набирая рябины  с  собой.  -
Куда ты денешься... И тут была "охота на лис"...
   - А если бы выбросил?
   - Выбросил... Отнимать бы стали - не отдал. Ярослав решил, что  теперь-то
уж, после такой проверки, его не  посадят  за  решетку,  пусть  под  надзор,
только не в подвал. Но после  ужина  доверенный  Закомарного  достал  ключи,
выразительно позвенел, дескать, пора, и отвел в камеру.
   - Так и тебе спокойнее будет, среди картин... Наутро Ярослав услышал  гул
вертолета над Дворянским Гнездом. Это значило, что нагрянул в резиденцию сам
хозяин. Прошло часа три, прежде чем в  подвале  появился  доверенный,  молча
открыл дверь, поздоровался за руку и сообщил, что Овидий Сергеевич ждет.
   Закомарный встретил его сдержанно, без обычного свойского,  панибратского
тона - не хлопал по плечу, не говорил  "брат",  и  за  этим  крылось  что-то
серьезное или торжественное.
   - Насколько я понимаю, тебя больше  не  тянет  к  скитнической  жизни?  -
спросил он с явным намеком на то, что Ярослав не сбежал, оказавшись на воле.
   - Привык к тюремной, - не удержался он.  -  Комплекс  узника  -  вернулся
туда, где кормят.
   -  А  языки  еще  не  забыл?  Правила  хорошего   тона,   дипломатические
протоколы... В общем, чему тебя в институте учили?
   - К сожалению, за решеткой ничего этого не требуется.
   -  Обижаешься?  -  усмехнулся  Овидий  Сергеевич.  -  А   на   кого?   На
обстоятельства? На судьбу? Так тебе крупно  повезло,  сейчас  бы  уже  черви
съели... Или на кого-то конкретно?
   - Жалко потерянного времени.
   - Допустим, ты потерял его с пользой для души и собственного здоровья. Но
знаешь, по чьей воле... отбывал свой срок?
   Ярослав вскинул голову. Закомарный удовлетворенно засмеялся.
   - Да, правильно, по воле наследницы престола. Она  велела  спрятать  так,
чтобы мир забыл о тебе. К тому же  случай  был  подходящий,  Ястреб  устроил
катастрофу...
   - Почему не сказать сразу? Я бы сидел и не дергался.
   - Дергался бы! И еще как  дергался!  Бог  весть  что  тебе  бы  в  голову
полезло. А так ты же на меня грешил? На меня,  и  потому  сидел  спокойно...
Ладно, я не затем поднял тебя на свет Божий. Должен сообщить радостную  вещь
- отсидка в подвалах Дворянского Гнезда благополучно завершилась.  А  теперь
настала пора поменять, скажем так, место заключения.
   - То есть переведешь в другую тюрьму? - насторожился Ярослав,  готовый  к
сопротивлению.
   - Не спеши, - упредил его Овидий Сергеевич. - В тебе действительно крепко
засел  комплекс  узника.  Полное  отсутствие  дипломатического   этикета   и
простейшей выдержки. Сначала выслушай предложения, а потом делай выводы.
   - Не мудрено...
   - Обстановка сложилась так,  что  тебе  придется  уехать  из  России.  На
некоторое время. Например, во Францию или Италию. Сам понимаешь, за  рубежом
тебе тоже пока нельзя жить  в  открытую,  пусть  и  под  другим  именем.  Не
исключено, что Ястреб может выйти на след. Поэтому есть единственное  место,
где гарантирована  полная  безопасность.  Это  Афонский  русский  монастырь.
Слышал о таком?
   - Монастырь? - искренне изумился Ярослав. - А известно тебе, что на  Афон
приезжают лишь после пострига здесь, в  России?  И  еще  по  согласованию  с
братией и особому благословению Патриарха?
   - Вот, а говоришь,  все  забыл,  чему  учили!  -  одобрил  Закомарный.  -
Кое-что, оказывается, помнишь...
   - Помню... Еще помню, из Афонского монастыря ни одному иноку  назад  пути
нет.
   - Ну, мы тоже кое-что изучали. Это общеизвестный факт.
   - Тем более! Прежде бы спросить, хочу ли я принять постриг. Так  вот,  не
хочу. И не буду. А насильно - увы,  постригают  только  неугодных  отпрысков
царского рода.
   - Ладно, угомонись, - замахал руками Овидий Сергеевич.  -  Никуда  ты  не
денешься... Кстати, знаешь, сколько твоих предков принимали  иноческий  сан?
Кроме матери, теперь схимницы Илиодоры. Не знаешь... А их было еще  шестеро!
Ничего, да? Это у вас наследственное, чувствуешь?
   - Это невозможно...
   - Возможно, все возможно. Монастырь - не наши подвалы, но жить придется в
таких же условиях, если не в худших. Да ты же не особенно привередливый?
   - Отказаться, естественно, я не могу?
   - Можешь. Ты  совершенно  свободен.  Не  царский  же  ты  отпрыск,  чтобы
постригать насильно. Вставай и уходи, никто не задержит.
   Ярослав сидел не шевелясь: согласие означало, что он  станет  восьмым  из
рода Пелевиных, принявшим монашество...
   На  всю  жизнь,  безвозвратно,  бескомпромиссно...  Перед  глазами  стоял
царственный призрак с каштановыми волосами.
   -  Мне  нужно   встретиться   и   поговорить   с   ее   дядей,   Алексеем
Владимировичем...
   - Он был ей не дядя, а дядька.  Так  называют  воспитателей,  -  печально
вымолвил Овидий  Сергеевич.  -  Помнишь,  он  часто  болел...  Неделю  назад
попросил,  чтобы  освободили  от  бремени  престолоблюстителя  и  вернули  в
монастырь.
   - Почему - вернули?
   - Потому что он с тридцати лет схимонах, но вынужден был жить в  миру.  И
хлебать его мерзости!.. Каково ему было изображать эти бесконечные женитьбы,
семейную жизнь. Хорошо, все "жены" его были Христовыми невестами и понимали,
во имя чего страдают... Но умирать им завещано дома, в своей обители. Вот он
и умер, Царство Небесное... Перед смертью назвал тебя.
   - Меня?! Почему же меня?.. Почему я должен повиноваться его воле?!
   - Это не его воля...
   - А чья же?! - выкрикнул вопрос Ярослав и замер.
   - Да, ты верно подумал, - тихо проговорил Закомарный. -  Это  ее  воля  -
видеть рядом тебя...

   ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
   ЗОЛОЧЕНЫЙ КУБОК (1995)

   1
   После вечерней службы отец Прохор сидел на паперти,  играл  на  гармошке,
пел тропари и ждал, когда попадья со старушками потушит свечи и вымоет  пол,
чтобы запереть храм. Борода его часто попадала в мех, что мешало вдохновенно
вскидывать  голову.  Над  головой  низко  летали  ласточки,   и   все   было
замечательно. Подходить к нему с  разговором  в  таком  состоянии  не  имело
смысла, все равно бы ничего не услышал, как глухарь на току. Поэтому  Бурцев
тихо пробрался в поповский дом и поднялся на свой чердак.
   Когда в церкви сделали уборку и женщины разошлись по домам,  отец  Прохор
отставил гармонь и вытащил на паперть две коробки  -  одна  с  богослужебной
утварью и книгами, другая с облачением, - запер двери, после чего снова сел,
свесил ноги и заиграл. Тут к воротам  храма  подкатил  джип  с  затемненными
стеклами,  откуда  выскочили  два  бравых  стриженых  молодца,   и   батюшка
встрепенулся, взял гармошку под мышку  и,  как  барин,  уселся  на  переднее
сиденье. Приехавшие загрузили коробки, и машина тут же  унеслась  в  сторону
моста через Маегу.
   Спросить, куда это поехал отец Прохор на ночь  глядя,  было  не  у  кого,
глухонемая попадья лишь улыбалась и  показывала  на  стол  -  дескать,  пора
ужинать.
   После ужина Бурцев прождал своего  квартирного  хозяина  часа  четыре  и,
разочарованный, уснул,  поскольку  после  бурного  дня  валился  с  ног.  Он
рассчитывал завтра на утреннем автобусе  уехать  в  областной  центр,  чтобы
объявиться в прокуратуре и тогда уже возвращаться сюда как официальное лицо.
Потеряв незадачливых оперов-помощников, другого пути не оставалось: если эти
амазонки действительно были причастны к  анонимному  письму  и  намеревались
завязать какие-то отношения с  Генпрокуратурой,  следовало  предоставить  им
такую возможность... Первый автобус  он  проспал  -  не  сработал  будильник
ручных часов. Пришлось спуститься вниз к завтраку. Попадья опять улыбалась и
перед тем, как сесть за стол, постояла  перед  иконами,  мысленно  прочитала
молитвы, ибо отца Прохора не оказалось.
   Он вернулся лишь к одиннадцати часам на том же джипе,  только  уже  не  с
двумя, а тремя коробками и хорошо выпивший: будучи "под  градусом",  батюшка
непременно заводил "Подмосковные вечера" во всю свою  мощную  глотку.  Утром
Бурцев подумал, что отец Прохор мог поехать куда-то по  вызову  -  крестить,
венчать, отпевать, а судя по дорогому джипу, возили его в Дворянское Гнездо.
   - Матушка! А я сегодня загулял! - сказал  Прохор  жене,  после  того  как
исполнил коронную песню. - Больно уж хорошо было, матушка!
   Они великолепно понимали друг друга. Попадья сделала какие-то знаки, отец
Прохор замкнул ремешками меха и наконец-то вошел в дом. Жена внесла  за  ним
одну коробку, видимо с подарками, оттуда торчали горлышки бутылок.
   - Объявился? Ну и слава Богу! - сказал он,  увидев  Бурцева.  -  А  я  уж
загоревал, куда постоялец девался? А то  говорят  вон,  товарищей-то  твоих,
которые на белой машине  катались,  кто-то  поймал  и  налупил.  Правда  или
брешут?
   - Женщины налупили, - уточнил Бурцев. - В больницу поехали.
   - Ишь ты! Женщины! Что-то у нас такого еще не бывало!
   - Слушай, батюшка, а что это за секта есть  в  твоем  приходе?  Где  одни
женщины?
   - Секта? Нет, такой секты не  знаю.  И  вообще  у  нас  их  нету,  сплошь
православный народ. Есть несколько дураков, по старому обряду крестятся,  да
пара таких же гармонистов, но  ведь  и  они  православной  веры...  Был  еще
парень, в заповеднике работал, иконы богородичные писал, да тот давно уж  на
машине разбился и сгорел.
   - Вот как? Любопытно! - Бурцев вспомнил придуманный Фемидой теракт.
   - Что тут любопытного? - насупился Прошенька. - Человек погиб...
   - Любопытно, что иконы писал!
   - Ну, это у нас  запросто!  Страна  же  Дураков!  Делай  что  вздумается.
Никаких канонов,  никаких  законов  и  запретов.  Потому  что  вольные  люди
живут...
   - И что это за иконы?
   - Говорю  же,  богородичные.  "Утоли  моя  печали",  или  "Утешение  злых
сердец", "Семистрельная" еще называется...
   - Нельзя ли взглянуть на них?
   - Как ты взглянешь, если они все погорели?
   - В машине? Вместе с иконописцем?
   - Да нет, в его избе... Одна только осталась, и находится она в  каком-то
женском монастыре, не знаю... А! Вспомнил! Есть еще один... как его назвать,
убогий, что ли, сам себе веру придумал, все какую-то матку ищет. Но ведь  он
пришлый, чужой и ненормальный, да и один-одинешенек...
   - Матку ищет? - Бурцев ощутил какой-то неясный  горячий  толчок  от  этих
слов.
   - Заболевание такое, - охотно пояснил отец Прохор. - Я его однажды в храм
привел, исповедовать хотел да причастить, может пройдет затмение, а он ни  в
какую. Говорит, недостоин, потому что в аду был и проклят.  И  теперь,  пока
все мертвые души не загоню в небытие, проклятие не  снимется.  Ему  кажется,
что сейчас много мертвых душ появилось и  живет  среди  душ  живых.  Потому,
дескать, и беда кругом творится.
   - Пришлый, говоришь? А откуда?
   - Кто его знает? Года полтора тут ошивается, а появился так, будто  и  на
самом деле из-под земли выскочил.  Никого  к  себе  не  подпускает,  бывает,
гневный ходит, это когда ему мертвые  души  блазнятся.  Лучше  его  стороной
обходить в такую пору. Но если матку ищет - ласковый, как теленок. Пойди  на
пристань, он там все трется. Увидишь самого  обросшего,  страшного  -  он  и
будет.
   - Но почему он ищет матку здесь?
   - Говорит, где-то тут она, в  Стране  Дураков.  Во  сне  ему  приснилось,
видение было... Женщинам руки смотрит, будто по руке матку можно найти.  Они
сначала шарахались, сейчас попривыкли. Больной же, безвредный... Теперь даже
примета появилась: если Геля встретится - муж с  работы  трезвый  придет,  а
если заговорит - зарплату дадут. Чистое суеверие, но ведь точно сбывается!
   - Его Геля зовут? То есть Гелий? А фамилия?
   - Точно не знаю, но все Геля да Геля. Фамилии у нас так и вовсе  стыдятся
спрашивать, - отец Прохор заправил косичку под рубаху и вдруг заявил:  -  Да
говорит, матку свою нашел! Долго искал - и нашел. Теперь осталось  истребить
ему эти мертвые души, и живи себе припеваючи.
   - А что, в Стране  Дураков  так  много  мертвых  душ?  -  поинтересовался
Бурцев.
   - Да их тут совсем нет, по-моему. Но лезут сюда, будто  мухи  на  мед.  -
Прошенька погрозил пальцем. - Хитрый  ты  парень.  Интересовался  про  живую
воду, теперь про секту женскую, а  сам  на  Гелю  свернул.  Я,  конечно,  не
спрашиваю, кто ты  да  зачем  пожаловал,  мое  дело  священническое,  всякий
человек мне сын, и всякий за дела свои перед Господом ответит. Только ты  не
забывай, что с твоими товарищами приключилось.
   - Мне и скрывать нечего, - засмеялся Бурцев. - Служба такая - спрашивать,
допрашивать. Я работник Генеральной прокуратуры.
   - Какой-какой? - не понял батюшка.
   - Генеральной. То есть самой главной, в Москве.
   - Это-то я понимаю, что главной. Другое  не  пойму:  чего  твои  товарищи
православных ездили да стращали? Если прокуратура? Истинный Крест, бандиты!
   - А сам-то не к бандитам ли ездил, батюшка? Да ночь прогулял?
   - Кого они когда тронули? - насупился отец Прохор. - Одно добро  людям  и
помощь. Какие они бандиты? Очень  даже  приветливые  люди,  обходительные  и
православные. Ребеночка, младенца окрестил, все честь по  чести.  Бандиты...
Да они вон пять тысяч долларов пожертвовали на храм! За один обряд!.. А  еще
посулили настоящего медного листа на купола прислать. Все бы  такие  бандиты
были - народ бы горя не знал.
   - Ладно уж, батюшка, извини, обидеть не хотел, - повинился Бурцев. -  Про
Дворянское Гнездо всякое говорят. И видом они как наши  московские  бандиты.
Младенец-то хозяйский?
   Отец  Прохор  внезапно  потерял  интерес  к  разговору,  закрылся,  будто
спохватившись, что уже много и так лишнего наболтал.
   - Служба у меня особенная, крещение святое относится к таинствам, так что
не спрашивай. Хотят люди окрестить - я совершил обряд. Чей ребенок, это меня
не касается.
   - Что же они в церковь не привезли  младенца?  -  попробовал  разговорить
Сергей. - Не так уж и далеко на хорошей машине. В храме-то это  же  красиво,
торжественно.
   - Богатые, так можно и домой пригласить. А мое  какое  дело?  Приехал  да
окрестил. Одной православной душой больше стало.
   - А женщин в Дворянском Гнезде много?
   - Где? В каком гнезде? - прикинулся он. - Не знаю никаких гнезд.
   - Куда же ты ездил? Где тут  еще  богатые  живут?  Чтобы  по  пять  тысяч
жертвовать?
   - Нынче они везде есть, - уклонился батюшка. - Некоторые жадные,  копейки
на благое дело не дадут. Но Бог им судья...
   Он взял гармошку и без всякого вступления рванул во весь голос:
   - Всяк земнородный да взыграется, духом просвещаем!..
   И прикрылся песней, как щитом.
   Потом он сломался и улегся спать на деревянный топчан, не выпуская из рук
гармони. А Бурцев побродил  по  дому  и  заметил  под  лестницей  коробку  с
подарками, привезенную батюшкой  и  еще  не  разобранную  хозяйкой:  попадья
обрядилась во все белое и пошла  проверять  пасеку,  стоящую  на  задворках.
Влекомый чистым,  даже  не  профессиональным  любопытством,  он  заглянул  в
коробку и обнаружил там четыре  нераспечатанные  бутылки  дорогого  коньяка,
начатую литровую бутыль с водкой, круг  сыра,  копченую  колбасу,  окорок  в
жестяных банках, черную икру в стеклянных, однако внимание  привлекла  белая
пластмассовая фляжка. Он открутил колпак в виде стаканчика, понюхал и сделал
глоток...
   Это оказалась живая вода, вкус которой он знал и помнил с  того  момента,
когда впервые вкусил ее в доме Ксении.
   Первой мыслью было разбудить отца Прохора и устроить допрос,  но  он  так
сладко спал, обняв гармошку, и так блаженно улыбался, что не поднялась рука.
Тогда Бурцев налил полный стаканчик, выпил его, хлебнул еще глоток из фляжки
и вернул ее на место.
   И сразу стало легко, свободно, будто он сбросил с себя груз, оттягивавший
плечи все это время, пока  жил  в  Стране  Дураков.  Он  вошел  в  хозяйскую
комнату, где под иконами стояла вторая гармошка, взял  ее  в  руки  и  вдруг
заиграл, словно всю жизнь тем и занимался. Он не знал, как это произошло, и,
самое главное, не хотел знать, а просто играл и радовался. И не заметил, как
в дверях появилась глухонемая попадья, замерла, прислонившись  к  косяку,  и
слушала. По ее одежде и шляпе накомарника ползали пчелы...
   Но тут за ее плечом появился отец Прохор -  успел  выспаться,  был  свеж,
весел и благодушен. Попадья в тот же час удалилась.
   - Эко разыгрался парень-то! Будто и дураком не был!.. Уроки мои на пользу
пошли или кто другой показал?
   - Кто другой! - засмеялся Бурцев.
   - Значит, Щукин, - сник батюшка. - Но он хуже меня играет, это  тебе  вся
Страна скажет.
   Сергей поставил гармошку, приблизился к нему и спросил прямо:
   - Где ты живую воду брал? Место покажешь?
   - Какую-какую? Живую? - наигранно опешил отец Прохор.  -  Может,  святую?
Так это я сам могу...
   - У тебя во фляжке... там, в коробке с подарками, живая вода.
   - Это ты  так  коньяк  называешь?  -  засмеялся  отец  Прохор,  но  глаза
оставались хитрыми. - Можно бы причаститься, раскупорить одну, да вот беда -
к тебе гости нагрянули.
   - Гости? Какие могут быть гости?
   - Да вон, за воротами стоят... Какие, я ведь  никогда  не  спрашиваю.  Но
ежели приехали гости - встречай. Я так понимаю, нехорошо отказывать.  Да  ты
не бойся, это барышни. Хорошенькие такие, молоденькие...
   Бурцев вышел на крыльцо.
   От ворот шли две женщины в белых длинных одеждах, напоминающих  индийское
сари. Как-то беззвучно, словно не касались земли.  Он  сбежал  по  ступеням,
остановился и подождал их, наблюдая за  мохноногой  голубкой,  летающей  над
самой головой.
   Оказалось, что они обе в летних белых плащах и домашних тапочках...
   - Это ты искал Тропинина?  -  без  всяких  эмоций  спросила  одна,  глядя
куда-то мимо.
   - Искал, - осторожно вымолвил Бурцев.
   - Было условие - найдут тебя. Почему ты стал искать сам?
   - Опасался, что возьмут под контроль. И станут выслеживать.
   - Кого конкретно ты опасался? Ты знаешь этих людей?
   - Только одного, по фамилии Скворчевский. Он начальник спецслужбы,  перед
командировкой была попытка вербовки.
   - Это нам известно... Хорошо, сейчас мы поедем к Тропинину.
   - Что у тебя под курткой? - вдруг поинтересовалась вторая. - Если оружие,
то его следует оставить дома.
   - Оружие, пистолет, - сказал Бурцев.
   -  Он  тебе  не  понадобится.  Можешь  оставить.  Теперь  ты   в   полной
безопасности.
   - Извините, я не верю людям, которые гарантируют безопасность.  Это  либо
дилетанты, либо авантюристы. Мне есть кого опасаться, поэтому я не хожу  без
оружия.
   - Пусть будет так, иди за нами, - приказала первая. Возле  крыльца  стоял
новенький черный джип "тойота", а в нем еще  две  женщины:  за  рулем  и  на
переднем сиденье. Возраст лет под тридцать, одеты  вызывающе,  не  в  пример
этим, в плащах, - короткие кожаные юбочки, такие же курточки с расстегнутыми
"молниями", и видно, что под ними только сетчатые черные  бюстгальтеры.  Они
действительно выглядели эффектно, разве что много косметики было на ресницах
и веках, оттененных цветом кофе да еще и с искристой  посыпкой.  Они  словно
сговорились и рисовали на лицах одинаково огромные глаза. В том числе и  те,
благородные. В снежно-искристых плащах.
   Потом он сообразил, что это особый вид маски: отмой  с  них  краску  -  и
никогда не узнаешь...
   Все забрались в машину, усадив Бурцева посередине на заднем сиденье,  что
определило его как пленника, хотя пистолет был под мышкой. Благородные  девы
расслабились, расстегнули плащи, и оказалось, что  под  ними  вообще  ничего
нет. Так еще  не  бывало,  чтобы  он  оказался  в  обществе  четырех  весьма
сексуальных женщин, которые будто бы предлагали  себя,  причем  две  из  них
вообще казались доступными и проявляли определенные знаки своих желаний: как
бы случайно касались обнаженными бедрами, непроизвольно клали  руки  ему  на
плечи, и острые ноготки задевали чувствительную кожу за  ухом.  Он  опасался
смотреть вниз, потому что у сидевших по бокам женщин  откровенно  выдавались
сакральные равнобедренные треугольники с выдающимися вперед лобками