Нет, - ответил Джин, оглядываясь на лес, что  сомкнулся  за  игрушечным
городком Хитчкока. - Скажи, Лот, как по-немецки "отечество"? - Фатерлянд.
   - Ну конечно! А по-английски "фазерланд" - страна отца - или  "мазерланд"
- страна матери. А по-русски "родина" - место, где родился...
   - С чего это ты, Джин?
   - Да так! Воспоминания детства, эта волчья глушь и... зов предков.
   Лот съехал с широкого "стэйт хайвей" - шоссе штата -  на  более  узкое  и
совершенно пустынное "каунти хайвей" - шоссе графства. Вскоре  в  лучах  фар
ослепительно зажегся квадратный щит дорожного знака:

   ОПАСНО! ВПЕРЕДИ: КРУТОЙ ПОВОРОТ!

   Еще минут через двадцать быстрой езды  лесом  по  извилистому  шоссе  они
свернули на совсем узкую, асфальтированнную частную дорогу со знаком:

   PRIVATE No Trespassing2.

   - Ну так, Лот, - сказал Джин, - может быть, ты мне  объяснишь.  Не  знаю,
что и подумать. Мама говорит, что Лефти представился довольно назойливо, тут
пахнет клюквой. А Красавчик - не знаю, записал ли ты это  на  магнитофон,  -
уверяет, что Лефти Лешаков был перемещенным  лицом,  беженцем  из  Советской
России, бывшим  полицейским  у  немцев  в  оккупированном  Минске,  офицером
Власова...
   - И об этом мы сейчас поговорим, - проговорил Лот, останавливая машину на
небольшой  прогалине,  расположенной  на   плоской   вершине   горы,   перед
бревенчатым "шутинг-лодж" - охотничьим домиком.
   - А вот и хижина дяди Лота! - весело сказал Лот. Хижина молча глядела  на
Джина черными провалами окон.
   Лот трижды отрывисто нажал на клаксон. Почти сразу зажглись окна хижины.
   "Хижина дяди Лота" оказалась двухэтажным домом, сложенным из дугласовской
ели, с трех сторон обнесенным верандой, отделанной красным кедром. С веранды
открывался великолепный вид на лесистые горы, освещенные полной луной.
   - Днем, - сказал Лот, потягиваясь, разминая руки, -  отсюда  на  двадцать
миль видать.
   Джин осмотрелся: кругом ни огонька, только вздыхают сосны.
   Но вот набежал ветер, и сосны зашумели, словно зеленая Ниагара.
   На ближайших лесиситых вершинах виднелись пожарные  вышки.  Далеко  внизу
светлела в лунном свете извилистая лента дороги.
   Дверь охотничьего домика  распахнулась.  На  веранду  вышел,  приглаживая
волосы, дюжий пожилой  китаец,  смуглый,  черноволосый,  в  форменном  белом
сюртуке и черной "бабочке", лицом  и  фигурой  похожий  на  экс-боксера.  Он
слегка поклонился, и Лот сказал:
   - Хай, Чжоу! Это мой друг Джин. Заждался нас? Ужинать будем немедленно.
   Чжоу снова поклонился и, раскрыв пошире дверь, удалился.
   - Бедняга Чжоу нем как могила, - сказал, Лот. - Японцы  вырезали  у  него
язык. Захватывающая история. Бывший рэйнджер.  Идеальный  слуга.  Пойдем,  я
покажу тебе эту берлогу.
   Войдя, Лот ловко метнул завертевшуюся волчком шляпу прямо  на  вешалку  в
прихожей.
   На первом этаже было три комнаты, ванная с душем  и  сверкающая  чистотой
кухня из белой эмали и хрома, со вделанным  в  стенку  телевизором  и  белой
инфракрасной печью, возле которой уже возился бывший рэйнджер.
   Лот поглядывал на Джина, явно надеясь, что весь этот модерн произведет на
него должное  впечатление.  Самой  привлекательной  комнатой  была  довольно
просторная гостиная, занимавшая в отличие от  других  комнат  оба  этажа,  с
широченным панорамным окном, глянцевитыми  балками  на  потолке,  деревянной
лестницей, ведущей в верхние комнаты-спальни, и выложенным пробкой полом.  В
большом камине из грубо отесанного белого камня уютно горели сосновые дрова.
Это был настоящий камин, высотой в пять футов, не меньше, вовсе  не  из  тех
электрических подделок,  что  продаются  у  Мэйси  для  тесных  нью-йоркских
квартирок. У одной стены стоял сервант-бар, у другой  -  стеклянный  шкаф  с
пирамидой для множества дорогих охотничьих ружей,  чьи  смазанные  оружейным
маслом вороненые стволы отражали пламя в камине. На стенах из отполированной
янтарной ели висели головы аппалачской пантеры, медведя-гризли, дикой кошки,
лося с рогами, чучела щук размером с аллигатора и гигантской пестрой форели.
   Воздушный кондиционер поддерживал в гостиной самую приятную для  человека
влажность и температуру - градусов семьдесят пять по Фаренгейту.
   Пол был устлан медвежьими шкурами  с  оскаленными  мордами  и  индейскими
коврами племени навахо.
   Джин глядел на всю эту роскошь во все глаза. Лот довольно ухмылялся.
   - Послушай, Лот, - наконец сказал Джин, - почему ты  никогда  не  говорил
мне об этой чудесной хижине дяди Лота?
   - Только потому,  старик,  что  все  это  принадлежит  не  мне,  а  одной
организации, о которой - терпение! - речь впереди.
   Джин и Лот плюхнулись в удобнейшие огромные кресла у камина, и в гостиную
тут  же  вошел  Чжоу  с  подносом,  на   котором   позвякивали   бутылки   с
двенадцатилетним "Чивас Ригал", смирновской водкой ј 57,  сухим  итальянским
вермутом "Чинзано" и ведерком с кубиками льда.
   - Я на седьмом небе, - блаженно промурлыкал Джин, принимая от Лота  фужер
с водкатини.
   - Советую тебе последовать моему примеру, - сказал Лот,  запивая  содовой
свой "Скотч на скалах". - Я  непременно  приму  перед  ужином  душ,  сначала
африкански горячий, потом арктически холодный.
   - Хорошо. Я за тобой, - сказал Джин.
   - Зачем же! На втором этаже есть еще одна ванная
   - Прекрасно! Только еще один водкатини! Посмотрим, нет ли у неба восьмого
этажа.
   Под игольчатыми струями горячего душа заныли все синяки  и  шишки  Джина.
Зато ледяной душ немного притупил боль, и Джин почувствовал себя так, словно
заново родился, когда вылез из  плексигласовой  кабины  и  вытерся  махровым
полотенцем, смоченным кельнской водой.
   Вездесущий Чжоу успел уже положить свежую пижамную пару на стул, повесить
купальный халат на вешалку, поставить под  него  домашние  туфли-мокасины  и
даже приоткрыть над умывальником спрятанную за зеркалом аптечку.
   Повязку на раненом плече Джин не стал трогать. Он разукрасил и  без  того
цветастую физиономию алой жидкостью меркурохрома и йодом, сменил пластырь  и
в голубом халате, надетом  на  темно-синюю  пижаму,  и  туфлях  спустился  в
гостиную. Румяный Лот уже сидел там  в  халате,  разрисованном  вигвамами  и
томагавками, и поджидал друга со свежим водкатини.
   - Ужин будет сейчас готов, - объявил он с улыбкой и повел носом: - Чуешь?
Ты ведь весь день, поди, не ел!
   Этот самый длинный в его жизни день, долгая поездка,  горный,  настоянный
на хвое воздух, джин и водка с вермутом "За поясным ремнем".  Только  теперь
почувствовал Джин, как он дьявольски голоден. С полным пониманием  обвел  он
оскаленные  морды  разного  зверья  на  стенах.  Сейчас  бы  кусок  парного,
кровавого мяса!..
   И в этот момент Чжоу вкатил  в  гостиную  тележку  с  парой  благоухающих
двухфунтовых техасских "стэйков", идеально обжаренных снаружи и явно сочных,
кровавых внутри.  Подавив  стон  нетерпения,  Джин  наблюдал  за  проворными
движениями рук китайца, сервировавшего стол, пожирал глазами  свой  "стэйк",
дымящуюся огромную, испеченную в масле картошку, какую выращивают  только  в
штате Айдахо, увенчанную, как гора снегом, слоем густой сметаны,  посыпанной
жареными  кусочками  бекона,  нежно-зеленые  листья  салата  летука,  словно
покрытые капельками студеной росы, с огурчиком, помидорами, зеленым  перцем,
горячие мягчайшие плюшки Паркерхаус...
   Чжоу показал пальцем на разные приправы.
   - Он спрашивает, - пояснил Лот, - какую тебе дать приправу к салату.  Мне
- русскую. А тебе. Джин? Французскую?..
   - "Тысяча островов", - проговорил Джин, облизываясь.
   - Настоящая американская кухня, - вещал Лот, смачно чавкая, по-немецки, -
царит над другими кухнями мира, подобно Эвересту. Но, увы, подобно тому  как
немногие могут похвастать знакомством с Эверестом, так  немногие  американцы
знакомы и с настоящей американской  кухней.  А  клевещут  на  нее  голозадые
иностранцы, экономящие каждый доллар, и бедняки-неудачники, которые не умеют
воспользоваться равными возможностями. В этой демократической стране  бок  о
бок варит кухня пагрицианская, как в отеле "Сент-Риджес" и "Савой-Хилтон", и
кухня плебейская, как в бродвейских забегаловках. И меня  лично  это  вполне
устраивает. Каждый должен урвать свой кусок в жизни!
   Джин  мельком  вспомнил   о   последнем   своем   пациенте,   дистрофике,
доставленном в приемный покой с Пенсильванского вокзала. Это был безработный
шахтер из Хэйзлгона, угольного  района,  пораженного  депрессией.  Миллионам
американцев, конечно, были недоступны эти яства. Но что делать - таков  этот
мир...
   - Этот божественный "стэйк" китаец изжарил, сибаритничал Лот,  -  как  ты
сам понимаешь, на гриле над горячими  углями.  Филей  двухдюймовой  толщины,
высшего качества, из бычка абердино-ангусской породы.  Король  американского
жаркого! Жарится не ниже и не выше чем три-четыре дюйма над углями, то  есть
при температуре триста  пятьдесят  градусов,  по  четверти  часа  на  каждую
сторону. Только потом посолить  и  поперчить.  О,  это  высокое  и  красивое
искусство! Американской цивилизации есть чем гордиться!
   Лот включил стоявший  в  углу  западногерманский  портативный  глобальный
одиннадцатидиапазонный радиоприемник  "БРАУН-Т-1000".  Гостиная  наполнилась
звуками блюза, исполняемого, как объявил  диктор,  джазовым  секстетом  Поля
Уинтера.
   - Секстет имеется, а секса нет, - сострил Лот, - не хватает  только  пары
красоток, как в доброе старое время. Я мог  бы  позвонить  в  Филадельфию...
Если, конечно, тебя не слишком беспокоит твоя рана..
   Джин удивленно приподнял брови. С того дня, как Лот и Наташа  объявили  о
своей  помолвке,  друзья  по   молчаливому   согласию   прекратили   прежние
"квартеты".
   - Не обязательно устраивать патрицианскую оргию,  -  улыбнулся  еще  шире
Лот. - Я  просто  подумал  о  терапевтическом  влиянии  молодой  и  красивой
девушки. Зовут ее Шарлин, секс-бомба в сорок мегатонн, не меньше.
   - Нет настроения, - покачал головой Джин. - У тебя тут есть телефон?  Это
здорово! Мне обязательно надо позвонить, хотя и  поздно,  Наташе,  успокоить
ее, и в общежитие интернов, чтобы меня кто-нибудь подменил.  Скандал  теперь
неизбежен.
   Поговорив с  сонной  Наташей,  Джин  позвонил  в  общежитие  нью-йоркской
больницы Маунт-Синай (Синайская гора), но там не  оказалось  никого  из  его
друзей.
   - Скандал будет грандиозный! - сказал Джин, пожимая плечами.
   - Что ты думаешь делать дальше? - спросил Лот Джина за кофе  с  коньяком.
Кофе, предупредил Лот, лучшей марки - "Максуэлл хаус", но без кофеина, чтобы
не было бессонницы.
   - Расквитаться с Красавчиком. Узнать, кто убил отца, и отомстить убийце.
   - Я спрашиваю вообще. Ведь ты скоро перестанешь быть интерном. Небось уже
заказал визитные карточки: "Доктор Джин П. Грин, М. Д.".
   -  Бог  знает.  Лот.  -  Настроение  у  Джина  сразу  испортилось,   лицо
вытянулось. - Дело идет к тому. Стажировка в больнице приближается к  концу,
а я вопреки всем правилам еще не подал заявление начальству, так и не решил,
какую же специальность избрать.
   - Чересчур многие нравятся?
   - Да в том-то и дело, что ни одна по-настоящему не нравится, за  душу  не
берет. Сейчас прохожу стажировку в Об-Джине3...
   - Это еще что такое?
   - Отделение акушерства и гинекологии.  Нам,  стажерам,  достается  только
грязная работа. Дежурим по тридцать шесть часов, потом  -  двенадцать  часов
отдыха - значит, в бар и спать, потом опять дежурство - бар - спать.
   Джин коротко рассказал о нелегкой доле врачей-практикантов. В колледже он
как-то иначе представлял себе карьеру врача, недаром после  сдачи  экзаменов
набрал почти рекордное количество очков - целых  девяносто  пять!  Собирался
стать хирургом. "Лучше резать, чем лечить, -  говорили  друг  другу  будущие
хирурги. - Идеал хирурга: вырезать у пациента все, но  оставить  его  живым,
чтобы он мог подписать тебе чек!" Хирургическое  отделение  -  это  кровавая
баня, нескончаемая резня, начинаешь  думать,  что  за  стенами  больницы  на
улицах  Нью-Йорка  бушует  сражение  вроде  арденнского:  приемный  покой  и
операционные днем и ночью забиты изувеченными и искалеченными.  Еще  труднее
пришлось Джину в Об-Джине.  За  тридцатишестичасовую  смену  ему  приходится
принимать  уйму  родов.  И  эти  вечные  обходы,  прием  рожениц,   анализы,
клинико-патологические   совещания,   ночная   "Скорая   помощь"...    Белые
шестикоечные  палаты,  серо-зеленые  халаты  врачей,  акушеров,  спагетти  с
фрикадельками за  пятьдесят  пять  центов  в  больничном  буфете...  Интерны
называют эти фрикадельки "камнями в печени"... Джин не успел еще  произнести
Гиппократову клятву, а романтика уже улетучилась!
   - Кручусь как белка в колесе. Делаю самую грязную работу и  забываю  все,
чему научился в колледже. Но ничего - нас,  стажеров,  около  семи  тысяч  в
стране, а больниц тоже почти семь тысяч, в них постоянно  не  хватает  около
четырех тысяч врачей, так что куда-нибудь распределят. Это адский труд, Лот.
У нас всего сто тридцать три врача на каждую  сотню  тысяч  населения.  Куда
пойти? В частную больницу или больницу какой-нибудь религиозной организации?
Нет уж, это не по мне... Предлагают место в хирургическом отделении больницы
в  Джерси-сити...  А  может  быть,  заняться  частной  практикой?   Все-таки
независимое положение...
   - А почему бы и нет? - с легкой усмешкой спросил Лот, пуская колечки дыма
в потолок. - Снимешь домишко в какой-нибудь Сиракузе или  Эльмире,  повесишь
бронзовую дощечку на дверях, купишь себе "додж" - почему-то все американские
врачи ездят в старомодных "доджах", вступишь в члены  медицинского  общества
своего графства, на заседания которого ходят  только  старички,  из  которых
песок сыплется, дремучие посредственности,  чьи  приемные  пустуют,  зеленые
новички  вроде  тебя,  прикрывающие  свое  невежество  ученой  абракадаброй.
Повесишь вывеску: "Врач принимает с часу до трех дня и  с  шести  до  восьми
вечера". К концу года выяснится, что ты задолжал банку, и  тогда  ты  будешь
делать подпольные аборты за сотню долларов  и  лечить  первый  триппер  юных
донжуанов из местной школы. Еще годик  абортов,  и  ты  начнешь  выпивать  в
одиночку или...
   - Или искать спасения в женитьбе, - вставил Джин.
   - Вот именно! Тут ты вспомнишь,  что  две  трети  всех  денег  в  Америке
принадлежат вдовам, и предложишь  какой-нибудь  вдове  средних  лет  руку  и
сердце, а взамен получишь ее  капитал  в  банке.  Тебя  изберут  президентом
медицинского общества  графства,  ты  закажешь  новые  визитные  карточки  и
станешь  ярым  противником  социализированного  здравоохранения  в  "Великом
обществе".
   - Никогда! Я всегда поддерживал президента Кеннеди... Позиция АМА  -  это
позор и прямое нарушение Гиппократовой клятвы...
   - К старости все становятся  консерваторами.  Будешь  работать  вместе  с
Американской медицинской  ассоциацией  против  социализации,  за  сохранение
прибылей врачей. А главное -  найдешь  себе  молодую  любовницу,  с  которой
втихаря будешь встречаться в нью-йоркском отеле вроде "Астора", и  все  чаще
станешь поглядывать на пузырек с мышьяком...
   - Нечего сказать, хорошенькое будущее ты мне предсказал, дружище. Но ведь
порой и врачи становятся знаменитыми миллионерами, разъезжают с телефоном  в
"кадиллаке" и даже за каждую консультацию по телефону дерут немалые деньги.
   - Ты веришь в "Великую Американскую Мечту"? "Парень из трущоб  становится
миллионером и сенатором!"
   - Случается же такое...
   - Случалось в доброе  старое  время.  Не  сегодня-завтра  население  этой
страны перевалит за двести миллионов, а миллионеров становится что-то меньше
и меньше.
   - У меня есть в запасе другой план, хотя  сейчас  я  даже  не  знаю,  как
объясню свой невыход на дежурство.
   - Ну-ка?
   - Ты знаешь, меня всегда тянуло к  приключениям.  И  вот  что  я  надумал
недавно.  Стать  судовым  врачом  и  плавать  на   торговых   кораблях   или
пассажирских лайнерах со скучающими  девицами  в  тысячах  миль  отсюда,  за
Суэцким каналом, в Желтом море или где-нибудь в  районе  острова  Бали,  где
нагишом разгуливают красавицы... Голландские миссионеры, Лот,  заставили  их
прикрыть наготу, но  голландцев  прогнали,  и  они  опять  ходят  голенькие.
Гонконг и Гонолулу, Австралия и Антарктика..
   - Большое дело! Через двадцать лет ты вернешься в последний раз на  берег
и начнешь здесь с самого начала, с азов, где-нибудь в Минеоле или  Ютике.  В
кабинете у тебя будут висеть бумеранги, отравленные стрелы,  чучела  коал  и
кенгуру, копченые мертвые головы южноамериканских индейцев. И будет  горькое
сознание, что почти двадцать лет, лучшие годы своей жизни, ты провел в море,
смертельно скучая.
   - Есть еще один выход, - сказал без  воодушевления  Джип.  -  "Вступай  в
армию - повидаешь свет!" В колледже я пользовался  отсрочкой  от  призыва  в
армию, а сейчас в резерве. Я здоров, у меня  нет  детей,  поэтому  в  мирное
время меня могут призвать в любое время до тридцати пяти лет. Если бы  я  не
был  медиком,  армия  перестала   бы   мной   интересоваться   после   моего
двадцатишестилетия. Сейчас опять стали призывать врачей. В прошлом  году,  я
слышал, призвали тысячу двести пятьдесят медиков. Терпеть не могу солдафонов
и военщину. Однако, может быть,  в  армии  или  военно-морском  флоте  будет
веселей?
   - Вот этот вариант мне  больше  нравится,  но  не  совсем.  Неужели  тебе
хочется в мирное время быть клистирной трубкой,  а  во  время  войны  пилить
солдатские кости?! Нет, тебя с  твоими  способностями  я  в  такой  роли  не
представляю. Особенно после твоих сегодняшних приключений. Жить надо бурно и
весело, и взять от жизни надо все, что положено настоящему мужчине. Иначе  -
зачем жить?! А отоспимся в глубокой старости или - на все  воля  божья  -  в
могиле.  Вот  мое  кредо,  моя  философия...  Ты  говоришь,  что  не  любишь
армейщину? И я прятался от идиотизма армейской жизни в вермахте  и  в  армии
дяди Сэма в частях особого назначения, где правит  самодисциплина,  где  все
запанибрата. Вот место для джентльменов удачи и любителей приключений!  Туда
идут  только  самые  смелые,  толковые  и  самостоятельные  парни,  парни  с
амбицией, которым не по пути со стадом...
   - Куда "туда", Лот? - с загоревшимися глазами спросил Джин.
   - Подожди, Джин!
   Лот долил стаканы, выпил виски с содовой, покрутил кубики льда в стакане.
   - Ну, допустим, что ты совершил самую большую глупость в жизни и уплыл  в
Гонконг или стал армейским врачом. А как же Красавчик и Красная Маска -  эти
убийцы твоего отца?
   - За отца я, конечно, сполна отомщу в первую очередь.
   - Но разве ты не понял сегодня, что сделать это у тебя столько же шансов,
сколько у снежной бабы в аду, как говорят американцы?  Ведь,  признайся,  ты
был на краю гибели, хотя тебе чертовски везло.
   - Да, я не выкарабкался бы, если бы не ты. Лот.
   - Считай, что ты пока  отомстил  только  за  эрделя  Черри!  Красавчик  и
Красная  Маска  -  это  только  марионетки.  За  ними,  гангстерами,  просто
бандитами, стоят мобстеры  -  супербандиты,  стоит  синдикат,  стоит  Мафия,
которую теперь называют "Коза Ностра". Ты слышал  о  Дакки  Лючано,  Джозефе
Профаче, Джо Адонисе. Говорят, сейчас  король  Мафии  в  Америке  -  Антонио
Коралло, а Вито Дженовезе - герцог Нью-Йорка. С этой организацией, как знает
вся Америка, не может - или не хочет - справиться даже Эдгар Джон  Гувер.  В
этой вендетте против Мафии ты, Джин, бессилен. Твое  положение,  не  забудь,
сильно осложняется убийством этих трех гангстеров. Сам понимаешь,  что  тебе
было бы нелегко и недешево доказать на суде, что  ты  действовал  в  порядке
самообороны. Синдикат нашел бы и лучших адвокатов и свидетелей,  которые  бы
пели под дудку Красавчика. Даже полиция  и  та  была  бы  против  тебя.  Кто
платит, тот и заказывает  музыку,  а  полиции  и  судьям  платит  Красавчик