вездное небо:

     И ясному солнцу, и светлой луне
     В мире покоя нет.
     И люди не могут жить в тишине,
     А жить им - немного лет.
     Гора Пэнлай среди вод морских
     Высится, говорят.
     Там в рощах нефритовых и золотых
     Плоды, как огонь, горят.
     Съешь один - и не будешь седым,
     А молодым навек.
     Хотел бы уйти я в небесный дым,
     Измученный человек:

      - Здорово, - сказал Мазур. - Сама сочиняла? Она звонко
рассмеялась:
      -  Нет,  положительно ты прелесть: Это Ли Бо,  великий
китайский поэт.
     - Ты что, с ним знакома?
      -  Джимми,  ты меня уморишь: Он жил тысячу двести  лет
назад:
      -  Ладно,  ладно,  -  насупился  Мазур.  -  Если  тебя
спросить, кто из великих скальдов жил в Исландии лет семьсот
назад, ты тоже угодишь пальцем в небо:
      - А кто из великих скальдов жил в Исландии семьсот лет
назад? - живо поинтересовалась Мэй Лань.
      -  Снорре  Скьярлавсон, - браво  ляпнул  Мазур  первое
пришедшее   на  ум  словосочетание,  звучавшее  вполне   по-
скандинавски.
     - Не слышала:
      -  То-то.  Если покопаться в памяти, смогу  даже  что-
нибудь вспомнить.
      - Не надо, Джимми, - прошептала ему на ухо Мэй Лань. -
Тебе  вовсе не хочется вспоминать древние стихи, тебе  адски
хочется снять с меня купальник:
     - Ага.
     - Так сними.
      Он  незамедлительно  последовал  совету  -  и  наконец
получил  свое  на пропитанной ароматами моря  парусине,  под
тихие  стоны  и  ласковый шепот. Происходившее  должно  было
заставить   любого   преисполниться   мужской   гордости   -
распростертое  под  ним  тело  потеряло  собственную   волю,
угадывая его желания и подчиняясь искусно и пылко. Кое о чем
он  при  всем своем опыте и понятия не имел, и много времени
прошло,    прежде    чем   унялась   затейливо    ублажаемая
взбудораженная плоть.
      Плохо  только,  что  обязанная сурово  бдить  частичка
сознания  постоянно  оставалась на страже,  именно  она,  не
растворившись в бешеном наслаждении, что бы ни  вытворяла  и
что  бы  ни  позволяла девушка, прилежно  отмечала:  ну  да,
высший  класс обволакивания, нужно зафиксировать, она  ведет
свою   партию  безупречно:  не  переигрывает,  не  старается
многословно   уверить,   что  покорена   и   приручена,   но
несколькими  скупыми,  выверенными  фразами,  сделавшими  бы
честь  любой  актрисе,  сумела все  же  убедить,  что  Белый
Охотник  завладел  не только телом, но и душой,  что  именно
такого  она хотела встретить, что готова принять подчиненную
роль:  Точнее,  ей  удалось  бы в  этом  убедить  случайного
партнера,  не  избалованного бесплатной  любовью  порядочных
девушек  авантюриста.  Точно,  удалось  бы.  Но  только   не
человека  под  чужой личиной, обязанного  быть  недоверчивым
циником, особенно при таких обстоятельствах. Бывали уже, как
отмечалось,   прецеденты,  не  прибавившие  доверчивости   и
благодушия, вовсе даже наоборот:
     - Забавно, - сказала Мэй Лань, не открывая глаз. - Ты у
меня - первый белый любовник.
     - И что?
     - И ничего. Мне очень хорошо. Очень хочется думать, что
и тебе тоже.
     - Ага.
     - Ох, эти белые: - тихонько рассмеялась девушка, лежа в
его  объятиях.  - Ты только что стал полновластным  хозяином
восточной   женщины  -  и  даже  не  попытался  в  цветистых
романтичных выражениях выразить ей за это благодарность:
      -  Милая,  если бы я умел! Из меня жизнь  столько  лет
выбивала  всякую  романтику: - сказал Мазур  чистую  правду,
касавшуюся как принятой личины, так и его настоящего.  -  Ты
прелесть,  ты  чудесная девушка: Вот  и  все,  что  способна
придумать моя приземленная европейская душа: А как вообще  в
таких  случаях  обязаны  себя  вести  романтичные  восточные
мужчины?
      -  Я тебе выдам страшную тайну, - сказала Мэй Лань.  -
Восточные  мужчины  в  таких ситуациях  романтики  избегают.
Тысячелетние традиции, милый. Не полагается проявлять  перед
женщиной чувства: Иначе лицо потеряешь.
     - Ну вот, а требуешь:
      - Но я же современная восточная девушка, - сказала Мэй
Лань.  -  Уже  испытавшая влияние западной цивилизации:  Мне
хочется и романтических признаний, и нескрываемых чувств:
      -  Я постараюсь, - пообещал Мазур. - Когда вернемся  в
город,  я тебе назначу свидание, и мы будем гулять,  держась
за  руки,  и  где-нибудь  под благоухающим  деревом  я  тебя
поцелую:
     - Вот это уже по-настоящему заманчиво.
     - Насколько я знаю, здесь не возбраняется целоваться на
улицах?
       -   Милый,  в  этих  краях  многое  не  возбраняется.
Возбраняется  главным  образом  одно:  задавать   неуместные
вопросы: Ты никогда не слышал историю о фельдмаршале Мита„си
и его жене?
     - Не доводилось.
      -  Дело было в конце прошлого века, - сказала Мэй Лань
напевным и таинственным голосом, каким рассказывают страшные
сказки.  - Был такой японский фельдмаршал. Пока он воевал  с
корейцами, супруга его, как деликатно выражаемся мы, азиаты,
вела  себя  несколько  не  так,  как  приличествует  супруге
самурая.   Фельдмаршалу,  как  водится,  настучала  какая-то
добрая  душа.  Он вернулся, вошел в дом - и больше  никто  и
никогда  его супруги не видел: Через десять лет  он  женился
вторично.
      - А куда ж она девалась? - с нескрываемым любопытством
спросил Мазур.
     - Никто не знает. Сам понимаешь: ни один полицейский не
рискнул  бы  войти  в  дом  самурая  и  фельдмаршала,  чтобы
задавать неуместные вопросы: Не полагается вопросы задавать,
знаешь ли. Неприлично. Все, что происходит в доме почтенного
самурая, - его сугубо личное дело.
     - Да, хорошо быть самураем:
     - Куда уж лучше: А ты деликатный человек, Джимми.
     - Это почему?
       -  Даже  не  пытаешься,  пользуясь  моим  разнеженным
состоянием, поднять вопрос о процентах и доле:
     - А у тебя, правда, разнеженное состояние?
     - Ага:
      -  Ну  так  к  чему пользоваться женской слабостью?  -
великодушно  сказал Мазур, легонько гладя кончиками  пальцев
окрестности   того,   что   на  местном   куртуазном   языке
именовалось  "жемчужницей".  - Потом  поговорим.  Все  равно
никуда  нам друг от друга не деться. Самое хорошее  в  нашем
мире  -  когда  сочетаются и деньги, и  чувства,  гармонично
дополняя  друг  друга, тогда все получается проще  и  легче,
дорога к цели прямее:
       -   Поздравляю,  -  сказала  Мэй  Лань.  -  Начинаешь
проникаться восточной философией.
     - Ну да? - искренне удивился Мазур. - А я-то думал, что
сам это придумал:
      -  Увы,  милый: Все, что только есть на свете, давным-
давно  в  Азии  придумали  - я имею  в  виду  не  вульгарные
технические новинки, а достижения мысли человеческой:
      Мазур решил не вдаваться в теоретические споры. Ему  и
b  *  было  хорошо.  Хоть  и крылось  за  всем  происходящим
обоюдное  лицедейство,  все равно  приятно  было  лежать  на
свернутом  парусе,  словно в колыбели, легонько  покачиваясь
вместе  со  шхуной,  держа в объятиях очаровательную,  тобою
утомленную девушку, особенно когда над головой такие звезды,
вокруг   безмятежно  простирается  теплый  океан  и   лунная
дорожка:
      Словно  ревун  могуче взвыл прямо  у  него  над  ухом.
Усилием воли он заставил себя не шевелиться.
     Нет, ошибиться не мог:
      Из  своей  колыбели  он отчетливо видел  левее  лунной
дорожки,  примерно в полукабельтове от шхуны,  торчавший  из
воды предмет - горизонтальный овал, колыхавшийся в ритме, не
совпадавшем   с  игрой  лунного  света  на  морской   глади.
Решительно не совпадавшем. Потому что все тут зависело не от
волн,  а  от движений аквалангиста, наблюдавшего  сейчас  за
шхуной  в  перископ.  Снабженный,  надо  полагать,  прибором
ночного видения.
       Он  не  пошевелился,  не  изменил  позы.  Молниеносно
просчитав, как выглядит палуба с точки зрения чужака, понял,
что  их  с  девушкой наблюдатель не видит. Отчего  не  стало
легче, отнюдь:
      Ошибиться он не мог - сам умел пользоваться такой  вот
штукой   и   тренирован  был  замечать  все   инородное   на
поверхности  воды. Значит, вот так: Нигде в  море  не  видно
огней  корабля, но это ни о чем не говорит - их и не  должно
быть  видно,  корабль мог остаться где-то далеко  отсюда,  и
подводные пловцы прошли своим ходом несколько километров.
      Вот  будет  смеху, если это - "Нептун".  Вполне  может
оказаться, что сейчас из-под воды таращится Князь или  Папа-
Кукареку:  но  с  тем  же  успехом к месту  падения  капсулы
выбрались, наконец, конкуренты - серьезные, располагающие  и
отлично  подготовленными боевыми пловцами, и плавучей  базой
для  них, внешне безобидным судном, а то и подводной лодкой,
лежащей сейчас на грунте в паре миль отсюда:
     И что? А ничего. Мазур чувствовал себя сейчас не то что
голым  -  лишенным кожи. Славно было бы, конечно, иметь  под
рукой добрый ящик подходящих гранат и по всем правилам,  как
учит  один  из  разделов ППДМ <Подводные противодиверсионные
мероприятия>,  забросать ими близлежащую  акваторию  -  кто-
нибудь да всплыл бы без признаков жизни, уж это непременно:
      Но гранат нет, увы. Все оружие, что отыщется на борту,
-  сейчас не подмога. Уж он-то, во всеоружии боевого  опыта,
прекрасно понимал: если те, под водой, решат дернуть  акцию,
своей цели достигнут быстро и победу одержат сокрушительную.
Один-единственный   человек,  пусть  даже   надрессированный
резать таких вот молодчиков качественно и быстро, ничего  не
сможет  поделать даже с парочкой стволов, находясь на шхуне.
Неизвестно, сколько их там и каков арсенал. Если  они  решат
затопить  лоханку,  потопят моментально.  Если  всем  скопом
пойдут   на   штурм,   все  произойдет  так   неожиданно   и
молниеносно, что всех прикончить он ни за что не успеет. Это
все  равно,  что  драться  на суше  с  целым  скопом  людей-
невидимок. Схватка заранее проиграна, признаем это, отбросив
-%-c&-cn гордыню:
      Он  лежал,  машинально поглаживая прильнувшую  к  нему
девушку,  неотрывно  смотрел  на  перископ,  пока   тот   не
опустился  внезапно  - бесшумно, без малейшего  всплеска,  в
единый миг.
      Как  ни  бесило  собственное  бессилие,  как  душа  ни
требовала действия, эти эмоции приходилось гасить. Он ничего
не   мог   сделать,   решительно  ничего.  Оставалось   лишь
уговаривать  себя:  ну  почему они непременно  будут  топить
шхуну  или  лихим налетом захватывать всех в плен?  С  какой
стати?   Мало   ли  кто  может  встать  тут   на   якорь   -
контрабандисты, странствующие влюбленные, ловцы креветок или
жемчуголовы:
      А  если шхуна или Мэй Лань как-то засветились в Катан-
Панданге?  И  те, под водой, точно знают, с кем столкнулись?
Но  и  в  этом случае вовсе не обязательно ждать взрыва  или
штурма:   Или   он  просто-напросто  пытается  таким   ходом
рассуждений  подсластить  пилюлю?  Днем,  в  светлое  время,
поблизости не было чужаков. Ручаться можно, не было. Никаких
аквалангистов поблизости. Стоп, но за ними могли наблюдать с
берега,  там, в джунглях, может незамеченной укрыться  целая
рота, если она состоит из умелых людей:
      Но  ничего ведь не поделаешь! Остается лежать и  ждать
дальнейшего развития событий:
      А  потому  он, недолго думая, наклонился над девушкой,
потянулся  к ее губам. Уж если подыхать, так не  застывши  в
покорном ожидании смертынки, а посреди сладостного процесса,
слившись в единое целое с последней женщиной в твоей  жизни,
да  еще  столь  очаровательной, умелой и покорной.  Пожалуй,
есть в этом что-то от восточной философии, а?
     Ах, какой сладкой, близкой и дорогой была сейчас ничего
не подозревавшая Мэй Лань, - ну, если это последнее, что ему
суждено  ощутить  в жизни, будем на высоте, отдадимся  этому
всецело:
: Немного в жизни Мазура выпадало столь поганейших ночей. Но
настал  рассвет - и, как гром, приходит солнце  из  Китая  в
этот  край! - над морем поднялось огромное розово-золотистое
солнце, а все они были живы, и шхуна как ни в чем не  бывало
качалась на якоре неподалеку от берега, а безымянные китайцы
разводили  примус  в  железном ящике, и Мэй  Лань  улыбалась
Мазуру   как  близкому,  так  что  на  миг,  на  целый   миг
показалось,  что в мире нет ни притворства, ни войны,  явной
или тайной:
      Должно  быть, девушка уже приняла решение.  Нимало  не
колеблясь, распорядилась:
      -  После  завтрака снимаемся с якоря.  Возвращаемся  в
Катан-Панданг. Ты, я думаю, прав, Джимми. Этого на  дне  уже
нет:
     А чуть попозже Мазур стопроцентно уверился, что события
разворачиваются,    ежели   можно    так    выразиться,    в
пессимистическом  направлении. Милях в пяти  от  острова  им
встретился  красивый белый корабль, идущий встречным  курсом
прямо  к  тем  местам,  что  они покинули.  Именовался  этот
красавец   "Медуза"   и  чрезвычайно   походил   на   мирное
.*% -.#` d(g%a*.% судно, судя по некоторым установленным  на
палубе  причиндалам, - но Мазура, спеца  в  своем  деле,  не
могло  обмануть  ни  новое название, ни  сингапурский  флаг.
Проводив  взглядом белоснежного красавчика,  он  мечтательно
сказал себе: торпеду бы в борт зафитилить этой лоханке,  ах,
как было бы славно:
      Катан-Панданга  они достигли без приключений,  даже  в
штиль ни разу не угодили.

                        ГЛАВА ШЕСТАЯ
                    ГОЛОВОЙ В ЧЕРНИЛЬНИЦУ

      Когда  Пьер,  предварительно  поцарапавшись  в  дверь,
возник  на  пороге, Мазур сразу сообразил,  в  чем  дело:  у
компаньона  было  очень уж таинственное и напряженное  лицо.
Моментально прижал палец к губам, сказал:
      -  Не  пора  ли обедать, мон ами? Жрать хочу  страшно:
Сходим на угол, к Чжао?
      Пьер обрадованно кивнул, моментально успокоившись. Они
вышли   в   коридор,  пронизанный  тонкими,  но  явственными
запахами  чужого жилья, спустились к черному  ходу  -  Мазур
сразу  же  обратил  внимание, что  лестницу  поддерживали  в
идеальном  состоянии, ни одна досочка не скрипнула,  древние
перила  укреплены  на совесть. При нужде по  лестнице  можно
было передвигаться совершенно бесшумно.
      Оказавшись  на  неширокой улице, они переглянулись  и,
вместо   того  чтобы  отправиться  на  угол,  в  ресторанчик
толстяка   Чжао,  где  кормили  и  в  самом  деле   неплохо,
направились  куда  глаза глядят. Они тут были  единственными
европейцами, но согласно тому же восточному этикету никто не
обращал  на  них  внимания. Мазур  подозревал:  все  в  этом
квартале  уже знают, что они обитают над "Пещерой сокровищ",
а  то  и  осведомлены  о некоторых аспектах  взаимоотношений
Мазура с очаровательной помощницей дядюшки Хоп Синга. Восток
-  дело тонкое. С полицией никто, понятно, откровенничать не
станет - но вот кое-кому другом у охотно все выложат:
      Вернувшись  в  Катан-Панданг,  Мэй  Лань  не  терпящим
возражений  тоном  пригласила их  на  постой  -  разумеется,
замотивировано это было нежеланием расставаться с  сердечным
другом  Джимми и заботой о его удобствах: ну не валяться  же
ему   в  убогой  каютке,  если  на  втором  этаже  несколько
свободных  комнат? Можно проводить ночи в комфорте,  уюте  и
полной безопасности. Заодно пристроим и друга Пьера:
      Вообще-то,  не только капитан-лейтенант  Мазур,  но  и
авантюрист Джим Хокинс, тоже не питавший особого  доверия  к
миру  и  человечеству, должен был с ходу  просечь,  что  его
попросту хотят иметь на виду, под неусыпным наблюдением.  Но
ни  тот,  ни другой не могли протестовать - игру приходилось
поддерживать, пусть думает, что ей пока что доверяют:
      Надо сказать, дядюшка Хоп Синг принял появление в  его
доме  сразу двух белых квартирантов с восточным спокойствием
-  он  даже самолично поднялся на второй этаж и в изысканных
выражениях  заверил, что искренне рад исполнить святой  долг
гостеприимства   и   надеется,  что   гости   снисходительно
.b-%acbao  к  убогости  его  недостойного  жилища,   впервые
осчастливленного  присутствием столь  благородных  людей:  В
таком примерно духе.
      Первая ночь прошла самым приятным образом - вот только
ближе  к  утру Мэй Лань, убедившись, что Мазур спит, куда-то
тихонько   ускользнула,  предварительно,  судя  по   звукам,
выдвинув   ящик  стола.  Мазур,  старательно  притворявшийся
дрыхнущим  без задних ног, тут же в ящик полез. И обнаружил,
что  его  револьвер  исчез.  С  возвращением  Мэй  Лань   он
обнаружился  вновь,  и  это  было неспроста.  Когда  девушка
отправилась по каким-то делам, Мазур внимательно  исследовал
свое единственное оружие - и не обнаружил при беглом осмотре
никаких изменений. Патроны остались теми же самыми, с той же
маркировкой  на  донцах  гильз, барабан  исправно  вертелся,
курок  щелкал,  все  было  в порядке,  но  зачем-то  же  она
утаскивала пушку? Может, и здесь известен этот старый трюк -
выварить  патроны,  чтобы они стали  бесполезными?  Нет,  не
хватило бы времени:
      Пьер  заявился  как  раз тогда, когда  Мазур  собрался
исследовать "Веблей" еще более тщательно.
     - Ну, что у тебя на уме? - спросил Мазур с интересом.
      - По-моему, мы во что-то паршивое вляпались, Джимми: -
убежденно сказал француз. - Ох, как оно мне не нравится:
     - Не веришь, что там был "черный ящик"?
     - А ты?
      -  Есть  у  меня смутные подозрения, что  не  все  так
просто:  - сказал Мазур осторожно. - Газет я и в самом  деле
не  читаю,  но  что-то  об  этой  истории  со  столкновением
самолетов и радио молчало, а уж радио мы слушаем:
     - Вот то-то. Темная история.
      -  У тебя есть какие-нибудь догадки? - поинтересовался
Мазур.
      -  Никаких.  Просто-напросто  эта  история  откровенно
смердит:  Если  подумать: Ну какого  черта  сингапурцам  или
русским  оставлять  там парашют? И те, и другие  обязательно
постарались  бы  затереть все следы.  Что  им  стоило  взять
парашют на борт? Такая улика: Но точно тебе говорю: там что-
то  другое.  Может,  это кто-то случайный  обрезал  то,  что
болталось  под парашютом, а сам парашют, не особо мудрствуя,
притопил: Как бы это не шпионские дела, Джимми:
     - Мысли мои читаете, мон ами, - признался Мазур.
     - Если так, пора бы делать ноги:
       -  А  что  это  ты  покосился  так  задумчиво?  Пьер,
помявшись, сообщил:
     - Я же не знаю, может, ты настолько потерял голову, что
к   разумным   доводам   глух:  Я  тебя   понимаю,   девочка
очаровательная:
     - Дружище, - укоризненно сказал Мазур. - Жизнь меня уже
потрепала:  Когда появляется угроза моей драгоценной  жизни,
никакие девочки не способны замутить мозги:
     - Ну и слава богу: Так что, исчезаем? Черт с ними, с ее
деньгами, можно угодить в такой переплет:
      - На шхуне - один из ее китайцев, - сказал Мазур. - Ты
не забыл? Я крепко подозреваю, что не даст он нам сняться  с
o*.`o:
      -  Джимми, а стоит ли цепляться за это корыто? Не  бог
весть какое сокровище.
      - Пожалуй, - кивнул Мазур. - Деньги и документы у тебя
с собой?
     - А как же. Omnia mea mecum porto <Все мое ношу с собой
(лат.)>, как выражались древние:
      -  Ого!  - присвистнул Мазур. - Два семестра  колледжа
дают о себе знать даже теперь?
      -  Ну  да, - сказал Пьер. - Все дело в языке,  Джимми.
Общайся мы с тобой на французском, разговор вышел бы гораздо
интеллектуальнее. Но английский я освоил уже в этих  местах,
так что лексикончик специфический: В общем, все с собой.
     - Вот и прекрасно, - сказал Мазур. - Сделаем так: Сними
номер  в каком-нибудь отельчике средней руки - чтобы был  не
роскошным, но и не походил на притончик с номерами  на  час.
Встретимся  у  Чжао  в  два  часа  дня.  А  я  тем  временем
потолкаюсь  в парочке мест, может, кое-что и вынюхаю  насчет
нашего  дела: И вот что, мон ами: если меня в два не  будет,
особенно не рассиживайся. Исчезай и живи самостоятельно, как
будто меня и не было вовсе. Усек?
     Пьер приостановился, внимательно глянул на него:
      -  Ты  это таким тоном говоришь, будто заранее уверен,
что не прид