делать!
   - А зачем, Джин, вы к нам?
   - По делу... э-э...
   - Кэт.
   - По делу, Катя.
   - Ого, вы даже знаете, что мы русского происхождения?!
   - Конечно, Катенька.
   - Как смешно вы произносите! Отец вам назначил?
   - Факт. Позвонил утром и говорит: "Заваливайся, Джин, вечерком".
   - Ну, значит, скоро он будет. Мы никогда не знаем, когда он появится. Так
заходите, Джин.
   Она открыла дверь. Джин вошел в комнату  и  вздрогнул.  В  упор  на  него
смотрели круглые пуговичные глаза Лефти Лешакова.
   - Добрый вечер, мистер Краузе! Узнаете? - громко сказал он.
   - Мы с мамой заказали этот портрет, потому  что  отец  так  редко  бывает
дома, - проговорила за спиной Катя.
   - Я смотрю, тут просто культ нашего бакалавра, - усмехнулся Джин.
   - Садитесь. Хотите кофе?
   Джин сел на  низкое  кресло  на  металлических  ножках  и  осмотрелся.  В
гостиной  бакалавра-убийцы  царил  ширпотребный  модерн,  с  головы  до  ног
выдающий весьма скромный достаток семьи. Журнальный  столик  в  виде  почки,
торшер,  напоминающий  коралл,  дешевые  репродукции  Поллака,  Кандинского,
Шагала, и рядом - о боги! - "Три богатыря",  "Иван  Грозный  убивает  своего
сына", "Запорожцы"...
   - Вам нравится Поллак? - спросила, входя с подносом. Катя.
   "Долго еще они собираются разыгрывать со мной эту комедию?"
   - Ммм... Поллак... Да, да...
   Катя поставила на почковидный столик чашки с кофе, бисквит.
   - У моего  отца  старомодные  вкусы,  он  терпеть  не  может  современной
живописи, кричит: "Позор модернягам!" Но эту комнату я оформила сама.
   - Ммм, да, можете гордиться своим вкусом. Она села напротив, взяла  чашку
в обе руки и, глядя на Джина совершенно восторженными глазами, стала дуть  в
чашку, вытягивая губы, словно маленькая. "А не схожу ли я с ума?" -  подумал
Джин.
   Он переводил взгляд с этой глупенькой мечтательной  девчонки  на  портрет
гангстера с оловянными глазами.
   "Неужели эта тварь так искусно притворяется? А что, если..."
   - Ты здесь одна? - резко спросил он и приподнялся с кресла.
   Девушка от испуга чуть не выронила чашку, обожгла себе пальцы.
   - Что с вами, Джин?
   Скрипнула дверь. Джин отпрянул к стене, сунул руку за пазуху.
   Вошла дама средних лет, в которой, несмотря на весь нью-йоркский антураж,
опытный  взгляд  сразу  бы  разглядел  русскую  или  украинку  из  ди-пи   -
перемещенных лиц.
   - Китти, у нас гости? - спросила она по-русски.
   - Мамочка, это Джин Грин из папиной фирмы.  Папа  назначил  ему  встречу,
должно быть, скоро приедет, - залепетала девушка, зашла за  спину  матери  и
оттуда сделала гостю несколько жестов типа "с ума сошел", "как  не  стыдно",
"нахал".
   - О, как приятно! Что же вы вскочили? Садитесь, пожалуйста, -  заговорила
дама на чудовищном английском.
   В передней раздался звонок.
   - Папа! - вскричала Катя и бросилась вон из комнаты.
   "Досадно, что при Кате", - вдруг подумал Джин, но  тут  же  отбросил  эту
нелепую мысль, расслабил мускулы, положил ногу на ногу, а руку  приблизил  к
левому плечу.
   В передней раздавался какой-то радостный визг, послышался звук поцелуя...
   - Мама, смотри, кто к нам пришел! Дядя  Тео!  -  и  с  этим  криком  Катя
втащила в комнату пожилого мужчину.
   Дядя Тео был совершенно квадратен, покрытая нежным пухом массивная голова
росла прямо из плеч. Ему было страшно тесно в воротничке,  и  он  все  время
задирал   подбородок,   стараясь   обозначить   некоторое    подобие    шеи.
Неправдоподобно маленькие круглые глазки с туповатым благодушием смотрели на
Джипа. Хозяин мясной лавки из Бруклина, да и только. Между тем на  дяде  Тео
был пиджак дорогого английского  твида  и  десятидолларовый  галстук  в  тон
пиджаку.
   - А Толи, конечно, нет дома, - тоненьким голоском  по-русски  сказал  он,
поцеловав в щеку хозяйку.
   - Может быть, скоро будет. Вот он мистеру... э... мистеру Грину назначил.
Познакомься, Федя, это мистер Грин, Толин сослуживец.
   В  голосе  хозяйки  слышалась  явная  гордость:  у  них  в  гостях  такой
элегантный стопроцентный англосакс. И Катя сияла - гость прямо из "Плэйбоя"!
   "Этот-то, наверное, один из них",  -  подумал  Джин,  пожимая  квадратную
ладонь.
   Дядя Тео плюхнулся в кресло.
   - Третий день уже пропадает в Вайоминге, - пожаловалась хозяйка дяде Тео.
- Прямо ни дома, ни семьи. Свет клином сошелся на  этих  кондиционерах.  Вы,
мистер Грин, должно быть, тоже всегда в разъездах?
   - Нет, мэм, я работаю в "лавке", - сказал Джин, не сводя глаз с дяди Тео.
   - Как вы сказали?
   - В конторе фирмы.
   - Ах, мистер Грин, а если бы вы знали,  как  тяжело  семье  коммивояжера!
Китти  растет  фактически  без  отца.  По  соображениям  службы  Анатоля  мы
вынуждены часто менять квартиры...
   - Ах вот как, - Джин быстро посмотрел на хозяйку.
   Та покивала ему с важной печалью.
   - А ведь Анатоль с его образованием...
   - Мама! - воскликнула Катя.
   - ...с его образованием мог бы занять более солидное место, но...  судьба
иммигранта, мистер Грин. Ведь мы, мистер Грин, до  сих  пор  чувствуем  себя
здесь чужаками. Вам, коренному американцу, трудно это понять...
   - Я не коренной американец, - сказал Джин по-русски, глядя в упор на дядю
Тео.
   - Как! - воскликнула Катя.
   Воцарилось молчание. Глазки дяди  Тео  смотрели  на  Джина  с  туповатым,
несколько остекленелым любопытством.
   - Я Евгений Павлович Гринев, - медленно  сказал  Джин,  приподнимаясь  из
кресла. Его вдруг захлестнул какой-то дикий восторг  опасности.  Вот  сейчас
обрушится стенка и вылезет морда с автоматом, дядя Тео опрокинет стол,  мама
хищно захохочет, Катя зарыдает... нет, не зарыдает, в руке  у  нее  появится
пистолет - словом, все как в классическом боевике "Ревущие двадцатые".
   - Какой приятный сюрприз! - сказала мама.
   - Простите, я где-то слышал эту фамилию, - сказал дядя Тео.
   Джин вышел на середину комнаты.
   - Похоже, что наш бакалавр вряд ли  скоро  здесь  появится,  -  грубовато
сказал он. - Как считаете, мамаша?
   Его душила ярость.
   - Я ухожу, - сказал Джин, обводя всех взглядом.
   - Очень жаль, - пробормотала  мама.  По  лицу  ее  было  видно,  что  она
мучительно ворочает мозгами, не понимая, в чем тут дело.
   Взбешенный Джин выскочил на лестничную площадку: он ведь тоже не понимал,
в чем тут дело. Что это за  письмо,  что  за  святая  семейка,  что  это  за
бессмысленная игра?
   - Джин, куда вы? - На площадку выбежала Катя. Она задыхалась.
   Он схватил ее за плечи, рванул  к  себе,  заглянул  в  остановившиеся  от
сладкого ужаса васильковые глаза. Еще бы, все как в кино!
   - Хочешь знать куда, цыпочка? В "Манки-бар", к Красавчику Пирелли.  Поищу
там убийцу своего отца. Понимаешь?
   - Не понимаю, - прошептали розовые ненакрашенные губы.
   Он оттолкнул ее и побежал вниз по лестнице. Шаги его гулко отдавались  по
всем этажам.
   "Почему я не вынул пистолет и не заставил их расколоться? - думал он, идя
к машине. - Но как вынуть пистолет перед этой красивой  глупой  девчонкой  и
перед мамой, домашней  наседкой?  Неужели  они  не  знают,  что  их  папочка
гангстер? Неужели здесь не было засады?"
   Сзади послышалось торопливое лепетание подошв по асфальту. Он  обернулся.
С удивительной быстротой его нагонял на коротких ножках дядя Тео Костецкий.
   - Евгений Павлович, извините, до меня не сразу  дошло.  Только  когда  вы
вышли, меня осенило. Ведь вы сын погибшего Павла Николаевича...
   - Кто вы такой? - резко спросил Джин.
   - Помилуйте, батенька, я адвокат Федор Костец-кий, или Тео Костецкий.
   - Вы знаете Врангеля?
   - Представьте, знаю старого сумасброда. Лейб-гвардии его величества синий
кирасир. Последний из могикан. В тридцатые годы и он, и я,  и  ваш  покойный
батюшка встречались в русских, хе-хе, освободительных кругах. Мы были  тогда
идеалистами, надеялись на падение большевистского левиафана...  Ох,  наивные
люди!  Все  изменилось  с  тех  пор,  взгляды,  идеи,  а  вот  Врангель  как
законсервированный...
   - А Лефти Лешакова вы тоже знаете?
   - Помилуйте! Гангстера?! - Костецкий остолбенел. -  Я  слышал  по  радио,
но...
   - Анатолий Краузе и Лефти - одно лицо, - сказал Джин и тоже остановился.
   - Помилуйте! - вскричал Костецкий. - Толя - гангстер?
   - Бросьте темнить, дядя Тео, -  сказал  Джин,  подошел  к  своей  машине,
открыл дверцу. - Меня голыми руками не возьмешь, я вам не папа.
   - Евгений Павлович! - умоляюще  воскликнул  Костецкий  и  сжал  на  груди
короткие руки.
   Джин упал на сиденье и дал газ.
   Тео Костецкий некоторое время стоял на месте, вытирая пот  и  остекленело
глядя вслед мерцающим, как огоньки сигарет, стоп-сигналам. Потом из-за  угла
выехал и  приблизился  к  нему  темно-вишневый  приплюснутый  "альфа-ромео".
Костецкий сел рядом с водителем, даже не  взглянув  на  него.  "Альфа-ромео"
медленно покатил вдоль Третьей авеню.
   - Что-то вы очень возбуждены, сеньор Тео, -  сказал  водитель  с  сильным
испанским акцентом. В голосе его слышалась насмешка.
   - Не ваше дело! - рявкнул Костецкий, если только можно назвать  рявканьем
тот максимальный звук, который  он  мог  извлечь  при  помощи  своих  слабых
голосовых связок.
   - Боже мой, как грубо! - сказал водитель,  поморщив  длинный  кастильский
нос.
   Некоторое время они ехали молча.
   - Краузе не пришел, - раздраженно сказал Костецкий.
   - Досадно, - равнодушно пробормотал водитель.
   - А вам, я вижу, на все наплевать, - взвился Костецкий.
   Водитель пожал плечами.
   - О'кей! - после нового молчания сказал Костецкий неожиданно спокойным  и
ровным голосом. - Так даже лучше.
   - Сложный вы человек, Тео, - усмехнулся водитель.
   - Вы бы лучше помолчали, Хуан-Луис, - почти  мягко  сказал  Костецкий.  -
Дайте подумать.

   ГЛАВА ПЯТАЯ
   "ГОРИЛЛЫ" И "ПОМИДОРЧИКИ"
   Несмотря на ранний час, у баров, кабаре, ресторанов и  ночных  клубов  на
Вест 47-й улице, сплошь застроенной  старыми  невысокими  "браунстоновскими"
домами, доживающими свой век перед сносом, стояли  запаркованные  автомашины
чуть ли не всех марок и годов выпуска. Однако людей видно  не  было.  Улица,
расположенная недалеко от самой  яркой  части  Бродвея,  от  его  театров  и
кинотеатров, от автовокзала "Серая гончая" и церкви  святого  Малахия,  была
пуста. Ее нелюдимость подчеркивали опущенные жалюзи  и  задернутые  шторы  в
окнах и витринах. Улица словно вымерла так, как вымирает по утрам воскресный
Манхэттен, когда только ветер носит по  серому  асфальту  обрывки  субботних
газет.
   Чтобы запарковать  свой  "де-сото",  Джину  пришлось  потеснить  какой-то
полуразвалившийся "шевроле-1956" и новехонький "альфа-ромео". При этом он не
жалел ни своих, ни чужих хромированных бамперов.
   Звуки его шагов  по  замусоренному  тротуару  гулко  отдавались  в  узком
каньоне улицы. В запыленных окнах белели таблички  с  надписью  "Ту  лет"  -
"Сдается". Прямо на тротуаре стояли помойные бидоны.
   На противоположной улице он заметил  над  нижним  этажом  четырехэтажного
дома нужную ему вывеску, обрамленную зазывно помаргивающей неоновой трубкой.
Обыкновенный ночной клуб, каких в Нью-Йорке около тысячи. Правда, прежде наш
повеса предпочитал  самые  шикарные  "найтклабз",  такие,  как  "Монсиньор",
"Эль-Чико",  "Шато  Генриха   Четвертого",   "Чардаш",   "Венский   фонарь",
"Латинский квартал", "Копакабана"...
   МАНКИ-КЛАБ
   БАР ЭНД ГРИЛЛ
   АНДЖЕЛО ПИРЕЛЛИ
   ЭЛЬДОРАДО БИЛЬЯРД ПАРЛОР
   Такая же надпись красовалась на брезентовом навесе над входом.
   Джина не смутила  наглухо  закрытая  дверь:  в  узкой  щели  меж  тяжелых
бордовых штор проглядывал электрический свет.
   Ухватившись за тяжелую медную ручку, Джин потянул на  себя  массивную  на
вид, сколоченную из полированного дуба полукруглую желто-охряную дверь.  Она
оказалось запертой. Джин нажал  большим  пальцем  на  кнопку  электрического
звонка. Не слишком робко и не слишком  властно.  Приоткрылось  вырезанное  в
двери, забранное железной решеткой окно. Совсем как  в  фильмах  о  "ревущих
двадцатых годах", о развеселых временах "сухого закона", когда  наверняка  в
барах на этой улице торговали не молочным коктейлем.
   - Ие-е-е? -  вопросительно  протянула,  блеснув  белками  глаз,  какая-то
темная личность.
   Джин понимал, что многое, если не  все,  зависело  от  его  находчивости.
Мысль лихорадочно работала.
   - Мне сказали, что я могу сыграть здесь в  покер  на  стоящие  ставки,  -
сымпровизировал  он,  блеснув  белозубой  улыбкой,  совсем  такой,  как   на
знаменитой бродвейской  рекламе  сигарет  "Кэмел",  на  которой  улыбающийся
красавец пускает огромные кольца дыма.
   - Кто сказал? - спросил бдительный страж Анджело Пирелли.
   - Да один  парень  у  нас  в  Фили,  -  небрежно  бросил  Джин,  подражая
невнятному, слэнговому говору киногангстеров.
   Страж   окинул   Джина   придирчивым   взглядом:   явно   англизированный
филадельфийский "саккер" - простак, маменькин сынок, ищущий острых  ощущений
в притонах Манхэттена. У такого денег куры  не  клюют.  Что  за  беда,  если
Красавчик выпотрошит этого пижона!
   - Как зовут того парня из Фили?
   - Пайнеппл Ди-Пиза, он часто играл с Пирелли, -  на  ходу  сочинил  Джин,
наобум приставив кличку  "Пайнэппл",  что  на  жаргоне  гангстеров  означает
"граната", к известной сицилийской фамилии.
   - Ди-Пиза? - переспросил цербер Анджело  Пирелли.  -  Слыхал,  как  же!..
О'кей, парень! Только без шалостей, тут респектабельный частный клуб.
   Джин не спеша спустился по ступенькам неширокой  лестницы  в  старомодный
небольшой холл с раздевалкой, в которой висело не  меньше  двадцати  мужских
шляп. Повесив свою шляпу, он направился в полуподвальный бар.
   - Сядь и сиди, пока не позовут! - вдогонку сказал Джину привратник.
   В нос ударил запах пива, алкоголя и дешевых  духов.  В  мягко  освещенном
красноватым светом зале - около двадцати  столиков  на  площади  примерно  в
сорок квадратных футов - сидело дюжины полторы мужчин  и  почти  столько  же
девиц. В силу своей неопытности Джин окинул оценивающим взглядом не  первых,
а   последних.   Это   были   фривольно   одетые   и   сильно    накрашенные
красотки-блондинки с натуральными или крашеными волосами  и  "скульптурными"
формами. Своих подружек гангстеры неизменно называют по имени Молли.  И  все
же  Джин  удивился,  когда  к  нему  подошла,   играя   бедрами,   одна   из
"скульптурных" блондинок и весело сказала:
   - Хай! Я Молли. Ты мне купишь выпить? Сядем за стойку или за столик?  Как
тебя зовут?
   - Джеральд...
   - Поздравляю! Чудесное имя. - Она взяла его за руку.  -  Мне  мартини,  а
тебе что?
   - То же самое, Молли.
   Она повела было его к  одному  из  двухместных  столиков  в  полуоткрытых
кабинах вдоль стены, однако он вежливо, но твердо взял курс к стойке с рядом
обитых красной кожей высоких круглых табуреток. Там можно  было  говорить  с
барменом и, кроме того, рассмотреть в зеркальной стене лица мужчин в баре.
   Если  девицы  в  этом  заведении  явно  не  принадлежали  к   организации
"Герл-скауты США", то и мужчины не были членами общества трезвенников.
   - Пару мартини, Рокки! - сказала Молли одному из двух  барменов  в  белых
форменных  пиджаках  с  блестящими  металлическими  пуговицами   и   черными
"бабочками". - Мне побольше вермута  и  льда  и  поменьше  сахара,  а  тебе,
Джерри?
   - Покрепче - и двойной! - он со шлепком положил на  отделанную  хромом  и
пластиком стойку десятидолларовый банкнот. - Джин "Бифитер".  Вермут  только
экстрасухой "Мартини и Росси". С долькой лимона.
   Отвечая на несложные вопросы Молли, Джин осмотрел  бар.  Перед  барменами
стояла целая  батарея  разномастных  бутылок  с  блестящими  никелированными
дозаторами. За их спинами играл огоньками, красками и бликами, отражавшимися
в зеркалах, необозримый парадный строй бутылей,  бутылок  и  бутылочек,  как
отечественных, так и иностранных.  На  специальной  полке  стоял  включенный
телевизор. Передавали какой-то  старый  "вестерн".  Долговязый  Гарри  Купер
мчался куда-то на своем голенастом копе...
   Панно на стенах изображали обезьян, гоняющихся на манер сатиров за голыми
нимфами. Судя по потрескавшейся и потемневшей краске, обезьяны и нимфы  были
написаны безвестным живописцем лет  сорок  тому  назад.  Возбужденные  морды
распаленных орангутангов резко контрастировали с бесстрастными лицами  молча
пивших в баре "горилл11".
   Почти все они  были  на  одно  темно-оливкового  цвета  лицо,  лицо  явно
латинского  типа.  Смуглые,  черноволосые,  с  низкими  бровастыми  лбами  и
отливающими синевой челюстями. Тесные темные костюмы  из  лоснящейся  легкой
ткани "тропикл" с электрической искрой облегали мускулистые плечи  и  спины.
Почти все сидели с тяжеловесной  сосредоточенностью  над  своими  стаканами,
словно стремясь проникнуть в сокровенный смысл бытия.  Странно  и  жутковато
выглядели эти молчаливые "гориллы" в красноватой  полутьме  бара,  рядом  со
скалящими рты обезьянами. Джин определенно предпочитал обезьян.
   Бармен поставил перед Джином и его "помидорчиком12" два фужера с мартини,
один - с долькой лимона, другой  -  с  оливкой.  Мартини  получился  излишне
водянистым: слишком много вермута и сахара.
   Бармен тут же со звоном выбил чек за два мартини,  положил  перед  Джином
сдачу с десяти долларов. Так делается только в дешевых барах. В  "Рэйнджерс"
всегда ждут, пока клиент кончит заказывать, прежде  чем  назвать  ему  сумму
счета.
   Да, в "Манки-баре" было все как в третьеразрядном "дайве" - кабаке.
   Вплоть до кетчупа на столиках, календаря с голыми красотками за барменом,
джук-бокса - платного автоматического проигрывателя - и сигаретного автомата
в углу.
   -  Принеси-ка  мне,  Молли,  пачку  "Кул",  -  попросил  Джин,   пальцами
пододвигая "помидорчику" четвертак.
   Молли с улыбкой сползла с высокой вращающейся круглой табуретки,  обнажив
при этом не лишенную изящества ногу до черных кружевных трусиков.
   - Ничего ножка, - тоном знатока заметил Джин.
   - Другая точно такая же, - ответила Молли.
   - Покажи!
   - Потом увидишь!
   Вихляя крутыми бедрами и ягодицами, она зашагала на тонких, как  стилеты,
каблучках к сигаретной машине.
   - Скажи-ка, Мак, - обратился Джин к бармену, - Красавчик здесь?
   Бармен хранил такой гордый и надменный вид, словно постоянно помнил, что,
по крайней мере, один мэр великой атлантической метрополии - Бил О'Двайер  -
являлся в начале своей карьеры барменом.
   - А кому это интересно? - загадочно спросил бармен, окинув Джина  быстрым
взглядом черных итальянских глаз.
   Джин пододвинул дюйма на три в сторону бармена пятерку из сдачи.
   - Да слышал я в Фили от верных ребят, что он большой любитель покера.
   - Что-то я, парень, не видел тебя тут  раньше,  -  колеблясь,  проговорил
бармен, вытирая полотенцем блестящий черный пластик.
   - Как не видел! - усмехнулся Джин, пододвигая пятерку еще на дюйм.  -  Да
уж целых десять минут, как я тут  сижу.  Я  Джерри  Кинг  из  Фили.  Ди-Пиза
посоветовал мне сыграть тут в покер.
   - Вот твои сигареты, - сказала, подходя, Молли  с  пачкой  ментоловых.  -
Возьми мне еще один мартини Этот слишком сладкий и выдохся.
   - Слышал, Мак, что сказала леди? - бросил Джин бармену. - А мне  сообрази
двойной скотч "Четыре розы".
   - Я не леди, Джерри, -  сказала  Молли.  Она  повернулась  на  крутящейся
табуретке так, что ее обтянутые нейлоном коленки коснулись его  бедра.  -  А
вот ты похож на джентльмена. Вдвоем мы составили бы дивный дуэт.
   Кто-то сунул дайм - десятицентовую монету - в джук-бокс и нажал клавишу с
названием одного из последних международных шлягеров.  Из  мощного  динамика
полились задорные, разухабистые звуки твиста в исполнении Чабби Чеккера.
   Давай станцуем снова твист,
   Как танцевали прошлым летом!
   - Обожаю Чабби, - со вздохом сказала  Молли,  -  хоть  он  и  негр.  Ему,
говорят, всего двадцать лет, и он  поет  сейчас  почти  рядом  с