удьба. Если вы попытаетесь выкинуть какой-нибудь фокус, мы
передадим  все  материалы   в  генеральную  прокуратуру  Эстонии.  Вместе  с
Боцманом.  А  всех  вас  получим через  Интерпол.  И устроим суд. Это  будет
громкий процесс, господин Пастухов. И крайне неприятный для России.
     - Этим вы и шантажировали секретаря посольства?
     -  Зачем  так грубо?  Никакого шантажа. Мы  знаем, кто он  такой. И  он
знает, что мы знаем. И вы знаете.
     - Он второй секретарь посольства. Это все, что я знаю.
     - Оставьте. Он руководитель  резидентуры ФСБ в Эстонии. Мы быстро нашли
с ним общий язык. Я показал ему лишь некоторые документы. Показания солдат о
вашей причастности к  взрыву. Этого оказалось  достаточно.  Мы не мешаем им,
они
     не мешают нам. Это и есть наша согласованная позиция. А вы
     помогаете нам. Пока - тем, что молчите. А дальше видно будет.
     По обстановке.
     - Допустим, мы будем молчать. Ваши гарантии?
     - Никаких, господин  Пастухов. После того, как  останки Альфонса Ребане
будут преданы земле, мы отпустим  Боцмана. Это единственное, что я  могу вам
обещать.
     - А пистолет? Документы?
     -  Они  останутся  у  нас.  И  в любой  момент  могут быть  переданы  в
прокуратуру.  Для таких  преступлений,  как  террористический акт  и двойное
убийство, срока  давности не  существует. Возьмите  эти фотографии, господин
Пастухов. Покажите их своим друзьям. Это их убедит. Так же, как убедило вас.
Итак, мы обо всем договорились?
     - Какой ответ вы хотите услышать? Вы же не даете нам выбора.
     Правильно. Не даю. Потому что у меня тоже нет выбора. Выше голову, друг
мой. Нужно уметь проигрывать.
     Вообще-то  я всегда считал, что  нужно  уметь  выигрывать,  но решил не
спорить.
     - Знаете, что мне больше всего понравилось в нашем разговоре? - спросил
Янсен. - То, что вы даже не попытались мне угрожать.
     - Чем я могу вам угрожать?
     - Ну, вроде того что: если что-нибудь случится с нашим другом, я вам не
позавидую. Это вас хорошо характеризует, господин Пастухов. Так. Хорошо.  До
встречи в Таллине. Билеты вам завтра утром завезет мой помощник.
     Он подошел к стойке бара и приказал:
     - Zweifach Jin mit Tonic fur mich und Taxi fur mein jung Freund.*
     ______________________________________________________
     *  Двойной джин с тоником  для  меня и такси для моего  молодого  друга
(нем.)
     На  этом мы  и  расстались. Я  не сказал  ему, что уже и сейчас  ему не
завидую. Зачем портить человеку последние удовольствия в его жизни?

     Такси  я отпустил за мостом  через Лех,  у начала  Кладбищенской улицы.
Хотелось побыть одному, подсобраться с мыслями.
     Фридхофштрассе  была  пуста.  Слева  тянулась  высокая  кованая  ограда
кладбища,  за ней были  видны просторные,  проложенные среди дубов  и  буков
аллеи, освещенные круглыми фонарями, придававшими кладбищу сходство с хорошо
ухоженным   парком.   Справа  темнели  окна  похоронных   контор,  гранитных
мастерских   и   витрины  небольших  магазинчиков,   торгующих   ритуальными
принадлежностями. Светились стеклянные ангары оранжерей. На цветниках перед
     магазинами теснились торфяные горшочки с мелкими ромашками,
     белыми гвоздичками и какими-то другими цветами.
     В таких местах хорошо думается о вечном.

     "Эти несчастные солдаты".

     Сука.

     В этой странной истории, в которую  нас втягивало,  втягивало и наконец
втянуло, как  в  омут,  с самого начала все  было  непонятно  и несло в себе
какую-то скрытую угрозу, а теперь  и вовсе наполнилось опасностью, как парус
под
     шквальным порывом ветра. Но когда источник опасности
     известен, это уже не опасность, а конкретная проблема, которую
     нужно конкретно решать. Настоящая опасность та, о которой не
     знаешь. И потому я думал не о ловушке, которую
     устроил нам Янсен. Самым непонятным и от этого несущим
     самую большую угрозу казался мне сейчас переданный
     секретарем российского посольства приказ генерала
     Голубкова выполнять все указания Юргена Янсена. Резидент ФСБ
     не стал называть его фамилию в телефонном разговоре в
     открытом эфире, но только так и можно было понимать его фразу:
     "Тот, кто имеет на это право". А если кто и имел право отдавать
     нам приказы, то это был только начальник оперативного отдела
     Управления по планированию специальных мероприятий генерал-
     майор Голубков.
     Что бы это могло  значить? Почему  этот  приказ я  получаю через третьи
руки, а  не  от самого  Голубкова? И  почему - приказ?  По его настоянию  мы
согласились участвовать  в оперативной комбинации, но с чего он взял, что по
этой причине мы обязаны беспрекословно выполнять все его приказы?
     С Константином Дмитриевичем Голубковым, тогда еще полковником,  мы были
знакомы с Чечни. Там он командовал контрразведкой, иногда мы работали по его
наводкам, но близко сталкиваться не приходилось. И только позже, когда он
     перешел в оперативный отдел Управления, наши контакты стали
     более-менее регулярными. Время от времени ему требовались
     люди, которые что-то умеют, но никаким боком не причастны к
     спецслужбам. Мы и были такими людьми.
     В этом несуетливом, простоватого  вида  мужичонке никогда не замечалось
начальственности.  И  генералом он стал слишком недавно, на  излете карьеры,
чтобы  это  могло резко повлиять на  его характер.  Бывали  случаи, когда он
использовал нас
     втемную, но все эти "Приказ ясен? - Выполняйте! - Об исполнении
     доложить!" - нет, это был не его лексикон.
     Из этого можно  было сделать  два вывода.  Первый: этот приказ он отдал
под сильным давлением сверху. И тогда форма его - знак нам, что сам он с ним
не согласен. Вывод второй: этот приказ отдан от его имени, но не им.

     Не очень-то у меня получалось думать о вечном.

     "Мы не мешаем им,  они  не мешают  нам.  Это и  есть наша согласованная
позиция".
     А это еще что такое?
     Наша - чья? Янсена и резидента ФСБ? Но резидент - не та  фигура,  чтобы
иметь свою позицию  и  тем  более  декларировать  ее. Согласованная  позиция
Национально-патриотического  союза  Эстонии  и  МИДа  России?  А  тогда  что
означают  бурные   антифашистские  пикеты,  которые  проводятся  по  призыву
Объединенной народной партии Эстонии?  Что  означает нота  протеста  великой
России, которой гордые эстонцы подтерли задницу?
     Если  так  и  дальше пойдет,  уличные мордобития  плавно  перерастут  в
межнациональный  конфликт,  и  национал-патриотам   не  понадобится  никаких
провокаций, чтобы вынудить Россию  ввести в  Эстонию миротворческие силы для
защиты русскоязычного населения.
     Что это - обычная совковая дурь или какой-то хитроумный расчет?

     Проходя  мимо  центрального  входа  кладбища, я  заметил,  что  калитка
приоткрыта.  Издержки  конспирации:  сторож   был  отпущен,  а  прокурорский
чиновник ворота запер, а про калитку забыл.  Отметил  я это  машинально, но,
уже подойдя к  особнячку  отеля "Хохбауэр", в котором светилось единственное
окно в клетушке ночного портье, повернул обратно,  к кладбищу. Здесь,  между
корнями столетних  дубов и  буков, таились  и корни давних  событий, которые
проросли  в  настоящее  бикфордовым  шнуром  от  заложенного  полвека  назад
многотонного заряда взрывчатки. И по  этому шнуру, брызжа искрами, уже бежал
злой запальный огонь.
     Его нельзя ни затоптать, ни залить водой. Остановить его
     смертоносный бег можно только одним способом: перерезать
     шнур. Но для этого нужно знать, где он проложен и куда ведет.
     Меня  тянуло на кладбище, как археолога тянет к таинственным египетским
пирамидам.
     Возле одного из магазинчиков  напротив центрального  входа я  выбрал  в
цветнике торфяной  горшок  с ромашками  и  положил на  бордюр монету в  пять
марок. Потом прибавил еще  одну. Бог его знает, сколько эти ромашки стоят, а
обманывать
     хозяев магазина, даже невольно, не хотелось. С центральной
     аллеи кладбища, обставленной величественными мавзолеями и
     скульптурными группами со скорбящими ангелами, свернул на
     боковую аллею, прошел в дальний угол, где не было ни
     мавзолеев, ни ангелов. И наконец нашел то, что искал: небольшой
     камень из черного гранита.
     На нем было выбито:
     "AGNIA STEIN, 1920 - 1945".
     Зеленая газонная трава вокруг была прикрыта тонким слоем мокрого снега,
лишь рядом с  этой могилой темнела земля. Словно бы какое-то  тепло излучала
пустота, оставшаяся  после того,  как  из могилы  извлекли дубовый  гроб,  в
котором должны были находиться останки Альфонса Ребане.
     Для кого-то он был фашистом, штандартенфюрером СС,
     командиром 20-й Эстонской дивизии СС, кавалером Рыцарского
     креста с дубовыми листьями, высшей награды Третьего рейха. А
     для этой молодой женщины, о которой я не знал ничего, кроме
     того, что она была еврейкой и прожила на свете всего двадцать
     пять лет, он был любимым.
     Сколько же они были вместе?
     Если Мюйру не изменяет память, встретились они летом сорокового года. А
через год в Таллин вошли немцы.
     Немного же им отпустила судьба.
     И даже после смерти им не суждено было лежать рядом.

     Шел  третий  час  ночи.  Заметно  похолодало.  Выяснилась плывущая  над
кладбищем  ущербная бледно-голубая  луна. Стекающая  с гор дымка сгустилась,
превратилась в белый туман.  Он струился между надгробьями, как таинственная
река
     времени, которая течет из прошлого в будущее, размывает
     старые кладбища и выносит в настоящее старые гробы.
     Они никогда не бывают пустыми. Даже если в  них ничего нет, кроме кучки
земли, камней и отбеленных дождями конских костей.

     Я прикопал торфяной горшочек с ромашками возле могильного  камня  Агнии
Штейн, немного постоял и пошел прочь.  Через несколько шагов  оглянулся. Это
пятно темной земли среди снега и зеленой травы было как тень.
     Только один человек знал, чья эта тень.

     Этим человеком был Матти Мюйр.





        "ГЛАВА ТРЕТЬЯ"


     "Особая папка.
     Допуск лиц только по списку,
     утвержденному Министром МГБ СССР.

     ДЕЛО 12745/48
     М.Мюйр, 1921 г.р., гр-н СССР, эстонец.

     Начато: 21 марта 1948 г.
     Срок хранения до: вечно.

     СПРАВКА. Фамилия, имя,  отчество -  Мюйр Матти.  Год  рождения -  1921.
Место рождения - г.Таллин. Национальность - эстонец. Гражданство - гражданин
СССР. Партийность - член ВКП (б) с декабря 1942 года. Социальное
     происхождение - из служащих. Образование - среднее. Участие в
     Великой Отечественной войне - с 1941 по 1945 гг. в ГУКР "Смерш".
     Воинское звание - капитан. Занимаемая должность до ареста -
     старший оперуполномоченный МГБ Эст. ССР.
     Дата ареста - 21 марта 1948 г.
     Доставлен во  Внутреннюю Тюрьму МГБ СССР  21 марта 1948 г. в 21 час. 20
мин.

     ПРОТОКОЛ ДОПРОСА
     обвиняемого Мюйра М.
     21 марта 1948 г.

     Допрос проведен заместителем начальника Следственной
     части по особо важным делам МГБ СССР полковником Лихаревым
     в присутствии секретаря заместителя начальника Секретариата
     МГБ СССР полковника Гровермана.

     ВОПРОС.  Вам предъявляется постановление об избрании  меры пресечения в
виде содержания под стражей по пунктам  "в"  и  "е"  статьи 136 и пункту "б"
статьи  193-17, а также по  пункту  "б" статьи 58-I УК РСФСР. Намерены ли вы
дать на следствии правдивые показания о совершенных вами преступлениях?
     ОТВЕТ. Я не знаю, в чем меня обвиняют.
     ВОПРОС. Вы обвиняетесь в измене Родине, в  шпионаже в пользу британской
разведки, а  также в националистической контрреволюционной деятельности.  Вы
можете смягчить свою вину чистосердечным признанием. Вам представляется
     возможность дать письменные показания. Намерены ли вы
     воспользоваться этой возможностью?
     ОТВЕТ. Да, я намерен дать письменные показания.

     Министру МГБ СССР
     генерал-полковнику Абакумову В.С.
     от арестованного Мюйра

     Многоуважаемый Виктор Семенович!

     Пишет  Вам  капитан  госбезопасности  Мюйр,  которого Вы,  может  быть,
помните, так как в феврале 1943 года после отражения контрнаступления немцев
в районе деревни Дюдино  Псковской области Вы лично обняли меня перед строем
и
     наградили орденом Красной Звезды, сняв его со своей
     гимнастерки, за то, что возглавляемый мною взвод заградотряда
     сумел подавить панику в рядах пехотного батальона и тем самым
     предотвратил прорыв нашей обороны. Тогда же по Вашему
     приказу я был направлен на краткосрочные офицерские курсы и
     после окончания их получил звание лейтенанта и вернулся на
     фронт в контрразведку "Смерш", которой Вы руководили.
     Многоуважаемый  Виктор  Семенович,  меня  обвиняют  в измене Родине,  в
шпионаже  и  в контрреволюционной деятельности,  но настоящая причина  моего
ареста  в  другом.  Чтобы  объяснить ее, нужно начать  с  событий довоенного
времени.

     В 1938  году  после окончания  реального училища я поступил на службу в
канцелярию таллинской мэрии.  Сделал я это  по  приказу  моего отца  Феликса
Мюйра,  одного   из   организаторов   Коммунистической  партии   Эстонии   и
руководителя
     восстания в Таллине в 1924 году. После государственного
     переворота 12 марта 1934 года и перехода Эстонии к фашистской
     диктатуре моя мать, тоже известная революционерка, была
     арестована и умерла в тюрьме, а отец перешел на нелегальное
     положение. Моя служба в мэрии давала мне возможность
     снабжать подпольщиков нужными им документами.
     Весной 1939 года я обратил внимание на то, что в  канцелярию мэрии стал
часто приходить начальник отдела продовольственного  снабжения интендантства
Таллинского гарнизона лейтенант Альфонс Ребане и регистрировать свои  сделки
по  покупке  недвижимости,  главным  образом земли.  В это  время,  накануне
заключения  пакта  о  взаимопомощи между  Эстонией  и Советским  Союзом,  из
республики  начали уезжать богатые  люди и распродавать  свою собственность.
Количество сделок было таким  большим, что невольно возник вопрос,  на какие
средства они  совершаются.  Жалованье  Альфонса Ребане  в интендантстве было
незначительным, и можно было
     предположить, что средства эти образуются от взяток, которые
     Альфонсу Ребане могли давать поставщики продовольствия.
     Я  сообщил  о  своем  наблюдении  отцу.  Он   сказал,  что  это  ценная
информация,  ее  можно  использовать   для  вербовки  Ребане,   который  мог
поставлять подпольщикам важные сведения экономического и военного характера.
Вскоре  был сделан  вербовочный  подход, но  он не  увенчался успехом.  Отец
рассказал, что  Ребане не испугался  угрозы разоблачения его как взяточника,
так как был, вероятно, уверен, что для обвинения его нет доказательств.
     В июне 1940 года, незадолго до вхождения Эстонии в  состав СССР, Ребане
уволился из армии и на некоторое время исчез из моего поля зрения. Как позже
стало  известно,  он устроился  строительным рабочим в порту и жил на старом
маяке, снимая комнату у смотрителя маяка. В  августе 1941 года,  когда немцы
уже были  на подступах к Таллину, Альфонс Ребане передал мне  записку о том,
что  хочет со мной  встретиться. При  встрече он сказал,  что знает, что мой
отец является одним из
     руководителей НКВД. Он попросил меня передать отцу, что он
     согласится работать на органы, если наши помогут его девушке,
     Агнии Штейн, еврейке по национальности, эвакуироваться в
     Англию. На мой вопрос, почему он не отправил ее
     в Англию раньше, Ребане ответил, что считал слухи о массовых
     расстрелах немцами евреев коммунистической пропагандой и не
     верил им.
     Я передал  его слова отцу. Он проконсультировался  с Москвой и  сказал,
что  на  вербовку  дано  добро.  Об  этом  я  сообщил  Альфонсу  Ребане.  Он
собственноручно написал и подписал обязательство о сотрудничестве с НКВД. Он
просил  провести эвакуацию его  девушки  как можно  быстрее,  но  до захвата
немцами  Таллина  сделать  этого не удалось, так  как немцы прорвали оборону
Таллина  раньше, чем ожидалось.  Но операцию не отменили, на  ней настаивала
Москва. В подготовке и  проведении операции я не был задействован, а о  том,
как она была проведена, узнал от одного из ее участников.
     Сотрудники  НКВД,  оставленные в Таллине для  организации партизанского
движения  и  подпольной  борьбы с  фашистскими  оккупантами, явились  в  дом
родителей Агнии в форме гитлеровской  зондеркоманды,  увели ее и  спрятали в
трюме
     судна-угольщика. О том, что ее арест был инсценировкой, она
     узнала только на пути в Англию. О своем благополучном прибытии
     она известила Альфонса Ребане запиской, которую доставил в
     Таллин наш агент. Передать эту записку Ребане было поручено
     мне. Я также передал ему приказ вступить в вермахт. Он сначала
     отказывался, но затем вынужден был согласиться. Он получил чин
     капитана и был назначен командиром 658-го Восточного охранно-
     конвойного батальона. Назначение его сразу на такую высокую
     должность произошло при содействии нашего агента в
     германском штабе.
     В течение примерно месяца Альфонс Ребане передавал
     через меня подпольному центру важные сведения о планируемых
     облавах и карательных операциях. В начале октября 1941 года он
     вызвал меня на связь и сообщил, что располагает информацией
     чрезвычайной важности, которую не может доверить
     мне, а сообщит только руководителю подпольного центра. Этим
     руководителем был мой отец Феликс Мюйр. Он дал согласие на
     встречу с агентом.
     Встреча  состоялась  поздно вечером  в районе  Балтийского  вокзала.  В
заранее обусловленном  месте  я встретил  Альфонса Ребане  и  провел его  на
явочную квартиру. Он пришел в  форме немецкого офицера. Он вошел в дом,  где
его ждал отец, а я
     остался снаружи наблюдать за обстановкой. Вместе со мной был
     еще один оперчекист - тот, что участвовал в операции по
     эвакуации девушки Альфонса Ребане и рассказал мне о ее
     деталях. Неожиданно из дома донеслись выстрелы и
     одновременно появились гестаповцы. Весь район был окружен
     немцами, но благодаря хорошему знанию местности нам удалось
     выскользнуть из оцепления.
     На другой день стало известно, что в эту ночь на всех явочных квартирах
Таллина были засады, прошли  массовые облавы  и  были арестованы практически
все члены подпольной организации. Наш агент, работавший в немецком штабе,
     сообщил, что организацию выдал Альфонс Ребане, он же
     застрелил моего отца. Он также передал, что меня разыскивает
     гестапо. Уже после войны я узнал, что все подпольщики после
     допросов в гестапо были расстреляны. Был арестован и повешен
     и наш агент, служивший в немецком штабе. Мне и моему
     товарищу-оперчекисту удалось уйти из Таллина. При переходе
     линии фронта я был ранен, пролежал два месяца в госпитале и
     после выписки добровольно вступил в ряды Красной Армии. В
     марте 1945 года под Прагой я получил тяжелое ранение в спину и
     был направлен на лечение в госпиталь имени Бурденко, а затем
     получил назначение в Таллин, где и служил в МГБ Эстонии вплоть
     до ареста, занимая должность старшего оперуполномоченного
     оперативного отдела.

     Далее события разворачивались  следующим образом. Еще во время службы в
ГУКР "Смерш" из  допросов  пленных я  узнал, что командиром 45-го полка 20-й
Эстонской  дивизии СС  является  оберштурмбанфюрер СС Ребане, который  позже
стал   командиром   дивизии  и  получил  чин  штандартенфюрера  СС.  Я  стал
интересоваться этим вопросом и установил, что он и  был  тем Ребане, который
дал  подписку  о  сотрудничестве  с органами НКВД,  а затем стал  виновником
разгрома таллинской подпольной организации.
     После  войны,  участвуя  в   операциях   по  выявлению   и  уничто