л ни ее запаха, ни дразнящего хлебного духа -
темная фигура надвигалась и, кажется, вырастала на фоне огней хутора. Со
спины он был хоть и не очень надежно, но все-таки защищен высокой
поленницей, по крайней мере, навалиться сзади на него будет трудно, и это
уже неплохо. Кольцо в точности налезло на безымянный палец правой руки и
таким образом приковало его к НАЗу; левой он нащупал "Бизона" и понял, что
стрелять будет неловко, однако менять положение было поздно. При малейшей
агрессии оно изменится быстро: придется выдернуть кольцо, оставив на месте
НАЗ, и перехватив оружие в удобную руку, отскочить в сторону. Кто ее,
"Принцессу", знает, насколько у нее взрывной характер?..

Пес замолк и неожиданно, бросившись к человеку, стал облаивать его со
свежей яростью: Герман ему порядком поднадоел.

А человек приблизился вплотную и, вдруг опустившись на колени, что-то
поставил на землю. И тут Шабанов увидел, что перед ним уже знакомая молодая
женщина, та самая, что являлась к нему обнаженной на хребте, но сейчас
обряженная в некие восточные одежды, с открытым, призрачно белеющим юным
лицом. Она принесла небольшой и вроде бы даже серебряный поднос, на котором
стояли две зеленые эмалированные кружки с молоком и в тарелке - тоже две
приличные горбушки горячего черного хлеба.

- Это вам, - проговорила она отдаленным из-за его глухоты голосом. - Ешьте
на здоровье.

Он ни секунды не сомневался, что прошлой ночью его мучили эротические
сновидения, однако схожесть ее с той, что пригрезилась, была потрясающей.
Единственное - эта казалась моложе и по-юношески целомудренней, без цепочек
на запястьях и с потупленным взором. На сей раз она не снилась, поскольку
Шабанов не спал, полностью контролировал свое поведение и ощущал
реальность. Принесенная ему пища - особенно горячий хлеб, источала такой
сильный и соблазнительный запах, что вонь "Принцессы" мгновенно затмилась и
улетучилась. Он едва подавлял желание протянуть руку и взять кружку -
держало обручальное кольцо и горячая рукоятка пистолета.

Если бы эта женщина пришла с хутора, то чау-чау не лаял бы.

И смущала сдвоенная порция молока и хлеба на подносе.

- А где же принцесса? - чуть громче спросила она, осматриваясь.

Остатки аппетита пропали мгновенно: слово "принцесса" он слышал сейчас лишь
в одном значении...

- Какая принцесса? - вроде бы весело спросил Шабанов, сгоняя одеревенение
мышц.

- Лев Алексеевич сказал. Я случайно услышала...

- Что ты услышала?

- Что в горах ходит человек с котомкой и принцессой...

- Ладно, допустим, человек этот я! - засмеялся Шабанов. - А где принцесса?
Может, в котомку влезла?

- Не знаю, - она смутилась. - Дедушка говорил, выпрыгнула из самолета
вместе с летчиком. Мне стало интересно...

- К сожалению, это не так, - горько вздохнул Герман, чувствуя облегчение. -
Принцесса осталась в самолете, что-то случилось с катапультой... В общем,
она не выпрыгнула.

- И погибла? - даже сквозь глухоту в голосе ее он услышал дрожащий страх.

- Вместе с самолетом, - Шабанов не знал, что и думать. - Вдребезги...

- Как жаль... Я никогда не видела настоящих принцесс. Хотела пригласить к
себе в гости, подружиться... У меня нет подруги.

Эта великовозрастная особа говорила и вела себя как ребенок. Или как
сумасшедшая...

Других мыслей в тот миг не приходило, и потому разговаривать с ней
следовало соответственно.

- Ты сама как принцесса! - сделал он комплимент.

- Неужели ты узнал меня? - то ли изумилась, то ли устрашилась она. - Не
может быть!

- Я видел тебя во сне!

- И как ты меня видел? - эта скромница внезапно заулыбалась соблазнительно
и грешно, словно знала, о чем был сон.

Шабанов снова вспомнил Лисю и отвернулся.

- Да так, ничего особенного...

- Я на самом деле принцесса, - жеманно похвасталась она. - Так меня дедушка
зовет. "Моя принцесса"!

- Это заметно.

- Только вот нет подружки...

- А принц есть?

- Принц? - загадочно улыбнулась. - Принц есть!.. Ты почему упал? Ты же так
хорошо летаешь! Я видела!.. И упал!

- К сожалению, кончилось горючее, - трагично произнес он. - А техника хоть
и военная, но не совершенная, без топлива не летит.

Реакция последовала неожиданная, совсем уже не детская.

- Значит, такова ее судьба, - утешительно проговорила она. - И ничего не
поделать... Ты не переживай, все образуется.

- Чья судьба? - не понял Шабанов.

- Принцессы! Той, что с тобой летела... Зато тебе встретилась другая!

- Да, тут мне повезло!

- Возьми молоко, пока не остыло, и пей. Я только что попоила корову.

Шабанов освободил левую руку от пистолета, взял кружку, налитую до краев и
не расплескавшуюся: на молоке еще плавала пенка, значит, цедили его как
положено, непосредственно в кружку...

- Любопытно... Как узнала, что я хочу молока?

- Все дети вечером хотят молока. И ждут...

- Дети?.. Но я же не ребенок, - он сделал глоток я не удержавшись, выпил до
дна.

- И все равно ждал, когда подоят корову.

- А кто же такой Лев Алексеевич? - Герман откровенно рассматривал ее
смутное лицо.

- Забродинов, мой дедушка по матери.

- Такой рыжий и бородатый?

- Нет, он совсем старенький и седой. Очень милый и добрый человек.

- Дедушки, они все милые и добрые, - сказал Шабанов, кося глаз на вторую
кружку, верно, предназначенную принцессе. - И глазастые, как боженьки на
небе... Скажи, принцесса: он что, видел меня в самолете?

- В самолете я тебя видела!

- А он? Откуда твоему дедушке известно, что мы летели вдвоем с той
принцессой?

- Это вовсе не обязательно - видеть... Выпей и вторую, ты же хочешь. Или
съешь с хлебом! Смотри, какой горячий. Пять минут назад вынули из печи...

- Откуда ты взялась тут, внучка? - он взял горбушку и вместе с будоражащим
запахом ощутил: в руке ни с чем не сравнимый хлебный жар. - Только не
говори, что с этого хутора!

- Нет, я не с хутора. Но живу не очень далеко отсюда, за рекой...

- За рекой? - не сдержал эмоций Шабанов. - Значит, приплыла на лодке? Или
мост есть?

- Летом здесь натягивают лаву, а сейчас вода большая.

- В брод, что ли, перешла? Она вдруг засмеялась.

- В брод?.. В брод я бы утонула! Не умею плавать! Я просто перешла по воде.

- А, ну понял, - он вспомнил, с кем имеет дело. - По воде, аки посуху...
Дедушка послал? Принести парного молочка бродяге с котомкой и принцессой?

- Сама пошла... Мне стало так интересно! Ты же летчик! С того самолета,
который упал вчера ночью возле Данграласа.

- А это что такое - Дангралас?

- Скалы так называются.... И зовут тебя - Герман Шабанов.

Он вздрогнул, услышав свое имя, и чуть кольцо не выдернул, но через
несколько секунд справился с волнением, спросил, усмехаясь:

- Тоже дедушка сказал? А знаешь, отчего он быстро состарился? Нет?

- От времени. Он так давно родился...

- Если бы!.. Пословицу слышала? Вот! Так что смотри, принцесса, как бы и
тебе не растерять своих юных лет.

Самому же было совсем неуютно и невесело. Хребет с таким, или примерно
таким по звучанию, названием значился на полетных картах и пересекался
заданным маршрутом в предгорьях Тибета. Ну и черт бы с ним; иное дело,
всезнающий дед этой барышни в восточном наряде, носящий, ко всему прочему,
русское имя.

Его внучка, возможно, была вполне здорова и находилась не в том наивном
возрасте, когда девочки не понимают ни намеков, ни сарказма, ни
иносказательности; вероятнее всего таким образом выражалась ее неразвитость
мышления, первозданная дикость ума в смеси с неуемной фантазией и той самой
простотой, которая хуже воровства.

Или прикидывалась и морочила голову...

- Почему я должна растерять? - изумилось это невероятно рослое создание.

- Слишком много знаешь для своего возраста!.. Кстати, давай уж тогда
познакомимся. Тебя-то как зовут, красавица?

- Ганя.

- Редкое имя, - поразмыслив, сказал Шабанов, хотя внутренне вполне с этим
согласился: обычно так ласково-уменьшительно в деревнях называли дурочек. У
Лиси тоже было какое-то другое, настоящее имя, однако звали ее по прозвищу.

- Полное имя - Агнесса, - поправилась она. - Агнесса Тихоновна... Ты же
правда летчик? И летел с принцессой? А потом потерпел аварию и нес ее на
руках...

- Я же говорил: принцесса осталась в самолете! - внушительно проговорил
Шабанов. - Она погибла!

И тем самым напугал ее.

- Да-да, помню! Но почему ты злишься?

- Ничего я не злюсь...

- Это потому, что голодный. Пей молоко и ешь хлеб, утром еще принесу.

- Спасибо, Агнесса, но сейчас не хочется. Странная эта особа поставила
полную кружку на камень и накрыла ее горбушкой.

- Съешь, когда захочется, а мне пора, - она взяла поднос и пустую посуду. -
Не уходи никуда. Приду, когда взойдет солнце.

Она ушла семенящей, девичьей походкой...

Было желание пойти за ней, посмотреть, как Агнесса станет форсировать
бурную, горную реку, однако удержала ревнивая "Принцесса", приковав своим
обручальным кольцом. Выждав несколько минут, он попытался освободиться от
"супружеского" знака и только сейчас обнаружил, что пережатый безымянный
палец отек, раздулся и онемел. А когда "венчался", колечко наскочило легко
и совершенно не чувствовалось: значит, либо отекла рука, опущенная вниз,
либо этот инструктор не предупредил, что кольцо с сюрпризом и может сжимать
свои челюсти, словно капкан.

Теперь придется ходить, как дураку с писаной торбой!

Шабанов осторожно переложил НАЗ на поленницу, постоял на коленях с поднятой
рукой, чтобы схлынула кровь и спал отек, затем ощупал палец - вроде стал
потоньше и будто кольцо уже чуть проворачивалось.

- Ты мне эти шутки брось! - пригрозил он "Принцессе". - Лучше отпусти
по-хорошему. Я же сказал - упаси бог от такого брака.

Чтобы не терять времени понапрасну, Герман подтянул к себе кружку и
наконец-то откусил горячего хлеба. Пища была божественной, разве что
приходилось экономить молоко, чтоб хватило на две горбушки, и жевать
медленно, без резких движений из-за боли в ухе, но от этого хлеб казался
еще вкуснее. Пока он ел, палец в кольце ослаб еще больше - минут пять, и
можно вообще разорвать эти брачные узы. Почти сытый и почти довольный,
Шабанов прислонился боком к поленнице и прикрыл глаза. В шумной, больной
голове где-то далеко стучалась интуитивная мысль, что надо бы уйти куда
подальше от этих дров - с места, где его видели: кто знает эту Ганю с
добрым и милым дедушкой? Может, в разведку посылал, сказал недалекой своей
внучке, мол, поди, посмотри, там летчик ходит с принцессой. Она и побежала.
А сейчас придут его бойцы в черных зековских робах...

Вместо того, чтобы прислушаться к голосу разума, Герман поднял пистолет,
пристроил его на коленях и снова прикрыл веки.

Он не спал и даже не дремал; находился в неком осоловелом состоянии, какое
бывает, когда после долгих занятий на зимнем, ветреном аэродроме попадаешь
наконец-то в теплую столовую, где вкусив сытной пищи, лень даже встать,
чтобы дойти до офицерского общежития. Сигналом тревоги стал внезапно и
сразу везде погаснувший на хуторе свет. Шабанов встряхнулся и обнаружил,
что перед ним, выставив карабины, стоят четверо - те, что преследовали его
второй день или другие, не понять: в темноте белеют смазанные пятна лиц и
потертые стволы.

- Не двигайся! - предупредил кто-то из них. - Стой спокойно и слушай
команды. Если хочешь сохранить жизнь.

- В ухе стреляет, не слышу! - Шабанов свернул предохранитель пистолета и
пошевелив рукой, нащупал "Принцессу", плотно захватил пальцами кожух.

- Сейчас услышишь! - они придвинулись ближе, выставили все четыре ствола
веером. - Брось оружие, оставь НАЗ на месте и отходи с поднятыми руками.
Понял?

Они знали, что находится у него в руках. Убедить их через эту молочницу
Ганю, будто "Принцесса" осталась в самолете, не удалось...

Герман по прежнему стоял на коленях, привалившись плечом к поленнице и
теперь жалел, что не замахнул этих бойцов одной очередью, когда застал
прошлой ночью дремлющими у костра. Двигаясь осторожно, он встал на ноги и
одновременно вытянул "Принцессу". Теперь оставалось совершить внезапный и
резкий прыжок вверх, перескочить дрова и оттуда влупить очередь; он был
уверен, что стрелять бойцы не станут - наверняка проинструктированы
дедушкой, как вести себя, дабы заполучить взрывоопасную барышню живой и
здоровой. А потом сразу - во тьму под прикрытием поленницы. Жаль, конечно,
оставлять НАЗ, где еще полно продуктов, но руки всего две, да правая еще к
тому же закольцована...

- Я-то понял! - намеренно громко сказал Шабанов, чуть разворачиваясь, чтобы
переместить в нужную сторону толчковую ногу. - Но вижу, вы ни хрена не
соображаете!

- Прыгнуть хочет, - заметил кто-то. - И оружие не бросил...

- Сказано, брось пистолет! - прикрикнул командир и, включив фонарь, осветил
Германа. - И подними обе руки! А "Принцессу" оставь на месте!

- Сейчас, разогнался! - огрызнулся Герман. - Вы что, идиоты?

Драгоценная привередливая особа доживала последние секунды. Это был тот
самый случай, когда следовало не задумываясь дергать кольцо, и за это бы
никто не посмел укусить - ни Заховай, ни конструктор, ни сам Господь Бог.
Однако была пилотка, демонстративно брошенная в лицо особисту и
возвращаться назад только с колечком - это слишком мало, чтобы
почувствовать себя победителем в поединке.

- Закрой рот и слушай команды! - рявкнули из темноты.

- Эй ты, командир, а теперь послушай меня! - Шабанов демонстративно поднял
ствол "Бизона". - Если не глухой и не больной, значит дедушку слушал
внимательно!

- Какого дедушку?

- Льва Алексеича!

- Да он же тянет время! - определил один из бойцов. - Забалтывает!

- А он предупредил! - нажал Герман, перебивая его. - Добыть "Принцессу" в
полной сохранности, верно?

- Не знаю никакого дедушки! - не сразу отозвался тот. - Выполняй, что
сказано.

- Хорошо, согласен! "Принцессу" оставлю. Но ты же знаешь, что произойдет?

На сей раз пауза подзатянулась. Эти четверо устроили между собой толковище,
но Шабанов не слышал, о чем конкретно, сквозь гремящий шорох в голове
доносилось лишь далекое, глухое бухтение и отдельные слова. Обсуждали
что-то при нем не стесняясь, знали про его воспаленное ухо, и Герман лишь
догадывался: они имели слабое представление, как приводится в действие и
работает самоликвидатор изделия. Дважды произнесенное слово "химический"
натолкнуло на мысль, что охотники не предполагают взрыва "Принцессы" и
скорее всего опасаются бесшумного ее уничтожения: некоторые секретные
приборы снабжались химическими ликвидаторами.

Фонарь не выключали, а прыгать через поленницу следовало сразу же, как
погаснет свет - две-три секунды они сами будут слепые, наглядевшись на
яркое пятно.

- Убери фонарь! - крикнул Герман и повел пистолетом. - Иначе расколочу!

Поплясав немного, луч сдвинулся в сторону, и Шабанов понял, что другого
момента не будет, сделал доворот, пригнулся и вдруг увидел прямо перед
лицом ствол винтовки. На поленнице оказался пятый! Сидел на корточках и
только ждал, когда пленник вздумает сигануть через дрова...

Песенка "Принцессы" была спета.

- Ладно, Шабанов! - наконец-то подал голос командир. - Будем
договариваться. Что хочешь за нее?

- А что ты можешь предложить? Деньги и свободу?

- Полагаю, это не так-то и плохо, когда есть деньги и свобода. Но у меня
другая валюта, которой могу расплатиться. И ты ее примешь!

- Смотря по какому курсу!

- По самому высокому. Ты же не камикадзе, Шабанов, и за свою молодую жизнь
отдашь эту шлюху, - командир говорил рассудительно и насмешливо. - Поверь
мне, она мизинца твоего не стоит! Поразмысли, ты же ничего не теряешь.
Летная карьера закончилась, военная служба тоже. Что тебя ждет по
возвращении в часть, надеюсь, догадываешься. Срок дадут небольшой, да ведь
все равно срок! И здоровья убавят... Потом-то куда пойдешь? В гражданской
авиации сокращение штатов, в бизнесе все ниши заняты да и начальный капитал
нужен. У тебя в руках сейчас не "Принцесса" - собственная судьба. Так что,
капитан, не искушай ее, положи на поленницу и три шага в сторону.

- И все? - нагло спросил Герман, вдруг отчетливо осознав, что, добившись
высокородной руки, эти гаврики тотчас же снесут ему башку и замоют кровь с
плит тронного зала: новые женихи принцессы не потерпят его живым, и тут
Заховай ничего не преувеличивал и не пугал. В жесточайшей войне за добычу
высоких технологий не было ни законов, ни правил и пленных не брали, чтобы
не оставлять свидетелей.

- Есть другие предложения? - командир приблизился на шаг, оставив бойцов за
своей спиной. - Выкладывай, рассмотрим.

В тот миг Шабанову и в голову не пришло, что это движение и громко
сказанные слова - сигнал к захвату. С поленницы на его спину обрушилась
тяжелая, цепкая туша, чья-то нога наступила на закольцованную руку и
последовал тупой, мощный удар в больное ухо. Безымянный палец давно и
окончательно онемел и потому он не ощутил момента, когда отделилась
"Принцесса" - успел увидеть ее летящей в луче фонаря и потом чьи-то руки,
жадно подхватившие желанную, таинственную невесту.

Отсчет времени он стал вести с этого мгновения. Через девять секунд его
отпустили, но уперли ствол в спину и стали куда-то толкать; на счете
семнадцать потух фонарь, Шабанов упал, запутавшись в ворохе сучьев и
пополз. Его тыкали винтовками и что-то кричали - должно быть, приказывали
встать, однако он упрямо карабкался по земле, зарываясь в кучу ветвей,
будто страус, прячущий голову в песок.

Взрыв громыхнул на двадцать четвертой секунде, и отблеск его напоминал
фейерверк: с неба долго потом сыпались звезды...

Тосковать по детству Герман стал сразу же, как только оно закончилось.
Произошло это потому, что из его жизни по Собственной вине и ребячьему
заблуждению почти выпало переходное, временное звено - юность, и сразу же
началась служба.

В девять лет он первый раз в жизни увидел военного, когда в поселок приехал
погостить чей-то племянник. Был он в звании старшего лейтенанта, все время
носил форму и, невзирая на летнюю жару, ходил в блестящих хромовых сапогах,
кителе и портупее, весь такой ладный, красивый и мужественный. Про него
говорили - офицер приехал! А спустя четыре года, когда Герман с отцом
поехали в город получать учебники для школы и, ожидая кладовщицу, зашли
поесть мороженого в кафе, случилось невероятное: дверь распахнулась и вошел
пацан в военной форме. Независимо и серьезно отстоял очередь, купил сразу
несколько порций и сел за столик. Все это время вокруг него толкались,
болтали и кривлялись такие же отроки в рубашонках и штанишках чуть ли не с
лямками; он же оставался строгим, неприступным и как бы отстраненным от
суеты. И все это время Герман просидел с открытым ртом, забыв о мороженом.

- Батя, - наконец шепотом спросил он. - А в суворовцы где принимают?

- Не знаю, должно в военкоматах, - ничего тогда еще не подозревая, объяснил
отец. - Давай доедай и пошли!

Через месяц он знал все о суворовцах и, не дожидаясь установленного
возраста, заявил родителям:

- Пойду в суворовское училище! Делают исключение и принимают даже с
седьмого класса, только надо похлопотать.

Отец попытался сначала объяснить, что берут туда детей офицеров, да и то не
всех, сынков больших начальников и прочих блатных, потом же притомился от
требований сына и заявил, что таких, как он, двоечников и балбесов, не то
что в суворовское, но и в армию-то не возьмут, велел выбросить дурь из
головы и сидеть дома. А у него тогда действительно был какой-то шальной
период: делать овчинные крылья из тулупчика и прыгать с крыши уже стало
поздновато, а летать хотелось невыносимо. Однако же нигде поблизости не то
что аэродрома не было - самолеты и те летали на такой высоте, что виделись
маленькими крестиками с белым хвостом инверсионного следа. Герман
чувствовал еще детский и непроходящий приступ отчаяния и жил тем, что
мечтал и фантазировал, не воспринимая реальности, где надо было учиться
так, чтобы не позорить родителей. Мать работала учительницей, страдала