аваешь  с
маской?
   - Приходилось, - усмехнулся Джин.
   - Ну, вот и отлично. Не пожалеешь, Жека,  обещаю!  По  сравнению  с  этой
бухтой Сердоликовая у Карадага - просто детский  лягушатник.  Короче,  едем,
старик. Я взял сбрую на двоих.
   - Может быть, сначала на танкер? - осторожно спросил Джин.
   - Кончай, - сказал Марк. - Я все продумал. Ты  проведешь  со  мной  день,
который будет тебе сниться всю жизнь.
   Взвалив все снаряжение на плечи, они вышли из кафе и направились к центру
города, откуда отходил автобус в сторону сказочной бухты. Идя рядом с Марком
и болтая о предстоящей охоте, Джин думал, что, может быть, даже лучше будет,
если он попадет в порт во второй половине дня и сделает свое дело вечером.
   Под покровом темноты ему будет легче добраться до джунглей.
   Чем ближе к центру, тем труднее было идти по тротуару. Густые толпы людей
с  вьетнамскими  флажками  заполнили  улицы.  Люди  вставали   на   цыпочки,
вытягивали  шеи,  поднимали  на  плечи  детей.  Послышались  звуки  военного
оркестра,  и  на  мостовой,   четко   печатая   шаг,   появилось   войсковое
подразделение. Подтянутые солдаты в  касках,  с  автоматами  на  груди  шли,
распевая мужественную боевую песню. Люди  на  тротуарах  замахали  флажками,
подхватили песню.
   - Слышишь, поют "Виньензон", - восторженно сказал Марк. - Это полк триста
восьмой дивизии, лучшей дивизии Вьетнама.
   Колонна прошла к площади, над которой гудели громкоговорители и  слышался
ритмически взлетающий  шум  толпы.  Вслед  за  солдатами  появилась  колонна
рабочих под красными флагами и транспарантами.
   Джин и Марк остановились у кромки тротуара, плотно прижатые  к  фонарному
столбу. И вдруг шум вокруг стих.
   По середине очистившейся улицы три солдата с  винтовками  наперевес  вели
высокую, плечистую фигуру в светло-зеленом летном комбинезоне.
   Бак, а это был он, шел, опустив голову, иногда поднимая  руку  и  вытирая
рукавом потное лицо и снова пряча руку за  спину.  Его  наказывали  позором,
вели через весь город, на который он неожиданно напал прошлой ночью.
   При приближении к площади Бак поднял голову и стал смотреть в небо.  Джин
ясно увидел на его лице выражение какой-то странной отрешенности. Откуда мог
знать несчастный парень из Оклахомы, что его ждет впереди?
   "Бак, держись, старина, держись", - посылал Джин к нему мысленные  волны,
и, словно вдруг почувствовав их, Бак перевел взгляд на толпу и увидел Джина.
   Их взгляды соприкоснулись на долю секунды, и сразу же Бак перевел  взгляд
дальше  на  молчаливо-презрительные  лица  вьетнамцев.  Он  прошел  мимо   в
каких-нибудь двух метрах. Джину даже показалось, что  он  уловил  запах  его
пота, смешанного с йрдоформом.
   - Здоровый битюг, - сказал Рубинчик. - Наверное, тоже в баскет играл.
   - Наверное, - сказал Джин.

   Большой скат с перламутровой спиной и беззастенчиво  белым  пузом,  слабо
колыша крыльями, висел у входа в пещеру.
   Едва только Джин оторвался от коралловой скалы, как скат юркнул в пещеру,
но через минуту высунул из нее любопытный нос.
   Глубоко  вниз,  в  темноту  уходили  коралловые  лабиринты,  похожие   на
развалины таинственного дворца в джунглях.
   Рубинчик, уплывший с аквалангом по этим коридорам  вниз,  не  возвращался
уже  около  двадцати  минут.  Джин  начал  волноваться  -  не  случилось  ли
чего-нибудь:  ведь  несколько  раз  он   видел   сквозь   заросли   медленно
барражирующих акул.
   Наконец неутомимый доктор появился. Он выплывал снизу по  бледно-розовому
коралловому коридору. На его остроге билась крупная рыба. Приблизившись,  он
махнул рукой Джину - давай на берег!
   На берегу Рубинчик всунул в руки Джину кинокамеру и попросил снять его на
фоне акул по возможности ближе  к  этим  обитателям  моря.  Джин  отказался,
сославшись на некоторую опасность такого предприятия.
   - В этом как раз все дело, старичок, - сказал Рубинчик. -  Представляешь,
прокручу эти кадры, ведь обалдеют же мальчики и девочки.
   - Нет, я не буду тебя снимать, - решительно заявил Джин.
   Рубинчик задумчиво посмотрел на него.
   - Мне не хотелось бы в тебе разочаровываться, старик.
   Джин сплюнул в досаде.
   - Ну пошли!
   Под водой в обществе трех акул Рубинчик вел себя со сдержанной наглостью.
Жестами он показывал Джину, как снимать, проплывал под брюхом акул,  а  один
раз поплыл прямо на камеру рядом с  одной  из  них,  словно  ведя  под  руку
солидную даму.
   На берегу Джин, чертыхаясь и смеясь, нанес Рубинчику  несколько  шутливых
ударов по брюшному прессу. Парень этот ему определенно нравился.
   - Слушай, старик, какая у тебя мускулатура потрясная! - сказал  Рубинчик.
- Как это ты накачался? Культуризмом занимался или изометрией?
   Джин догадался,  что  он  имеет  в  виду  "масл  билдинг",  искусственное
формирование атлетической фигуры.
   - Я занимался по системе "Атласа", - скромно сказал он.
   Глаза Рубинчика загорелись жгучим любопытством.
   - Что это за система? Почему не знаю? ! "У  них,  наверное,  нет  системы
"Атласа", - подумал Джин и, засмеявшись, сказал:
   - Да это мы сами с ребятами придумали.
   - Ты должен мне ее записать, - сказал Рубинчик. - А то, браток,  от  этой
морской жизни у меня уже  стали  появляться  кое-какие  "соцнакопления".  Он
похлопал себя по безупречному животу
   - У меня нет пера, - сказал Джин.
   - А это что? - Рубинчик нагнулся и выхватил из кармана лежащей  на  песке
куртки его, Джина, страшную ручку, таящую в себе, по  крайней  мере,  десять
мгновенных смертей.
   - Ух ты! Вот это фирма! -  восхищенно  сказал  Рубинчик,  крутя  ручку  в
руках. - Где достал?
   - Дай сюда! - Джин выхватил ручку.
   - Да что ты такой прижимистый? - удивился Рубинчик.
   - Это японский "пайлот". Купил по случаю в Риге, - сказал Джин. -  С  ней
надо осторожно обращаться, а то выльются все чернила.
   Они  легли  на  песок  в  тени  высокой  известковой   скалы   совершенно
фантастической  формы.  Джин  начал  записывать  на  клочке  бумаги  систему
"Атласа". Писал он осторожно, стараясь не употреблять  английских  терминов.
Марк курил и посвистывал, наслаждаясь жизнью.
   - Какая у тебя родинка забавная на руке! - сказал  он.  -  Надо  же,  где
села, -  между  большим  и  указательным!  Вот  как  странно  распределяется
меланин.
   - Да, - усмехнулся Джин, - это у нас фамильная, и у отца такая была  и  у
деда.
   - Что ты говоришь? - удивился Рубинчик. - А ведь есть кретины, отрицающие
генетику.
   Родинку эту напаяли Джину на кисть правой руки третьего  дня  на  Окинаве
взамен устаревших капсул,  что  зашиваются  в  воротник.  В  случае  захвата
достаточно было откусить эту родинку, и наступала мгновенная смерть.
   Они были совершенно одни на  небольшом  пляже,  полумесяцем  выгибающемся
вокруг удивительно красивой бухты. В открытое море из этой бухты можно  было
попасть  лишь  по  извилистым  коридорчикам  меж  бесчисленных   причудливых
известковых скал. Кое-где между скал был виден слепящий горизонт, там иногда
проходил контур крылатого сампана. Волны тихо лизали ноздреватый  песок,  из
дырочек выбегали крошечные шустрые крабы. Тишина, идиллия, райская жизнь...
   - Слушай, Жека, - проговорил Марк. -  Тебе,  наверно,  в  этом  госпитале
много приходится оперировать, а?
   - Конечно, - ответил Джин.
   - Резекцию желудка  небось  уже  делаешь?  Джин  вспомнил,  что  резекция
желудка у американских молодых хирургов считается эталоном зрелости.
   - Да, - сказал он, - я уже сделал самостоятельно восемь резекций.
   - Эх! - с досадой воскликнул Рубинчик и  хлопнул  ладонью  по  колену.  -
Понимаешь, старик, хирургия - моя  тайная  порочная  страсть.  Я  еще  после
четвертого курса на практике втихаря сделал аппендэктомию, а на шестом курсе
ассистировал самому Круглову, да, да, можешь не верить... ну, правда,  всего
лишь третьим ассистентом, крючок держал и сушил, но все-таки и лигатуру одну
навел... И вот, понимаешь ли,  соблазнился  на  романтику,  ушел  в  судовые
врачи. Жизнь, конечно, шикарная, но дисквалифицируюсь, старичок, со страшной
силой. Вот отплаваю, женюсь на Фуонг, придется все сначала начинать... А  ты
по какому методу делаешь резекцию?
   - По методу Табуки, - сказал Джин.
   - Как? - изумился Рубинчик. - Табуки? Я даже не слышал. Новенькое что-то?
Ну-ка расскажи с самого начала.
   Джин  мучительно  начал  вспоминать  операцию,  на  которой   он   как-то
ассистировал профессору Лоуренсу Он старался  употреблять  только  латинские
названия органов и тканей, потому что совершенно не знал русской медицинской
терминологии. Рубинчик слушал затаив дыхание:  казалось,  даже  уши  у  него
приподнялись.
   - Ну, ты даешь, Жека, по-латыни! - восхищенно пробормотал он.
   - ...потом фиксируем апоневрозис, - продолжал Джин.
   - Не считай меня за идиота! - вдруг заревел Рубинчик.
   Джин мгновенно вскочил на колени, напрягся.
   - Ты что, с ума сошел? - спросил он.
   - Табуки! Какой, к черту, Табуки! Ты  рассказываешь  способ  Вишневского!
Меня не купишь! Помню все-таки кое-что! - разорался Рубинчик.  -  Пижон  ты,
Жека!
   Возмущенный, он вскочил, подошел к воде, поплескался там немного и  пошел
обратно к Джину, с лицом счастливым и безмятежным.  Он  поднял  руки,  обнял
его, потискал немного и запел, приплясывая, какую-то странную песню.
   - Ты бывал, Жека, в Коктебеле?
   - Нет, не приходилось.
   - Знаешь, старичок, там есть где развернуться.
   - Со страшной силой? - спросил Джон и подмигнул. Он уже  начал  усваивать
лексикон ленинградских молодых специалистов.
   - Ты какой водный спорт больше всего любишь? - спросил Рубинчик.
   - С„рфинг, - ответил Джин. - Ничего не знаю лучше с„рфинга.
   - Что? - наморщил напряженно лоб Рубинчик.  -  Что  за  с„рфинг?  Постой,
постой... о!.. Вот я темный человек...  вспомнил!  Это  по  волне,  стоя  на
доске, да? Так у нас этого, по-моему, вообще нет. Это где-то на Гавайях...
   - Мы делаем с„рфинг на Балтике, - сказал Джин. Он закинул руки за голову,
лег и сквозь опущенные ресницы стал следить за Рубинчиком.
   - Загибаешь! - крикнул Рубинчик. - Бессовестно, по-пижонски загибаешь!
   Джин усмехнулся.  Парень  этот,  с  его  непосредственными,  чуть  ли  не
детскими реакциями, почти перестал внушать ему опасения. Милое дитя природы,
да и только.
   - Слушай, Марк, - лениво пробормотал он,  -  не  пора  ли  нам  в  город?
Железная жара, не так ли?
   - Ты прав, старик. Кризис жанра, - сказал Рубинчик и  поднял  листочек  с
записью системы "Атласа".
   - Любопытно, - бормотал он, читая, - динамическая ротация пелвиса...  Это
как же позволишь понимать, старикашечка?
   Джин вскочил и продемонстрировал движение, похожее на движение хула-хупа.
   - Вращение таза, стало быть? - сказал Рубинчик
   - Ну да! - вскричал Джин. - Таза! Именно таза!
   - А-а, - протянул Рубинчик, - пелвис ведь -  это  таз.  Пелвис  -  элвис.
Элвис Пресли.
   - Ну да! - воскликнул Джин. - Его так и дразнили. Он пел и крутил  задом,
а ребята свистели и кри-чали ему: "Элвис-Пелвис!"
   Рубинчик хохотнул и лег на песок.
   - Поехали, Марик! - сказал Джин. - Я одеваюсь. Совершенно  автоматическим
движением он взялся не за свои китайские штаны, а за рубинчиковские джинсы с
кожаной фирменной наклейкой "Wrangler".
   - Ты чего мою фирму схватил? - тихо спросил Рубинчик.
   Джин засмеялся, отбросил джинсы и стал влезать в китайские штаны.
   - Ты знаешь, Жека, - сказал Рубинчик, - я часто  вспоминал  этого  вашего
Августа Калиньша. Вот заводила этот рыжий...
   - Да, да, - сказал, смеясь, Джин, - рыжая бестия.
   - Мы с ним часто  назначали  свидания  чувихам  на  историческом  рижском
месте. Помнишь, часы на "плешке" возле Центрального рынка?
   - Еще бы не помнить, - сказал Джин  И  хлопнул  Рубинчика  по  животу.  -
Пошли, старик!
   Рубинчик встал и пошел к морю. Возле самой воды он сел и обхватил  колени
руками. Джин надел майку, сандалии, повернулся - огромная мускулистая  спина
Рубинчика, похожая на спину гимнаста со  знаменитой  картины  Пикассо,  была
неподвижна. Джин подошел  к  нему  и  положил  руку  на  плечо.  -  Поехали,
старичок.
   - Август Калиньш не рыжий, он черный, -  задумчиво  проговорил  Рубинчик,
глядя в море. - А часы и "плешка" рижская вовсе не у Центрального рынка. Она
наискосок от кафе "Луна"... А пелвис - это, по-нашему, просто таз. И  метода
Табуки никто из наших студяр не знает, у нас известен метод  Вишневского.  А
"свейке" - это по-латышски "привет". Мне кажется,  ты  неправильный  парень,
Женя, - он быстро взглянул на Джина и снова перевел взгляд  на  море.  -  Ты
какой-то очень неправильный парень...
   Джин захохотал, стукнул несколько раз Рубинчика по спине.
   - Ты все-таки безумец, Марк! Я же над тобой подшучивал. Неужели не понял?
   - Подшучивал, значит... - проговорил Рубинчик, не двигаясь с места.
   Джин отошел от него и вынул из кармана куртки авторучку "пайлот".
   Инструкция разведки самым категорическим образом  рекомендует  (точнее  -
приказывает): человек, который тебя подозревает, должен быть  уничтожен  при
первом удобном случае. Более удобного случая придумать было нельзя.
   Джин направил  ручку  тыльной  стороной  в  сторону  Рубинчика,  повернул
золотое кольцо сначала вправо, потом влево. Оставалось  нажать  обнажившуюся
еле заметную кнопочку, и...
   Джин поставил ручку на предохранитель и бросил ее  на  песок.  Прыгнул  к
своей сумке, достал карандаш с  парализующими  капсулами  и,  не  раздумывая
больше ни секунды, выстрелил в широкую спину.
   Марк хлопнул ладонью по спине. Ему показалось,  что  его  ужалил  москит.
Секунду он сидел неподвижно, потом спрыгнул с камня и повернулся. Перед  ним
в  напряженной  позе  стоял  высокий  светлоглазый  парень,  чужой   парень.
Страшная, окончательная догадка молнией пронзила Марка.
   - Сука! - крикнул он, бросился вперед, и тут подкосились его ноги.
   Джин оттащил бесчувственное тяжелое тело в маленький грот, последний  раз
взглянул на лицо неугомонного доктора, приподнял ему веки - зрачки безвольно
закатились под свод черепа, обыскал одежду Рубинчика, вынул морской паспорт,
быстро оделся и пошел прочь.
   Он нарушил  инструкцию.  Он  не  убил  этого  первого  советского  парня,
которого встретил  на  своем  смертоносном  пути.  Этот  парень  ему  просто
понравился.  Он  не  мог  убить  парня,  который  так  ему  понравился.   Он
парализовал его ровно на десять часов. За  это  время  он  успеет  поставить
радиомину на нефтяном причале вражеского порта.

   ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
   БИЗОН ЖДЕТ ПУМУ НА ЧАШКУ КОФЕ
   В  воротах  порта  Джин  показал  морской   паспорт   Рубинчика   и   его
беспрепятственно пропустили. У нефтяного причала было второе КПП, но и здесь
один лишь вид советского морского паспорта открыл ему дорогу.
   Неторопливым шагом, как бы  гуляя,  Джин  пошел  вдоль  причала.  Громада
танкера, покрытого шаровой краской, возвышалась над ним. С борта  доносились
веселые голоса, стук мяча. Там  на  огромном  люке  одного  танка  несколько
парней играли в волейбол. Палубы спардека  были  пустынны,  но,  когда  Джин
приблизился, открылась одна из дверей,  появился  какой-то  человек  и  стал
развешивать на веревке мокрые тельняшки  и  трусы.  Джин  уже  поравнялся  с
трапом, когда этот человек окликнул его:
   - Эй, Евгений! Привет!
   Джин поднял голову и увидел улыбающееся лицо Сергея Рубцова.
   - Привет, Сергей! - крикнул он.
   - А где ты Марика потерял? - крикнул Сергей.
   - Он застрял в кафе, болтает с Фуонг. Сергей захохотал.
   - Все понятно! Романтическая любовь! Рыбы-то много наловили?
   - Ты знаешь, он совершенно сумасшедший, этот ваш доктор! - крикнул  Джин.
- Заставил меня снимать его на фоне акул.
   Сергей захохотал еще пуще.
   - А в Гамбурге, в зоопарке, он позировал в вольер(r) с белыми  медведями.
Шиз! Ну, поднимайся, Жека! Климашкин! - крикнул  он  вахтенному  матросу.  -
Пропусти этого товарища!
   - Я здесь Марка подожду, Сережа! - крикнул Джин. - Погуляю пока, посмотрю
на порт. Он минут через десять явится.
   - О'кей! - крикнул Сергей. -  Сразу  заваливайте  ко  мне,  -  он  лукаво
подмигнул. - Кое-чем располагаем.
   Джин пошел дальше вдоль причала, миновал танкер, постоял с минуту,  глядя
на перспективу порта, и  пошел  вдоль  забора,  огораживающего  газгольдеры.
Часовой-вьетнамец на вышке не обращал на него никакого внимания.
   Джин завернул за угол забора и остановился как бы по малой  нужде.  Здесь
было очень удобное место, нечто вроде  небольшой  свалки:  помятые  железные
бочки, какие-то пустые ящики.
   Джин расстегнул "молнию" на сумке и  достал  с  потайного  дна  небольшую
плоскую коробку с надписью: "Кильки балтийские пряного посола". Это  и  была
новейшая радиомина огромной взрывной силы. Осталось положить ее в  отверстие
одной из бочек и спокойно уйти. Затем из джунглей, где прячется  его  отряд,
будет подан радиосигнал, произойдет взрыв, газгольдеры  взлетят  на  воздух,
пламя охватит все небо и перебросится на "Тамбов", начнется пожар в  танках,
и... и... погибнут третий штурман  Сергей  Рубцов,  радист  Игорь  Драгунец,
старший механик Андрей Фомич - "дед"... погибнут  все  эти  русские,  первые
настоящие русские из России, с которыми его столкнула жизнь.
   Ну, а он вернется в Сайгон, напьется до полусмерти,  ляжет  в  постель  с
Тран Ле Чин, а наутро ему огласят приказ о награждении "Серебряной  звездой"
или о производстве в следующий чин. И большая денежная премия...
   Если он не выполнит приказ и русские парни останутся живы, тогда... Тогда
"драминг  аут"  в  Брагге,  барабанщик  впереди,  барабанщик  сзади,   спины
презирающих его товарищей по оружию, долгие беседы с настырными ребятами  из
Си-Ай-Си  и,  конечно,  еще  кое  с  кем  поинтересней,  военная  тюрьма   в
Ливенуорте, может быть, до конца его дней.
   Сейсмическая служба на Окинаве и в Южном Вьетнаме дежурит круглые  сутки,
чтобы засечь взрыв. Неизвестный ему резидент ЦРУ бродит по  Хайфону  и  тоже
ждет взрыва...
   Все эти мысли и картины пронеслись в голове Джина за несколько секунд. Он
сунул бомбу обратно в сумку и пошел прочь от забора нефтехранилища.
   Около получаса  он  блуждал  по  территории  порта,  по  причалам  и  меж
пакгаузов, мимо ящиков генерального  груза  и  угольных  гор,  проходил  под
ногами портальных кранов, увертывался от юрких автопогрузчиков, пролезал под
вагонами и, наконец, оказался на берегу какого-то грязного канала -  вернее,
бухточки - со стоячей и такой  густой  водой,  по  которой  казалось,  можно
ходить.  Здесь  было  нечто  вроде  кладбища  кораблей.  Тоскливую   картину
представляли стоящие борт о борт, изъеденные ржавчиной буксиры,  пароходники
и катера, построенные, должно быть,  еще  в  прошлом  веке,  на  французских
верфях. Бухточку замыкала серая, наполовину  бетонная,  наполовину  каменная
дамба. Было безлюдно.
   По дамбе проходила узкоколейка. Стоял запломбированный товарный вагон.
   Здесь Джин и оставил свою коробку с кильками пряного посола.

   И вновь закат гигантским веером  вознесся  над  дельтой  Бакбо.  Возникла
фантастическая страна, в  которой,  словно  раскаленные  пластины,  сверкали
прямоугольники залитых водой рисовых полей, где двигались странно и величаво
тени священных белых аистов  и  покачивались  черные  полумесяцы  буйволовых
рогов.
   Джин шел по узкой меже, то и дело  соскальзывая  с  нее  и  погружаясь  в
жидкую грязь. Он двигался на юго-запад, туда, где  уже  сгущалась  тьма  над
джунглями. Он точно определился  на  местности  и  теперь  шел  по  маршруту
эксфильтрации,  десятки  раз  разработанному  и   изученному   на   Окинаве.
Тропический закат исчез так же мгновенно, как  и  появился.  Джин  продолжал
свой путь в быстро густеющей, пока  еще  багровой  тьме.  Неожиданно,  прямо
впереди он увидел идущего ему навстречу буйвола. Буйвол плелся медленно, под
копытами его хлюпала вода. Он равнодушно прошел мимо Джина, и тот замет