выпускающим. Олег сделал все, как положено,
разогнул усики, выдернул кольцо, а поскольку был левша, то начал
перекладывать гранату из правой в левую руку. Скоба отскочила сразу, из
запала вырвался дым загоревшегося замедлителя, и кадет, несмотря на это,
успел бы метнуть, но слегка запутался в длинных рукавах шинели. Лейтенант
не выдержал, ударил его по руке, вышиб гранату и стал запихивать Олега в
окоп. Запихал, и сам вроде спрятался, но рвануло на гребне бруствера,
осколок величиной с копейку залетел лейтенанту под срез каски и попал точно
в висок. Ничего не сообразивший, шокированный и придавленный сверху кадет
не вылезал из окопа, пока в небо не взлетела тревожная красная ракета и не
прибежали офицеры...

Теперь курсовой стоял над ним в надменной позе и читал мораль.

- Я что сказал? Выдернуть кольцо и метнуть как можно дальше! А ты что
сделал?

- Это же не я тебя взорвал - товарищ Жуков! - будто бы оправдывался
Шабанов. - Мне тогда не было восемнадцати, и я стоял в строю!

- Но сейчас ты сам подорвешься, пацан! - заорал лейтенант. - Кольцо дернул
и время пошло! Я что, так и буду накрывать вас своим телом, оглоеды?!
Бросай!

Шабанов двинул правой рукой, однако броска не получилось. Тогда курсовой
навалился на него, прижал руку.

- Не шевелись! Сейчас вставлю назад чеку...

- Это невозможно, - сказал Герман, - как невозможно остановить нож
гильотины. "Принцесса" - не граната РГД!

- Здесь все возможно, - проворчал лейтенант руку привяжу, чтоб случайно не
дернул...

И стал ее прикручивать чем-то тягучим и липким. Шабанов терпеливо выждал и
попросил:

- Ты бы меня разбудил, лейтенант... Это же все снится, правда?

- Ну, вставай! - он засмеялся и пошел. - Если не хочешь на тот свет!

Герман еще раз продрал глаза - утро, солнце встает за частоколом леса, на
хуторе затопили летнюю печь...

Вдруг увидел, что в левой руке пистолет со снятым предохранителем, а правая
все еще находится в НАЗе, и не вытаскивается оттуда, будто прикованная.
Пальцы утратили чувствительность, и вообще, такое ощущение, будто кисть
оторвало...

Приоткрыв мешок, он внезапно обнаружил "Принцессу", целую и невредимую!

Мало того, рука оказалась накрепко примотанной, прикрученной к прибору
резиновым жгутом, вероятно, с той целью, чтобы случайно, во сне, не вырвать
кольцо из гнезда.

Он не помнил, сам ли привязал ее, или кто-то на самом деле помог, ибо в то
мгновение ощущал себя вне времени и пространства, и еще не верил, выпутался
ли из этого каскада сновидений. Шабанов достал отекшую, посиневшую руку с
"Принцессой", положил на колени: прикручено толково, и кончик жгута
завернут петлей - потяни, и сразу развяжется...

Одной, да еще левой рукой такого не сделать. Значит, все еще продолжается
сон...

- Сейчас проверим! - громко сказал он и подняв пистолет, прицелился в
дерево.

Своего голоса он по-прежнему не слышал, однако резкий хлопок выстрела
словно пробку в ухе пробил, и отдача была чувствительной, реально запахло
сгоревшим порохом.

???

черный зрачок, откуда выкатилась мутная слеза сока...

Нет, не сон! На выстрел примчался с хутора пес, тявкнул пару раз, обнюхал
все вокруг и, не обнаружив причины тревоги, также быстро удалился. Шабанов
потянул конец жгута и стал осторожно высвобождать руку. Кольцо по прежнему
было на безымянном пальце, и чека в виде спирального, проволочного ободка
стояла на месте, внутри разъема.

Разогнать кровь в одеревеневшей кисти оказалось непросто, и еще труднее -
освободиться от кольца, врезавшегося в распухший, как сосиска, безымянный
палец. Зажав "Принцессу" между ног, Герман принялся растирать его и в этот
миг заметил среди поленьев что-то зеленое. Он уже знал, что это, но не
верил глазам. А точнее, не хотел вновь погружаться в болезненную,
нескончаемую череду сновидений.

Однако кружка из-под парного молока оказалась реальной, как запах выстрела:
на стенках осталась и теперь чуть сгустилась и подсохла белая пенка...

- Ганя, Агнесса, - вслух произнес он, мгновенно вспомнив самый первый сон,
и тотчас принял решение - бежать!

Так и не приведя обескровленную руку в чувство, Шабанов поднял жгут и стал
привязывать ее к "Принцессе" - иначе не унести, не держат пальцы. Дважды
обернув прибор и кисть, он натянул резину и попытался завернуть такую же
петлю, как была - ничего не получалось! Жгут или проскальзывал и тут же
расслаблялся, или натягивался так, что даже пальца не просунуть. Тогда он
склонился и зубами принялся вязать обыкновенный узел.

А когда оторвался от этого занятия и поднял голову, обнаружил, что перед
ним стоит раскосая девочка с хутора и держит в руках деревянный поднос с
кружкой молока и горбушкой, хлеба...

Она улыбалась, показывая крупные, выпирающие зубы - эдакий китайский
болванчик, готовый все время кланяться.

- Спасибо! - с откровенной радостью сказал Шабанов. - Ты самая лучшая
девочка на свете! Тебя как зовут?

Хуторянка не отвечала и все улыбалась, рассматривая Германа с детским
любопытством, как если бы перед ней сейчас сидел какой-нибудь диковинный,
прирученный и все-таки еще опасный зверь. Пришедший вместе с ней чау-чау
стоял у ног хозяйки и тоже молчал.

- А, ты не понимаешь по-русски! - он отхлебнул молока, потом откусил хлеба
- есть одной рукой было неловко,, постучал себя в грудь. - Герман! Герман!
А ты?

Девочка натянула губы на зубы, что-то произнесла, и Шабанов понял, что
разговора не получится: в ушах беспрерывно дребезжало и слух воспринимал
лишь громкие звуки - лай собаки, выстрел...

- Я плохо слышу! - объяснил он. - Говори громче!

Она продолжала улыбаться - не понимала! Тогда он указал на нее пальцем.

- Ганя? Агнесса?

И сам тут же подумал: какая Ганя, если она похожа на китаянку? Скорее,
будет что-нибудь вроде Синь, Ман, Чан... Доедая хлеб с молоком, Герман
догадался тоже угостить ее и достав из "малямбы" шоколадку, протянул
хуторянке.

- Это тебе! Возьми!

Из-за этой постоянной улыбки было не понять, обрадовалась она или нет,
однако взяла шоколад, посмотрела обертку и спрятала в карман коротковатой
вязаной кофты. Шабанов допил молоко, поставил кружку и поклонился.

- Очень вкусно, спасибо!

Девочка подхватила поднос, улыбнулась еще шире и пошла, оглядываясь на
Германа, и в это время ему на глаза попала зеленая, эмалированная кружка.

- Эй! Эй, погоди! - закричал он. - Возьми, забыла! На!

Хуторянка замедлила шаг и вдруг отрицательно помотала головой - не хотела
брать.

- Как же? Твоя кружка! Вчера оставила!.. Она показала свою, алюминиевую, в
которой приносила молоко, и засеменила дальше. Шабанов остался сидеть с
пустой кружкой в руках, вновь обескураженный и возвращенный в нереальные
события сна. И тут же пожалел, что не подумал о последствиях и сделал
ответный добрый жест - подарил шоколадку: если охота за "Принцессой"
продолжается, то обертка может стать доказательством, что он ночевал тут,
возле хутора.

- Бежать! - он влез в лямки "малямбы", стянул их на груди поперечным ремнем
и засунул под него руку с прибором. Злополучная, материализовавшаяся из сна
кружка оставалась на поленнице и могла бы пригодиться воды зачерпнуть или
даже вскипятить чай, но взять ее - в тот миг значило признать сон за
реальность. А это уже чревато! Будет все время напоминать о болезненном
состоянии, и не заметишь, как съедет крыша...

Мысль оставить сухопутье и бежать по реке созрела внезапно: надо экономить
силы и таблетки "Виры", еще не известно, каково расстояние впереди и какие
будут ситуации. Да и с допингом вчера переборщил, оттого и мучили всю ночь
сны-галлюцинации... Лодок у хуторян был явный избыток - две дюралевых на
воде и две деревянных на берегу, но ни одного весла! Поглядывая на высокий
утор, он по-воровски обследовал все лодки, нашел подходящую доску и, когда
спустился к воде, обнаружил тонкий кабель, сопряженный с тросиком и
подвешенный на колышках. Он тянулся к хутору, и было впечатление, что
местные робинзоны получают электричество непосредственно из воды: ни
плотины, ни какого-нибудь сооружения! Просто другой конец кабеля уходил в
стремительную реку и вибрировал от напряжения струй. Если там, на дне,
погружная электростанция с гидротурбинным генератором, то это слишком
шикарно для небогатых крестьянствующих хуторян...

Шабанов отвязал лодку и едва успел запрыгнуть, настолько сильным было
течение. И загрохотал ботинками по гулкому дюралю, так что сам услышал и
присел, спрятавшись за борта. Сейчас же на уторе появился чау-чау, однако
не залаял - проводил угоняемую лодку настороженными ушами и преспокойно
исчез в прошлогодней траве. Буквально через минуту хутор скрылся за лесом и
Герман, не просто обвенчанный - повязанный с "Принцессой", кое-как, одной
рукой стал прилаживать доску на корме. Здесь оказался страховочный трос для
мотора, а в доске - дыра от выпавшего сучка. Привязав таким образом
импровизированный руль, он попробовал подбить лодку к берегу, но
неповоротливая дюралька лишь вертелась на месте и неслась по воле струй.
Чтобы управлять ею, требовались две руки! А лучше три, если впереди
окажется порог или теснина...

И покуда река не обещала подобных сюрпризов, он снова зажал коленями
прибор, отвязал руку и смачивая водой, стал растирать кисть. Через
несколько минут побежали колкие мурашки, затем толчками покатилась ноющая
боль и рука медленно ожила. За исключением безымянного пальца, которому уже
не помогала ни холодная вода, ни массаж. Почерневший, он еще шевелился,
сухожилия работали, но в сосудах, кажется, загустела или вовсе свернулась
кровь. Тогда он достал нож и глубоко проколов подушечку (резал
хладнокровно, как чужой), принялся "доить" палец, словно коровий сосок.
Сначала на "Принцессу" потекла желтоватая сукровица, после чего, словно
паста из тюбика, полезли черные сгустки крови.

- Ты самая подлая баба, а не принцесса! - довольно выругался Шабанов,
предчувствуя успех. - Ты женщина-вамп! Ну, на, на. Пей мою кровь!

Река между тем вырвалась из гористых берегов в неширокую, ящикообразную
долину, замедлила бег и пошла гулять от борта к борту, делая крутые, иногда
под прямым углом, повороты. Лодку бросало между берегами, порой под днищем
грохотали камни, и все-таки это был самый безопасный участок. Герман
успевал посматривать по сторонам и доил, тер, мял палец, пока не хлынула
свежая, яркая кровь. Хоть и с трудом, но кольцо начало шевелиться, и он
наконец-то перевернул руку ладонью вверх. И тут вспомнил, как однажды
сестра насадила на мизинец самодельное кольцо из ружейной гильзы и никто не
мог снять - отец даже пилить пробовал. Однако пришла ведунья, бабушка
Шабаниха, намылила под умывальником пальчик, что-то пошептала, поплевала, и
все разрешилось само собой.

Мыла в НАЗе не оказалось - для выживания пилота в экстремальных условиях
оно не требовалось, зато обшаривая лодку, Шабанов отыскал в носовом отсеке
банку с остатками моторного масла. Полив на палец, он растер, размылил его
пополам с кровью и без всяких нашептываний, без особого напряжения
высвободил руку.

- Все, подруга! Развод с тобой! - заправил кольцо в разъем и засунул
"Принцессу" в мешок. - Чтоб я еще раз!.. С тобой заразой!.. Связал
судьбу!..

Герман встал, помахал, потряс вольными руками, после чего отмыл кровь и
масло, протер йодом и завязал рану на пальце. Долина расширилась еще
больше, горы отступили вглубь, и река, вырвавшись из-за очередного
поворота, вдруг покатилась прямо и замедляя бег, превратилась в озеро.
Сверкающая, золотистая от солнца вода простиралась на много километров
вокруг, и гористые берега настолько отдалились, что заметить лодку на
зарябленной, бликующей поверхности нельзя было, пожалуй, и в бинокль. Сама
природа делала его призраком, пловцом-невидимкой без всяких электронных
принцесс.

Озеро оказалось проточным, и хоть медленно, едва заметно, однако же его
несло вперед; появилось наконец время спокойно поискать на карте эту реку и
сориентироваться хотя бы приблизительно. Шабанов развернул планшет,
пробежал глазами путь от Пикулино и ощутил, как поклонило в сон. Прошлая
кошмарная ночь вымотала его и принесла не отдых - назадавала кучу вопросов,
над которыми даже думать было опасно. Тут же, освобожденный от брачных уз с
хваткой барышней, согретый солнцем и почти умиротворенный, Герман
почувствовал, как тает в голове все время саднящая боль и вроде бы
открывается слух; кажется, до ушей долетает плеск мелких волн о борта
лодки...

Он лег на дно, положив под голову НАЗ, выставил больное ухо к солнцу, чтоб
погреть, примостил пистолет под руку и закрыл глаза. И на сей раз уснул,
как младенец, не помешала и назойливая зудящая боль. Одновременно сон этот
был легким и чутким, потому что он почувствовал, как солнце поднялось в
зенит и озеро вроде бы стало еще шире и потому спокойнее несло лодку по
фарватеру между далеких гористых берегов; и еще он отмечал полное
отсутствие какой-либо опасности. Лишь однажды, когда на чистом, без единого
облачка, небе солнце склонилось к закату, некая тень будто бы оторвалась от
воды, на секунду затмила его и ледяной

???

в комбинезоне тело. Шабанов запоздало открыл глаза и привстал - над головой
кружились чайки...

Однако вновь укладывая гудящую голову, вдруг обнаружил груз на правой руке
и, приподнявшись, сперва решил, что чудится или снится: кольцо вновь было
на безымянном пальце, а сама "Принцесса" привязана жгутом к руке.
Аккуратно, с петлей, как утром...

Герман подтянул ее к себе, ощупал, заметил, что бинта на отекшем пальце
нет, и выматерился вслух. Он отчетливо помнил, как прокалывал подушечку,
затем снимал кольцо с помощью моторного масла, и это все происходило без
допинга, в трезвом уме и ощущении реальности. Раны теперь на пальце не
было, а зловредный прибор снова висел на руке, а это значит, освобождение
от уз брака с "Принцессой" ему пригрезилось. Вывод был простой, как
карандаш: разум пустился в свободный полет и творил все, что
заблагорассудится, и удержать его, проконтролировать невозможно, ибо
слишком тонка грань между фантазиями и реальностью.

И тут впервые у него промелькнула мысль, вернее, смутная и пока ничем не
подтвержденная догадка - а не в самой ли "Принцессе" причина? Что если эта
тварь, даже оторванная от самолета и питания, продолжает излучать некую
таинственную энергию, которая сводит с ума не только локаторы, компьютеры и
головки ракет, но и головки людей? Не было никогда прежде подобных безумных
заморочек сознания! Что если это изделие напичкано какой-нибудь постоянно
излучаемой гадостью, способной рождать в сознании человека призраки,
виртуальную реальность или хрен знает какие фантазии? Обманывает же она
каким-то образом локаторы, создает у них иллюзии! Точно так же может и на
мозги давить: в конце концов там тоже все на электронах, как утверждают
медики...

Он почти убедился в своем открытии и готов был рвануть кольцо, чтобы
навсегда избавиться от проклятия, но внезапно увидел на развернутом
планшете кусок мыла в простенькой бумажной обертке. То, что оно
земляничное, можно было и не читать: с детства знакомое и любимое, это мыло
тянуло за собой ностальгические воспоминания и в быту называлось просто
духовым, поскольку имело тончайший, обволакивающий запах счастья: когда
отец водил маленького Герку в баню, то мыл ему голову сначала щелоком,
потом хозяйственным мылом, нещадно выедающим глаза, и наконец, на десерт и
радость - земляничным. И голова, и тело еще долго источали ни с чем не
сравнимый дух...

Кусок такого мыла лежал сейчас на планшете и был не призраком. А коль скоро
он появился здесь, значит все происходящее - плод воображения... Шабанов
взял упаковку в руку, понюхал, сорвав зубами бумагу, выдавил розовый,
душистый брусок - ну хоть ты лопни, все реально! Все, кроме загадки, как и
кто его сюда подбросил. Он огляделся: блики на воде покраснели от низкого
солнца, но озеро еще широко и по прежнему пустынно...

- Да и наплевать, кто подбросил! - чтоб не впадать в томящие, липкие
раздумья, сказал он. - Главное, ясно зачем!

Герман побулькал мыло за бортом, хорошенько растер его в ладони и принялся
намыливать закольцованный палец, с удовольствием вдыхая щемящий запах.
Разбарабанило палец не так сильно, как утром, и вообще он лишь покраснел и
даже не утратил чувствительности, так что на сей раз обошлось без крови.
Важно было не думать, отчего все это так, и в каком он состоянии находится
- спит и видит сон, или на самом деле снова повенчался с "Принцессой".
Выкрутив палец из кольца, Шабанов сполоснул с рук остатки мыла и все-таки
не удержался от искушения, осмотрел подушечку: свежайший рубец от заросшей
ранки перечеркивал ее наискось.

"Ну и что? - спросил сам себя. - Заросло да и все! Ну, заросло! Вообще, мир
прекрасен, садится солнце, теплый вечер. Лодка по морю плывет, прорва
чистой воды... Голову бы помыть с духовым мылом, но ухо болит. А вот поесть
будет совсем хорошо!"

При этом он поймал себя на мысли что говорит сам с собой, да еще и голоса
не слышит, если не считать внутреннего, который, словно головная боль,
зудит где-то под теменем, противится, подвергает сомнению все, что
происходит, но у него такая участь - брюзжать. Чукчи, например, плывут вот
так, на лодке, или на собаках едут и поют обо всем, что видят - их же не
считают за умалишенных. Наоборот, вольные, счастливые люди...

Шабанов вскрыл НАЗ, вынул банку с мясом, хлебец (за счет чудес и местных
жителей, между прочим, получилась неплохая экономия продуктов!) и стал
неторопливо есть, жалея, что утром поддался голосу разума и не прихватил
кружку - сейчас бы сгодилась, а то нечем воды зачерпнуть. И вообще,
человек, взрослея, начинает задавать себе больше вопросов, чем в детстве
задает их родителям. Самое интересное, в редких случаях может на них
ответить, а больше ломает голову, мучается и в результате умирает с полным
ощущением, что ничего не знает о мире. Зато ребенок знает о нем все, и в
принципе, ответы взрослых лишь запутывают его, сбивают с толку. Например,
Шабанов лет до семи отлично знал, что такое подъемная сила, аэродинамика и
теория полета. Иное дело, объяснить не мог, но знал! Стоит посмотреть, как
летают птицы, как они отрываются от земли, набирают скорость, выстраиваются
в клин или косяк, и как затем приземляются или приводняются, и все
становится предельно ясно. На практике он познал все эти законы, когда
засунул ноги в рукава материнского тулупчика, много лет бывшего подстилкой
на полатях, зажал полы в руках и сначала сиганул с печи. Полетать по избе
не удалось, не хватило высоты, да и взмахнуть успел один раз. Тогда он
забрался на крышу, на самый конек, сгреб с него снег, разогнался и прыгнул.
И еще не успел долететь до земли, а уже все понял и готов был закричать -
эврика! - если бы тогда знал это слово. Дело было не столько в крыльях,
сколько в свойствах воздуха и земном тяготении, вернее, в возможностях
преодолевать его, используя качества воздушной среды. Однако спустя
несколько лет, изобретая первый летательный аппарат, он влез в специальную
литературу и не просто оказался в глубочайшем заблуждении, но и напрочь
забыл то, о чем имел представление.

Окончательно отупел и потерялся в теории полета - уже когда учился в
военном летном...

После неспешного ужина Шабанов вновь спрятал "Принцессу" в мешок и,
закупоривая его, ощутил, как внутренний и внешний голоса впервые заговорили
в нем в унисон.

- Даже если в лодке кто-то был, - согласился он с благостными мыслями. - То
был скорее друг, чем враг. Похулиганил из озорства, оставил мыло и смылся.
Иначе бы не стал совать палец в кольцо и приматывать прибор к руке, спер бы
и привет. Коль его не интересует сверхсекретная "Принцесса", значит он либо
по наивности не догадывается, что это, либо ему не нужны тайны оборонки. А
таким другом может быть один ангел-хранитель!

Он не слышал себя со стороны, и потому логика казалась железной и
расставляла все по местам. По крайней мере, лишала необходимости задавать
себе вопросы