Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
йского, тот признался, что в ущелье даже
не стал спускаться. Комиссар открыл уголовное дело, начал копать. Он
заподозрил, что здесь не обошлось без руки Москвы. То, что Альфонс Ребане
был штандартенфюрером СС и все такое, его не очень волновало. Во всяком
случае, так он сказал доктору Гамбергу. Но то, что русские хозяйничают на
подведомственной ему территории, ему не понравилось. Первые результаты
расследования показали, что он на верном пути. И тут произошло самое
интересное. Его неожиданно вызвал комендант города...
- Ты не сказал, что Аугсбург находился в американской оккупационной
зоне, - подсказал Муха.
- Да, это была американская зона. Военной комендатуре подчинялись все
гражданские власти. Так вот, комендант приказал полицайкомиссару закрыть это
дело и забыть о нем. При их разговоре присутствовал еще один человек,
штатский. Как всякий законопослушный немец, комиссар сказал: "Яволь, герр
комендант". Но это ему тоже не понравилось. Он установил слежку за этим
штатским и в конце концов выяснил, кто он такой. Это и есть самое
обескураживающее во всей истории.
- Он оказался советским разведчиком, - уверенно предположил Томас. -
Или как там у них? Резидентом. Я угадал?
- Угадал, - усмехнулся Артист. - С точностью до наоборот. Да, он
оказался разведчиком. Но не очень-то советским. Он оказался полковником
Форсайтом из отдела МИ-6 английской разведки Сикрет интеллидженс сервис.
- Кранты, - сказал Томас. - Все. У меня кранты. Я уже ничего не
понимаю. У меня в голове все немножко перемешалось. Для таких дел я,
наверное, тупой. Не знаю, для каких дел я не тупой. Но для этих тупой.
- Не расстраивайся, - утешил Муха. - Мы тоже ничего не понимаем.
- Какова же судьба настоящего Альфонса Ребане? - спросила Роза
Марковна,по-прежнему, как отметил Томас, избегая называть его отцом, хотя
уже назвала по имени.
- Ничего не могу сказать. Есть один документ, который проясняет это.
Или наоборот, еще больше запутывает. - Артист достал из бумажника какой-то
листок и подал его Розе Марковне. - Это завещание Альфонса Ребане. Текст
удалось
восстановить.
Она пробежала взглядом неровный машинописный текст и растерянно
посмотрела на Артиста.
- Господи Боже! Я не верю своим глазам! Что это значит? Объясните мне,
ради всего святого, что это значит?
- Мы не знаем.
- Могу я оставить это у себя?
- Нет. Извините, Роза Марковна, нет, - твердо сказал Артист, отбирая
листок. - Я даже не очень уверен, что имел право показать его вам.
- Может быть, вы хотите взять снимок вашего отца? - чтобы как-то
утешить ее, предложил Томас. - Все-таки отец. Что там ни говори. Можно? -
оглянулся он на Артиста.
- Почему нет? Это не наши дела.
- Про какой снимок вы говорите?
Томас поспешно извлек из кейса парадный снимок эсэсовца, который был
приложен к информационной записке, и протянул его Розе Марковне. Она взяла
его не очень уверенным движением, как бы сомневаясь, стоит ли это делать. Но
после первого же взгляда на снимок на ее патрицианском лице появилось
напряженное и даже как бы болезненное выражение.
- Кто этот человек? - спросила она.
- Как кто? - удивился Томас. - Альфонс Ребане, ваш отец.
- Это Альфонс Ребане?
- Ну да, - сказал Томас. - Там написано. В углу. "Альфонс Ребане.
Девятое мая сорок пятого года. Мюрвик-Фленсбург". Видите?
- Надпись вижу. Но это не Альфонс Ребане.
- Как это?
- У тети Хильды была его фотография. Она была сделана перед войной, в
сороковом году. В детстве я очень часто ее рассматривала. Потом сожгла. Но
человека, который был на той фотокарточке, запомнила на всю жизнь. Это не
он.
Роза Марковна еще раз всмотрелась в снимок, и Томасу показалось, что
она побледнела.
- Вы его узнали, - мелькнула у него догадка.
- Нет, я не знаю этого человека, - повторила она. - Поехали, Семен.
Хочу поскорей оказаться дома. В моем возрасте такие умственные нагрузки
противопоказаны.
- Какой возраст! - укорил ее Томас. - Вы еще очень даже ничего.
Особенно когда смеетесь. Когда смеетесь, вы становитесь молодой. Вам нужно
чаще смеяться.
- Я постараюсь.
Возле подъезда гостиницы "Виру" Артист остановил машину. Томас вылез и
осмотрелся. Его белый пикапчик стоял на платной стоянке. "Мазератти" Артиста
не было. "Линкольна" тоже не было. Роза Марковна подождала, пока выгрузятся
Артист и Муха, села за руль "фиата" и немного вымученно улыбнулась:
- Спасибо, молодые люди. Мне было с вами интересно.
- Секунду, не уезжайте, - попросил Артист. Он для чего-то взял у Мухи
спортивную сумку "Puma" и побежал к цветочнице, раскинувшей свой
многоцветный товар на углу гостиницы. Вернувшись, галантно поднес Розе
Марковне крупную, как качан капусты, бледно-желтую розу на длинном стебле. -
Роза Марковна, это вам. Это "Глория Дей". Должен признаться, что Эстония
нравится мне все больше.
- Мне тоже, - сказал Муха.
"Фиат" отъехал от гостиницы.
- Быстро, ловим тачку! - распорядился Артист.
- Зачем нам тачка? - удивился Томас. - Вон мой "жигуль".
- А ключи?
- При чем тут ключи?
Со своим "жигулем" Томас прекрасно обходился и без ключей. Ключи он
много раз терял по пьянке, поэтому запасной всегда держал в салоне под
ковриком. А проникнуть в машину не составляло никакого труда, так как замок
на задней правой двери давно уже был сломан, и дверь открывалась, если ее
дернуть за ручку и одновременно пнуть.
- Езжай за "фиатом", - приказал Артист. - Близко не подходи.
- Она поедет домой, - напомнил Томас.
- Сомневаюсь.
Он оказался прав. Роза Марковна повернула не к своему дому, а к Старому
городу. Возле табачного киоска остановилась. Но подошла не к прилавку, а к
уличному телефону.
- Кому-то звонит, - заметил Томас. - Она могла бы позвонить с твоего
мобильника.
- Значит, не могла, - ответил Артист.
Закончив разговор, Роза Марковна вернулась в машину, миновала ратушу и
свернула к Домскому собору. Припарковалась на малолюдной в этой дневное
время площади перед собором, открыла дверцу и закурила, не выходя из машины.
По приказу Артиста Томас приткнул "жигуленка" за автобусной остановкой возле
библиотеки Крейцвальда и заглушил двигатель. С этого места хорошо были видны
и Домский собор, и площадь, и "фиат" Розы Марковны.
Минут через десять она вылезла из машины и пошла к собору. Роза "Глория
Дей" была у нее в руках.
- Проверь, - сказал Артист.
Муха извлек из спортивной сумки с надписью "Puma" плоскую черную
коробку, выдвинул из нее антенну и покрутил ручку настройки. В динамике
раздалось слабое шипение. Муха кивнул:
- Порядок, пашет.
Роза Марковна подошла к собору и остановилась. Артист и Муха
внимательно наблюдали за ней.
- Чего мы ждем? - поинтересовался Томас.
- Фитиль, помолчи, - попросил Муха.
До Томаса вдруг дошло:
- Я понял! Она узнала этого человека! Да, узнала! Того, что на снимке!
Вы думаете, она ждет его?
Ни Муха, ни Артист не ответили. Томас почувствовал себя обиженным.
- Хоть показали бы мне это завещание, - сказал он. - А то вы уж совсем
держите меня за пешку. А сказали, что считаете меня своим другом. Друзьям
принято доверять.
Артист вынул из кармана листок и молча сунул его Томасу.
Это была ксерокопия завещания, которую когда-то оставил Томасу генерал
Мюйр. Но затушеванные места на ней были каким-то образом проявлены и
выделялись из текста, словно бы отмеченные светло-серым маркером.
"Я, гр. Ребане Альфонс, 1908 года рождения, находясь в здравом уме и
ясной памяти, действуя добровольно, настоящим завещанием завещаю все
принадлежащее мне имущество гр. Штейн Розе Марковне, 1941 года рождения".
- А я вам еще в Аугсбурге сказал, что она наследница, -
прокомментировал он.
- Не туда смотришь, - сказал Муха.
Томас прочитал:
"Настоящее завещание составлено и подписано в двух экземплярах, из
которых один выдается на руки завещателю Ребане Альфонсу, а второй хранится
в делах нотариуса по адресу поселок Усть-Омчуг Тенькинского района
Магаданской области..."
- Вот это номер! - поразился Томас. - Магаданская область! Это же
Колыма! Как его туда занесло?
- Это не главное, - сказал Муха.
- А что главное?
- Дата.
"Завещание составлено и заверено дня Четырнадцатого, месяца Октября,
года Одна тысяча девятьсот семьдесят пятого".
Томас даже потряс головой. Этого не могло быть. И тем не менее это
было. Так и стояло: "Года Одна тысяча девятьсот семьдесят пятого".
- Это что же получается? - ошарашенно спросил Томас. - Выходит, в
семьдесят пятом году он был еще жив? Может, он и сейчас жив?
На безлюдной площади появился высокий худой человек в светлой шляпе и
белом плаще. В руке у него была трость. Судя по какой-то особенной
медлительности его движений, это был глубокий старик, но держался он прямо,
посматривал вокруг словно бы свысока и лишь слегка опирался на трость.
- Приготовься, - приказал Артист.
- Все готово, - ответил Муха.
Роза Марковна увидела старика, повернулась к нему, но навстречу не
пошла. Он приблизился к ней, снял шляпу, открыв совершенно седые волосы,
блеснувшие на солнце, как снег, наклонился к ней и поцеловал в щеку.
- Включай, - сказал Артист.
В динамике прозвучало:
- Здравствуй, Роза. У тебя странный вид. Что-то случилось?
- Здравствуйте, отец.
- Отец. Я всегда хотел, чтобы ты называла меня отцом. Вот и назвала.
- Здравствуйте, отец. Здравствуйте, Альфонс Ребане.
- Приехали, - сказал Томас. - Вот, значит, кого должны завтра хоронить
на Метсакальмисту!
"ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ"
В ту ночь, когда на базе отдыха Национально- патриотического союза в
Пирите произошел пожар, командующий Силами обороны Эстонии генерал-лейтенант
Йоханнес Кейт проводил совещание со своими доверенными офицерами,
командирами спецподразделения "Эст". Благовидный предлог для того, чтобы
провести довольно многолюдное совещание и при этом не привлечь внимания
въедливой, как керосин, прессы, дал неожиданный приезд в Таллин эксперта
Военного комитета НАТО генерала Урхо Тимонена. Это был толстый добродушный
финн с розовым поросячьим лицом, любитель попариться в сауне, плотно поесть
и крепко выпить. Он уже не раз посещал Эстонию с рабочими визитами, которые
на самом деле были инспекционными поездками. Его отчеты о состоянии
эстонских вооруженных сил были благоприятными для республики. Генерал
Тимонен отмечал в них, что уровень боевой выучки Сил обороны Эстонии
уверенно приближается к стандартам НАТО, и это во многом является заслугой
командующего Силами обороны генерал-лейтенанта Кейта.
Нынешний визит генерала Тимонена был неплановым и очень не ко времени,
но Кейт не ощутил недовольства. Так человек, занятый строительством дома,
все же рад случаю показать хорошему знакомому, как споро движется стройка, и
выслушать заслуженные похвалы. Для высокого гостя из Брюсселя была
разработана разнообразная программа визита, но генерал Тимонен сослался на
нехватку времени и согласился посетить лишь одну воинскую часть.
После некоторых колебаний Кейт остановил выбор на отдельном батальоне
спецподразделения "Эст" с базой под Тарту, возле которой две недели назад
так неудачно начались и тут же закончились съемки патриотического кинофильма
"Битва на Векше". Воспоминания об этом были для генерал-лейтенанта Кейта
крайне неприятными, но он всегда старался быть справедливым. Капитан Кауп,
которому он устроил грубый публичный разнос, был одним из лучших молодых
офицеров "Эста". Не его вина, что его люди столкнулись с профессиональным
диверсантом неожиданно высокого уровня. Капитан Кауп не заслуживал этого
разноса. Кейт понимал, что следует перед ним извиниться, но сидевший в нем
опыт десяти лет службы в Советской Армии мешал ему это сделать. Генералы не
извиняются перед капитанами. Здесь вам не тут. Инспекционная поездка
Тимонена давала Кейту возможность принести извинения, но сделать это неявно.
Показательные выступления спецназовцев капитана Каупа непременно получат
высокую оценку эксперта Военного комитета НАТО, а это позволит Кейту
объявить личному составу и командиру благодарность в приказе. База части
была идеальным местом и для проведения секретного совещания.
Генерал Тимонен остался доволен уровнем боевой подготовки молодых
солдат капитана Каупа, но от сауны и ужина, накрытого в офицерской столовой,
решительно отказался. Вместо этого предложил Кейту выйти на свежий воздух.
Водрузив грузный зад на скамейку беседки, он рассеянно оглядел обсаженный
молодыми тополями плац и заговорил без обычного благодушия, сухо, жестко.
Его безупречно правильный и словно бы выхолощенный английский язык звучал с
бесстрастностью компьютерного синтезатора речи.
- Генерал Кейт, я имею поручение руководства Военного комитета НАТО
проинформировать вас о нашем понимании ситуации в Эстонии в контексте общего
положения в Европе. Известно ли генералу Кейту, что переговоры в Рамбуйе по
урегулированию проблемы Косово практически сорваны?
- Да. Милошевич отозвал свою делегацию.
- Понимает ли генерал Кейт, что это делает военную
операцию НАТО в Югославии неизбежной?
- Да, - повторил Кейт.
- Известно ли генералу Кейту, что противостояние между российским
президентом Ельциным и премьер-министром Примаковым продолжает обостряться,
популярность президента Ельцина стремительно падает, а президентский рейтинг
премьера Примакова так же стремительно растет? - продолжал финн, как бы
поднимаясь со ступеньки на ступеньку по логической лестнице, которую он
выстроил у себя в голове, готовясь к этому разговору. - Понимает ли генерал
Кейт, что это противостояние вынудит президента Ельцина и его команду
использовать любую возможность, чтобы укрепить свой престиж прежде всего в
России?
- Да, - кивнул Кейт, пытаясь сообразить, к чему ведет его
высокопоставленный гость из Брюсселя.
- Понимает ли генерал Кейт, что политика дискриминации русскоязычного
населения в Балтии вообще и в Эстонии, в частности, от которой страны НАТО
решительно предостерегали правительства прибалтийских республик,
подсказывает кремлевской администрации адрес крупномасштабной акции, которая
поможет Кремлю решить свои внутриполитические проблемы? - поднялся на
следующую логическую ступеньку натовский генерал. - Понимает ли генерал
Кейт, что этот адрес - Эстония?
- Генерал Тимонен, я не политик. Я военный, - решительно заявил Кейт. -
Эти проблемы вне моей компетенции.
- Этот адрес - Эстония, - словно не услышав его, повторил финн. - А
повод для этой акции - торжественные похороны останков эсэсовского офицера,
которым ваше правительство придало статус государственного мероприятия.
Торжественные похороны останков фашиста.
- Мы хороним не эсэсовца и не фашиста, - возразил Кейт. - Мы хороним
отважного эстонского офицера, патриота и борца против коммунистического
режима.
- Вы хороните эсэсовца и фашиста, генерал Кейт. И когда я говорю
"фашист", это и означает фашист. Для всего цивилизованного мира он прежде
всего фашист. Он фашист для России, которая заплатила за победу во Второй
мировой войне десятками миллионов жизней. Вы бросаете вызов России. Любой,
самый жесткий ответ России на ваш вызов будет активно одобрен всеми
гражданами России. И когда я говорю "любой ответ", это и значит любой ответ.
Кейт хотел снова напомнить ему, что он не политик, но промолчал.
- Вы демонстративно отклонили ноту протеста России. Вы никак не
отреагировали на отзыв посла России. Это заставило наших аналитиков сделать
вывод о том, что вы провоцируете Россию на следующий шаг. Прошу меня не
перебивать, генерал Кейт. Разжигая ажиотаж вокруг торжественных похорон
фашиста, вы даете России повод для этого шага. Этим шагом будет введение в
Эстонию российских миротворческих сил. Или даже во всю Прибалтику.
Высшая точка восхождения была достигнута. Генерал Тимонен помолчал, как
бы давая собеседнику возможность прочувствовать ответственность момента, и
тон его стал еще жестче.
- Мы настоятельно рекомендуем вам отменить это мероприятие, генерал
Кейт. Если же в силу каких-то причин сделать это невозможно, мы настоятельно
рекомендуем провести его без лишнего шума. И когда я говорю "без лишнего
шума", это и означает без лишнего шума.
Это была не рекомендация. Это был приказ. Кейт ощутил, как кровь
горячим толчком прихлынула к его лицу.
- Генерал Тимонен, мы никому не позволим указывать нам, что нам следует
делать, а чего не следует, - сдержанно произнес он. - И когда я говорю
"никому", это и значит никому.
- Вы рассчитываете, что угроза вашей независимости со
стороны России заставит нас принять Эстонию в НАТО срочно, в
обход всех формальностей, - холодно и даже словно бы чуть
брезгливо предположил финн. - Вы недооцениваете Россию,
генерал Кейт. Она не даст нам на это времени. В июне сорокового
года русские оккупировали Прибалтику за одну ночь. Сегодня им
хватит двух часов. Кто окажет сопротивление десантникам
Псковской дивизии? Эти ваши игрушечные спецназовцы, которые
умеют сокрушать голыми руками доски и кирпичи? Русские
десантники умеют сокрушать не доски и кирпичи, а головы. И когда
я говорю "головы"...
- Я понял, - перебил Кейт. - Когда вы говорите "головы", это и означает
головы. Следует ли из ваших слов, что Запад предаст Эстонию, как предал в
сороковом году?
- Возможности НАТО ограничены. Наша главная проблема сейчас - Косово.
Мы не можем отступить перед вызовом Милошевича. Это будет означать слабость
НАТО. Это побудит к активности все диктаторские режимы. У цивилизованного
мира
много врагов. НАТО не может продемонстрировать им свою
слабость.
- Вы полагаете, что если НАТО позволит России оккупировать Эстонию, это
продемонстрирует всему миру вашу силу? - с иронией поинтересовался Кейт.
- Это политическое решение. Его будут принимать политики. Цель моего
визита - довести до эстонской стороны позицию Военного комитета НАТО. Я имел
беседу с вашим премьер-министром и министром обороны. У меня создалось
впечатление, что они не посвящены ни в какие планы. Но если эти планы есть,
а наши аналитики убеждены, что они есть, в них не можете не быть посвящены
вы, генерал Кейт.
- В чем же состоит позиция Военного комитета НАТО?
- В том, что мы видим в Эстонии союзника и будущего члена НАТО. Но мы
не позволим Эстонии навязывать нам вынужденные решения. Эстонии следует
трезво оценивать собственное значение. Эстонии не следует забывать, что
Россия при всех ее проблемах - это мировая держава. Мировая ядерная держава.
Эстония должна знать свое место. И когда я говорю "свое место", это и значит
свое место.
За годы службы в Советской Армии генерал-лейтенанту Кейту не раз
приходилось получать выговоры и молча, стиснув зубы, выслушивать
начальственные разносы. Его обкладывали матом и по делу, и не по делу. Но
никогда он не чувствовал себя таким униженным, как сейчас под холодным
взглядом заплывших свинячьих глаз этого финна. Он