азил,  что нужно тормозить, чтобы не угодить под
дождь горящих ошметков, медленно оседающих на влажный асфальт.

     Однако!

     Томас ожидал, что "фиат" остановится, но он уходил вперед как  ни в чем
не  бывало.  По  встречной полосе, непрерывно  сигналя,  Томас обогнул место
взрыва, на скорости под двести обошел "фиат" и прижался к обочине.
     - Там! Там! - закричал он, когда "фиат" тормознул рядом.
     - Что там? - удивленно спросил Пастухов, выходя из машины.
     - "Мерс"! В клочья! Вы что, не видели?
     Пастухов оглянулся.  Вслед  за ним из "фиата" вылезли Артист и  Муха, а
Роза Марковна повернулась всем своим грузным телом с переднего сиденья.
     -  И в самом деле, - сказал Артист, всматриваясь в далекое черное пятно
на шоссе, окутанное сизым дымом, сквозь который пробивались огоньки пламени.
- Нужно посмотреть. Может, им нужна наша помощь?
     - Сомневаюсь, - заметила  Роза Марковна. - Думаю, что никакая помощь им
уже  не  нужна. Я  как-то и  верила, и не  верила вашим словам. Теперь верю.
Похоже, вы и в самом деле люди, заслуживающие доверия. Вы объясните мне, что
все это значит?
     - Обязательно, - пообещал Пастухов. - Но не сейчас. Поезжайте, - сказал
он Артисту и Мухе. - Я отвезу Розу Марковну. Что делать, знаете.
     - Знаем, - кивнул Артист.
     "Фиат" продолжил  свой  путь  к Пярну.  Артист  сел за  руль, развернул
"мазератти" и погнал к Таллину. Возле гаревого пятна он даже не притормозил.
     - Серж сказал, что заминирован "фиат", - озадаченно проговорил Томас. -
А почему же рванул "мерс"?
     - Видишь ли, Фитиль, мы с  Артистом прогуливались  однажды  ночью возле
дома Розы  Марковны и случайно увидели, как  какие-то люди открыли "фиат", -
объяснил  Муха,  обернувшись  к  Томасу  с  переднего  сиденья.  -  Какие-то
совершенно незнакомые  нам  люди. Может,  они  думали,  что это  их  машина.
Перепутали. Бывает. А потом поняли, что ошиблись, и удалились.
     - Они что-нибудь украли?
     - Наоборот. Они кое-что  забыли  в  салоне. Под  водительским сиденьем.
Такую  маленькую коробочку. Граммов на двести. С  радиовзрывателем. Ну, мы с
Артистом подумали, что  это нехорошо. И решили  вернуть коробочку. Только не
знали кому. А как узнать?
     - Не болтай, - недовольно сказал Артист.
     - Ну почему? - возразил Муха.  - Фитиль - наш человек. Он во всех делах
по самое  никуда. Так вот. Как  узнать,  чья эта  коробочка? Только  методом
неспешного наблюдения. Кто  проявит интерес  к  "фиату",  того и  коробочка.
Логично?
     - Краб ничего не знал, - сказал Томас. - Он стоял рядом с "фиатом".
     - Верно.  Зато  знал наш  старый знакомый  Лембит Сымер.  И  мы вернули
коробочку в  его  "мерс". Но ему не сказали. Хотели сказать, но ты же видел,
какой  он был весь из себя  неприветливый. С  таким и говорить не хочется. О
чем говорить с таким человеком?
     - И что?
     - Я думаю, он нажал  кнопочку  на  своем пульте. По рассеянности. А что
дальше? Дальше уже ничего.
     -  Погоди,  Муха, - перебил  Томас. -  Но Краб же хотел ехать  с  Розой
Марковной!
     - Да, это было  для нас некоторой неожиданностью. Мы не сразу поняли, в
чем тут фишка. Потом поняли.  Сымер  рассчитывал, что в "фиате" будут  Краб,
Роза Марковна и коробочка. А оказалось, что в "фиате" только Роза  Марковна,
а все остальное в "мерсе". Было. Да, было. Все остальное было в "мерсе". Это
точней.
     - Выходит, вы  таскали  с собой эту  коробочку  все  утро? -  ужаснулся
Томас. - А если бы она рванула?
     -  В  твоих  словах, Фитиль,  я  слышу восхищение  нашим  мужеством,  -
констатировал Муха.  - И это, доложу я тебя, приятно. Любая похвала приятна.
А незаслуженная особенно.  Это все  равно  что  не заработать стольничек,  а
найти. Нет, Фитиль,  она не  могла  рвануть.  Потому  что  при  нас случайно
оказался некий прибор,
     который называется широкополосный подавитель радиосигналов.
     И пока коробочка была у нас, Сымер мог нажимать кнопочку до
     морковкина заговенья. А когда она оказалась в "мерсе", не
     следовало ему нажимать кнопочку. Но он нажал.
     - Значит,  они  хотели убить Краба, а заодно Розу Марковну,  - заключил
Томас.
     - Они хотели убить Розу Марковну, а заодно Краба, - уточнил Муха.
     - Они - кто?
     - Хороший вопрос. По делу. Кто стоит за Сымером?  Вот об этом мы сейчас
и думаем. У Сымера, к сожалению, уже не спросишь.
     - Чего тут думать-то? - удивился Томас. - За Сымером стоит Янсен.
     Артист дал по тормозам так, что Муха едва не влетел в лобовое стекло.
     - Жопа! - заорал он. - Кто же так тормозит?!
     Артист свел машину на обочину и заглушил двигатель.
     - Повтори, - повернувшись к Томасу, приказал он.
     - Что повторить? - не понял Томас.
     - То, что сейчас сказал.
     - Я ничего не сказал. Что я сказал?
     - Ты сказал, что за Сымером стоит Янсен.
     - Ну да, - подтвердил Томас. - А что? Мне об этом сказала Рита. Во всех
фирмах, которые контролируют национал-патриоты,  есть  люди  Янсена. Сымер -
человек Янсена. Так она сказала.
     - Откуда она это знает?
     - Понятия  не имею. Она  же работала в "Ээсти курьер",  крутилась в тех
кругах. Или сказал отец. Спросите у нее.
     Артист  потянулся  к мобильнику,  закрепленному на  торпеде,  и натыкал
номер.
     - Пастух, срочно возвращайся,  -  бросил  он. - Мы  узнали, откуда ноги
растут.
     - Точно? - спросил Серж.
     - Похоже на то.
     - Понял. Пристрою Розу Марковну и сразу вернусь.
     - А ты говорил - не болтай! - укорил Муха Артиста, когда тот вырулил на
шоссе  и влился  в поток  машин,  который  становился  все  плотнее по  мере
приближения к  городу.  -  Поговорить с хорошим человеком всегда приятно.  А
иногда и полезно. Каждый человек что-то знает. Хотя и  не всегда  знает, что
знает.
     - Я чего-то не понял, - сказал Томас. - Куда Серж хочет пристроить Розу
Марковну? Она же должна встретить даму из Гамбурга.
     - Без нее  встретят. А пристроит он ее в какой-нибудь небольшой мотель,
где не просят показать документы. Где достаточно показать бабки.
     - Зачем?
     -  Фитиль! Ты меня уже слегка достал  своими вопросами! Зачем. А сам не
понимаешь?
     -  Теперь понимаю. Да, понимаю. Потому что ее  хотели  убить.  Думаете,
сделают еще попытку?
     Ни Муха, ни Артист не ответили.
     - Еще только  один вопрос, - сказал  Томас. - Обещаю, последний. Почему
ее хотели убить?
     - Почему? - переспросил Муха. - А ты подумай. Сказать?
     Томас знал, что он  сейчас услышит. Он услышит то, что  ввергнет его из
этого весеннего яркого дня в ночь, в мрак, в ад. Обрушит на него все, что он
всеми  силами  старался  забыть. Вернет  ему то, что он  вдруг понял,  когда
увидел на пороге спальни помертвевшую Риту Лоо.
     Когда он  понял, что  почти все,  что говорила  Рита этой  ночью,  было
правдой.
     - Сказать? - повторил Муха.
     Томас неохотно кивнул:
     - Ну, скажи.
     И Муха сказал:
     - Потому что купчие твоего дедули нашлись.

     Правдой было не почти все. Правдой было все.
     Все.
     Все.
     Все!


     Томас выключился  из жизни. Устроившись на заднем сиденье "мазератти" и
погрузившись в  свои мысли, он безучастно  смотрел на  многолюдный  весенний
Таллин,  по которому  Артист и Муха  разъезжали по каким-то своим делам. Что
это за дела, они Томасу не говорили, а он не спрашивал.
     Сначала  заехали  в  большой  магазин  спорттоваров,  вынесли оттуда  и
загрузили в багажник три комплекта снаряжения для подводного плавания, о чем
Томас  догадался по  желтым баллонам. Потом  в какой-то мастерской  заряжали
баллоны сжатым воздухом. Потом поехали  в порт и довольно долго стояли возле
причала с  прогулочными катерами.  Как  выяснилось, ждали небольшую моторную
яхту  "Сириус", приписанную, судя по надписи на борту,  к  Кронштадту. Когда
яхта  пришла,  перегрузили  на  нее баллоны  и  гидрокостюмы и  вернулись  в
гостиницу. Здесь  их с нетерпением ждали  Сергей Пастухов и дядя  Костя. Они
ненадолго ушли в комнату за музыкальным салоном, потом Серж вышел и попросил
Томаса сказать Рите, что они хотят ее кое о чем спросить.
     Рита  сидела в своей спальне перед трюмо. Она  была в  белом полотняном
костюмчике с мини-юбочкой, в белых туфельках на высокой шпильке.  На точеном
личике  с  неброским макияжем  ослепительно  зеленели  глаза.  Она порывисто
встала,
     приникла к Томасу всем телом, сказала по-русски и так же, как
     ночью, неправильно:
     - Я соскучился.
     И Томасу почему-то стало ее так жалко, что пришлось высморкаться.
     Из  комнаты  охраны Рита вышла  минут через  двадцать.  Молча прошла  в
прихожую, взяла из стенного шкафа пальто. Предупредила:
     - Мне нужно увидеть отца. Может быть, немного задержусь. Не беспокойся.
     - Только ты, это самое, сама понимаешь, - попросил Томас.
     - Все в порядке,  - сказала она. - Я тебя люблю. Я все время тебя хочу.
Ты чудо.
     Томас посмотрел на закрывшуюся за ней дверь и снова высморкался.
     Пообедали  в номере.  Ребята  нервничали,  посматривали  на телефон.  В
кармане Сергея пиликнул мобильник. Он почему-то не стал говорить в гостиной,
вышел в комнату охраны. Вернувшись, приказал:
     - Подъем. Томас, останешься с дядей Костей. Нас не будет всю ночь. Один
никуда не ходи. А еще лучше сиди в номере.
     Они  исчезли  в своей комнате, в  гостиной так  и не появились, из чего
Томас заключил, что они воспользовались грузовым лифтом и служебным ходом.
     После  обеда  Томас  улегся  на  кровать  в  своей  спальне.  Но  потом
перебрался в спальню Риты. Здесь было как-то уютней. И все напоминало о ней.

     О  том,  что Рита может вмазаться,  Томас не беспокоился. Почему-то был
уверен: не вмажется. Беспокоило его совсем другое.
     Чем больше он думал о событиях последних дней, тем явственней очищались
они от шелухи, проступала  их сущность, как  проступил  белый череп генерала
Мюйра, освобожденный  от внешней оболочки его котом по  имени Карл Вольдемар
Пятый.  И уже  совсем по-другому вспоминались Томасу  поразившие  его  силой
своей ненависти  проклятья,  которые Мюйр с крутой  лестницы  своей  спальни
посылал Альфонсу Ребане.
     Покушение на Розу Марковну словно  бы дало Томасу  ключ для расшифровки
заключенного в проклятьях генерала  Мюйра  смысла. И с чувством,  похожим на
панику, он вдруг понял, что это были не проклятья.

     Это были пророчества.

     "Ты убил моего отца. Ты  убил  свою жену.  Ты  убил неродившихся  детей
своей дочери. А теперь ты убьешь ее. Ты убьешь свою дочь, проклятый ублюдок!
Это сделаешь ты, ты!"

     И  вот,  Агния Штейн  застрелилась,  а Роза  Марковна только  чудом  не
взорвалась.

     "Ты убил всех солдат  и  офицеров, с которыми  ты  воевал. Ты убил всех
"лесных братьев".

     Это было не очень  понятно, но факт оставался фактом. Эстонскую дивизию
расстреляли? Расстреляли. "Лесных братьев" уничтожили? Уничтожили.

     "Ты убивал всех, с кем пересекались твои пути".

     Генерал Мюйр. Труп. Ну, допустим, с ним пути дедули пересекались. А как
вписывается в эту схему Краб?
     А очень просто, понял Томас. Наследство. Краб попытался
     наложить на него лапу - труп. Сымер сунулся - труп. Да ведь и
     Розу Марковну пытались убить только потому, что она наследница
     своего отца и могла отказаться от накупленной им земли
     в пользу России!

     Следующая мысль, выдернутая из сознания  предыдущими,  как щука крючком
перемета, заставила Томаса вскочить с кровати и заходить по спальне.
     А сам он? Он же и сам в некотором роде наследник!
     Так вот почему Мюйр сказал: "Ты убьешь даже своего несуразного внука!"
     А  Рита сказала: "Потом я стану  вдовой". И  еще она сказала про ребят:
"Вот они тебя и убьют. И это будет - рука Москвы. А потом уберут их".

     И все это только из-за того, что эти проклятые купчие нашлись?!

     А что напророчила  себе сама  Рита?  "Но  я недолго буду самой  богатой
вдовой  Эстонии.  Потому  что  я  вмажусь и меня вернут  в  клинику  доктора
Феллера. Теперь уже навсегда".

     Но даже это еще не все. Даже это!

     Томас  вышел  в гостиную,  где в кресле перед телевизором  расположился
дядя  Костя.  Дверь  из  гостиной в  музыкальный салон  была  открыта.  Была
почему-то открыта  и  дверь, которая вела  из салона в комнату охраны. Томас
закурил  и  начал  прикидывать, как  бы  ему  половчей  задать самый главный
вопрос, который сейчас его волновал.
     - О чем задумался? - очень кстати спросил дядя Костя.
     - Да так, о жизни, - ответил Томас. - Скажите, я не совсем разобрался в
одном  деле.  Серж что-то говорил  про ситуацию  гражданской войны.  Что она
может возникнуть у нас в Эстонии.
     Дядя Костя выключил телевизор и спросил:
     - Он говорил это тебе?
     - Нет. Розе Марковне, -  объяснил Томас. - При  мне. И я так понял, что
гражданская война может возникнуть из-за недвижимости дедули. Это возможно?
     - В жизни все возможно. Даже то, что кажется невозможным.
     - Ладно, спрошу по-другому. Это вероятно?
     - В жизни все вероятно. Даже самое невероятное.
     - А вы могли бы сказать мне это как-нибудь попроще?
     - Ты ждешь,  чтобы я тебя  утешил? -  спросил дядя Костя. -  Или  чтобы
сказал правду?
     - Чтобы утешили, - честно ответил Томас.
     - Мне нечем тебя утешить.
     Что ж, это был ответ. Похоже, на ответ более ясный этот человек  был не
способен.
     - Какая у вас профессия, дядя Костя? - поинтересовался Томас.
     - Да как тебе сказать? Профессия у меня не особо престижная,  но нужная
во все времена.
     - Какая?
     - Ассенизатор.
     -  Да, - подумав,  согласился  Томас. -  Эта  профессия  нужна  во  все
времена.
     - Вот-вот,  - покивал дядя Костя. - А в нынешние  особенно. Потому что,
как  объяснил  мне  однажды  один  молодой   кандидат  наук,  специалист  по
Продовольственной программе: еды стало меньше, но  говна больше. Почему тебя
заинтересовала моя профессия?
        "- Вы очень хорошо умеете не отвечать на вопросы."
     Даже на этот вопрос не ответили. Никакой вы не ассенизатор. Вы
     полковник. В Чечне вы были начальником контрразведки. Рита про
     вас рассказывала.
     - Секунду, - прервал его дядя Костя и прислушался.
     Из комнаты охраны через музыкальный салон донеслась
     телефонная трель. Дядя Костя живо поднялся и побежал на
     звонок. Когда он вернулся, лицо у него было напряженным,
     жестким. И голос тоже звучал жестко и словно бы неприязненно.
     -  Ты прав,  -  сказал он. - В Чечне  я был  начальником контрразведки.
Сейчас я генерал-майор. А теперь позвони господину Янсену и передай, что его
хочет  видеть  начальник  оперативного  отдела  Управления  по  планированию
специальных мероприятий генерал-майор Голубков.
     - Что это за управление? - спросил Томас.
     - Он знает.
     - Говорить по-русски?
     - Можешь по-эстонски.
     Янсен знал, что это за управление. И,  как понял Томас, знал, кто такой
генерал-майор Голубков. Он  приказал  передать генерал-майору Голубкову, что
приедет в гостиницу через час.
     - А  теперь закройся в  спальне и  не высовывайся,  - распорядился дядя
Костя. - Ни  под  каким  видом. А будет  еще лучше,  если  я тебя  запру. Не
обижайся, так нужно.
     -  Нужно  так нужно, -  согласился Томас. - Я понял, почему вы  назвали
себя ассенизатором. Вы здесь, чтобы немножко очистить Эстонию от говна?
     - Это не  мое дело, - сухо возразил дядя Костя. - Мне работы и в России
хватает. Очистить Эстонию от говна могут только сами эстонцы.
     И он действительно запер Томаса в белой спальне, где все напоминало ему
о Рите Лоо.

     За окном спальни набухал кровавый закат.

     Генерал Мюйр.
     Стас Анвельт по прозвищу Краб.
     Лембит Сымер.
     Ненадолго избежавшая этой участи Роза Марковна.
     Кто следующий?
     Он следующий.
     Потом Сергей Пастухов.
     Муха.
     Артист.
     И так далее.
     В этом "и так далее" и была самая большая жуть.

     "Мне нечем тебя утешить".

     Гражданская  война.  Твою мать. А  если сказать  просто  - бойня. Когда
трупы,  это  всегда  бойня, как это ни  называй. Снова  трупы. Опять  трупы.
Выползающая  из-за горизонта, оттуда, где чадят газовые  камеры и крематории
Освенцимов, бесконечная колонна изможденных, как скелеты, трупов. Прервалась
ненадолго, иссякла. И вот снова начинает стекаться в  поток, как стекаются в
бешеное вешнее половодье слабые весенние ручейки.

     И только один человек мог все это остановить. Только один.
     Этим человеком был он. Он, Томас Ребане. Только он.
     И у него был только один способ это остановить.

     "Господи милосердный! - взмолился Томас.  - Господи  всемилостивейший и
всемогущий! Да за что же ты взвалил на меня эту ношу?!"
     И ответил ему Господь:
     "Томас  Ребане! А кто это  совсем недавно говорил, что он  принимает на
свои плечи крест и  просил  дать ему сил, чтобы донести его до конца? Или ты
решил, что крест - это вроде плаката рядового члена Политбюро, который можно
нести до
     конца демонстрации, а можно и бросить?"
     "Ну, говорил, было дело, - признал Томас. - Но откуда я  знал, что этот
крест такой тяжелый?"
     "Хочешь другой?"
     "А есть?"
     "Есть, Томас Ребане.  У меня много крестов, на всех хватит. Есть крест,
который вознес на Голгофу Сын Мой. Он тебе не по силам".
     "Это верно, - согласился Томас. - Он никому  не по силам. Только Твоему
Сыну".
     "Есть  крест,  какой  нес  польский  учитель  Януш Корчак. Он  вошел  в
душегубку  Треблинки  со  своими учениками,  чтобы  они  не  боялись. Хочешь
такой?"
     "Не потяну, Господи. Нет, не потяну. Я трезво оцениваю свои силы".
     "Есть крест,  который  несет  Симон Везенталь,  охотник за  нацистскими
преступниками. Имя его под запретом в Эстонии".
     "Боюсь, Господи, что и этот крест не по мне".
     "Ну, тогда я не знаю. Какой же крест тебе дать?"
     "Самый маленький", - попросил Томас.
     "Томас Ребане! - строго сказал Он. - Но ведь это и есть твой крест!"
     А потом Он сказал:
     "Можешь бросить. Не ты первый, не ты последний".
     "Да нет уж, - сказал Томас. - Ладно,  как-нибудь дотащу. Только Ты  мне
немножко помоги. Договорились?"

     Из  холла  донесся  звонок, послышались  мужские голоса.  Говорил  дядя
Костя. Второй  голос был  голос доктора Гамберга. Стукнула массивная входная
дверь, потом двустворчатая дверь гостиной. Голоса стихли.
     Томас нажал ручку спальни. Дверь была заперта. Но была не заперта дверь
в ванную. И  та, что из  ванной вела в холл. Она тоже была  не заперта. Дядя
Костя  не успел  вникнуть в архитектурный  ребус  министерских  апартаментов
гостиницы "Виру".
     Томас осторожно выглянул,  а потом  вышел в  холл. Стараясь  не шуметь,
извлек из стенного шкафа темный просторный плащ и очень бережно, сморщившись
от  старания, открыл  и  потом  тихо закрыл за собой тяжелую входную  дверь.
Язычок  замка  щелкнул,  как выстрел. Томас замер.  Но  в номере выстрела не
услышали. Он облегченно вздохнул.
     В  коридоре никого не было. Томас двинулся  к  грузовому лифту, но  тут
вспомнил, что  не сделал одного важного дела. Он спустился в холл гостиницы,
взял  у  портье  листок бумаги и фирменный  конверт.  На  конверте  написал:
"Госпоже Рите Лоо". Вложил в  конверт ключ от ячейки гостиничного сейфа, где
оставил  черный  кейс  с  бабками, которые  выдоил у Краба,  мир  праху его,
развеянному вдоль Пярнуского шоссе.
     На листке написал:
     "Это  тебе. На год  хватит. Больше у  меня  нет  ничего. Я  тебя люблю.
Томас".
     Величественный,  как адмирал, швейцар пожелал господину Ребане  доброго
вечера и  приятных развлечений  и предупредительно открыл перед  ним дубовую
дверь. Томас вознаградил его горстью дойчемарок, завалявшихся в  кармане еще
с поездки в Аугсбург, и подумал, что  сейчас его популярность ему ни к чему.
Он надел плащ