продуктами  и,  оставив  чемодан,  без
оглядки пошел по дороге. Едва успел сделать два десятка шагов, как за спиной
ударили автоматы.
   Азербайджанцев расстреляли лежащими, с завидным хладнокровием.
   Российская империя, как гигантская льдина в штормовом океане, крошилась и
обламывалась по краям, не выдерживая  наката  волн.  Пока  еще  было  полное
ощущение, что, подчиняясь законам океанических течений, этот айсберг  плывет
вперед, но уже остановилось поступательное движение, и  неведомый  водоворот
закручивал его, вращал на одном месте, и у народов, населяющих неуправляемый
континент, начиналось головокружение. Периферийная часть материка, повинуясь
центробежным силам, раскалывалась на мелкие частицы и пускалась в  свободное
и опасное плавание без руля и ветрил, однако  при  этом  оставалась  твердая
надежда, что в самый кратчайший срок попавшие в  несчастное  положение  люди
образумятся и станут пригребать к своему привычному берегу.  Осознание  беды
приходит быстрее там, где не только небо, но и твердь под ногами с  овчинку,
где каждый девятый вал  может  стать  последним  в  истории  народа  и  где,
наконец, ледяная купель скорее приводит в чувство и снимает хмель.
   Так думал Сергей Бурцев, пробираясь в Россию сквозь Азербайджан и  Грузию
то на поездах, то на попутном автотранспорте. Можно было зайти в прокуратуру
любого города и попросить помощи, предъявив  документы,  но  в  республиках,
пока  еще  союзных,  ощущалось  безотчетное  стремление  к  самостоятельному
плаванию: народы утратили чувство самосохранения и память, словно не было  в
их истории ни подобного опыта, ни трагических страниц,  когда  над  головами
витала реальная угроза полного истребления. Внешне люди оставались прежними,
привычными глазу, однако в воздухе чувствовалась - нет, еще не ненависть, но
уже нелюбовь к народу, которого еще  недавно  именовали  старшим  братом,  а
теперь обвиняли во всех мыслимых и немыслимых грехах Вместо  хлеба  запросто
могли  протянуть  камень..  Он  миновал  взволнованную  Грузию   и   уже   в
приграничной полосе, когда Россия была совсем рядом, внезапно ощутил  сигнал
тревоги: на посту  ГАИ  начали  проверять  документы,  а  потом  обыскивать.
Удостоверение следователя Генпрокуратуры пришлось засунуть в решетчатый  зев
автомобильной печки попутного "КамАЗа", на котором  Бурцев  перевалил  через
Кавказский хребет. И вовремя, ибо  минутой  позже  его  заставили  раздеться
догола и прощупали всю одежду - будто бы  искали  наркотики.  По  тому,  как
перетряхивали сумку с пожитками и початой булкой зачерствевшего  хлеба,  как
изучали паспорт и расспрашивали, откуда и куда, он зримо видел  подступившую
опасность. Вряд ли  конкретно  искали  его,  однако  степень  самоуправства,
беззакония и той самой нелюбви была  настолько  высокой,  что  звенела,  как
перетянутая  струна:  малейшее  неосторожное  движение,  и   можно   попасть
неизвестно в чьи руки, а потом и вовсе сгинуть без всякой причины,  например
за найденные дискеты, за то, что  слишком  подозрительный  вид  -  недельная
щетина, как у механизатора в страду, отлично  сшитый,  дорогой,  но  грязный
костюм при явной вельможности во взоре и повадках...
   И здесь пронесло. Передвигаясь по России, Сергей и тут напрочь  отказался
от мысли обратиться  за  помощью.  В  срединной  части  страны-айсберга  его
безумное вращение ощущалось  менее,  чем  на  окраинах,  охваченных  буйным,
огненным сумасшествием, а ближе к центру и вовсе сходило на нет, но при этом
Бурцев чувствовал  постоянное  умопомешательство,  напоминающее  вялотекущую
шизофрению,  когда  утрачивается  реальность  и  смысл  бытия,  когда   люди
испытывают восторг и удовольствие, бичуя самих себя, окружающих, собственных
предков, свою историю и страну. И,  словно  сектанты,  в  этом  мазохистском
устремлении видят единственный путь к очищению.
   А самый центр империи, ее ось, на  первый  взгляд  находящаяся  в  полном
покое, на деле обладала всеми свойствами периферии,  переживая  качественные
изменения при незримой перекристаллизации материи, разума и духа.
   Бурцев почувствовал это, когда перешагнул порог прокуратуры, где его  уже
похоронили, и когда достал из сумки хлеб, ссохшийся в камень. Он рассчитывал
продолжить следствие по делу об оружии, поступающем  в  "горячие  точки",  и
если не выявить, то хотя бы обозначить круг, из которого исходит злая  воля,
однако Сергея под видом отпуска отстранили от работы, причем  по  инициативе
сверху, и он догадывался, от кого исходит эта воля...
   А драгоценные дискеты попросту взяли для изучения, и больше о  них  никто
не слышал.

   5
   Тогда Бурцев еще не разошелся с Наденькой, но разругался вдрызг, перенеся
служебные отношения к семейному очагу.
   Спустя два месяца после возвращения из Карабаха, уже по осени, он впервые
оказался в Студеницах - небольшом провинциальном городке на севере России  -
и тут внезапно почувствовал полный штиль. Сюда  не  докатывались  волны,  не
долетали ни бури, ни ветры, и в подслеповатом солнечном свете  бабьего  лета
недвижно мерцала в воздухе серебристая паутина и пыль времен. Несколько дней
подряд, пока изучал материалы в районной прокуратуре,  ходил  очарованный  и
часто забывал, ради чего приехал в это покойное, существующее вне времени  и
пространства место. Жители городка  ходили  по  улицам  тихо  и  беспричинно
улыбались,  словно  блаженные.  Задай  им  пустяковый  вопрос  -  смущаются,
краснеют, не зная, как ответить приезжему человеку, а минуту поговоришь, так
уж и в гости приглашают...
   А еще казалось, будто здесь невероятно низкое небо. Не облака, не тучи  -
космическая насыщенная и светящаяся голубизна днем и звезды  ночью.  Протяни
руку, приподнимись на носках, и достанешь.
   Здесь он  откровенно  отдыхал,  еще  не  подозревая,  чем  обернется  эта
командировка.
   Дело по сравнению с прежними было совсем несложное - ошибочный выстрел на
охоте, в результате чего был смертельно ранен переводчик  охотничьего  клуба
"Русская ловля" Николай Кузминых: в специально отведенные  угодья  привозили
иностранцев на отстрел медведей, кабанов  и  глухарей  на  токах.  Сафари  в
России было делом новым, егеря, набранные из местных охотников-любителей, не
знали ни языков, ни элементарных правил безопасности, всецело  полагаясь  на
Божью волю как на главное условие счастья, везения и удачи. Впрочем, в  этих
благословенных краях такое отношение к жизни и миру было  естественным,  тут
еще действовали неписаные законы и все десять заповедей.
   Разумеется, Бурцев несколько идеализировал  и  городок  Студеницы  с  его
населением, и нравы, и природу, чувствуя подспудно, что не так  уж  все  тут
гладко, однако ему после Карабаха и Москвы очень хотелось, чтобы существовал
на земле такой уголок, где люди не стреляют, не звереют, не отсекают  голов,
чтобы делать кубки, и никуда не стремятся.
   Но вот надо же было такому случиться - вместо медведя  завалили  хорошего
молодого парня, армейского капитана, демобилизованного  год  назад.  Николая
Кузминых  знал  весь  городок,  и  всем  городком  его  жалели,   сетуя   на
судьбу-злодейку, ибо некого было  винить,  да  и  неловко:  роковой  выстрел
совершил  иностранный  охотник  -   голландец   по   имени   Гюнтер,   плохо
проинструктированный и вдобавок нервный. Ну что с него взять? Поэтому заодно
жалели  и  этого  невольного  убийцу,  который  теперь  сидел  за   решеткой
следственного изолятора: ведь и передачки принести некому, и дома у него,  в
Голландии, поди родители плачут-убиваются. Что говорить, оба несчастные...
   Вообще  здесь  жалели  всех.  До  этого  несчастья  несколько  лет  назад
случилось другое, можно сказать, предпоследнее: после  падения  с  мотоцикла
зимой сошел с  ума  инженер-электрик  с  подстанции  Валентин  Иннокентьевич
Прозоров, и этот случай помнили до сих пор.
   Об убийстве Кузминых тоже сложилась легенда, она  дословно  излагалась  в
уголовном деле. Бурцев изучил его вдоль и поперек,  произвел  дополнительную
баллистическую экспертизу и следственный  эксперимент,  до  малейшей  детали
восстанавливающий  событие,  после  чего  трижды   допросил   подозреваемого
Гюнтера, всякий раз сверяя показания с  прежними.  И  ровным  счетом  ничего
нового не обнаружил, еще раз подтвердив версию ошибочного выстрела и  статью
- "неосторожное убийство", по которой и возбудили уголовное дело.
   Можно возвращаться  в  Москву,  а  дело  передавать  в  суд.  Оно  стояло
особняком только потому, что подозреваемым являлся иностранный гражданин,  а
это значит - контроль у  Генпрокурора  и  в  Министерстве  иностранных  дел.
Однако раньше как-то обходились в таких случаях без  командировок  на  место
происшествия, и Бурцев подозревал, что Фемида отправила его  с  единственной
целью  -  развеяться  и  обоим  полечить  временем  и  расстоянием   тяжелое
заболевание семейных отношений.
   В общем, спешить в столицу не было нужды, а события в Студеницах  всерьез
заинтересовали Бурцева.
   С голландцем все казалось более-менее понятно. В Россию он приехал  через
охотничий клуб "Сафари", который в прошлом году  установил  тесные  связи  с
клубом "Русская ловля", заплатил за удовольствие хорошие деньги - пятнадцать
тысяч долларов, привез с собой однозарядную винтовку "Манлихер" калибра 9, 3
миллиметра  с  оптическим  прицелом,  оборудованным  лазерной  насадкой  для
стрельбы ночью. Из этого оружия и был произведен трагический выстрел.
   Около четырех утра, когда медведи выходят на  кормежку  в  овсяные  поля,
Гюнтер с егерем Вохминым отправились на охоту с подхода.  Такой  вид  добычи
зверя считается  довольно  опасным  и  рискованным  мероприятием,  требующим
крепких  нервов,  уверенной  руки  и  способности  передвигаться   бесшумно.
Голландец такими качествами обладал - это отмечал егерь, хотя он в  то  утро
был с  сильного  похмелья  Обходя  поле  вдоль  кромки,  на  расстоянии  ста
семидесяти четырех метров Гюнтер увидел впереди  темный  движущийся  объект,
напоминающий бредущего медведя Вохмин указал на  него  рукой,  но  не  давал
команды стрелять - было далековато, однако  голландец  расценил  это  иначе,
вскинул винтовку и моментально выстрелил. Егерь тем временем держал  карабин
наизготовку, чтобы в случае чего подстраховать охотника и  добить  подранка.
Но делать этого не пришлось,  темный  объект  рухнул  в  овес  и  больше  не
шевелился Вохмин поздравил Гюнтера с полем, достал  нож  и  пошел  к  добыче
первым, чтобы перерезать горло и спустить кровь Он уверял, что с  расстояния
в двадцать метров еще отчетливо видел спину и лапу убитого  зверя,  лежащего
на боку, однако через несколько шагов с ужасом заметил, что  это  человек  в
камуфляже. Тяжелая охотничья пуля попала  точно  в  середину  груди,  отчего
изорвало легкие и выбило седьмой позвонок.
   Голландец вначале не мог вымолвить ни слова и, когда прошел шок,  упал  в
овес, кричал, плакал и царапал землю, после чего случился нервный  припадок.
Гюнтер бегал по полю и смеялся со страшным оскалом. Вохмин  же  был  уверен,
что убитый переводчик Николай Кузминых не иначе как оборотень, но, чтобы  не
распускать дурных сплетен по городку, поделился своими соображениями  только
со следователем. Дело в том, что дядя  Николая,  Алексей  Владимирович,  был
директором студеницкой школы, человеком уважаемым, и егерь когда-то  у  него
учился.
   Получалось, что похмельный Вохмин не так уж далек от истины, ибо и Гюнтер
утверждал, что в оптический прицел он точно видел морду  зверя,  идущего  на
задних лапах.
   Сомнений и разнотолков тут было  достаточно.  Если  охотник  стрелял,  по
сути,  навскидку,  успел  ли  он  что-то  рассмотреть?  Даже  в   оптический
восьмикратный прицел, поскольку самому опытному снайперу требуется не  менее
секунды, чтобы поймать цель в зону  видимости,  а  потом  и  в  перекрестье?
Скорее всего здесь сработал психологический обман  зрения:  голландец  хотел
увидеть медведя, думал о нем, искал глазами и мог увидеть его в любом темном
предмете, что часто и происходит с охотниками. К тому же  он  первый  раз  в
жизни ходил  на  такого  зверя,  а  как  показал  следственный  эксперимент,
стрелком Гюнтер оказался заурядным Из десяти выстрелов, произведенных им при
повторе ситуации, голландец попал в мишень всего раз, и то по краю  Так  что
его трагическое попадание можно было отнести к разряду рокового случая.
   По крайней  мере  в  этой  части  события  действия  голландца  логически
объяснялись и не вызывали особенных подозрений. Иное дело - сам потерпевший.
Во-первых, почему он появился на этом поле, когда должен  был  находиться  в
трех километрах отсюда, за лесным массивом на  овсах,  посеянных  специально
для подкормки зверей? Переводчик вышел на  охоту  с  другим  иностранцем  по
имени Эдгар примерно на час раньше, чем Гюнтер и Вохмин. Пути  их  никак  не
могли пересечься, ибо тогда следовало идти через лес, где нет  ни  тропинок,
ни дорог. Что заставило Николая Кузминых продираться сквозь густую тайгу  на
колхозное поле, оставив подопечного иностранца одного на кормовой  площадке?
Знал ведь, что нельзя появляться в овсах, где идет охота, и все равно полез.
Будто смерти искал...
   Эдгар же ничего толком сказать не мог, хотя имел возможность  объясняться
с переводчиком как угодно - Николай отлично владел четырьмя языками,  в  том
числе голландским. Он уверял, что Кузминых запрещал разговаривать на  охоте,
и они сидели на лабазе молча,  поджидали,  когда  на  овсы  выйдет  медведь,
который уже трещал где-то поблизости.  Когда  немного  рассвело,  переводчик
неожиданно сделал какой-то  не  совсем  понятный  знак  -  то  ли  показывал
пальцами, что идет медведь, то ли хотел сказать,  что  сам  куда-то  пойдет.
Через две минуты он опять же знаком приказал Эдгару сидеть, сам же осторожно
спустился с лабаза и скрылся в лесу. Иностранец  решил,  что  Николай  пошел
искать трещащего в ельнике зверя, и послушно сидел до семи утра, пока за ним
не пришли. Он сделал единственное нарушение в отсутствие переводчика -  стал
курить на лабазе, что категорически запрещалось.
   Пять его окурков были собраны и приобщены к делу.
   Кузмин считался опытным охотником и, разумеется, никогда бы  не  полез  в
тайгу искать там выходящего на  жировку  медведя:  зверь  услышит  и  почует
человека много раньше, чем он, и бесшумно уйдет. Ответить на вопрос,  почему
он пошел через лес на колхозное поле, мог бы  только  сам  Николай,  который
теперь лежал в земле на старом кладбище в городе Угличе Ярославской области,
где его похоронили  по  настоянию  дяди  рядом  с  родителями,  погибшими  в
автокатастрофе пять лет назад.
   Можно было сослаться на судьбу, закрыть глаза на некоторые  странности  и
нестыковки в материалах дела, - и не на такое закрывали! - отправить  его  в
суд, написать для начальства подробный отчет и забыть эту печальную историю.
Однако чем дольше Бурцев жил в Студеницах,  тем  сильнее  ощущал  интерес  к
этому делу: будто магнитом тянули к себе две эти личности - подозреваемый  и
потерпевший. Здесь, в благостном покое, не в  пример  Карабаху,  еще  дорого
ценилась  человеческая  жизнь,   еще   привлекало   к   себе   таинство   ее
существования...  Растрескавшиеся,  как  пятки  от  дальних  дорог,  чувства
неожиданно обнажались, становились тонкими, как вездесущая  паутина  бабьего
лета.
   А вообще-то ему просто хотелось пожить здесь лишние две-три  недели,  что
Сергей  тщательно  скрывал  от  самого  себя,  и  больше  для   собственного
оправдания послал в Москву запросы на имеющуюся  оперативную  информацию  по
Николаю Кузминых и Гюнтеру. Интересными казались любые сведения, связанные с
жизнью этих людей. Например, по какому злому року, по какому несправедливому
и случайному стечению обстоятельств получилось так, что молодой, здоровый  и
образованный парень - закончил факультет иностранных языков педвуза -  вдруг
так глупо гибнет и ложится рядом со своими родителями на угличском кладбище?
И его родители тоже уходят из жизни смертью такой же случайной и глупой! Что
это? Судьба? Проклятие, висящее над семьей?
   Конечно, никакая спецслужба не даст подобной  информации;  за  нею  нужно
обращаться  к  астрологам,  предсказателям  или...  к  оставшимся  в   живых
Кузминых. Например,  обстоятельно  расспросить  дядю  Николая,  его  сестру,
однако Бурцев не хотел лишний раз травмировать этих и так  измученных  горем
людей. Местный следователь, побывавший в их доме, предупредил, что  там  еще
очень тяжело переживают потерю и справедливо  никого  не  принимают,  в  том
числе и работников правоохранительных органов. По  сведениям  словоохотливых
горожан, знающих все и вся, семья Кузминых жила  скромно,  без  излишеств  и
выделялась в среде простых людей только образованностью. Это  была  типичная
провинциальная  интеллигенция,  корнями  своими  уходившая  -  и  это   было
любопытно!  -  в  старообрядчество.  Бурцев  определил  для  себя,   что   в
определенный момент он обязательно нанесет свой визит к ним, и оттягивал его
лишь потому, что ждал оперативной информации.
   На Николая Кузминых сведения пришли быстро, и, едва с ними ознакомившись,
Сергей ощутил знакомую, распирающую грудь энергию. Не таким уж  простым  был
этот переводчик  охотничьего  клуба,  и  вряд  ли  погиб  он  от  ошибочного
выстрела...
   Родился Николай в Архангельской области, в селе, где и на самом деле  лет
триста жили старообрядцы, когда-то  спрятавшись  от  церковного  и  царского
наказания. Детство его прошло в  маленьком  провинциальном  городке,  однако
когда  Николай  закончил  школу,  родители  переехали  в  Мытищи  Московской
области, так что он был "домашним" студентом. Отец с матерью погибли,  когда
он сдавал госэкзамены в пединституте. Авария произошла на  трассе  в  районе
Наро-Фоминска, и  сведения  о  ней  в  присланных  материалах  были  слишком
скупыми. Старший Кузминых превысил скорость, не справился с  управлением,  и
машина, слетев с асфальта, ударилась в бетонное основание  рекламного  щита.
Тут было много вопросов, но самым главным Бурцеву показался один: почему  их
схоронили  в  Угличе,  где  Кузминых  никогда  не  жили  и  не   имели   там
родственников?
   Надо было отдать должное воле и выдержке Николая: несмотря  на  трагедию,
он на отлично сдал госэкзамены и получил красный  диплом,  освобождающий  от
обязательного распределения. После гибели родителей к Николаю и  его  сестре
Наталье на постоянное жительство переехал дядя Алексей Владимирович со своей
женой, они, по сути, заменили отца  и  мать.  Спустя  полтора  месяца  после
трагедии произошла весьма странная история, которую можно было расценить как
первое покушение на Николая. В Мытищах, поздно вечером, неподалеку от  дома,
его чуть не сбил неустановленный легковой  автомобиль,  который  на  большой
скорости выскочил на тротуар.  Спасла  быстрая  реакция  и  спортивность:  в
последний миг Николай подпрыгнул и, словно каскадер в кино, перелетел  через
машину, после чего с неопасными для жизни ушибами был доставлен в  городскую
больницу. По этому факту возбуждалось уголовное  дело,  которое  было  скоро
благополучно прекращено. После этого случая Алексей Владимирович забрал  все
семейство и увез его сюда, в Студеницы.
   И еще одна замечательная деталь, связанная с этими  событиями:  почтенный
дядя во время переезда оставил свою жену, женился на другой женщине  и  стал
не Поляковым, а Кузминых.  И  тут  же,  усыновив  племянника  и  племянницу,
наградил их этой фамилией.
   В островных племенах Новой Гвинеи люди таким  образом  пытаются  обмануть
нечистую силу, считая, что изменение имени введет ее в заблуждение.  Похоже,
егерь Вохмин в какой-то  степени  был  прав:  оборотничество  в  этой  семье
наблюдалось...
   После института Николай мог бы найти приличную работу - по  тем  временам
красный диплом ценился,  -  однако  он  несколько  лет  проработал  в  школе
учителем, а зат