для
ограды:  Господа, здесь вся пленка, совершенно  вся,  он  ни
клочка не оторвал:
      Лаврик,  не  сводя  с  него  бешеного  взгляда,  слепо
нашаривал  нож  на  поясе.  Пальцы  уже  нащупали  рукоятку,
стиснули так, что побелели костяшки:
      - Не надо, - хмуро сказал Морской Змей, перехватив его
запястье. - А смысл?
      -  А  никакого  смысла: - сказал  Лаврик,  уставясь  в
пространство   совершенно   пустым   взглядом,   яростно   и
отрешенно. - Просто чтобы кишки намотать на плетень:
     - Самарин! - рявкнул Морской Змей ему в лицо.
      Медленно-медленно Лаврик возвращал  себя  к  печальной
реальности, разжал, наконец, пальцы, снял ладонь  с  рукояти
ножа.  Фань Ли, таращась на него с ужасом, медленно пятился,
пока   не   наткнулся  на  выставленную  ладонь  Безымянного
Товарища, сказавшего тихо, почти ласково:
     - Ах ты ж, сволочь, сволочь: Почему не сказал сразу?
      -  Вы  бы меня убили: - прошептал Фань Ли. - Убили  бы
сразу, я бы вам стал не нужен больше:
      Мазур  оглянулся. Возле дома, прижав к  себе  малышей,
стояла  женщина с закаменевшим от ужаса лицом.  Она  боялась
сделать  еще хоть шажок, боялась кричать и боялась  молчать,
детишки оцепенели, уже сообразив, что здесь происходит нечто
нехорошее,   и   сияло   солнце,  и  зеленели   джунгли,   и
потрескивала под ветерком безнадежно засвеченная фотопленка,
из-за  которой  до последнего момента гибли  люди  и  тяжело
проворачивались огромные сложные механизмы разведок и армий,
и  в  самых  высоких  кабинетах  по  разные  стороны  океана
отдавали  не  подлежащие обсуждению  приказы,  и  над  морем
носились  истребители, и меняли курс  атомные  субмарины,  и
военные   корабли   готовы  были  всерьез   схлестнуться   в
нейтральных водах, предоставив остальное дипломатам:
        И    ничего   нельзя   было   изменить.   Они   были
профессионалами,  они все-таки отыскали потерю,  продравшись
через  все  преграды,  теряя своих и  убивая  сами,  но  все
казалось бесполезным:
      Чжао  вдруг заговорил громко, истерично. Он жаловался,
что из джунглей приходят кабаны, что обезьяны портят посевы,
что  хорошей колючей проволоки не достанешь, а этих ленточек
дикое  зверье пока что боится панически, особенно когда  они
так вот трещат под ветром:
     Кто-то влепил ему подзатыльник, и он умолк.
     - И что дальше? - спросил Морской Змей, ни к кому вроде
бы не обращаясь персонально. - Уходим?
      -  Как  это  уходим? - прямо-таки взвизгнул Безымянный
Товарищ. - Вы что, с ума сошли?
      Он  выхватил  нож, бросился к ограде и  одним  взмахом
распорол  сразу  три  или  четыре рядочка  пленки.  Принялся
сматывать их, лихорадочно, суетливо, крича:
      - Да помогите вы, что стоите! Ребята, соберите все, вы
поняли,  все, до последнего миллиметра! Нужно же отчитаться!
Что вы стоите, это приказ!
     - Помогите ему, - распорядился Морской Змей без всякого
выражения.
     Мазур первым шагнул к ограде, доставая кинжал.

                             ***

:  Они  так и не получили Героев, конечно. Оказалось, не  за
что  -  и это, пожалуй что, было справедливо. Впрочем,  всем
все-таки навесили "За боевые заслуги", и живым, и посмертно,
( благосклонность начальства простерлась до того, что Мазура
особенно и не мучили особисты скрупулезным исследованием его
одиссеи.  Обошлось  подробнейшим  рапортом  и  парой   часов
задушевной беседы - считайте, отделался легко:
      Да и очки остались на память - шикарные солнцезащитные
очки  в тяжелой никелированной оправе, с дымчатыми стеклами,
настоящая  фирма, не какой-то там Гонконг.  Щеголять  в  них
было  одно удовольствие, вот только надоедали знакомые время
от времени - где купил да где купил:
     Какое-то время он еще вспоминал свой островок - райское
место,  где мужчины дни напролет лежат в тенечке, покуривая,
болтая   и   наворачивая  фрукты,  пока  смиренные   женщины
безропотно  исполняют не только все домашние  работы,  но  и
любые  мужские  прихоти,  какие  только  взбредут  в  голову
господину и повелителю. Однако очень быстро эти воспоминания
стали  не  то  чтобы  тускнеть - становиться  чем-то  зыбко-
нереальным, наподобие сна. Сырой питерской зимой  как-то  не
особенно  уже  и верилось, что все это произошло  однажды  в
реальности, что его соседи-односельчане по-прежнему валяются
в   прохладной  тени  пальм,  лениво  глядя  на  море,   что
существует еще в голубой дали этот остров, что по  песчаному
берегу  грациозной  походкой идет  очаровательная  Лейла,  о
которой,  понятное  дело, так никогда и не  узнала  законная
супруга.
     Он понимал, что никогда больше не увидит этого острова.
И всякий раз было жаль:

     Красноярск, апрель 2002