капитан, видя, что Вальзер еще не  выпил.  -  До
дна. Или, как говорят московиты, do nogtja - чтоб потом подставить ноготь, и
на него стекла одна-единственная капля. Этот самый ноготь русских  и  губит,
но вы ведь от одной кружки доброго вина не сопьетесь?
   Капитан засмеялся собственной шутке и, взяв кружку аптекаря  за  донышко,
проследил, чтобы тот выпил до конца.
   - Ну-ка, давайте ноготь.
   Задыхаясь, Вальзер  опрокинул  кружку  на  подставленный  большой  палец.
Вытекла не капля, а целый ручеек, но для книжного червя и это было неплохо.
   - Я... Я не привык... столько... пить. - Аптекарь хватал ртом воздух. Его
рука судорожно зашарила в  кармане,  выудила  оттуда  стеклянный  пузырек  с
жидкостью лилового цвет