то  может руководить  разведкой.  Дурдом.  Экономисты
руководят разведкой, разведчики руководят экономикой. Дай и мне сигаретку.
     - Начинается.
     - Знаешь, что самое приятное в борьбе с дурными привычками?
     - Ты говорил. Поражения. Было что-то еще?
     Нифонтов сделал несколько затяжек и с отвращением  раздавил  сигарету в
пепельнице.
     - Я  не очень удивлюсь, если  в ближайшее время нам прикажут прекратить
заниматься эстонской темой, - тяжело помолчав,  сказал он. -  Понимаешь, что
это будет означать?
     - Вариант "Б".
     - Хоть с тобой мы говорим на одном языке. Да, оккупация Эстонии.
     -  Узко  мыслишь,  -  с  усмешкой возразил Голубков.  -  Почему  только
Эстонии? Сам посуди. Оккупируем Эстонию,  тут же возникнут "лесные братья" с
базами  в Латвии  и Литве.  И увязнем в  партизанской войне.  Оккупация всей
Прибалтики. Чего уж тут мелочиться!
     - Я смотрю, это тебя веселит,  - заметил  Нифонтов. - Только  не  пойму
почему.
     - Расслабься, Александр Николаевич, - посоветовал Голубков. -  Не будет
варианта "Б". И варианта "А" тоже не будет. Ничего не будет. Эстонская  тема
закрыта. Час назад из Аугсбурга  позвонил Пастух. Вчера они получили в мэрии
разрешение на эксгумацию и ночью вскрыли могилу.
     - И что?
     - Ничего. Гроб пустой.
     - Что значит пустой? - не понял Нифонтов.
     - То и значит.
     - Совсем пустой?
     - Не совсем. Немного земли, немного камней  и горстка конских костей. И
ничего больше.
     -  Конских?  -  переспросил  Нифонтов.  -  Ничего  не  понимаю.  Вместо
штандартенфюрера СС похоронили коня?
     - Нет. Просто бросили в гроб несколько старых костей.
     - А куда девался эсэсовец?
     -  Это  очень  интересный  вопрос,  -  согласился  Голубков.  -  Но  не
актуальный. Его предстоит решать эстонским историкам.
     - Еще один поворот сюжета, - констатировал Нифонтов. - И кого же теперь
будут торжественно хоронить в Таллине?
     - Этот вопрос гораздо актуальнее. И есть человек, который много дал бы,
чтобы найти на него ответ. Догадываешься, кто это?
     - Янсен.
     - Совершенно  верно, - кивнул Голубков.  - Бывший полковник КГБ, а ныне
член политсовета  Национально-патриотического союза господин Юрген Янсен. Не
хотел бы я оказаться на его месте. А ты?
     - Мы не рано радуемся? - спросил Нифонтов. - Этот  маховик раскручен на
полные обороты. Сам собой он не остановится. Что намерен предпринять Пастух?
     -  Это будет зависеть от того, какой ход сделает Янсен.  Если у  него в
запасе есть козыри, ему придется их выложить.
     - Думаешь, есть?
     - Могут быть.
     - Какие?
     Голубков неопределенно пожал плечами:
     - Вскрытие  покажет. Если я все правильно  понимаю,  Янсен  вылетит  из
Таллина ближайшим рейсом.  Может быть, сейчас  он  уже  где-то на  полпути к
Аугсбургу.





        "ГЛАВА ВТОРАЯ"


     Над  муниципальным  кладбищем  южно-баварского города  Аугсбурга  висел
мутный  обмылок  луны.  Над безмолвными аллеями  светились  круглые  садовые
фонари.  С  гор наползала  туманная дымка,  обтекала  стволы  дубов и буков,
черные гранитные мавзолеи и белые мраморные изваяния со скорбящими ангелами.

     У  входа  в  служебное  помещение  кладбища,  размещенное  в  старинной
монастырской пристройке из потемневшего от времени красного кирпича,  стояли
четыре  молодых человека,  приведенные сюда причудливой  цепью случайностей,
которыми муза истории Клио рисует таинственные узоры, открывающие свой смысл
     только при взгляде из будущего.
     Один из них был актер с высшим, но не совсем
     законченным театральным образованием, больше всего в жизни
     мечтающий сыграть роль датского принца Гамлета. Но она ему не
     давалась, потому что он никак не мог постичь суть мучительного
     гамлетовского вопроса "Быть или не быть?" Первую часть вопроса
     он понимал, а вторую не понимал, хоть тресни. Это и было для
     него самым мучительным. Подбираясь к этой роли, он однажды
     даже организовал свой театр, но благоразумно начал не с
     "Гамлета", а с "Сирано де Бержерака". На главную роль он,
     понятное дело, назначил себя, а на постановку за очень
     приличные бабки пригласил культового молодого режиссера,
     нового Мейерхольда.
     Это  был отличный театральный  спектакль. Отличный от того, что принято
называть театральным спектаклем. Зрителей на премьере было шесть человек, не
считая друзей. До  конца досидели  только друзья. И хотя они отбили ладони в
попытке  создать  хотя  бы  слабую  иллюзию  дружных  аплодисментов,  первое
представление  стало последним. Когда занавес опустился, исполнитель главной
роли и он же владелец театра расплатился с актерами и рабочими  сцены, набил
морду новому Мейерхольду и закрыл театр.
     После этого он снимался в массовках и в рекламных
     роликах про стиральные порошки и жвачку "Стиморол" - не для
     заработка, а в надежде обратить внимание какого-нибудь
     киношного или театрального творца на таящийся под его
     внешностью простецкого русского парня из крестьянской семьи
     глубокий драматический талант. На жизнь же зарабатывал совсем
     другими талантами, среди которых не последними
     было умение палить из "акаэма" на бегу по пересеченной
     местности и вести из пистолета стрельбу "по-израильски" - не
     целясь, по интуиции. При этом он даже иногда попадал куда надо.
     Имя этого молодого человека было Семен Злотников, а дружеское прозвище,
которое давно уже стало его оперативным псевдонимом, было Артист.

     Второго молодого человека,  стоявшего  перед дубовой  сводчатой  дверью
служебного  помещения муниципального  кладбища  города  Аугсбурга,  высокого
худого блондина, звали Томас Ребане, а прозвище, закрепившееся за ним еще со
     школьных лет, было Фитиль. Он был бесконечно далек от мыслей
     о театральной сцене, но по прихоти очень нелюбимой им музы
     истории Клио он-то как раз и оказался в положении принца
     датского Гамлета в той части истории, где того неотступно
     преследует тень отца.
     Томаса преследовала тень не отца, а деда - национального
     героя Эстонии, штандартенфюрера СС Альфонса Ребане. Все
     попытки Томаса отмотаться от навязанной ему роли ни к чему не
     привели, в конце концов он смирился с ней и даже начал находить
     в своем положении приятные стороны. Но тут неожиданно
     выяснилось, что само существование его названного деда крайне
     сомнительно, потому что в его гробу на муниципальном кладбище
     города Аугсбурга не было ничего, кроме кучки земли, камней и
     горстки конских костей. А если человек после своей смерти не
     лежит, как это ему положено, в своем гробу, то возникает
     закономерный вопрос, а существовал ли он вообще.
     От этого открытия  Томас Ребане впал в состояние некоторого офонарения,
не зная, как на это  реагировать:  то  ли  радоваться,  что вся эта история,
таящая в себе какую-то опасность, оказалась  мифом, то  ли огорчаться этому.
Конец   мифа  означал   для   него   конец  безбедной   жизни   с  шикарными
многокомнатными  апартаментами  в  таллинской  гостинице  "Виру",   с  белым
"линкольном", с пресс-секретарем, загадочной
     блондинкой по имени Рита Лоо, и с популярностью среди
     определенной части эстонского общества, особенно среди юных
     скинхедок, таких милашек.
     Да, это и ждало его впереди: возвращение из сказки
     (красивой, хоть и несколько жутковатой, как и все сказки) в унылую
     реальность, которую целый год нельзя будет скрасить даже
     хорошей выпивкой. Потому что из-за минутной душевной
     слабости он позволил вколоть себе дозу какого-то современного
     антабуса, а совершивший это злодейство молодой солидный
     нарколог доктор Гамберг (который на самом деле был не
     наркологом, а военным хирургом, бывшим капитаном
     медицинской службы Иваном Перегудовым по прозвищу Док)
     строго предупредил, что препарат раскодированию не поддается и
     даже корвалол или валокордин могут нанести сокрушительные
     разрушения организму. А про сто граммов и говорить
     нечего - верная смерть, кранты. И не было никаких оснований ему
     не верить.
     Из-за  всех  этих  дел Томас  Ребане  уже почти  сутки молчал  и  курил
сигарету за сигаретой, будто опасаясь, что его лишат и этого удовольствия.

     Третьим в этой компании был невысокий молодой человек очень безобидного
вида Олег Мухин по  прозвищу (оно же оперативный псевдоним) Муха, которое он
получил не из-за фамилии, как это можно было предположить и как предполагали
люди, близко не знающие его, а из-за гранатомета РПГ-18 "Муха".

     Четвертым был молодой человек немного выше среднего
     роста, а во всем остальном беспросветно средний. Все его
     достоинства начинались с "не": не пьет, не курит, не употребляет
     наркотики. Не любит спорить с дураками. С умными тоже не
     любит спорить, но по другой причине. Не любит обращать на себя
     внимание. Что еще? Не любит убивать. Вот, собственно, и все.
     Звали его Сергеем Пастуховым, а прозвище у него, как и
     оперативный псевдоним, было Пастух - и из-за фамилии, и из-за
     профессии его отца, деда и прадеда, которые были деревенскими
     пастухами. И ему самому тоже после школы и некоторое время
     после армии пришлось пасти коров в его деревушке Затопино,
     которая стояла на берегу тихой подмосковной речки Чесны среди
     заливных лугов и полей льна-долгунца, пронзительно голубых
     весной, как глаза его жены Ольги и шестилетней дочки Настены. А
     над приречными поймами и полями, словно вобрав в себя
     голубизну цветущего льна, парили три маковки сельской
     церквушки Спас-Заулок и золотились ее кресты.

     Этим четвертым был я.

     Мы стояли  возле  запертой и  опечатанной  двери  служебного  помещения
кладбища и ждали члена политсовета Национально-патриотического союза Эстонии
господина Юргена Янсена. Его самолет два часа назад приземлился в Мюнхене, и
теперь  он  на  автомобиле,  посланным  за ним по распоряжению мэра,  мчал в
Аугсбург, где ему  предстояло испытать одно из двух самых сильных потрясений
в своей жизни.
     Первое он испытал с  неделю назад - после  того, как в свалке у входа в
гостиницу  "Виру" Томас Ребане лишился серого атташе-кейса, в котором лежали
семьдесят шесть купчих, подтверждавших право собственности Альфонса Ребане и
его законного наследника Томаса Ребане на землю, на которой стояли целые
     кварталы с русскоязычным населением. Эти купчие должны были
     сыграть роль политической бомбы, которая взорвет хрупкий
     гражданский мир в Эстонии, вынудит Россию поднять 76-ю
     Псковскую воздушно-десантную дивизию по боевой тревоге,
     а это, в свою очередь, заставит НАТО в экстренном порядке
     принять эту беззащитную прибалтийскую сиротку в
     Североатлантический союз. На что и делали главную ставку
     национально- патриотические силы Эстонии в лице господина
     Юргена Янсена.
     Этот первый коварный  удар  судьбы  он  принял  стоически.  Возможно, в
надежде, что купчие все-таки удастся вернуть за вознаграждение, обещанное во
всех эстонских газетах. Второй удар ему предстояло испытать сегодня.

     Я не сразу позвонил в Таллин господину Янсену.  Прежде чем вызывать его
в  Аугсбург, предстояло решить  непростой вопрос: а нам-то что делать в этой
странной ситуации?
     Первой и очень соблазнительной  мыслью было собрать местных журналистов
и устроить пресс-конференцию над  пустым гробом эсэсовца.  Сенсация, которую
из  этого  без  труда  раздуют акулы пера,  сделает невозможной саму мысль о
торжественных похоронах. Кого хоронить-то? Некого.
     За эту идею сразу горячо ухватился Артист и не желал
     больше ничего слушать. Мне пришлось напомнить ему, к чему
     приводят такие вот спонтанные, хоть и очень чистосердечные,
     порывы души. Взрыв, который он в благородном антифашистском
     порыве устроил на съемочной площадке фильма "Битва на Векше"
     с помощью Мухи, имел гораздо более тяжелые последствия, чем
     имел бы фильм кинорежиссера Марта Кыпса, и очень хорошо
     сыграл на руку национал-патриотам. Это напоминание не то
     чтобы убедило Артиста, но поубавило его прыти и заставило
     прислушаться, хоть и нескрываемым пренебрежением, и к другим
     точкам зрения на эту проблему, затрагивающую, как выяснилось,
     интересы не только Эстонии и России.
     Одну из точек  зрения нам высказал мэр города Аугсбурга. Фамилия у мэра
была  знаменитая   -  Мольтке.  В  Германии  было  два  знаменитых  Мольтке.
Победительный  Мольтке  Старший   был   генерал-фельдмаршалом  и  теоретиком
военного  искусства,  автором книги  "Военные поучения", которую мне  в свое
время
     пришлось штудировать в училище. Второй, генерал Мольтке
     Младший, был известен тем, что в Марнском сражении 1914 года
     потерял управление войсками и это решающее для немцев
     сражение проиграл.
     При  первой  нашей  встрече  мэр  Аугсбурга  выступил  в  роли  Мольтке
Старшего.  Смысл его энергичной  и по  тону довольно суровой речи сводился к
тому, что господин мэр знать  ничего не желает о причинах, которые заставили
господина  Ребане  просить  разрешения  на  эксгумацию  его  гроссфатера, но
настаивает на том,
     чтобы господин Ребане и сопровождающие его господа держали
     причину их приезда в Аугсбург в глубокой тайне. Со своей стороны
     господин мэр гарантировал, что господину Ребане будет оказано
     всяческое содействие и все формальности будут сведены к
     минимуму.
     Вторая наша встреча с герром Мольтке состоялась после
     того, как ночью была вскрыта могила эсэсовца. Пожилой чиновник
     из прокуратуры, под чьим наблюдением производились эксгумация
     и вскрытие гроба, доложил мэру о результатах, и рано
     утром следующего дня, когда мы еще дрыхли после бессонной
     ночи, герр Мольтке приехал к нам в отель на Кладбищенской
     улице в невзрачном "опельке", за рулем которого сидел
     переводчик. Оба были в плащах с поднятыми воротниками, в
     намотанных до носа шарфах и в надвинутых на глаза шляпах.
     На этот раз мэр выступал в роли Мольтке Младшего в  тот момент битвы на
Марне,  когда 2-я армия  фон  Бюлова начала отступление и  главнокомандующий
делал отчаянные попытки выправить положение.
     Господина мэра проинформировали о  результатах эксгумации. Господин мэр
не намерен их  комментировать, но он намерен  напомнить уважаемому господину
Ребане и сопровождающим его господам о договоренности, которая ранее
     была достигнута. Уважаемый господин Ребане не может
     предъявить никаких претензий муниципалитету города Аугсбурга.
     Господин мэр, имеющий честь возглавлять муниципалитет,
     выполнил все взятые на себя обязательства. Господин
     мэр надеется, что господин Ребане и сопровождающие его
     господа останутся верными своему обещанию не придавать
     огласке причину их приезда в Аугсбург также.
     Дождавшись окончания перевода, господин мэр оценил
     реакцию на свои слова. По тупому выражению лица уважаемого
     господина Ребане, еще не совсем проснувшегося, и по
     скептической усмешке одного из сопровождающих его господ, а
     именно господина Злотникова, он понял, что аргументация не
     достигла цели и нуждается в усилении и углублении. И он ее
     усилил и углубил.
     Немецкому народу потребовалось немало времени, чтобы
     оправиться от национальной трагедии, которой явился для немцев
     фашизм. Канцлер Германии принес извинения еврейскому народу
     за преступления гитлеровского режима. Германия выплачивает
     пенсии узникам нацистских концлагерей. В начале 90-х годов
     по инициативе канцлера Коля было выделено около двух
     миллиардов марок в качестве материальной помощи жертвам
     войны, живущим в Польше, на Украине, в Белоруссии и в России.
     В следующем году начнется выплата компенсации и так
     называемым "остарбайтер" - "подневольным рабочим", которые
     были угнаны в Германию и трудились на промышленных
     предприятиях Третьего рейха.
     Эта политика Германии, продолжал герр Мольтке,
     подвергается резкой критике со стороны неонацистов. Не следует
     преувеличивать их влияния, но не следует и преуменьшать. В
     Австрии неонацисты уже претендуют на министерские портфели в
     правительстве, а в Берлине и в других городах эти молодчики
     провоцируют уличные беспорядки. Бавария в этом смысле
     является наиболее спокойной из германских земель. Но если
     станет известно, что муниципалитет города Аугсбурга своим
     разрешением на перемещение в Эстонию останков эсэсовского
     офицера невольно дал толчок развязыванию в этой прибалтийской
     республике политической кампании профашистского толка, от
     этого спокойствия не останется и следа.
     - Так нужно ли будоражить общественное мнение? - вопросил
     господин мэр. - Нужно ли бередить старые душевные раны
     немецкого народа? Нужно ли уважаемому господину Ребане,
     чтобы имя его гроссфатера, кем бы он ни был и какая
     бы его ни постигла судьба, стало предметом газетной шумихи,
     нездоровой сенсации, что непременно произойдет, если станут
     известны все обстоятельства этого весьма странного дела?
     У господина  Ребане не было никакого  мнения по этим вопросам, что он и
выразил неопределенным пожатием плеч.
     И тогда герр Мольтке сделал свой самый сильный ход:
     - Не имея никакого желания комментировать
     результаты эксгумации, господин мэр все-таки осмеливается
     предположить, что уважаемому господину Ребане небезразличны
     обстоятельства, при которых с его гроссфатером произошло то,
     что произошло. Не так ли?
     - Es ist neugierig,* - подумав, согласился Томас.
     - Sehr gut!** - энергично кивнул мэр.
     _______________________________________________________
     * Это любопытно (нем).
     ** Очень хорошо (нем.)
     - Вы будете иметь эту возможность, - разъяснил переводчик.  - Несколько
лет   назад  в  Аугсбург  приезжал   молодой  кинорежиссер  из  Эстонии.  Он
интересовался обстоятельствами смерти Альфонса Ребане.  Господин мэр не счел
возможным
     разрешить ему допуск в архивы криминальной полиции. Но внук
     господина Ребане имеет право знать все. Мы откроем ему все
     наши архивы и сведем с людьми, которые смогут пролить свет на
     этот весьма загадочный случай.
     - Эти люди есть? - спросил я.
     - Да, они есть. Один из них  - отец господина мэра. В конце сороковых и
в начале пятидесятых годов он был полицайкомиссаром города Аугсбурга. Сейчас
ему восемьдесят четыре года, но у него отличная память. Он охотно поделится
     сведениями, которые имеет. С единственным условием, что это
     расследование будет проведено негласно. И каковы бы ни были
     его результаты, они останутся вне поля зрения немецкой прессы.
     Господин мэр хотел бы получить твердые заверения в этом.
     Переводчик умолк, а мэр устремил  выжидающий взгляд  на Дока, который в
нашей компании  выглядел главным по причине своей солидности.  Но Док  самым
нахальным образом уклонился от ответа и переадресовал вопрос мне. Я  ответил
в том
     смысле, что предложение господина мэра кажется нам очень
     интересным, но окончательное решение будем принимать не мы, а
     господин Юрген Янсен, который финансирует это мероприятие и
     который, как мне почему-то кажется, вылетит в Германию первым
     же рейсом.
     Мэр приказал  переводчику  держать со мной  связь и,  как только станет
известен номер рейса, послать за господином Янсеном автомобиль  и  доставить
его к нему в кабинет, в какое бы время его самолет ни прибыл.
     С тем наши ранние утренние гости и удалились.
     Я  позвонил  в Таллин диспетчеру  Национально-патриотического  союза  и
попросил соединить меня  с господином  Янсеном.  На вопрос, кто его  про