о мало что понимаю.
     -  Я  переведу. "Такого-то  числа  месяца марта сего  года в ноль часов
сорок  минут  по  распоряжению  мэра  города Аугсбурга  за номером  таким-то
надзирающим прокурором таким-то произведена эксгумация могилы номер такой-то
на участке
     номер такой-то". Описание внешнего вида гроба. Материал:
     "Eichenholz". Дуб. "Сохранность хорошая, никаких следов ранее
     производившегося вскрытия не зафиксировано". И далее: "Alles
     Inhalt des Sarges war estnische Seite ubergegebt". "Все содержимое
     гроба передано эстонской стороне".
     - И это все?
     -  Нет.  "Надгробный  камень  из  черного гранита с  надписью  "Альфонс
Ребане"  передан  эстонской стороне также".  Вот теперь все. Что вы  на  это
скажете?
     - Что немцы - народ предусмотрительный.
     - Это официальный документ, господин Пастухов.
     - Вам-то с этого что?  Вы собираетесь торжественно хоронить эту бумагу?
Тогда все в порядке.
     -  Мы  собираемся  торжественно  хоронить  останки  национального героя
Эстонии. Надзирающий прокурор не взял  на себя ответственности решать, каким
именно было содержимое гроба.
     - Он видел, - напомнил я.
     - Он будет молчать.
     - Видели могильщики.
     -  Они  будут  молчать. Все немцы будут молчать. Герр  Мольтке  заверил
меня, что это их не касается.
     - Томас тоже будет молчать?
     - Глупый вопрос. Он в этом заинтересовал больше всех.
     - Он об этом знает?
     - Узнает.
     - А вы сами, господин Янсен?
     - Что я?
     - Вы тоже видели содержимое гроба.
     - Я не специалист. Я не разбираюсь в останках. Я видел то, что лежало в
гробу. У меня нет оснований сомневаться в том, что это были останки Альфонса
     Ребане. Чему вы усмехаетесь, господин Пастухов?
     - Я представил себе такую картину. Идет торжественная
     процессия. В толпе стоит высокий худой старик. Кто-то
     спрашивает: "Кого хоронят?" И он говорит: "Меня". И хохочет
     зловещим хохотом. Таким, знаете ли, мефистофельским.
     - Этого не может быть! - довольно нервно заявил Янсен.
     - Почему? - спросил я. -  Эта история, похоже, из тех,  в которых может
быть  все.  Если первая дата на  могильном камне  верна, то Альфонсу  Ребане
сейчас   девяносто  один  год.  Немало,  конечно.   Но  вполне  в   пределах
человеческой жизни.
     -  Господин Пастухов, вы  не отдаете себе отчет в том,  что происходит!
Или  делаете вид,  что  не  отдаете!  Это  мероприятие  имеет  символическое
значение. Вся
     Эстония ждет прибытия праха своего национального героя. Он
     возвращается на родину после полувекового отсутствия и тем
     самым символизирует окончательное очищение республики от
     коммунистической скверны. Да, господин Пастухов, от
     коммунистической скверны!
     - Зря  я с вами согласился, - сказал я. - Этот разговор  все-таки нужно
было вести на кладбище.
     - Разве я ругаюсь матом? Кричу? Вру?
     -  На кладбище  нельзя  говорить  лозунгами. На  кладбище  все  лозунги
обнаруживают свою глупость и  фальшь. Все, господин Янсен. Сами представьте.
Например: "Deutschland uber alles".* Как? Или: "Мы придем к победе
     _______________________________________________________
     * Германия превыше всего (нем.)
     коммунистического труда". Нормально? А "Эстония для
     эстонцев"? Представили? Не знаю ни одного лозунга, который был
     бы уместен на кладбище. "Диктатура закона"? "Права человека"?
     Впрочем, нет. Один знаю. "Свобода, равенство, братство".
     "Равенство". Да и оно относительное.
     -  То, о  чем  я вам сказал, не  лозунги, а реальность! С ней  придется
считаться всем! И вам в первую очередь!
     - Ладно, реальность. Мы тоже  видели содержимое гроба. И конскую  кость
от  человеческой  отличить  можем. Не потому,  что  мы видели  много конских
костей.  А потому,  что  видели много человеческих  костей.  Слишком  много,
господин Янсен.
     - Вы тоже будете молчать.
     - Вы уверены?
     - Да. Сейчас вы поговорите с одним человеком. Он вам все объяснит.
     Янсен достал мобильник и начал набирать номер. Но в это время на экране
телевизора над стойкой бара появилась знакомая башня таллинского телецентра,
панорама Таллина и площадь перед гостиницей "Виру" с небольшой, но очень
     энергичной толпой. Над толпой колыхались плакаты "Нет
     фашизму!", "No passaran!" и "Да здравствует СССР!"
     - Минутку, - сказал я  и подошел к стойке. Янсен неохотно последовал за
мной.
     - Wiederholen?* - оживился бармен.
     - Nein, - ответил Янсен. - Machen ein Ton etwas laute, bitte.**
     ______________________________________________________
     * Повторить? (нем.)
     ** Нет. Сделайте громче звук (нем.)
     Бармен  прибавил  громкость.   Стал   слышен   гул  толпы,  выкрики   и
скороговорка немецкого репортера.
     - Что это такое? - спросил я.
     -  Акция  протеста.  Они  проводятся  по  призыву Объединенной народной
партии Эстонии, - сухо прокомментировал Янсен.
     В кадре появились человек двадцать других пикетчиков с
     плакатами "Эстония для эстонцев!" и "Русские оккупанты,
     убирайтесь в Россию!" В толпе мелькали бритые головы и черные
     кожаные косухи скинхедов с фашистской свастикой на
     нарукавных повязках.
     Стычка. Стремительное взаимное мордобитие. Полиция.
     Какой-то  вальяжный  валуй   с   явно  русской  и   очень   недовольной
физиономией.
     -  Это  посол России  в  Эстонии,  -  объяснил  Янсен.  -  Министерство
иностранных дел России направило правительству Эстонии ноту протеста против
     решения о торжественном перезахоронении останков Альфонса
     Ребане.
     - И решение немедленно отменили?
     -  МИД Эстонии  отклонил ноту как  попытку вмешательства  во внутренние
дела суверенного государства.
     - Умыли, значит, Россию? Поставили на место?
     Посла  на экране сменил странный тип  с встрепанными седыми  волосами и
горящими глазами. Он что-то яростно говорил в микрофон, брызгая слюной.
     - А это еще кто?
     - Председатель Национально-патриотического союза. Наш лидер.
     - Интересный у вас  лидер. Похож на  городского сумасшедшего.  Он  что,
закладывает?
     Янсен нахмурился, но ответил:
     - Он провел в советских лагерях за свои убеждения  двенадцать  лет. Это
подорвало его здоровье.
     - О чем он говорит?
     - О том, что мы  никому не позволим учить нас, как жить и действовать в
нашей собственной стране. И мы действительно этого никому не позволим!
     - Смелый вы, эстонцы, народ, -  сказал я. - Маленький, но очень гордый.
Ну-ну.
     Мы вернулись за столик. Янсен набрал номер, сказал в трубку:
     - Это Янсен. Со мной Пастухов. Поговорите с ним.
     Объяснил, передавая мне телефон:
     - Таллин. Второй секретарь посольства России. Вы его знаете.
     - Господин  Пастухов, я в курсе всего, - раздался в трубке  недовольный
мужской  голос.  -  Слушайте  меня  внимательно. То, что вам скажет господин
Янсен,  есть наша  согласованная  позиция.  Вам  приказано выполнять все его
указания.
     - И кто же мне это приказал? - спросил я.
     - Тот, кто имеет на это право.
     До чего же я люблю, когда со мной так разговаривают.
     - Вы поняли меня, господин Пастухов?
     - Нет. Я не знаю, кто имеет право отдавать мне приказы.
     - А вы подумайте, - посоветовали из Таллина.
     - Президент Ельцин, - предположил я. - Правильно?
     - При чем тут президент Ельцин? - удивились в Таллине.
     - Да я и сам думаю.  Пожалуй что ни при чем. Он может издавать указы. И
приказы государственным служащим. А я  не  государственный служащий. Я всего
лишь мелкий предприниматель, рядовой налогоплательщик. Еще приказ может
     отдать работодатель наемному работнику. Которому он платит
     зарплату. Содержит. Но и этот вариант не проходит. В сущности,
     это я содержу президента, а не он меня.
     -  Не валяйте  дурака! -  повысили  на  меня  голос из  Таллина.  -  Вы
прекрасно знаете, кто может отдавать вам приказы!
     - Вам бы все-таки лучше его назвать.
     - Я не сделаю этого. И вы знаете почему.
     Янсен  со вкусом  прихлебывал джин с  тоником,  гонял  по столу тяжелый
стакан  и смотрел  на меня  с  нескрываемым любопытством.  Как на диковинную
козявку.
     До чего же я люблю, когда на меня так смотрят.
     -  Ладно,  -  сказал я. - Так  мы ни  к  чему не  придем. Назовите свою
фамилию и должность.
     -  В  этом  нет необходимости. Вы знаете меня. Мы с вами  имели  беседу
несколько дней назад.
     -  В  Аугсбурге  сейчас  половина  второго ночи.  В Таллине -  половина
первого. Что вы делаете в посольстве в это время?
     - Я ждал этого звонка.
     - Опишите себя.
     - Не понимаю. Зачем?
     - Вы не хотите назваться. А  я сомневаюсь, что вы тот человек, которого
я знаю.
     В голосе моего собеседника появилась некоторая растерянность.
     -  Ну, рост метр  семьдесят  шесть. Телосложение среднее. Особых примет
нет.
     - Вы меня описываете или себя?
     - Господин Пастухов, вам двадцать девять лет, а мне сорок два!
     - Цвет волос?
     - Темные. Немного седые.
     - Мешки под глазами есть?
     - У кого?
     - У вас.
     - Да, есть.
     - Цвет лица желтоватый? Как газета, которая полежала на солнце?
     - Господин Пастухов, что это вы себе позволяете? - возмутился Таллин.
     - Ничего лишнего. Я всего лишь хотел убедиться, что вы - это вы.
     - Убедились?
     - Да. Это я понял. Не  понял другого. С каких пор секретарь российского
посольства выполняет указания Национально-патриотического союза Эстонии?
     - Послушайте, Пастухов. Вы не в том положении, чтобы так разговаривать.
Поэтому  не  выкаблучивайтесь  и  делайте  что  сказано.  Все объяснения  вы
получите в Таллине.
     - Если я вернусь в Таллин.
     - Вы вернетесь. Передайте трубку господину Янсену.
     После короткого разговора на эстонском Янсен убрал мобильник.
     - Ну? - спросил я. - Так в каком же я положении?
     - Вы и ваши друзья,  - уточнил Янсен. Он  допил джин, достал из кармана
черный конверт и положил передо мной цветной снимок. - Вы знаете этих людей?
     На  фото  были  два  бравых молодых  солдата  в  камуфляже с  эмблемами
спецподразделения "Эст". Один высокий, другой на полголовы  ниже. Снимок был
любительский - из тех, какие солдаты любят посылать своим  девушкам. Низкого
я сразу вспомнил, высокого не  сразу, но тоже вспомнил. Но обнаруживать свое
узнавание не спешил.
     - Я помогу вам вспомнить, - сказал Янсен.  - Вот этот молодой человек -
Валдис   Тармисто,   заместитель   командира  второго  взвода  третьей  роты
отдельного батальона
     спецподразделения "Эст". Второй, высокий, - Петер Раудсепп,
     рядовой этого же батальона. Этих солдат вы, господин Пастухов, и
     ваш друг Мухин в ночь с двадцать четвертого на двадцать пятое
     февраля обезоружили и раздели, отобрали у них одежду
     - их обмундирование. Я все правильно излагаю? Если я допущу
     ошибку, не стесняйтесь, поправьте.
     Я поправил:
     -  Мы не отобрали у них одежду. Мы поменялись одеждой. За  камуфляжку я
отдал Валдису Тармисто приличный костюм и плащ от Хуго Босса. Очень  хороший
плащ. С погончиками. Так что  ему не на что обижаться. А мой друг Мухин взял
камуфляжку не у Петера, а совсем у другого солдата, помельче.
     -  Допускаю. Вам лучше знать. Переодевшись в их камуфляж и вооружившись
отобранными у них автоматами  Калашникова, вы  напали на караул,  охранявший
гарнизон  спецподразделения  "Эст",  и   под  угрозой  оружия  освободили  с
гауптвахты вашего друга Злотникова. А затем  заминировали съемочную площадку
и взорвали четыре  немецких  танка  Т-VI  и  артиллерийские орудия. Не нужно
ничего говорить, господин Пастухов. Я уже понял, что вы не любите врать. А я
не люблю, когда врут мне. А теперь посмотрите на эти фотографии.
     Он достал из конверта еще четыре  цветных  снимка, сделанных  ночью  со
вспышкой и  при свете фар полицейских машин. Такие снимки обычно вклеивают в
уголовные дела и показывают по телевизору в передачах  типа  "Петровка, 38".
На
     них были эти же два солдата. Оба в штатском. На одном из них
     мой плащ от Хуго Босса. Петер Раудсепп был убит двумя
     выстрелами в грудь. Валдис Тармисто лежал ничком, вывернув
     голову набок. Асфальт под ним был залит кровищей.
     - Не хотите спросить, что с ними случилось? - поинтересовался Янсен.
     - Вижу.
     Но он все-таки объяснил:
     -  Петер  Раудсепп  был убит двумя выстрелами в грудь.  В  упор. Валдис
Тармисто получил три смертельных ранения в живот. Тоже в упор.
     - Когда это случилось?
     -  В  ночь с  четвертого на  пятое  марта. Убиты они  были  примерно  в
полночь, а обнаружены в  половине  пятого утра. На снимках стоит время.  Они
возвращались из Тарту  в свою часть после увольнения. На  последний  автобус
опоздали, сели в
     частную машину - серую "тойоту-короллу". Ее номер запомнил
     заправщик на автостанции. Следы этой машины были обнаружены
     возле места преступления.
     - Вы хотите обвинить в этом нас?
     - Нет, этого я не хочу.
     - Тогда зачем вы мне все это рассказываете?
     - Объясню, -  пообещал  Янсен.  -  Но начну с другого. Кому и  для чего
понадобилось убивать этих солдат? У вас есть какие-нибудь соображения?
     - Никаких.
     - А у  меня есть. И у  следователей  генеральной прокуратуры тоже есть.
Так  вот, эти  солдаты  уверенно опознали  вас,  господин Пастухов,  и ваших
друзей Злотникова и
     Мухина. Всех вас опознали бы и солдаты из караула, которых вы
     разоружили, когда вызволяли с гауптвахты вашего друга
     Злотникова. Но нападение на гауптвахту - не то преступление,
     следы которого нужно заметать таким способом. А вот взрыв на
     съемочной площадке - это куда серьезней. Это террористический
     акт, господин Пастухов. За него можно получить пожизненное
     заключение. Валдис Тармисто и Петер Раудсепп видели, как
     Мухин и Злотников выносили из штабного блиндажа
     ящик с взрывателями. И здесь уже просматривается очень
     серьезный мотив.
     - Вы  сказали, что  их  убили в ночь с четвертого на пятое марта. Мы не
могли бы этого сделать чисто физически. Потому что второго марта мы уже были
в  Аугсбурге, в  ночь  с  третьего на  четвертое присутствовали на процедуре
эксгумации, а  весь вчерашний день  ждали вас.  Это может подтвердить хозяин
отеля.
     -  Я не утверждаю, что это сделали вы. Я скажу, кто это сделал. - Янсен
извлек из конверта еще один снимок. - Вот этот  человек. Только не говорите,
что вы его не знаете.
     Я его знал.
     Это был Боцман.
     Он был  сфотографирован  на  фоне  какой-то  бревенчатой  стены. Голова
перебинтована,  руки в  наручниках, крупный фингал  под  глазом.  Брюки  без
пуговиц и ремня, ботинки без шнурков. Трехдневная щетина. Взгляд исподлобья.
Нехороший
     взгляд.
     -  Бывший  старший  лейтенант  спецназа, а  ныне совладелец московского
детективно-охранного агентства "МХ плюс" Дмитрий Хохлов по  прозвищу Боцман,
-
     отрекомендовал его Янсен. - Ваш друг, господин Пастухов.
     - Почему у него перевязана голова?
     - Он оказал сопротивление при аресте. Кстати, почему он Боцман?
     - Он начинал службу в морской пехоте.
     - Понятно. Вот он-то и убрал опасных свидетелей. По вашему приказу.
     - Это он вам сказал? Или сами придумали?
     - Нет, не он. Он молчит. Но заговорит. Есть  много способов развязывать
человеку язык.  И вы, господин Пастухов, знаете их не хуже  меня. Я вижу,  у
вас  есть много вопросов. Я отвечу  на них. Боцман страховал вашу  группу со
стороны.  Должен  признаться,  умело. Но  мои люди все-таки его  засекли. Он
ездил на серой
     "тойоте-королле", которую купил в Таллине по доверенности. На
     той самой "тойоте", на которой уехали из Тарту Валдис Тармисто и
     Петер Раудсепп. Отпечатки протекторов этой машины были
     обнаружены возле места убийства. Мы не хотели
     арестовывать вас, пока не убедимся в вашей причастности к
     взрыву. Чтобы опознать всех вас, мы привезли этих солдат в
     Таллин и показали им вас издали. Вероятно, Боцман засек этот
     момент. И доложил вам. Ваше решение было вполне
     предсказуемым и по-своему логичным. Алиби образовалось само
     собой: вы улетели в Германию. А Боцман выполнил ваш приказ.
     И если бы мы не знали, что он связан с вами, это убийство так и
     осталось бы нераскрытым. Неплохо придумано, господин
     Пастухов. Чистая работа. Но не очень. А почему? Потому что он не
     избавился от пистолета. Он не мог его выбросить, потому что его
     нужно было вернуть. А теперь догадайтесь, о каком пистолете я
     говорю.
     Я уже догадался, но не стал лишать его удовольствия
     сказать самому. И он сказал:
     -  Да,  господин Пастухов.  Я говорю о  пистолете Макарова,  который вы
получили  для  охраны  вашего  подопечного Томаса  Ребане.  Вы  скажете, что
оставили  его в  сейфе гостиницы  "Виру"  перед  вылетом в Аугсбург вместе с
пистолетами
     Злотникова и Мухина. Нет. В сейфе вы оставили только кобуру. А
     пистолет передали вашему другу Боцману. Он был обнаружен за
     обшивкой багажника его "тойоты". Не нужно говорить, что
     баллистическая экспертиза установила, что именно из него
     были убиты эти несчастные солдаты? Пальцевых отпечатков
     Боцмана на нем, разумеется, нет. Но трудно было ожидать, что эту
     ошибку допустят такие профессионалы, как вы и ваши друзья.
     - "Эти несчастные солдаты", - повторил я. - Теперь  мне понятно, почему
эстонцев   так   мало.   Это   мы,  русские,   можем   позволить  себе  быть
расточительными. Нас все-таки сто  сорок пять  миллионов.  А  вы  и  миллион
наскребаете с трудом. Вам бы следовало быть экономней.
     -  Они погибли за родину! - сообщил Янсен таким тоном, словно за родину
погиб он сам.
     - Конечно, за родину, - согласился я. - А за что же еще? Солдаты всегда
погибают за родину. Все это шито белыми нитками, господин Янсен.
     - Но сшито  крепко. Если вы  видите какое-нибудь слабое место, скажите.
Буду очень вам благодарен.
     - Когда арестовали Боцмана?
     - Сразу после того, как он совершил  преступление.  На рассвете  пятого
марта.
     - То есть, вчера утром? - уточнил я.
     - Совершенно верно.
     - А почему он небритый?
     - Вероятно, потому что не успел побриться. Какое это имеет значение?
     - Для вас  никакого. А  для  меня  очень  большое. Видите ли,  господин
Янсен, в  Чечне  мы  привыкли бриться вечером.  Потому  что когда тебя ночью
поднимают по тревоге, времени на это не остается. А поднимали нас по тревоге
часто. С тех пор
     у всех нас и осталась эта привычка.
     - Какой вывод вы из этого делаете?
     - Боцмана вы  арестовали сразу  после нашего вылета в  Германию.  А эту
бойню  устроили после моего  звонка. Теперь  я  понимаю,  какие важные  дела
заставили вас задержаться в Таллине.
     -  Вы  уверены, что  ваш  довод  будет  убедительным  для  следователей
генеральной прокуратуры? - с иронией спросил Янсен.
     - А нет?
     - Боюсь, что нет, господин Пастухов.
     Ну, вам лучше знать нравы ваших следователей. Этот
     довод убедителен для меня.
     - И это все? Больше нет слабых мест?
     Я еще раз внимательно  рассмотрел снимок Боцмана.  Нехороший у него был
взгляд. Очень  нехороший.  Не  хотел  бы я оказаться  на месте того, на кого
Боцман так смотрит.
     - Этот снимок сделан не в тюрьме.
     - Да, не  в тюрьме,  - подтвердил Янсен. - Ваш друг содержится в другом
месте.  Мы  решили  не  спешить  передавать  его  полиции. И  все  собранные
доказательства тоже. Теперь вы поняли, почему я об этом вам рассказал?
     - Вам нужно, чтобы мы молчали о содержимом гроба.
     - Вот мы и вернулись к началу нашего разговора. Да, мне нужно, чтобы вы
молчали.  И вы  будете молчать. От этого  зависит  не  только судьба  вашего
друга. Но и ваша с