на край стола, слегка стукнув
хрустальным донышком.
   - Что ты думаешь делать? - наконец задал подполковник Пятаку  главный
вопрос.
   Правый уголок рта у Кости насмешливо пополз вверх, и он проговорил:
   - Гражданин начальник, ты не въезжаешь. Этот вопрос не ко мне.
   Скорее я должен тебя спросить об этом. В моих руках бомба! Как только
я соберу всех воров и прочитаю маляву  от  смотрящего  России,  так  тут
такое начнется, что даже тебе, с твоим опытом, представить трудно.
   Подполковник надолго задумался, потом,  потерев  подбородок,  спросил
серьезно:
   - Ты можешь умолчать о маляве? - Костя отрицательно покачал головой:
   - Нет... Тогда мне кранты! А потом,  ксива  была  не  запечатана,  не
исключено, что о ней уже многие знают. Такое не утаишь!
   - Верно, не утаишь...  Что  же  тогда  остается?  -  растерялся  Глеб
Игоревич.
   - Ничего... Я прочитаю ксиву ворам, но попробую  убедить  блатных  не
поднимать бузу раньше времени, - откликнулся вор.
   - А дальше?
   - Дальше мы напишем тебе маляву и  ты  должен  будешь  выполнить  наш
ультиматум  в  течение  шести  часов,  -  Пятак  в  упор  посмотрел   на
подполковника.
   -  А  если  я  его  все-таки  не  выполню,  что  тогда?   -   спросил
подполковник, прищурившись.
   - У тебя просто нет другого выхода, - пожал плечами Пятак, -  слишком
крепка ксива. Тогда я тебе советую  сразу  вызывать  подкрепление.  Зэки
будут размораживать зону! Я тоже не смогу оставаться в стороне.
   Подполковник Шунков поднял стопку с коньяком и отпил. Язык  неприятно
защипало. Глеб Игоревич поморщился. Слегка взболтав  содержимое  бокала,
он выпил остатки залпом и, поморщившись, произнес:
   - Вот, значит, как получается... Что ж, пускай пока будет  по-твоему.
Этот ход Варяг у меня выиграл, но наша партия еще продолжается.
 
*** 
 
   Вася Котлас молодцом! Донес маляву. Уже через несколько  часов  после
его ухода дверь скрипуче отворилась, и строгий голос прапорщика объявил:
   - Варяг... На выход, с вещами.
   Владислав неторопливо поднялся со шконки, старательно отряхнул с брюк
налипший сор и неторопливым, твердым шагом направился к выходу.  Он  шел
под внимательными взглядами бродяг, будто продирался сквозь валежник.  С
вором такого масштаба, как Варяг, жизнь их ни разу не сталкивала,  и  уж
тем более никто из них не предполагал, что он станет соседом по нарам  в
приемнике-распределителе.
   У порога  Владислав  неожиданно  остановился.  Бродяги  ожидали,  что
смотрящий на миг обернется,  прощальным  взором  окинет  негостеприимные
стены барака, бросит в полумрак теплое словечко,  чтобы  потом  навсегда
раствориться в проеме дверей. Но Варяг  простоял  у  порога  всего  лишь
мгновение,  а  потом  решительно  шагнул  вперед,  не  обернувшись.   Не
дождались, - гулко ухнула тяжелая  дверь,  оставив  бродяг  в  полнейшем
недоумении.
   У самого выхода смотрящего  поджидал  "воронок",  вокруг  которого  с
автоматами в руках стояло несколько "краснопогонников". По их лицам было
заметно, что им тоже не терпелось посмотреть на именитого вора, и, когда
из дверей приемника вышел высокий худощавый человек в приличном костюме,
они невольно заулыбались. Именно так они себе его и представляли.
   Варяг  вдруг  почувствовал,  что  смертельно  устал.  Вспомнил   себя
молодого, полного сил, когда скитание по этапам представлялось ему  едва
ли не милой  шуткой  тюремного  начальства.  Дороги  не  доставляли  ему
неудобств, а что касается сна, то  он  мог  спать  практически  в  любых
условиях: в переполненном вагоне, в едущем "воронке", даже  в  перерывах
судебного заседания. Но сейчас его истомленная душа настойчиво требовала
покоя и хотелось собственного угла, пусть даже с  решетками  на  стенах,
где  можно  было  бы  ненадолго  укрыться  от  всевидящего  ока  охраны,
любопытства случайных соседей, побыть наедине со своими мыслями.
   Варяг подумал о том,  что  сейчас  мог  бы  запросто  променять  свою
американскую виллу на спокойную камеру в сибирской тюрьме.
   - Долго  вы  меня  будете  еще  возить?  -  поинтересовался  Варяг  у
начальника караула, молоденького рябого сержанта.
   Парень, позабыв про  устав,  согнал  доброжелательной  улыбкой  налет
суровости и проговорил, сильно напирая на букву "о":
   - Колония в поселке. Полтора километра отсюда будет. - Потом его лицо
на мгновение напряглось, и он сурово распорядился:
   - Заключенный номер...
 
*** 
 
   - Отставить! - услышал Владислав за  спиной  голос  Шункова.  -  Хочу
сделать тебе небольшое напутствие, Варяг. Прежде чем портить мне  кровь,
сначала как следует подумай... нам ведь с  тобой  частенько  встречаться
придется! А потом, если вдруг ты меня рассердишь, я могу  устроить  тебе
командировку в одну из тюрем, где найдется немало охотников  покидать  в
твою печку дров!
   Подполковник намекал на камеры, в которых содержались изгои.
   Каждый из  них  был  приговорен  тюремным  сообществом  к  смерти  за
серьезные прегрешения перед воровским миром, в числе  которых  значились
предательство,  убийство   уголовных   авторитетов,   сотрудничество   с
оперчастью. Любой из отверженных готов был выполнить  самый  невероятный
приказ тюремного начальства, лишь бы  не  оказаться  в  общей  камере  с
обычными заключенными. Владислав нахмурился.
   -  А  ты  попробуй,  -  очень  серьезно  отвечал  вор,  не  сводя   с
подполковника строгих глаз, - и тогда посмотрим, что  из  этого  у  тебя
получится... И как долго ты протянешь!
   - Ладно, ступай в "воронок", - мрачно буркнул Глеб Игоревич, - у  нас
с тобой будет еще время, чтобы поговорить по душам.
   Один  из  солдат  распахнул  дверь  машины,  и   Варяг   поднялся   в
зарешеченное нутро "воронка".
 
*** 
 
   Владислав оказался одним из многих  заключенных,  кого  в  этот  день
дубаки доставили в колонию. Вместе с  сотней  зэков  он  был  помещен  в
карантинный  барак,  отгороженный  от  основной  зоны  высоким   дощатым
забором. Заключенные,  прослышав  о  прибытии  законного,  выделили  ему
лучшее  место  в  дальнем  углу  барака,  около  окна.  В   этой   части
располагались и остальные блатные.
   Складывался некий "парламент", законодательный орган барака, рядом  с
блатными  "быки",  так  называемая  исполнительная  власть   и   силовые
структуры.  В  их  функции  входило  беспощадно  карать  отступников  за
малейшее неповиновение.
   Воровской  закон  -  правовая  норма  для   заключенного.   За   ними
располагались шныри, что-то вроде хозобслуги, в их  обязанность  входило
следить за чистотой в "биндюге" законного вора и в  углу  блатных.  А  в
центре  барака  разместились  мужики,  которые   старались   размещаться
"семьями". Бывало, что новичка сразу принимали в "семью",  а  случалось,
что к нему присматривались очень долго и, только окончательно уверовав в
его надежность, предлагали помощь. А "семья" в заключении - это все! Это
значит, что тебя не позабудут, когда ты угодишь в штрафной  изолятор,  и
постараются "подогреть" куском мяса, предупредят о надвигающейся беде, а
в болезнь напоят крепким живительным чаем.
   Тюремная почта была куда  надежнее  государственной  и  необыкновенно
скорой. Поэтому Варяг нисколько не удивился тому, что многие  факты  его
биографии  сделались  достоянием  карантинного  барака,  и  блатные,  не
скрывая ребячьего интереса в глазах, расспрашивали законного вора:
   - Варяг, а долго ты в Америке чалился?
   - Несколько недель, - отвечал Владислав.
   - А вот скажи, Варяг, в Америке зэки чифирят?
   Владислав сдержанно улыбался наивности вопроса, но  отвечал  со  всей
серьезностью:
   - Не часто, но бывает. И потом, чай все хавают, и неважно,  на  каком
языке ты разговариваешь.
   Другого тут и не скажешь, наверняка ему бы не поверили,  если  бы  он
поведал  веселую  историю  о  том,  что  заключенные  в  Америке  чифирю
предпочитают прохладную кока-колу. Вспомнив свое  недавнее  заточение  в
Америке, он невольно улыбнулся.  Однажды,  соскучившись  по  чифирю,  он
решил приготовить его. Бухнув в чашку  целую  пачку  листового  чая,  он
старательно прокипятил его, после чего принялся пить почти черное варево
на глазах у изумленного соседа-сокамерника.
   Американец смотрел на русского как на ненормального. Точно с таким же
выражением европеец  взирает  на  туземца,  пожирающего  земляного,  еще
шевелящегося червя. И как тут объяснить, что  это  национальный  напиток
российского арестанта?
   Варяг попытался втолковать своему соседу, что такой  напиток  пьют  в
российских тюрьмах, пуская его по кругу, -  сначала  по  одному  глотку,
потом по два. Что чай на зонах так  же  ценен,  как  щепотка  героина  у
наркоманов, но чем больше он говорил, тем  сильнее  вспыхивал  в  глазах
собеседника огонек недоверия.
   - А чифирь американцы лучше готовят, чем мы?
   - Лучше российских зэков чифирь никто не готовит, - заверил законный.
   - Варяг, а сколько ты кантовался в  Америке?  -  продолжали  сыпаться
вопросы.
   - Четыре года.
   - А чьи чалки лучше?
   - Кичи у них, конечно, не  в  пример  нашим...  Больше  на  санатории
смахивают! - признал Варяг. - Жранина до  живота,  библиотеки  неплохие,
железки, чтобы покачаться. Но там все чужое. Не привык я к тем порядкам.
И вообще, что это за неволя, где воры не правят?
   - Это ты верно заметил, Варяг, - дружно подхватили блатные.
   За лукавым взглядом Варяга трудно было понять, говорил ли он серьезно
или, по своему обыкновению, отшучивался. Со временем все стало на  круги
своя. Владислав начал понемногу привыкать к мысли,  что  в  колонии  ему
придется побыть достаточно продолжительное время, а потому все  активнее
включался в ее жизнь. В карантинный  барак  из  жилого  сектора  к  нему
спешили ксивы с просьбой пособить советом по спорным вопросам  лагерного
бытия.
   Постепенно он занял  место  смотрящего  зоны,  невольно  оттеснив  на
задний план прежнего пахана. К Варягу обращались не  только  заключенные
колонии. Совета просили даже узники тюрем,  чалившиеся  в  "крытках"  за
много километров от  колонии.  И  оставалось  только  удивляться,  каким
непостижимым образом они находят своего адресата,  преодолев  не  только
десятки тюремных стен, опутанных  колючей  проволокой,  но  и  проскочив
сотни километров пути из тайги и тундры.
   Депеши, как правило, приходили на клочках бумаги,  всегда  исписанных
мелким убористым  почерком.  Малявы  вопили  о  несправедливости,  часто
взывали к милосердию, и, глядя на листочек  из  обыкновенного  блокнота,
Варяг  всякий  раз  удивлялся  тому,  как  возможно  уместить  на  столь
крошечной площади такое огромное количество нечеловеческой боли.  Прежде
чем дать ответ, он тщательно продумывал каждое слово, понимая, что  даже
тон письма способен решить судьбу человека.
 
*** 
 
   Карантинный срок у Варяга заканчивался через десять дней, и  Пятак  с
раздражением думал о том, что скоро смотрящий  России  пинком  распахнет
дверь локалки и вступит на зону полноправным хозяином.  Его  может  быть
так много, что прежним авторитетам достанется всего лишь роль шнырей при
его царственной особе. А этого допускать было нельзя. Пятак  считал  что
он давно  уже  вырос  из  вторых  ролей,  если  бы  удачно  складывались
обстоятельства, то он сумел бы заменить не только смотрящего региона, но
и самого Варяга. Но особенно ревниво Пятак относился к вниманию, которое
зэки оказывали смотрящему России. Он с досадой думал о том, что если так
пойдет и дальше, то все вокруг забудут о том,  что  именно  его  сходняк
региона отправил в эту колонию в качестве смотрящего.
   Обидно было то, что осужденные обращались к Варягу по  поводу  всяких
спорных  вопросов,  и  он,  не  оглядываясь  на  смотрящего  колонии,  с
удовольствием выполнял роль третейского  судьи.  Пятак  не  намерен  был
уступать Варягу свою территорию.
   Требовалось внести ясность.
 
*** 
 
   Пятак невольно поежился. От холодного взгляда Варяга повеяло холодом,
будто из склепа. Он  успел  неплохо  изучить  породу  таких  людей:  они
способны общаться вполне дружелюбно,  чтобы  потом  безо  всякой  спешки
одеть непокорного в деревянный бушлат.
   - Давай все решим без шороха, Варяг, - невольно смягчил голос  Пятак.
- Я уважаю тебя и твой статус. В Австрии, вместе с остальными бродягами,
я голосовал за тебя как за смотрящего по России. Но нельзя же  подменять
понятия! Даже император не правит отдельно каждым городом. Для  этого  у
него имеются городничие, а ты собираешься влезать во все дела.  Здесь  я
смотрящий! По авторитету бьешь, Варяг!
   - Ты меня на рога не бери, -  спокойно  заметил  Варяг,  -  а  только
бродягам в помощи я отказать не могу. Если ксива приходит ко мне, то мне
и решать. Авторитет мне твой не нужен, у меня своего  хватает!  И  давай
решим так, перетирать эту  тему  больше  не  будем.  Это  наш  последний
разговор.
   Его речь была неторопливой и спокойной. Своей плавностью  она  чем-то
напоминала  могучее  течение,  способное  при  разливе  сокрушить  любое
препятствие.
   - Договорились, - не без колебания произнес Костя Пятак.
   - И еще вот что, мне известно, что ты к барину на чай захаживаешь,  -
продолжал Варяг. Пятак  невольно  похолодел.  -  Предупреждаю  первый  и
последний раз... чтобы обид потом не было. Подобного не потерплю!
   Варяг, сопровождаемый двумя гладиаторами, ушел в свою биндюгу.
   Даже не оглянулся, знал, что Пятак будет провожать его долгим  злющим
взглядом.
   Когда  дверь  за  Владиславом  закрылась.   Пятак   поманил   пальцем
двадцатилетнего парня, шестерку по прозвищу Рябой.
   - Не даст он нам житья, - угрюмо прорычал Пятак.
   - Это точно! - охотно согласился Рябой, преданно  заглядывая  в  лицо
пахана.
   - Ты вот что, шепни всем нашим, пусть после отбоя приходят ко мне.
   Есть о чем потолковать.
   - А если спрашивать будут, что ответить? - спросил Рябой.
   - Скажешь... что Варяг угрожал мне. Власть  свою  в  зоне  установить
хочет. А сук обещал всех повывести, - приказал Костя.
   Голова Рябого угодливо закачалась:
   - Понял.
   Пятак вспомнил свой последний разговор с  подполковником  Шунковым  и
продолжил:
   - В общем, валить его надо! Затеять кипеш и в суматохе - перышко  под
ребро.
   Рябой испуганно захлопал глазами, но возражать не посмел.  Он  вообще
не  имел  голоса.  Не  дорос  пока.  Ему   полагалось   лишь   осторожно
высказываться, и Рябой, воспользовавшись своим правом, проговорил:
   - За него Рафик Вафин. А он блатной авторитетный,  как  бы  боком  не
вышло.
   Пятак улыбнулся, отмечая в глазах собеседника почти животный  ужас  -
как же так, валить самого смотрящего России. Ведь это же не  кто-нибудь,
а сам Варяг! Пятак уже давно разглядел в Рябом прирожденного  дипломата.
Не исключено, что лет через пять из него будет толк.
   - Рафика на время кипеша  надо  будет  куда-то  убрать...  Покумекать
надо! Что-нибудь придумаем! - холодно бросил Пятак напоследок.
   На следующий день Пятак вновь попросил встречи  с  Шунковым.  Изложив
свои планы. Костя выжидающе  уставился  на  хозяина.  Тот  не  спешил  с
ответом и только через несколько долгих минут размышлений спросил:
   - Что думают твои?
   - Они не хотят, чтобы в зоне было два смотрящих, пусть это  даже  сам
Варяг. Но без вашей помощи бунт обернется не в нашу пользу,  -  серьезно
доложил Пятак.
   -  Что  требуется  от  меня?  -  задумчиво  потирая  гладко  выбритый
подбородок, поинтересовался подполковник.
   - Нужно Рафика Вафина отвлечь на время, пока мы тут не разберемся.
   Сами знаете, он ведь за Варяг глотку перегрызет. Когда они вместе,  с
ними не стоит иметь дела. Все равно не выгорит, - отчеканил Пятак.
   - Хорошо, - кивнул Шунков. - Это я сделать смогу.
 
Глава 10 
 
НОВОЕ НАЗНАЧЕНИЕ 
 
   Шунков вызвал Вафина к себе в тот же день. Рафик не  противился  этой
встрече. Он уже знал, что в кабинете хозяина он увидит молодую  девку  с
красивым именем Вероника Она была на редкость хороша,  с  утонченными  и
правильными чертами  лица,  как  будто  бы,  преодолев  толщу  столетий,
шагнула  с  полотен  великих  мастеров  эпохи  Возрождения  прямиком   в
заполярную глушь. Глеб Шунков с гордостью обмолвился о том, что  выкупил
красавицу в соседнем лагере у тамошнего барина за десять ящиков водки. И
в тот же вечер сумел сполна оценить свое  приобретение  -  девка  сумела
показать многое из того, на что была способна ее женская сущность.
   Рафик никогда не был  обделен  женской  заботой  -  на  любой  малине
обязательно находилась девка, готовая разделить с ним не только  крепкую
выпивку, но и мягкую постель. Да  и  сами  блатные  "угощали"  именитого
гостя первейшими красавицами. Теперь Вафин понимал, что все это было  не
то.  Среди  огромного  количества  женщин,  которых  он   познал,   были
действительно очень красивые, но вряд ли хотя бы одна  из  них  способна
была приблизиться к тому совершенству, каким ныне обладал Глеб Шунков.
   - Глеб! - окликнул Вафин Шункова.
   - Ну? - Шунков выглядел раздраженным. Так уж повернулась судьба,  что
Глеб Шунков и Рафик Вафин выросли в  одном  дворе,  были  одногодками  и
знали друг о  друге  все,  а  потому,  вопреки  уставу,  барин  разрешал
обращаться старому приятелю по имени.
   - Нутром чую, что не выйду из  твоей  обители  живым.  Если  меня  не
пристрелят твои архаровцы, то выпотрошат свои же уркаганы. И вот  что  я
подумал, Глеб, прожил я вроде бы и не  так  уж  мало,  а  если  говорить
откровенно, то по-настоящему баб-то у меня и не было.  Если  посмотреть,
одни сучки да цветные.
   - Рафик, что-то я тебя не узнаю. Говори прямо, кривотолки тебе  не  к
лицу! Что ты все вокруг да около топчешься? Что надо?
   - Уступи мне на ночь свою бабу! Ведь не жена же она тебе.
   Шунков даже не попытался скрыть удивления.  Он  слегка  задумался,  а
потом невесело протянул:
   - Во-от так раз! Ну-у ты, Рафик,  и  выдал!  Я  хочу  напомнить,  что
колония - это тебе не воровская  малина,  где  можно  запросто  меняться
бабами.
   Ну-ну, не грусти!.. Может быть, ты и прав, чем таким  особенным  наша
зона отличается от притона? И блатных здесь побольше, чем на иной  хазе.
- Неожиданно Шунков улыбнулся, показав золотые коронки  на  зубах.  -  А
знаешь, Рафик,  меня  тешит  мысль,  что  мы  будем  с  тобой  молочными
братьями. Забирай мою бабу! Но за это ты выполнишь мою просьбу.
   - Договорились, - после некоторого молчания произнес Рафик Вафин.
   - Мы вот что сделаем, я тебя посажу в изолятор, а там и бабу  к  тебе
подкину. Так что нареканий со стороны братвы не будет. Никто даже  и  не
поймет, в чем дело.
   Целый день Рафик не отпускал от себя Веронику. Он сумел познать с ней
такие искусы, каких ему не  доводилось  отведать  даже  в  молодости.  И
женщина, подобно жрице любви, отдававшей  свою  ласку  отважному  воину,
отправлявшемуся на сражение, повторяла:
   - Бери меня крепче, родненький! Бери! Ведь неизвестно,  встретишь  ли
ты завтра рассвет.
   Штрафной изолятор на целые сутки превратился в храм любви,  и  стоны,
что раздавались из его недр, будоражили истосковавшихся без бабьей ласки
молодых  вертухаев.   Исполняя   строгий   приказ   подполковника,   они
добросовестно сторожили недолгое счастье Рафика Вафина, а он, позабыв  о
времени, даже о том месте, где находился, неустанно прыгал  на  Веронике
молодым жеребчиком. Девушка оказалась настолько же  порочной,  насколько
была  красивой,  она  и  сама  не  желала  отпускать  от  себя   Рафика,
почувствовав в нем настоящего  самца,  который  способен  в  страсти  не
только укусить за плечо, но и изысканной сексуальной фантазией посрамить
многих любовников.
   Глеб Шунков потревожил бывшего кореша только на вторые сутки.
   Уныло осмотрев стол, куда дежурный  старательно  складывал  хозяйскую
пайку, он не сумел сдержать удивления.
   - Ну, ты даешь, татарин! Откуда у тебя  только  силы  берутся?  Целые
сутки пилил соску и даже к еде не притронулся. Твой  подвиг  будет