тно.
   - Безусловно, - проронил Ярослав. - А  любопытно  было  бы  взглянуть  на
собственное досье! Где отмечен каждый твой шаг, поступок, мысль, высказанная
вслух.
   - И даже невысказанная! - заметил веселый гость.
   - Но в это я не верю!
   Помощник полковника принес термос с кофе и кейс, по-хозяйски достал чашки
на кухне, разлил и тут же удалился.
   - Так хочется поразить ваше воображение, - признался Скворчевский.  -  Но
пока не время. Вы же догадываетесь, Ярослав Михайлович, зачем  я  пожаловал,
зачем разыскал в глуши забытого селенья.  Только  не  говорите,  что  имеете
хорошую  работу,  зарплату,  возможность  заниматься   наукой   и   довольны
сегодняшним положением. Вас же ничего здесь не удерживает?
   - Мне здесь хорошо, - просто сказал Ярослав. - Есть  все  возможности,  в
том числе заниматься наукой. Особенно  когда  остался  единственным  научным
сотрудником. Все темы мои.
   -  Полно  вам!  Огородом  вы  там  занимаетесь,  а  не  наукой!  Морковку
выращиваете для зверушек. Ну, еще иконы пишете... Но тоже дилетантство.
   - А вы их видели? Иконы?
   - Нет, но слышал.  Говорят,  начали  еще  в  студенчестве.  У  вас  тогда
прозвище было - Затворник.
   - Не Затворник, а Сезанн, - поправил Ярослав.
   - Да, что-то в этом роде... Не понимаю, для вас звание Пилот звучит  куда
лучше.
   - В таком случае нечего возразить. Как всегда, ваша служба  лучше  знает,
что человеку нужно.
   - Вот это уже правильно.  Поэтому  хочу  предложить  работу  за  рубежом.
Скажем так, специфическую работу, по нашему профилю, но с учетом образования
и  знаний  в  области  природопользования.  Разумеется,  не   сразу,   через
год-два...
   - Экономическая разведка? - усмехнулся Ярослав.  -  Сперва  строительство
дорог в Нечерноземье, бульдозеры и скреперы,  солдаты  из  казахских  аулов,
вечно пьяные командиры...
   - Не спешите, - мягко прервал  Скворчевский.  -  Жанр  иной.  Это  же  не
армейская служба...
   Можно было сразу от всего отказаться, однако Ярослав знал,  что  разведку
никогда не удовлетворит прямой отказ, ибо, прежде  чем  устраивать  подобную
вербовку, отмерено не семь, а добрых сорок  раз,  и  теперь  этот  полковник
явился сюда, чтобы один раз отрезать.
   Подобное предложение уже было однажды, когда Ярослав только  что  получил
диплом. Правда, тогда к нему пришла женщина и после  недолгих  разговоров  о
планах на жизнь посоветовала дать согласие на  учебу  в  специальном  центре
подготовки - о работе еще речь не велась, и когда он  отказался,  то  спустя
месяц получил повестку из военкомата и отслужил  от  звонка  до  звонка  как
офицер-двухгодичник.
   В общем-то, правильно сделал, иначе бы не увидел настоящей России...
   - Между прочим, у меня была не совсем и плохая служба, - заметил Ярослав.
- Иначе как бы я попал в эти края?
   - Ну да, бульдозеры, скреперы, пьяные командиры... И Страна Дураков! А  я
предлагаю  соответствующую  вашей  неординарной  личности.  -   Скворчевский
понизил голос: - Разумеется, вам  придется  пройти  специальную  подготовку,
поработать сначала в пределах  Государства  Российского.  Понимаете,  о  чем
говорю?
   - Не совсем, - признался Ярослав.  -  Например,  в  чем  конкретно  будет
заключаться  моя  работа?  Добывать  секретную  информацию?  Грубо   говоря,
шпионить в стане вероятного противника?
   -  Ну-ну,  не  так  сразу!  -  засмеялся  Скворчевский.  -   И   напрасно
иронизируете. Россия открыта сейчас всем ветрам, кого только  не  заносит  в
нашу отчизну. И вы, как патриот, должны это понимать. Начнете  с  малого,  а
там посмотрим.
   - Заманчивая перспектива... А если не соглашусь? У вас больше нет  рычага
давления. Второй раз строить дороги не отправите.
   - Почему вы решили,  что  это  мы  загнали  вас  в  армию?  -  возмутился
Скворчевский. - Откуда такое убеждение? Я официально заявляю: наша служба  к
этому не причастна, никаким образом. Да, я знаю,  с  вами  имел  беседу  наш
сотрудник... Повестка после этого - чистое совпадение!  Мы  узнали  об  этом
спустя полгода. Кто вас туда  упрятал  -  до  сих  пор  загадка.  Военкомат,
который призвал,  утверждает,  что  вы  доброволец,  но  нет  ни  заявления,
ничего... Мы еще будем разбираться с этой историей.
   - Хорошо, считайте, что поверил, - перебил его Ярослав. - Но сейчас я  не
намерен покидать эти края. Мне здесь хорошо. Так что...
   - Не спешите! - остановил Скворчевский. - Вам и не придется покидать  эти
края. По крайней мере в течение года-двух.
   - Как это понимать?
   Гость встал, побродил по убогому жилищу, посмотрел фотографии  лебединого
базара на льду, спросил:
   - В каких вы отношениях с Овидием Сергеевичем Закомарным?
   - В каких? - напрягся Ярослав. - А можно считать, ни в каких.
   - Но он заезжал к вам сегодня... то есть вчера вечером?
   - Это ничего не значит. Я не люблю новоиспеченную буржуазию.
   - Потому мы к вам и обратились. Люблю, не люблю - это все область чувств.
Вы же понимаете, наш интерес к этой фигуре не случаен. Полагаю, и у  вас  за
время  знакомства  возникло  множество  вопросов,  связанных  с  соседом,  с
населением его Дворянского Гнезда... Не так ли, Ярослав Михайлович?
   - Да, пожалуй, так, - согласился он.
   - Например, вы никак не можете объяснить себе, с  какой  целью  он  отдал
приказ своим  людям  сжечь  ваш  дом  в  Скиту,  -  продолжал  Скворчевский,
разглядывая  жилище.  -  А  потом  предложил  выстроить  новый.   Нелогично,
правда?.. Или почему, например, проявляя внимание к вам,  одаривая  дорогими
подарками, он не подпускает вас к своей  усадьбе  и  запрещает  своим  людям
вступать с вами в контакт. Странно, да?
   - У него, наверное, свои  принципы  общения  с  соседями,  -  предположил
Ярослав, чувствуя какую-то неясную угрозу.
   - Вот и нужно выяснить, что это за принципы.
   - И я этим должен заниматься?
   - Совершенно верно. Пока да, пока нужно  всего-то  навсего  сблизиться  с
ним, войти в круг людей, которых впускают в недоступное  Дворянское  Гнездо.
Вам ведь и самому хочется посмотреть, что там происходит.
   - Особого желания нет. Да и возможностей...
   - Есть. Есть! - убедительно сказал  Скворчевский  и  сел  напротив.  -  И
возможности будут. Вам нужно согласиться, чтобы Закомарный  восстановил  ваш
дом. Вы же отказались от этого, решили взять в рабство поджигателя?  За  то,
что иконы ваши  украл?  Я  понимаю,  это  от  гордости,  но  сейчас  следует
поступить из соображений стоящей задачи. И она не так уж и сложна... Кстати,
не припомните, что произошло в ваших отношениях накануне пожара?  Вы  же  не
ссорились?
   Ярослав нащупал в кармане талисман, сказал сдержанно:
   - Нет, не ссорились. И ничего особенного не произошло.
   - Хорошо бы вспомнить все детали. Самые незначительные,  на  ваш  взгляд.
Может быть, вы нарушили принципы вашего соседства?
   - Вроде бы нет...
   - Вы же наблюдательный человек! И память у вас отличная.
   Разговор с Закомарным  он  мог  каким-то  образом  прослушать,  но  знать
что-либо об их встрече с Юлией - вряд ли: посторонних в заповеднике не было,
и из егерей никто не приходил в Скит...
   - Не могу сказать... Все как  обычно,  я  ушел  на  Ледяное  озеро  и  на
следующий день ночью увидел зарево.
   - Но это же явно: Закомарный хотел наказать вас таким способом, выжить из
заповедника, - подсказал Скворчевский. - Вы ему стали  мешать,  вторглись  в
какую-то запретную Область, увидели то, что не положено видеть.
   - Что я мог увидеть? От Скита до Гнезда - тридцать километров по прямой.
   - Например, вот этого человека. - Гость выложил перед ним  фотографию.  -
Посмотрите, не встречали его накануне?
   На снимке был дядя Юлии - тот самый, что приехал за ней ночью на катере.
   - Не встречал, -  заявил  Ярослав.  -  В  это  время  всякое  движение  в
заповеднике запрещено.
   - А как же девушка? - спросил Скворчевский и улыбнулся. - Была же  у  вас
девушка?
   - Она и сейчас есть. И не одна. Он знал о "гареме", но при этом ничего  -
о Юлии. И крыть ему было нечем, убрал в кейс фотографию.
   - Хорошо,  Ярослав  Михайлович.  Мы  несколько  отвлеклись...  Итак,  вам
следует поехать в Дворянское Гнездо, встретиться с Закомарным  и  отказаться
от прежнего решения. Пусть он восстанавливает дом.
   - Что-то я не совсем понимаю...
   - Что именно?
   - При чем здесь внешняя разведка?
   - А, вот вы о чем... Я могу вам приоткрыть дальнейший  ход  действий  при
условии, если вы подпишете предварительное согласие на наше  сотрудничество.
Сами понимаете, все связано с государственными секретами... -  Он  добыл  из
кейса бумагу. - Конечно, это формальность, но обязательная.
   - Я не давал согласия.
   - Надеюсь, дадите!
   - Должен огорчить вас...
   - Вы не спешите,  Ярослав  Михайлович,  обдумайте  предложение,  а  также
оцените ситуацию, в которой находитесь.
   - Пожалуй, ваша работа мне не подходит.
   - Нет, поймите правильно! - вдруг спохватился Скворчевский, -  Это  всего
лишь первый этап нашего сотрудничества. У вас впереди  отличная  перспектива
работы за рубежом, но прежде надо пройти соответствующую подготовку...
   - К сожалению, это меня не  привлекает.  Скворчевский  спрятал  бумагу  и
достал новую.
   - На вашем месте я бы не делал таких резких шагов. Ситуация у вас  сейчас
щекотливая, не так ли? Подумайте и дайте мне знать вот по этому телефону.  -
Он показал бумажку с цифрами. - Допустим, через два дня?
   Ярослав отрицательно помотал головой:
   - Нет, я уже сказал.
   - То есть отказываетесь?
   - С вашего позволения, да.
   Полковник побродил вдоль фанерных стен, глядя себе под ноги, снова сел  и
налил кофе.
   - Мне показалось, мы найдем общий язык, Ярослав Михайлович.
   - Это вам показалось.
   - Не советую упрямиться,  -  жестко  произнес  Скворчевский.  -  Рычагов,
говорите, нет? А что за гарем вы там завели? Вы знаете этих  женщин?  Хорошо
знаете? А вот  у  меня  есть  сведения,  что  среди  них  есть  преступницы,
находящиеся в розыске.
   - Таких нет! И знайте, никого в обиду не дам! И не смейте трогать!
   - Ну-ну-ну!.. Никто их трогать не будет. Живут, ну и пусть себе живут. Мы
же не звери... Если девушки ушли в хиппи, значит, есть причины,  заболевание
общества. На Западе в этом не усматривают преступления. Я имею в виду только
ваш  моральный  аспект.  Узнает  ваша  матушка,  что   живете   сразу   с...
одиннадцатью женщинами, - как отнесется к этому? Наверное,  расстроится.  Вы
же не мусульманин?
   - Пусть это вас не тревожит, - отрезал Ярослав. - В  отношении  морали...
Не вам говорить. Женщины пришли жить в Скит, а не со мной.
   - Да, чуть не забыл! - спохватился Скворчевский. -  Ваша  мама...  Она  в
монастыре?
   Сказано это было без всякого намека, но Ярослав вдруг напрягся: почему он
спросил о матери? Все-таки ищет рычаг?..
   - Странно, образованная, светская  женщина,  талантливый  ученый,  доктор
наук и вдруг - в монастырь, в уединение. У вас это наследственное?
   - Это произошло не вдруг, - проговорил Ярослав  сдержанно.  -  Она  давно
решила уйти от мира. И когда я вернулся из армии, приняла пострижение.
   - Как же  теперь  ее  зовут?  После  пострига,  насколько  мне  известно,
получают другое имя?
   - Простите, полковник, это не относится к делу никоим образом, -  отрезал
Ярослав. - Зачем вам ее новое имя?
   Скворчевский вскинул свои пытливые глаза, поднял брови:
   - Бог с вами, Ярослав Михайлович! Что вы подумали? Я же чувствую, что  вы
подумали!.. Я спросил  о  матери  только  из  соображений...  дополнительной
информации, так сказать.
   - В досье?
   - Если хотите - да! А вы подумали черт-те что.
   - Запишите: ее зовут теперь мать  Илиодора.  Скворчевский  принял  это  к
сведению, порылся в кейсе и добыл какой-то бланк.
   - Извините, Ярослав Михайлович, но вам нужно расписаться вот  здесь.  Это
подписка о неразглашении конфиденциальной беседы. Ничего не поделаешь, режим
секретности.
   - Подписывать ничего не буду, - заявил Ярослав, раздражаясь от  казенного
тона Скворчевского.
   - Но почему? Это чистая формальность.
   - Тем более... Не хочу оставлять автографы в собственном досье.
   Тот помедлил, с сожалением спрятал бланк, дернул плечами.
   - На нет, как говорят, и суда  нет...  Жаль,  из  вас  вырос  бы  хороший
разведчик.
   Скворчевский как-то проникновенно жал руку на прощание и так же смотрел в
глаза...
   Ярослав вышел на улицу проводить непрошеных гостей. Их машина  стояла  за
территорией, приткнувшись к придорожным кустам.  Было  раннее  утро,  солнце
обозначилось на горизонте, от реки тянуло туманом и прохладой.  Скворчевский
сел на заднее сиденье, хлопнул дверцей, Ярослав спрятался за створкой  ворот
и прильнул к  щели  между  досок.  "Волга"  с  затемненными  стеклами,  тихо
поуркивая двигателем, медленно покатилась мимо и скоро исчезла за углом.
   Гадостей от этих гостей можно было ожидать всяких, поэтому, вернувшись  в
свой домик, Ярослав тщательно обследовал кресло и журнальный  столик,  затем
стены и двери: могли всадить "жучка" куда угодно. Иначе бы откуда  ему  стал
известен  разговор  с  Закомарным?  Наконец  волнение  и  шпионские  страсти
понемногу улеглись, Ярослав побрился  под  умывальником,  сполоснул  лицо  и
начал собираться в дорогу. Отключил газ,  воду,  электричество  -  очень  уж
ненадежной была проводка, - запер домик и сел за руль своей "Нивы".
   Предложение работать во внешней разведке было не удивительным, в какой-то
степени закономерным; в эту  службу  вербовали  из  Института  международных
отношений и с факультетов журналистики. Бывало, что  кто-то  из  сокурсников
как-то незаметно исчезал с горизонта, и более человека  никто  не  встречал.
Мало того, из студенческих альбомов  вдруг  пропадали  фотографии,  а  то  и
письма, если таковые были. Скорее всего менялись имена и  фамилии,  человек,
как химически пассивное вещество, растворялся в этой кислоте без остатка,  и
скоро даже лицо было трудно вспомнить. И работа, с точки зрения Ярослава, не
казалась унизительной или недостойной. Каждому свое. Один в состоянии  вести
двойную жизнь, вечно держать себя под многократным контролем,  растворяться,
другой - нет. Но сейчас остался неприятный осадок какой-то грязи.
   Это была не обычная вербовка: Скворчевский искал подходы к Закомарному и,
видимо изучая круг его знакомых, наткнулся на Ярослава...
   Вернее, его интересовал не сам хозяин Дворянского Гнезда, а его гости,  в
частности дядя Юлии и она сама...
   И все-таки он не отступится! С женщинами вряд  ли  что  сделает,  они  не
такие, чтобы их можно было обидеть или наказать. Но мама!..
   После того как Юлию увезли, Ярослав долго искал утешения, усмирения своих
чувств и решил съездить к матери в Свято-Никольский  монастырь.  Не  то  что
вспомнил о ней, а почувствовал, что только возле матери, под ее рукой  можно
успокоить мятущуюся душу. Это было уже после пожара, и в  Скиту,  точнее,  в
каменном сарае жили женщины - Марианна-пленница, Олеся-зечка, Марина с Таней
и две Надежды - бывшие хиппи. Было на кого оставить хозяйство, и он сорвался
без всякого отпуска, даже директора не предупредил. С собой взял  обгоревшую
икону, чтобы показать матери, из-за кого сердце болит и  покоя  нет,  вместо
фотографии...

   4
   В  Малоярославец  он  приехал  на  последней  электричке,  когда   ворота
монастыря уже были заперты, а за ними лаял  огромный  сенбернар.  Перелазить
через каменный забор было не то что опасно, а неловко: ничего  себе,  сын  в
гости к матери приехал, да не куда-нибудь,  а  в  женскую  обитель.  Ярослав
посмотрел на  пулевые  пробоины,  оставленные  едва  ли  не  наполеоновскими
солдатами на фасаде ворот, - стреляли по  иконе  Богородицы  и  ни  разу  не
попали! - и пошел вдоль стены: может, есть  где  ход,  через  который  можно
проникнуть на территорию и там заночевать  где-нибудь  в  развалинах  старых
корпусов. И когда вышел к монастырским  огородам  за  стеной  возле  угловой
башенки, неожиданно увидел в ее узком открытом окне  бородатого  человека  с
сигаретой - явление для  женской  обители  странное,  поэтому  непроизвольно
остановился.
   - Эй, ты что тут бродишь? - окликнул мужчина и пыхнул дымом.
   Ярослав решил, что это сторож, и подошел к высокому окошку.
   - Понимаешь, брат, я к матери приехал, к матушке Илиодоре, - объяснил он.
- На последней электричке... Ты знаешь Илиодору?
   - Знаю, - осторожно проронил сторож. - Но у тебя на лбу не написано,  что
ты ее сын.
   - Могу показать паспорт, - Ярослав стал рыться в кармане.
   - Да ладно, не ищи, - буркнул сторож. - Подойди, посмотрю на тебя...
   Он подошел к округлой стене башни и поднял голову. Тот взглянул,  хмыкнул
и подал руку.
   - Залазь! Переночуешь тут, у меня...
   Это оказался не сторож, а  какой-то  литератор,  присланный  в  монастырь
своим редактором-женщиной, чтобы сделать  ремонт  в  башне  и  устроить  там
келью: жилья в обители не хватало. Редакторша собиралась уйти в послушницы -
надоело выпускать пошлые книжки, и  этот  литератор  теперь  отрабатывал  за
последнюю свою возможность издать какой-то роман, по  его  словам  такой  же
пустой и пошлый. Он походил вовсе не на писателя, а на уставшего,  голодного
мужика, который делал все одновременно - говорил, ел салями и курил сигареты
одну за одной.
   - А я живу в Скиту, - то ли похвастался,  то  ли  сообщил  Ярослав.  -  В
заповеднике. Вот где рай, вот бы где романы писать.
   - Ничего ты не понимаешь, - сказал самоуверенный литератор. - Рай тут,  в
женском монастыре. Знаешь, какие они красивые? Я даже по утрам на службу  не
хожу, глаз не могу поднять. Стоят в черном, лица белые, а в глазах печаль  и
радость. Где еще увидишь, чтоб у женщин была сразу печаль и радость?
   - У меня в заповеднике тоже есть женщины, - признался Ярослав. - И тоже -
красивые...
   - В заповеднике, может быть, - литератор доел колбасу, лег на  деревянные
нары. - Давай устраивайся и спи. Счастливый, завтра мать свою увидишь...
   Ярослав уже засыпал, когда услышал  вздох  литератора  и  его  полусонный
голос:
   - У них тут своего священника нет... Приезжает монах из Оптиной пустыни и
служит. Настоятельница говорит, оставайся,  мы  из  тебя  батюшку  вырастим.
Остаться, что ли?.. Или романы писать?.. Нет, я бы остался, если бы не такая
несправедливость. Говорят, женщина ближе к Богу, а сама  служить  не  может.
Ну, церковные таинства совершать не может. Странно,  не  понимаю...  Геноцид
какой-то. Или чистое иудейство... Почему не может? Рожать может, а  таинства
совершать - нет!.. Господь им дал такие способности! Можно сказать, рядом  с
собой поставил. Они жизнь творят - вот это таинство...
   Разбудила Ярослава матушка Илиодора - литератора в  башне  уже  не  было,
погладила руку, посмотрела в глаза.
   - Не говори ничего, вижу, - предупредила. - Ничего, это  хорошо.  Значит,
скоро женишься, и я успокоюсь. Благословляю тебя.
   Он молча высвободил икону из рюкзака, развернул ткань от  крыла.  Матушка
взглянула, перекрестилась.
   - Что... Что ты хочешь сказать?
   - Это моя невеста, мама...
   Илиодора сложила руки крестом на груди, склонилась и поцеловала образ.
   - На все Ее воля, сынок... А ты не ошибаешься? Нет? Это  ты  мне  привез?
Огнем освящена, икона-то...
   Он промолчал, а матушка взяла икону вместе с  тряпицей,  поднесла  к  его
губам.
   - Благословляю. Ступай, теперь мне будет легко молиться.
   Он приложился к образу, поклонился матери и ушел.
   И только когда вновь оказался за воротами монастыря  перед  расстрелянным
фасадом с Богородицей, вдруг ощутил, точнее, осознал, что утешился...
   ...Трасса была чистая, редко попадались встречные грузовики,  а  попутных
за все девяносто километров не пришлось обгонять ни  одного.  Ярослав  любил
ездить ранним утром, когда прохладно и пусто на дороге, машина была  изрядно
потрепана и сильно теряла скорость на длинных тягунах, так что перед  каждым
подъемом ее следовало раз