МЮЙР.  Ну вот, а говорите,  что уважаете меня. Или  все это  в прошлом?
Решили,  что  у  меня  уже полный  склероз?  Ваши  намерения,  Юрген  Янсен,
очевидны,  как  желание  моего кота  получить голубя. И я вам  это без труда
докажу. Как вы узнали
     о том, что Альфонс Ребане является крупным землевладельцем?
     ЯНСЕН. Случайно.  Когда обсуждался закон  о реституции, в правительство
пришло  письмо.  Автор  предупреждал,  что  принятие  этого  закона  чревато
последствиями. Потому  что очень  много земли  принадлежит  фашисту Альфонсу
Ребане.
     МЮЙР. Письмо попало в секретариат правительства к Генриху Вайно, не так
ли?
     ЯНСЕН.  Да. Он  показал его  мне. Мы проверили  по  архивам мэрии.  Все
подтвердилось.
     МЮЙР. И тут  вы вспомнили про сценарий  кинорежиссера Кыпса, которым он
достал  всех до печенок. И поняли: какая удача. Какая прекрасная возможность
сделать фактом общественного  сознания  нового национального героя  Эстонии.
При  этом не  афишируя заинтересованности Национально-патриотического союза,
что  сразу  превратило   бы  этого  героя  в  мелкую   карту  в  сиюминутной
политической возне. Впрочем, нет. Сначала вы поняли, что вам нужен наследник
Альфонса Ребане. И нашли его. Материализовали из пустоты. А после этого дали
деньги на фильм.  Но кто же  этот человек, который сообщил  правительству  о
наследстве фашиста? Кто он?
     ЯНСЕН. Письмо было анонимным. Но сейчас я понимаю, кто его написал. Его
написали вы.
     МЮЙР.  Да, его написал  я.  И идею  фильма  кинорежиссеру  Марту  Кыпсу
подсказал тоже  я. Все,  что вы делали, вы  делали по  моему сценарию, Юрген
Янсен. И вы усомнились в моей способности просчитать дальнейший ход событий?
Что будет
     после того, как ваш план реализуется и Эстония окажется в НАТО?
     Я говорю "после того как", хотя правильнее сказать "если".
     Политический кризис. На новых выборах побеждает Национально-
     патриотический союз. Премьер-министром становится, очевидно,
     Генрих Вайно. А кто становится президентом? Председатель
     Национально-патриотического союза. Но неужели же этот
     юродивый полуспившийся лидер? Нет. Президентом становитесь
     вы. А лидер подаст в отставку. Или с ним что-нибудь
     случится. Это уже детали, дело техники. И вот вы стали
     президентом Эстонии. Я спрашиваю вас: зачем?
     ЯНСЕН.  Генерал,  я   всегда   считал  вас  человеком  с   неординарным
мышлением".

     Серж, не могу не поделиться с тобой одним соображением о жизни, которое
посетило меня в этом месте. Вот  два человека сидят и разговаривают про  все
эти дела. Строят  планы. И не знают, что скоро приду я, куплю у Мюйра бумаги
дедули, а еще через час все их потеряю к хренам собачьим.
     И  чего  суетиться? Проще  надо жить, проще.  Скромней.  И нужно просто
радоваться жизни, а не стараться ее переделать. Все равно не  переделаешь, а
только зря вспотеешь.

     "МЮЙР. Вы не ответили на мой вопрос.
     ЯНСЕН.  Политика   Национально-патриотического  союза  изложена  в  его
программе.  Кто бы  ни  стал  президентом  Эстонии, он будет  выполнять  эту
программу.
     МЮЙР. Знаете, Юрген Янсен,  о чем я сейчас подумал? О том, что все вы -
чухня. Безмозглая, тупая, кастрированная, как мой кот, чухня. У немцев вы не
научились работать. У  русских не научились воровать.  У евреев не научились
думать".

     Серж,  это  несправедливо.  Совершенно несправедливо!  Я возмущен.  Это
злонамеренная клевета на эстонский  народ.  Как это  не научились  воровать?
Эстония занимает первое место в мире  по экспорту цветных металлов. Не  имея
ни  одного  месторождения цветных  металлов и  ни  одного  металлургического
завода. Откуда же эти цветные металлы?

     "МЮЙР. У всех вы взяли только самое худшее. У немцев - спесь. У русских
- лень. А у евреев вообще ничего не взяли.
     ЯНСЕН. Смею напомнить, генерал, что вы тоже эстонец.
     МЮЙР. Дети и старики не имеют национальности.
     ЯНСЕН. Это не дает вам права оскорблять великую нацию.
     МЮЙР.  Юрген  Янсен, да кто  вам сказал, что эстонцы великая нация?  Вы
сами это сказали.  И поверили. Вы  стали жертвой собственной пропаганды. А я
вам скажу другое. Эстонцы - вообще не  нация. Это аппендикс цивилизации. Как
чукчи.  Только  им повезло  с  климатом,  поэтому  выжили и  еще  не  совсем
спились".

     Ну, извините!  Серж,  я  не  националист,  но  это  уж  слишком.  Зачем
оскорблять чукчей? Им и так холодно. Никакая нация не может быть аппендиксом
цивилизации. Анатомический подход к национальному вопросу просто неприемлем.
Да, неприемлем. Я так считаю. И хочу, чтобы ты это знал.

     "МЮЙР.  У  Эстонии был исторический шанс: остаться с Россией. Нет,  вас
потянуло в Европу. Для России вы были европейцами. Кем вы будете для Европы?
Чукчами. С эсэсовцем в  качестве национального  героя. Да, Юрген Янсен,  да!
Ваш
     символ - Альфонс Ребане. Если бы о нем не напомнил вам я, вы
     бы его все равно нашли. Это заложено в самой вашей идее. Из
     нее обязательно вылезет фашист. И ваш национальный герой еще
     преподнесет вам немало сюрпризов!"

     Серж,  почему он так  говорит? Он  что,  знал  про  пустой гроб дедули?
Откуда он мог знать?

     "ЯНСЕН.   Генерал,  я  поздравляю  Россию.  В  вашем  лице  она  обрела
убежденного апологета.
     МЮЙР.  Вы  не  поняли,  о  чем  я говорю.  Нет,  не  поняли.  Россия  -
единственная  в мире  страна, в генах которой укоренен дух победы. За победу
во   Второй  мировой   войне  Россия  заплатила   страшную   цену.  И   этим
предопределила свою историческую судьбу. Можете назвать это имперским духом.
Название не имеет  значения. Имеет значение то, что  рано или поздно Эстония
станет  частью России.  И вы сейчас  делаете все, чтобы это  случилось  не в
будущем,  не в итоге  нормального  исторического  процесса,  а  уже завтра -
хамски, насильственно. Я дам вам совет, Юрген Янсен.
     Заглохните. Замрите. И молитесь Всевышнему,
     чтобы Россия не обратила внимания на вашу возню с трупом
     фашиста.
     ЯНСЕН. Спасибо за совет, генерал  Мюйр. Полагаю, вы понимаете, что я им
не воспользуюсь.
     МЮЙР. Разумеется, понимаю. Поэтому и даю.
     ЯНСЕН. Значит ли это, генерал, что вы не будете нам мешать?
     МЮЙР. Да, значит.
     ЯНСЕН. Это я и хотел услышать.
     МЮЙР. Скажите, Юрген,  я кое-чего  не понял. Вы пришли выпытать  у меня
имя того лица, которому Альфонс Ребане оставил завещание. Так. Выпытать. Это
точное слово. А что, вы не могли узнать его более простым способом?
     ЯНСЕН. Какой способ вы имеете в виду?
     МЮЙР.  Нет-нет,  совсем не  тот, о  котором вы подумали. Не раскаленный
кипятильник в заднепроходное отверстие.  И даже не зажимать  яйца  в дверях.
Еще проще. Совсем просто. Я  имел в виду: почему вы  не отправили ксерокопию
завещания  в  криминалистическую  лабораторию?  Неужели современные  научные
методы не позволяют прочитать затушеванный текст? Раньше это умели.
     ЯНСЕН.  Я  ценю   ваше  остроумие,  генерал.  Текст,  затушеванный   на
ксерокопии, современная наука  прочитать  умеет.  Но если  с этой ксерокопии
снять  еще  одну   ксерокопию,  задача  для  современной   науки  становится
неразрешимой. Прогресс дойдет и до этого. Со временем. Но мне некогда ждать.
     МЮЙР.  Ксерокопия  с ксерокопии?  Как  интересно,  Юрген.  Это  безумно
интересно. Кто же снял ксерокопию с ксерокопии? Это  сделал не я. Нет, не я.
Я поступил, как человек старой закалки. Просто снял с завещания ксерокопию и
старательно затушевал имя наследника и реквизиты нотариуса. И оставил Томасу
Ребане. Не сомневаясь, что  этот листок в конце концов попадет к вам. В этом
я не ошибся. Но кто же сделал ксерокопию с ксерокопии? Неужели Томас?"

     Серж, тут  я не въезжаю.  Ты понимаешь, о чем речь?  Я нет.  Я  к  этой
ксерокопии даже не прикасался. Оно мне надо?

     "МЮЙР.  Нет, Томас этого  сделать  не  мог.  Рита  Лоо?  Это  не  в  ее
интересах. Остаются охранники Томаса.  Кто из них? Сергей Пастухов отпадает,
он  вышел из апартаментов  Томаса вместе со  мной, потом мы долго  гуляли по
Тоомпарку, а затем он любезно  довез меня до дома. В этот  момент ксерокопия
уже начала  свое движение по Таллину. По маршруту: Рита Лоо - Генрих Вайно -
вы. Остаются двое. Маленький и  с виду очень безобидный  молодой  человек. И
его товарищ с обаятельной и несколько нахальной внешностью, которого я видел
в телевизионных рекламных
     роликах то ли про стиральные порошки, то ли про жевательную
     резинку "Стиморол". Кто из них? У вас есть какие-нибудь
     соображения?"

     Серж, это он про Муху и Артиста, да?

     "МЮЙР.  Никаких  соображений у вас  нет.  У меня тоже. Кроме одного. Вы
догадались, Янсен, что я имею в виду?  Я имею в виду, что эта ксерокопия уже
лежит  в  лаборатории  под  ультрафиолетовыми  лучами  и   выдает  пытливому
исследователю
     свою тайну. И даже, возможно, уже выдала. Кому? И что за этим
     последует?"

     Нет,  не врубаюсь. В  этих делах, как  правильно  говорят русские,  без
поллитры не разберешься.

     "МЮЙР.  Ладно,  Юрген  Янсен,  не  хмурьтесь.  У  меня  есть  еще  одна
ксерокопия  с  подлинника завещания.  Сейчас  я произведу над ней  некоторые
действия. Где-то у меня был фломастер. Ага, вот он. Не подглядывайте, Юрген.
Вот  так.  Возьмите.  В  знак  того,  что  у  меня  нет  никаких   намерений
препятствовать вашим планам.
     ЯНСЕН. Спасибо, генерал. Разрешите вопрос? А какие цели преследуете вы?
     МЮЙР. Этого вы не узнаете никогда. Я  дам  вам  еще  один совет,  Юрген
Янсен.  Эти  трое молодых людей, которых вы  наняли охранять  Томаса Ребане.
Зачем?
     ЯНСЕН. Все-таки есть кое-что и для вас непонятное.
     МЮЙР. Кто они?
     ЯНСЕН.   В   прошлом  -   офицеры-десантники.  Воевали   в   Чечне.   В
диверсионно-разведывательной группе.
     МЮЙР. Удалите их. Пусть они уедут в Москву. Они опасны.
     ЯНСЕН. Они не  опасны. Они не контрразведчики.  Они  диверсанты.  Очень
опытные. Но  у  них  нет  никакой  спецподготовки.  В  этом  смысле  они  не
профессионалы.
     МЮЙР. Юрген Янсен!  И  это  говорите  вы,  полковник  КГБ!  Чем  опасны
непрофессионалы?  Они не знают правил игры и поэтому постоянно  их нарушает.
Они непредсказуемы.
     ЯНСЕН. Нет, генерал.  Они предсказуемы. Мои люди возьмут в заложники их
друга. Поэтому они будут делать то, что мне нужно.
     МЮЙР. Юрген Янсен, вас погубит ваше высокомерие".

     Бляха-муха, Серж! Ты  почему не сказал мне, что вашего парня  захватили
люди  Янсена? Тогда  я сразу сказал бы,  где  его держат. Его держат на базе
отдыха национал-патриотов в Пирита! Я тебе точно говорю. Там рига с  зеленой
черепицей и несколько коттеджей из калиброванной сосны. Я там ночевал, когда
нас отловили  в сторожке. В одном  из коттеджей  рабочий кабинет Янсена. Еще
там есть котельная и причал. Только охраны там  не шесть  человек, а человек
двадцать.

     "ЯНСЕН. Позвольте откланяться, генерал. Я удовлетворен нашей встречей.
     МЮЙР. Ступайте, Юрген,  ступайте.  Не могу сказать, что это  был  очень
интересный разговор. Но он меня немного развлек".

     Янсен свалил.

     "Вот так, Карл Вольдемар. И это лучший мой ученик! И  он еще обижается,
когда его называют чухней!

     Давай помолчим, Карл  Вольдемар. Мне еще предстоит  разговор  с Томасом
Ребане. И мне не хотелось бы  нечаянно себя  выдать.  В  большой  игре, Карл
Вольдемар, нет мелочей. А у нас сейчас очень большая игра".

     И тут пришел я.

     Серж, я не буду делать расшифровку  этого разговора. Во-первых, ты  при
нем  присутствовал.  Во-вторых,  он  идет на русском языке, и ты сможешь его
послушать, если захочешь. Только одно место в нем мне непонятно. Вот оно:
     "Я. И что мне теперь делать с этими бумагами?
     МЮЙР.  Вам  скажут. Вам  все объяснит господин Юрген Янсен.  Дам только
один совет. Эти бумаги не имеют никакой ценности без вас. А вы - без них".

     Мне  тут вот  что неясно.  Почему  купчие дедули  не имеют ценности без
меня, это понятно. Если нет наследника,  нет и наследства, потому что некому
его получать. А почему я не имею никакой ценности  без них?  Не  понимаю. Ты
понимаешь?

     После того, как мы  ушли, Мюйр еще немного  поговорил с котом,  а потом
сделал телефонный звонок:

     "Могу я попросить Розу  Марковну?.. Добрый вечер, Роза... Да, это  я...
Нет, нет, со мной все в порядке... Вы  не могли  бы навестить меня?..  Когда
вам  будет удобно. Лучше  завтра...  В первой половине  дня? Очень хорошо, я
буду  вас  ждать.  Не  обманите  моих  ожиданий.  Детей  и  стариков  нельзя
обманывать. Это большой грех".

     Серж, а ведь я  знаю, кому дедуля завещал  свою долбанную недвижимость.
Розе  Марковне Штейн. Точно. Она же его дочь. Она  мне сама об этом сказала.
Когда Янсен навязывал мне дедулю. Она еще сказала, что я вляпался в историю,
от которой тянет смрадом могильного склепа. И посоветовала делать ноги, пока
не поздно. Но уже было поздно.
     А могильный камень на кладбище в Аугсбурге? На нем было: "Агния Штейн".
Я вам еще тогда сказал, что это мать Розы Марковны. Неужели он хочет  отдать
ей завещание? Свежо питание, но серется с трудом. А тогда зачем он просит ее
     приехать?
     Сейчас я пообедаю и продолжу.

     Продолжаю. Это он  уже разговаривает  на другой день. Пожаловался коту,
что  плохо  спал.  Потом  послушал по  телевизору последние  известия. Потом
выключил телевизор. Потом пришла Роза Марковна.

     "МЮЙР. Здравствуйте, Роза. Спасибо, что пришли. Я знал, что вы придете.
Но все-таки немного волновался.
     РОЗА  МАРКОВНА.  Здравствуйте, Матти. Меня  удивил  ваш  звонок. Что-то
случилось?
     МЮЙР. Нет, Роза, нет. Не случилось  ничего  такого, о чем можно сказать
"случилось".  Я уже в том пласте времени, когда не случается ничего. Я уже в
устье  очень длинной реки.  И мне  остается  только наблюдать, что плывет по
ней. А плывет по ней то, что вынесено из прошлого.  Когда мы виделись с вами
последний раз? Лет десять назад?
     РОЗА  МАРКОВНА.  Двенадцать.  Мы виделись  с  вами  весной  восемьдесят
седьмого года. Когда начались массовые аресты молодых националистов.
     МЮЙР. Да-да, помню. Среди них были ваши аспиранты. Вы приходили просить
за них.
     РОЗА  МАРКОВНА.  Я  просила вас  не  за  них.  Я просила вас остановить
маховики этого процесса.  Самые честные и талантливые люди  ушли  в  лагеря.
Если бы этого процесса не  было, Эстония  была бы сейчас другой. Вы  обещали
мне, но не
     выполнили своего обещания.
     МЮЙР. Вы не правы, Роза. Я его выполнил. Я сделал единственное, что мог
сделать: не сделал ничего. Эти маховики не мог остановить никто. Моя попытка
привела бы к тому, что меня бы убрали, а  мое место занял бы полковник Юрген
Янсен. Он очень этого хотел, очень. И ваши аспиранты  получили бы  не по три
года, а по семь плюс пять. По семь лет лагерей и по  пять лет ссылки. Потому
что Янсену нужно было доказывать  свою верноподданность, а мне  это было уже
не нужно.
     РОЗА МАРКОВНА.  И к чему  это привело? К  тому,  что на  Метсакальмисту
будут хоронить фашиста. Оставим это. У вас усталый вид, Матти.
     МЮЙР.   Бессонница,  Роза.   Обыкновенная   старческая   бессонница.  Я
представлял, что я  вам  скажу.  И  что  вы  мне  ответите.  Всю жизнь  люди
разыгрывают в своем сознании целые спектакли. Я  ему  скажу то, а он  скажет
мне то. А если он
     скажет это, я ему скажу это. Театр в себе. У стариков эти
     спектакли превращаются в монологи. Монолог - это жанр старости.
     Но вряд ли вам интересен монолог старого кагэбэшника.
     РОЗА МАРКОВНА. Интересен,  Матти. Всю жизнь я ощущала ваше присутствие.
Вы  существовали где-то  рядом со мной.  Как  какая-то  странная тень. Очень
тревожная. Потому что я не понимала, что отбрасывает эту тень.
     МЮЙР. Потом поняли?
     РОЗА МАРКОВНА. Да. Это  была тень  прошлого. Вы несли в себе прошлое. Я
поняла  это при первой встрече с  вами. Когда я  пришла в КГБ  и потребовала
объяснить, кем был мой  отец.  Я закончила МГУ и вернулась в Таллин. У  меня
был  жених, талантливый математик. Но  вдруг он сказал, что  не может на мне
жениться. Потому что брак с дочерью эсэсовца испортит его карьеру. Тогда я и
пришла в КГБ. И вы объяснили мне, кем был мой отец.
     МЮЙР. Нет, Роза. Это была не  первая наша встреча. Первая была  раньше.
Вы  закончили  школу и  готовились к экзаменам  в МГУ. А я вернулся в Таллин
после учебы в академии КГБ. Я увидел  вас, когда  вы выходили из  библиотеки
Крейцвальда. Мне показалось, что я схожу с ума. По ступенькам сбегала Агния.
Ваша  мать, Роза.  Такая,  какой она  была перед войной -  в тот  странный и
счастливый для  меня год.  Я знал, что этого не может быть. Агния погибла. И
она  была  жива. Вероятно, я представлял собой  уморительное зрелище.  Стоит
маленький сорокалетний майор КГБ, смотрит на молоденькую девчонку и не может
сказать ни слова. Вы не помните эту нашу встречу. А я ее очень хорошо помню.
     РОЗА МАРКОВНА. Я  ее тоже помню. Это зрелище не было уморительным. Меня
поразили ваши  глаза.  В них была какая-то  нечеловеческая тоска. И  ледяная
страшная голубизна. Я поняла, откуда эта голубизна. Позже, когда узнала, что
вы три года сидели в Норильске. Мертвый полярный  лед. Она еще долго была  в
ваших глазах.
     МЮЙР. Но потом исчезла. В моих глазах уже  нет ничего, кроме старческой
мути.
     РОЗА МАРКОВНА. Той молоденькой девчонки тоже нет.  Есть старая  толстая
седая  еврейка. Еврейские  девушки  -  скоропортящийся  продукт.  После  той
встречи мы сталкивались еще не раз. Не думаю, что это было случайно.
     МЮЙР. Вы правы. Это не было случайно.
     РОЗА МАРКОВНА. Я ждала, что вы подойдете. Но вы  так и  не подошли. Это
вы сообщили  моему жениху,  что брак с дочерью эсэсовца  будет губителен для
его карьеры?
     МЮЙР. Я  сообщил  ему  только  о  том,  кем  был ваш отец. Остальное он
просчитал сам. Он был талантливым математиком. Вы ненавидите меня за это?
     РОЗА МАРКОВНА.  За  это? Нет, Матти.  Я ненавижу  вас совсем за другое.
Почему,  черт возьми, вы не подошли  ко мне? Почему  не позвали меня?  Я  бы
пошла за вами. Я  нарожала бы  вам десять детей, и сегодня по вам ползала бы
куча внуков, и вам было бы не  до бессонницы. И мне тоже. Почему вы этого не
сделали, старый дурак?
     МЮЙР. Я не мог этого сделать, Роза. Не мог.
     РОЗА МАРКОВНА. Потому что брак  с дочерью эсэсовца и к тому же еврейкой
помешал бы вашей карьере? Вы тоже были талантливым математиком?
     МЮЙР. Нет-нет. Совсем не поэтому. Дело совсем в другом. Во  мне все еще
сидел  беспородный дворовой  кобелек.  А  вы  были, как  ваша  мать. Гибкая,
порывистая,  как юная пантера.  Царственная. И  даже не это главное. Нет, не
это. Я до боли  любил в  вас Агнию.  И до бешенства ненавидел в вас Альфонса
Ребане.
     РОЗА МАРКОВНА. Не произносите при мне этого имени.
     МЮЙР.  Все это болит во мне и сейчас. Я правильно сделал, Роза, что  не
позвал вас.  Да,  правильно.  Из этого не получилось бы  ничего хорошего. Мы
изуродовали бы друг другу жизнь.
     РОЗА МАРКОВНА.  А то, что получилось, -  лучше? Матти Мюйр,  вы знаете,
что я сделала, когда вышла из Большого дома после беседы с вами?
     МЮЙР. Да, знаю. Вы сделали стерилизацию".

     Серж, тут  был  только один щелчок.  Но мне  почему-то кажется, что они
долго молчали.

     "МЮЙР. Я не мог быть вашим мужем, Роза. Не мог. Я мог быть только вашим
отцом. И  я хотел стать вам отцом.  Отцом дочери Агнии. Может быть, это бы у
меня получилось.  Но и тут мне не повезло. Возле вас появился этот органист.
Альгирис
     Паальман. Странная фигура. Очень странная. И знаете, что самое
     странное? Я не мог о нем ничего узнать. В моем распоряжении
     был весь аппарат эстонской госбезопасности, а я ничего не мог
     узнать об этом человеке. С 1910 по 1924 год регентом Домского
     собора был некто Рихто Паальман. У него был маленький с