лубному
галстуку, который  носят  бывшие  офицсры-рэйнджеры1,  а  иногда,  во  время
официальных приемов, и по густым рядам  миниатюрных  крестов  и  медалей  на
левом лацкане смокинга, наград, полученных за свою и чужую кровь, пролитую в
"Стране утренней свежести".
   Лот, как всегда сдержанно элегантный, в безукоризненном вечернем костюме,
сшитом в Филадельфии у Джонсона,  портного  Эйзенхауэра  и  Никсона,  был  в
клубном галстуке.
   По Джину было видно, что он, пожалуй, слишком молод, чтобы быть ветераном
в корейской войне. Его  имя,  к  его  большому  огорчению,  не  значилось  в
маленькой, но богато изданной книжечке с гербом клуба  на  кожаной  обложке.
Эти книжечки со списком членов клуба лежали здесь почти  на  всех  столах  и
столиках, и на каждой белела этикетка с надписью: "Не выносить из клуба".
   Лот бережно нянчил в  руке  хрустальную  рюмку  с  четырнадцатидолларовым
коньяком "Martell Cjrdon Bleu", согревая ее теплом своей широкой ладони.
   - Самый дорогой мартель, - произнес  он  с  почтением  в  голосе.  -  Это
получше твоей любимой водки.
   - Каждому свое, - ответил Джин, садясь в кресло и вытягивая свои  длинные
ноги. - De questibus non est disputandum. О вкусах не спорят
   - Сигарету? - спросил Лот.
   - Ты же знаешь - я курю только свои. Джин достал из карманов и положил на
столик большой, на полсотни  сигарет,  портсигар  из  вороненого  оружейного
металла и блестящую черную зажигалку фирмы "Ронсон".
   - Как тебе понравился обед? Разумеется,  наш  клуб  не  "Твенти-Уан",  не
"Эль-Марокко" и не "Сторк-Клаб", но...
   - Брось! Не скромничай! Это был выбор настоящего гурмана!
   - Моя фантазия была выключена. Джин. Разве тебе ничего не  напомнил  этот
обед?
   Джин перевел недоумевающий взгляд с насмешливых  голубых  глаз  друга  на
потолок.
   - Стой, стой, стой... Мы начали, как всегда, с рюмки водки...
   - К сожалению, не было досоветской рижской водки "Волфсшмидт", поэтому  я
попросил принести смирновскую ј 57.
   - Правильно.  Потом  ты  пил  кларет  "Мутон  Ротшильд"  урожая  тридцать
четвертого года, а  мне  заказал  шампанское,  которое  продается  французам
только на доллары.
   - "Дом Периньон" сорок шестого  года,  -  с  легкой  укоризной  в  голосе
напомнил Лот. - Пятнадцать долларов!
   - О да! Затем, подчиняясь явно  какой-то  системе,  ты  взял  на  закуску
русскую белужью икру, а  меня  угостил  копченой  севрюгой.  Затем  ты  съел
телячьи почки с беконом, горошком и вареным картофелем,  а  я  погрузился  в
котлеты- из молодого барашка с теми же овощами...
   - Молодец, Джин! Терпеть не  могу  варваров,  которые  пожирают  все  без
разбора, лишь бы пузо набить! Умение насладиться изысканными блюдами  -  вот
что поднимает нас над животными и дикарями.
   - Еще ты настоял на спарже с соусом по-бернски. А закончил ты клубникой в
кирше, а я ананасом... Постой,  какой  я  осел!  Как  я  туп!  Наконец-то  я
вспомнил? Да ведь это же ужин, заказанный Джеймсу Бонду его шефом Эм!
   - В каком романе?..
   - В романе "Мунрэйкер", глава... глава пятая! Какая остроумная  идея!  Ты
молодец, Лот! А я стал уже забывать героя своей  юности...  Помнишь  Лондон,
Оксфордский  университет,  наши  похождения?  -  и  друзья  наперебой  стали
вспоминать недавние годы.

   Они встретились в развеселом лондонском Сохо  сразу  же  после  корейской
войны.  Джин  только  что  приехал  из  Соединенных  Штатов  и  поступил   в
Оксфордский университет, надеясь стать бакалавром  словесных  наук,  а  Лот,
офицер-рэйнджер, с "Серебряной звездой", "Бронзовой  звездой"  и  "Пурпурным
сердцем", уволенный в запас по ранению, путешествовал по  Европе.  Немец  по
происхождению, участник второй мировой войны, он добровольно пошел  в  армию
Соединенных Штатов после  первых  же  залпов  на  37-й  параллели  в  Корее,
дослужился в рейдовом батальоне  рэйнджеров  до  звания  первого  (старшего)
лейтенанта, командовал воздушно-десантной разведывательной ротой и благодаря
службе в армии дяди  Сэма  завоевал  право  стать  полноправным  гражданином
Соединенных Штатов Америки, о чем он мечтал еще  со  дней  агонии  "третьего
рейха".
   Лот был на целый десяток лет - и  каких  лет!  -  старше  Джина,  что  не
помешало им быстро сблизиться.
   - Ты удивительно молод душой, ни в чем от меня  не  отстаешь,  -  бывало,
говорил Джин другу в Лондоне.
   - Война отняла у меня юность, - отвечал  Лот  Джину.  -  Вот  я  и  спешу
наверстать упущенное.
   В Лондоне Джин и сделал своим  кумиром  коммодора  Джеймса  Бонда.  Он  и
теперь не стеснялся  своего  несгораемого  и  непотопляемого  героя.  Кто  в
Америке не знает, что Бонда  любил  даже  сам  президент  Джей-Эф-Кей  (Джон
Фитцджералд Кеннеди). Он отдавал на досуге  предпочтение  книжкам  создателя
Бонда, англичанина, бывшего морского офицера Яна Флеминга, не принимая  его,
разумеется, всерьез. Джеймс Бонд для президента и молодого врача был тем же,
что Фантомас для французов, Супермен и Бэтмен для американских тинэйджеров.
   Джин не пропускал ни одной книжки Яна  Флеминга,  ни  одного  бондовского
кинобоевика продюсеров Зальцмана и Брокколи.  Он  даже  купил  себе  мужской
туалетный набор, названный "007, в честь секретного агента 007 на службе  ее
величества королевы Великобритании, носил только вязаный галстук из  черного
шелка, покупал одежду и обувь лишь в самых лучших лондонских магазинах и шил
костюмы только у лондонских портных на Риджент-стрит.
   Неотразимый, динамичный, неизменно удачливый  коммодор  Бонд,  супершпион
безмерной предприимчивости, "Казанова" потрясающего  "сексапила",  бездумный
баловень "хай-лайф" - шикарной светской жизни, -  какой  молодой  американец
или англичанин втайне не завидовал Джеймсу Бонду, не мечтал быть похожим  На
него. Да что там американцы и англичане, Бонд стал международным  идолом.  ј
007, присвоенный Бонду британской секретной службой, означал, что  он  имеет
право на убийство во время выполнения  боевого  задания.  Лот  и  тот  любил
цитировать глубокомысленные изречения Флеминга.
   "Убийство было частью его профессии. Ему никогда это  не  нравилось,  но,
когда это требовалось, он убивал как можно эффективнее и выбрасывал  это  из
головы. Будучи секретным агентом, носящим номер с двумя нулями -  разрешение
убивать на секретной службе, - он знал,  что  его  долг  быть  хладнокровным
перед лицом  смерти,  как  хирург.  Если  это  случалось  -  это  случалось.
Сожаления были бы непрофессиональны".
   К этой цитате Лот однажды добавил:
   - Совсем как у лучших ребят в СС. Они исповедовали  такую  же  философию.
Убить первым - иначе смерть! Что ж, раньше - СС, а теперь ССС: секс,  садизм
и снобизм!
   - Это же все несерьезно, - смеясь, отвечал Джин. - Бондомания -  это  как
эротический сон-фантазия в пятнадцать лет.
   Только потом, много времени спустя, понял он, что уже тогда, еще в  самой
легкой форме, заразился он вирусом 007, что не минула и его эпидемия ССС.
   Что поделаешь, ему нравилось,  когда  знакомые  девушки  находили  в  нем
сходство  с  Шоном  Коннори,  исполнителем  роли  Бонда  в  первых  и  самых
нашумевших фильмах об агенте 007. Он благодарил небо  за  то,  что  у  него,
Джина, были такие же серо-стальные глаза, такой же твердый, решительный  рот
и упрямый, "агрессивный", как говорят американцы, подбородок.
   Лот первым прочитал и подарил Джину  антисоветский  боевик  Флеминга  "Из
России с любовью!".
   - Микки Спилэйн и его Майк Хаммер для таксистов, -  сказал  он,  -  Агата
Кристи для бабушек нашего среднего  класса,  Ян  Флеминг  для  элиты.  Новые
приключения Джеймса Бонда! Неотразимый Бонд! Прочитай эту книгу! Не дай бог,
если тебе приснится полковник Роза Клебб! Да, Джин, Бонд  -  это  не  просто
книжный герой. Джеймс Бонд - это zeitgeist.
   - Дух времени, - перевел Джин с немецкого на английский.
   И Джин проглотил книгу в один присест. Ночью  ему  снились  вулканические
страсти,  безумно  отчаянные  дела,  любвеобильные   обольстительницы,   что
помогало ему хоть ненадолго забыть о своей работе в больнице Маунт-Синай,  о
каждодневной рутине, о скучной прозе жизни  "интерна"  -  врача-практиканта.
Предаваясь  "бондомании",  этому  несильному  наркотику,  этому  бегству  от
томительной обыденщины, Джин мало верил в шпионаж и  диверсантов,  в  ЦРУ  и
Интеллидженс сервис, в Эм-Ай-Файф (Пятый отдел английской военной  разведки)
и "Смерш", во все эти сказки для взрослых, которым наскучило и надоело  быть
взрослыми.
   Потом, когда Джин вспоминал это увлечение поздней своей юности  -  период
"бондитизма",  -  он  находил,  что   старина   Джеймс   Бонд   оказал   ему
одну-единственную услугу: поселил в нем  настойчивое  и  деятельное  желание
стать  спортсменом-универсалом.  Джин   сделался   самым   азартным   членом
атлетического клуба, ходил на водных лыжах в  Брайтоне,  занимался  парусным
спортом и подводным плаванием в Майами-Бич и под  Лос-Анджелесом,  увлекался
бобслеем и лыжами в Солнечной долине,  до  седьмого  пота  изучал  дзю-до  и
каратэ, блистал в с„рфинге - спорте гавайских королей. Он  сам  подсмеивался
над своей слабостью, когда расцветал от случайного  комплимента,  брошенного
какой-нибудь  очередной  подругой,  плененной   безукоризненными   манерами,
белозубой улыбкой и бесшабашностью загорелого, сильного,  смелого  Джина.  В
такие минуты ему как-то не хотелось вспоминать о своей больнице, о том,  что
после двух лет в Англии он избрал тихую  и  мирную  профессию  врача.  Образ
доктора Килдэра, героя  нескончаемой  телевизионной  серии,  совсем  его  не
пленял.  Джин  уже  достаточно  поработал  в  больнице,  чтобы  знать,   что
приключения доброго доктора  Килдэра  на  ниве  здравоохранения  -  сплошная
чепуха.
   Не без некоторой ностальгии оглядывался  Джин  на  свою  жизнь  в  доброй
старой Англии. Он жил, подобно Бонду, сначала в Оксфорде, а затем в  удобной
холостяцкой квартире в лондонском районе Челси, в одном из тихих  переулков,
выходящих на шумную Кингз-роуд, У него тоже была экономка, только не Мэй,  а
Айви, стоящая почти сорок фунтов стерлингов в неделю (деньги  присылал  отец
из Нью-Йорка), и  шикарный  "бентли"  цвета  морской  волны  типа  "марк  II
континенталь". Своим хобби Джин тоже научился у  Бонда:  рулетке,  карточной
игре и прочим азартным играм; немного и довольно осторожно поигрывал он и на
скачках. Подражание Бонду он довел до абсурда и первым  смеялся  над  собой:
например, выкуривал в день до шестидесяти сигарет, заказывая их  в  табачной
лавке из смеси балканского и турецкого табака. В довершение ко  всему  после
одной отчаянной драки с матросами в стриптизном заведении в  Сохо  спиной  к
спине Лота он по  совету  последнего  купил  пистолет  "вальтер"  типа  РРК,
который стал носить в плечевой кобуре.
   Если первым героем Джипа был Джеймс Бонд, то вторым его героем и образцом
стал старина Лот, вполне англизированный сын германского  дипломата,  долгие
годы  секретарствовавшего  в  германском  посольстве  на  Белгрейв-сквер   в
Лондоне. В прежние годы Лот был известен в частных школах в Итоне и Оксфорде
как фрейгерр Лотар фон Шмеллинг унд Лотецки. При натурализации в Соединенных
Штатах он, разумеется, отказался от столь чужестранного и длинного  имени  и
стал просто мистером Лотом. Мистер Лотар Лот, недурно, а? Этот воспитанный в
Англии немец был типичным  продуктом  страны  по  имени  "Клубландия",  куда
допускались  лишь  состоятельные  выходцы   из   привилегированных   классов
общества, частных школ, таких  университетов,  как  Оксфорд  и  Кембридж,  и
офицерского корпуса. У Лота, как и у Джина, не было  большою  состояния,  но
все  же  благодаря  своему  отцу,  средней   руки   акционеру   треста   "ИГ
Фарбениндустри", и "экономическому чуду" в  Федеративной  Германии  Лот  мог
позволить себе жить на довольно широкую  ногу  -  летать  первым  классом  в
авиалайнерах, играть с переменным счастьем в казино Монте-Карло и Лас-Вегаса
и вести дружбу  с  "джет-сет"  -  космополитической  аристократией,  "высшим
светом" Лондона, Парижа и Нью-Йорка, завсегдатаями отелей "Ритц", "Де Опера"
и "Уолдорф-Астория".
   Джин дорожил дружбой с голубоглазым высоким блондином нордического  типа,
настоящим Лоэнгрином.
   Этот сильный и неразговорчивый  немец,  всесторонне  развитый  спортсмен,
отличался безукоризненными манерами, редким мужским обаянием, какой-то  даже
притягательной силой. По американскому выражению, это  был  "крутосваренный"
парень, с настоящим гемоглобином, а не сиропом в крови.  Импонировало  Джину
даже боевое  прошлое  друга:  в  годы  второй  мировой  Лот  был  командиром
"химмельфартскоммандо" - "команды вознесения на небо". Это были диверсионные
группы лихачей-смертников, выполнявших  самые  рискованные  задания  в  тылу
врага: вермахтовский вариант рэйнджеров и "зеленых беретов".
   - Годдэм ит ту хелл! - ругался  Лот  как-то  за  бутылкой  смирновской  с
тоником. - Я думал, что я достиг всего, когда заработал на Восточном  фронте
два "Айзенкройца" - первой и второй степени. Меня представили  к  Рыцарскому
кресту. И все полетело к черту из-за спятившего с ума Гитлера  и  того,  что
русских оказалось вдвое больше нас.  Теперь-то,  конечно,  мне  на  все  это
наплевать!.. Жениться бы на миллионерше!
   Но Джин знал: в его друге жило неутоленное честолюбие,  жила  нестареющая
жажда борьбы и просто драки, флирта с опасностью, игры в кости  со  смертью.
Риск был солью его  жизни.  Джину  ни  разу  не  удавалось  обогнать  мощный
"даймлер-бенц" Лота. Он и после десятка "хайболлов"  вел  свой  ДБ  стальной
рукой.
   В отличие от "клубменов" викторианской эпохи Лот и мифический  Бонд,  эти
"клубмены" эпохи Георга V и Елизаветы II, оставили все свои  предрассудки  и
иллюзии на обломках довоенной Европы, расстались с их последними остатками в
горниле "холодной войны".
   Лот был откровенным  циником  и  эгоцентриком,  презиравшим  ханжество  и
безнадежно  устарелые  разговоры  о  "честной  игре".  По   его   убеждению,
человечество еще в тридцать девятом, если  не  раньше,  затеяло  грандиозный
"кетч",  в  котором  дозволены  любые  приемы.  Он  не  верил  в   демагогию
политиканов, народ называл "коммон  херд"  -  "стадом  простолюдинов".  Джин
искренне считал, что Лот заслужил право на цинизм.
   В Англии у Лота и Джина было много девушек. Потом Джин чуть не женился на
Китти. Эту лондонскую девушку, похожую на цветочницу Элайзу Дулиттл, Джин  в
шутку называл Кисси - в честь одной из героинь Флеминга. В ее лексиконе было
много слов, почерпнутых из языка  кокни  в  лондонском  Ист-Сайде.  Но  "моя
прекрасная леди" была очень мила, добра и простодушна, не то  что  жадные  и
расчетливые хищницы из зверинца Лота.
   Пожалуй, это было первое по-настоящему сильное и Незабываемое переживание
в жизни Джина, его первая боль и потеря. По дороге в Борнмут-Вест он свернул
темной летней ночью на плохо освещенную незнакомую  дорогу  и  со  скоростью
пятидесяти миль в час налетел на пересекавший дорогу бульдозер. В  последнюю
страшную секунду, пытаясь затормозить, он закричал, предупреждая Кисси:
   - Уатч аут! Берегись!..
   Сам он весь напрягся перед ударом, и это  спасло  его.  А  Кисси  разбила
головой ветровое стекло "бентли". смертельно поранила грудь.
   Пока бульдозерист бегал за помощью, прошло два часа. Кисси умерла у Джина
на руках.
   Старик врач - он бегло осмотрел Кисси  и  сразу  констатировал  смерть  -
вздохнул и заметил ворчливо:
   - Девушку можно было спасти, если бы меня позвали раньше. - Он  помолчал,
перевязывая голову Джину. - Или если бы вы сами были врачом, - добавил он.
   В ту ночь Джин решил стать врачом.
   Через две недели он вылетел из  Лондона  в  Нью-Йорк  и  в  ту  же  осень
поступил в медицинский колледж Нью-йоркского университета.
   Примерно через год в "столице мира" появился и Лот. Старая дружба не была
забыта. Лот стал часто бывать в семье у Гриневых.
   Джин Грин, он же Евгений Гринев, сын русского эмигранта Павла Николаевича
Гринева,  уже   кончал   учебу   в   колледже,   когда   Лот   обручился   с
восемнадцатилетней сестрой Джина - Наташей (или  Натали)  Гриневой.  Свадьба
была намечена на следующий июль, сразу после празднования Дня  независимости
и окончания Натали колледжа искусств Нью-йоркского университета.
   - Как говорили встарь вульгарные материалисты, - заметил, отужинав,  Лот,
- "человек есть что он ест".
   - Однако, - возразил Джин, - боюсь, что бондовское меню, увы, не  сделает
меня Бондом Надоело, осточертело все - работа в больнице, жизнь в  общежитии
интернов, домашние уикенды. И будущее, карьера врача, не  сулит  мне  ничего
интересного А душа рвется на простор.
   - Не хандри, мой друг.  Надо  только  захотеть,  очень  сильно  захотеть,
напрячь мускулы, разорвать путы повседневности...
   - Тебе легко говорить...
   - Ты забываешь, что мы живем в стране равных возможностей.
   Как всегда, Джин и Лот мало говорили в тот вечер. Искусство "тэйблток"  -
застольной беседы - утерянное искусство. Но друзьям не надо много  говорить,
чтобы понимать друг друга.
   Лот кивнул какому-то седому  джентльмену,  проходившему  мимо  карточного
стола.
   - Когда-нибудь я познакомлю тебя с этим человеком, - сказал Лот Джину.  -
Интереснейший человек;
   Полковник Шнабель. Он был моим  командиром  в  Корее.  Мы  участвовали  в
воздушном десанте девятнадцатого октября  1950  года.  Наш  сто  восемьдесят
седьмой парашютно-десантный  полк  выбросили  в  районе  Сюкусен-Дзюнсен,  в
сорока километрах за линией фронта. Мы захватили узел дорог, чтобы  отрезать
отход частей северокорейской армии к северу от Пхеньяна.  Дрались  отчаянно,
но задачу свою не выполнили: "гуки" прорвали наш заслон. Я  отделался  тогда
легким ранением в голову, но сумел вынести контуженного  Шнабеля  -  он  был
тогда капитаном - из огня.
   Рассказ как будто мало чем примечательный,  но  Джин  слушал  его  затаив
дыхание, дописывая батальную картину щедрой кистью своего воображения.
   - Может быть, сыграем в бридж или бакгаммон?  -  спросил  Лот,  стряхивая
пепел с сигареты. Джин допил коньяк, потушил сигарету и встал.
   - Пожалуй, попробую еще позвонить домой, - сказал он,  бросив  взгляд  на
часы. - Наверное, отец смотрит "Лейтшоу".
   Лот кивнул и, взяв с журнального столика свежий номер журнала  "Плэйбой",
сквозь табачный дым проводил взглядом высокую, статную  фигуру  Джина  Грина
широкоплечий, узкобедрый, шесть футов и два дюйма - ростом с Линкольна... Из
Джина, пожалуй, получился бы неплохой солдат Если бы он,  конечно,  попал  в
верные руки.

   Через несколько минут Джин  вернулся.  Еще  издали  по  его  изменившейся
походке можно было понять, что он чем-то чрезвычайно расстроен.
   - Лот! - озабоченно выпалил Джин, подходя к столику.  -  Натали  говорит,
что случилось нечто ужасное, что отец очень плох.
   - Я подвезу тебя, - отозвался Лот,  быстро  вставая  и  кладя  в  сторону
журнал с большегрудыми красотками
   - Не надо. Ведь ты через полчаса летишь в Вашингтон. Уверен,  что  Наташа
напрасно бьет тревогу. Я позвоню тебе. Ты где остановишься?
   - В "Уилларде".
   - Увидимся. Пока! И спасибо за прекрасный ужин. Почти выбежав  на  улицу,
Джин глубоко вдохнул свежий воздух. Южный ветер  развеял  пелену  смога  над
городом.
   Не менее получаса добирался Джин Грин на своем  светло-голубом  "де-сото"
выпуска 1960 года из центра Манхэттена, из фешенебельного района семидесятых
улиц в Гринич-Виллэдж: мешал особенно густой в этот час поток машин по Пятой
авеню. До Сентрал-парка и круга Колумба он  проскочил  сравнительно  быстро.
Трудней всего было проехать, заняв  место  в  нескончаемой  веренице  машин,
через забитый транспортом Бродвей -  сверкающий  миллионами  огней  "великий
белый путь" - и через  тесную  Таймс-сквер  -  "перекресток  вселенной".  На
Седьмой авеню, мчась мимо универмага Мейси и  отеля  "Говернор  Клинтон"  от
закопченно-мрачного  Пенс