проверку, но даже самые  лучшие  ревизоры  не  могли  сопротивляться,  когда
предлагаемые им суммы взяток достигали величины их  столетней  зарплаты.  И,
конечно, большинство проверок так ничего и не смогло установить. Кроме того,
именно в девяностом году начались  нападки  на  следователей  и  прокуроров,
ведущих так  называемое  "узбекское  дело",  когда  прозвучал  массовый  хор
обвинителей о  недопустимости  обвинения  целого  народа  или,  если  точнее
говорить, всего правящего класса солнечной республики.
   Напуганные подобными обвинениями, ревизоры из Москвы охотно брали  взятки
и закрывали глаза на многочисленные нарушения законности.  И  хотя  Гдлян  с
Ивановым в очень многих случаях  действительно  в  пылу  обвинения  нарушали
закон, они превратились под влиянием средств  массовой  информации  в  некое
подобие громогласных обличителей общественной морали. Но вся  тайна  была  в
том, что Узбекистан лишь случайно попал  в  поле  зрения  правоохранительных
органов,  когда  Нишанов  не  сумел  защитить  свою  республику  от  нападок
проверяющих. Практически во всех без исключения республиках Средней  Азии  и
Закавказья к тому времени была схожая картина.  Однако  почти  везде  первые
секретари местных компартий усердно отбивали натиски  проверяющих.  Особенно
"отличились" руководители Азербайджана и Армении,  практически  не  допустив
повторения "узбекского дела" в своих регионах. В Грузии был  арестован  даже
друг Шеварднадзе, секретарь ЦК, который серьезно  рассматривался  Москвой  в
качестве возможного преемника главы Грузии.
   Нужно было представить себе всю эту смесь неустроенности, неуверенности в
завтрашнем дне,  уже  начавшую  галопировать  инфляцию,  девальвацию  рубля,
введение повсеместно карточек на  основные  продукты  питания,  национальное
брожение в республиках Прибалтики, победу антикоммунистических сил в  Грузии
и Армении, чтобы понять, как трудно и одновременно как  легко  было  в  этот
день работать майору Евсееву и всей приехавшей с ним команде.
   В этот вечер он  наконец  подготовил  все  необходимые  документы,  чтобы
вылететь завтра утром. Воз" вращаясь в гостиницу, где он оставался со  своей
группой, Евсеев не забыл заказать на завтра самолет и предупредить охрану об
особом режиме транспортировки груза к самолету. И лишь после  этого,  поймав
такси, поехал в гостиницу, чтобы принять душ и отоспаться. Сегодняшний  день
он смело мог занести в свой актив. Получив ключи у дежурного, он поднялся по
лестнице наверх и прошел к своему номеру,  находившемуся  на  втором  этаже.
Открыл ключом дверь и увидел сидевшего в его комнате полковника  Волкова  из
военной контрразведки, которого он слишком хорошо знал.
   - Что случилось? - испуганно спросил Евсеев.
   - Закрой дверь, - поморщился полковник, и Евсеев быстро  запер  за  собой
дверь.
   - Иди сюда, - позвал полковник. Евсеев подошел к нему бледный от ужаса.
   - Боишься, сука! - сказал довольным голосом полковник. -  Это  правильно,
что боишься. Всех нас в такое дерьмо посадил.
   - Я только выполнял приказ генерала Матвеева, - Евсееву вдруг показалось,
что полковник прилетел сюда, чтобы убрать слишком много знающего  майора.  А
Волков, видя состояние стоявшего перед ним человека, не только не успокаивал
его, но, наоборот, всем своим видом словно подтверждал его худшие опасения.
   - Ты мне генералом не прикрывайся, - с явной угрозой  в  голосе  произнес
Волков. - Кто у тебя в охране завтра полетит? Сколько человек?
   - Восемь. Старший - капитан Медведев.
   - Значит, будет девять. Я тоже полечу с вами.
   - Не  могу,  товарищ  полковник,  -  взмолился  Евсеев,  -  состав  давно
определен. Слишком ценный груз. Ни для кого не сделают исключения. Даже  для
вас.
   - Ты мне зубы не заговаривай. Я должен лететь с вами, -  многозначительно
сказал Волков, - а то ведь знаешь, я могу и вместо тебя полететь.
   - Что вы говорите? - испугался Евсеев. - Но  как  это  возможно?  Там  же
будет проверка. Люди Медведева знают моих сотрудников в лицо. У меня пять  и
у Медведева восемь. Тринадцать человек. Вот и все. В самолет, кроме пилотов,
пустят только тринадцать человек.
   - Кто пустит?
   - Там должны быть представители вашего ведомства.
   - С ними я договорюсь.
   -  Тогда  нужно  разрешение   либо   генерала   Матвеева,   либо   самого
командующего. Поймите, товарищ полковник, я просто не имею права.
   - Ты дурака не валяй! - с явной угрозой в голосе сказал полковник. - Меня
местная контрразведка останавливать не будет. А  под  каким  соусом  меня  в
самолет посадить, это ты должен решать, а не я.
   - Но это невозможно, - снова простонал Евсеев, - просто невозможно. У нас
четкий список, всего тринадцать фамилий. Нас будут считать  при  посадке  по
головам, как ящики с деньгами.
   - Тринадцать - несчастливое число, майор, - ухмыльнулся Волков, и в  этот
момент в дверь постучали.
   Полковник вопросительно взглянул на явно испугавшегося Евсеева.
   - Кого-нибудь ждешь?
   - Нет, никого. Никто не знает, в каком я номере. Это наверняка кто-нибудь
из моей группы. Я сейчас открою.
   - Подожди, - Волков встал, подошел к двери,  прислушался.  Затем  знаками
показал, что идет в ванную комнату и, пройдя туда,  затворил  дверь.  Евсеев
лишь после этого заставил себя подойти к дверям.
   - Кто там?
   - Это я, - услышал он знакомый голос и, облегченно вздохнув, открыл.
   На пороге его номера стоял капитан Марис Янчорас.
   - В чем дело, Марис? - удивился Евсеев. - Почему так поздно?
   - Поговорить нужно, - коротко сказал  литовец.  -  Он  говорил  по-русски
почти без акцента.
   - Утром поговорим, - хотел закрыть дверь Евсеев,  но  капитан  неожиданно
подставил ногу.
   - Сейчас.
   - Поздно уже, - разозлился Евсеев, - я устал, спать хочу.
   - Я быстро уйду, - почти миролюбиво попросил Янчорас, и майор,  с  трудом
скрывая недовольство, открыл дверь.
   - Заходи, только быстро. Они прошли в комнату.
   - Ты кого-то ждешь? - спросил капитан.
   - С чего ты взял?
   - Просто спрашиваю. Мне нужно тебе задать Два вопроса.
   - Задавай и быстрее уходи, - злился Евсеев, представлявший, как бесится в
ванной комнате полковник.
   -  Ты  привез  в  Москву  суммы  гораздо  больше  тех,   о   которых   мы
договаривались, - сказал Янчорас, - я видел сегодня, как ты звонил в Баку  и
Тбилиси.
   - Ну и что? Размещал там остатки денег, - пожал плечами Евсеев, - ты ведь
знаешь, что у нас лежало гораздо больше денег, чем было по реальной кассе.
   - Я не про это, - терпеливо сказал Янчорас, -  твои  суммы  были  намного
больше тех, о которых мы мне говорил.
   - Завтра проверим, -  кивнул  Евсеев,  -  завтра  все  проверим  и  тогда
поговорим.
   -  Нет,  -  упрямо  сказал  Янчорас,  демонстрируя  поразительную   тупую
стойкость, - нужно решить сейчас.
   - Поздно уже, - закричал Евсеев.
   - Мы привезли сюда много денег, - сказал Янчорас, - очень  много.  И,  по
моим расчетам, ты оставляешь здесь несколько десятков миллионов.
   - Марис, - сдерживаясь, попросил Евсеев, - завтра поговорим,  мне  сейчас
нужно выспаться.
   - Кому пойдут эти деньги? От кого они к нам пришли? - задал наконец  свои
вопросы капитан.
   - Только эти два вопроса тебя  интересуют  и  больше  ничего?  -  спросил
Евсеев.
   - Это первый вопрос, - чудовищно спокойным тоном сказал  Марис,  -  но  у
меня есть и второй.
   - Задавай вопрос и убирайся! - заорал Евсеев.
   - Какая будет моя доля? - спросил Янчорас.
   - Ax ты, сукин сын, - разозлился майор, - твоя доля! Твоя доля  сидеть  и
помалкивать в тряпочку.  Мы  и  так  платим  тебе  достаточно.  Ты  на  свою
капитанскую зарплату "Мерседес" купил и к брату  в  Клайпеду  отправил.  Еще
говоришь "моя доля". Убирайся!
   На литовца не действовала эта риторика. Он спокойно  выслушал  все  крики
майора и затем достал из кармана сложенную бумажку.
   -  Здесь  написано,  кому  и  сколько  ты  должен  заплатить   за   якобы
уничтоженные ими деньги. Ты вчера порвал и выбросил этот  листок,  а  я  его
поднял и склеил. Узнаешь?
   - Шантажист проклятый. Отдай бумагу! - кинулся к нему Евсеев, но  литовец
убрал бумагу в карман.
   - Мы должны договориться, - сказал он.
   -  Вон  отсюда!  -  окончательно  рассвирепел  Евсеев.  -  Он  меня   еще
шантажировать вздумал. Ты когда иномарки покупал на мои деньги, думал  бы  о
своей "доле"! Тогда ты был готов на все. Отдай бумагу и убирайся.
   - Ты подумай, о чем я сказал. Здесь все написано. Пять процентов мои.
   - Дурак, - прошипел майор, - пять процентов. Такие  деньги  даже  министр
обороны не получит. А ты - дешевка, я тебя держал своим заместителем.  -  И,
уже не сдерживаясь,  он  бросился  к  капитану,  чтобы  отнять  бумагу.  Тот
довольно легко отбросил приземистого Евсеева от себя. С диким криком  Евсеев
рухнул на пол.
   - Ax ты, гнида, - морщился он от удара своего заместителя, - все равно ни
копейки не получишь.
   - Тогда я отправлю  твою  бумагу  в  КГБ,  -  холодно  сказал  Янчорас  и
повернулся, чтобы выйти из номера. Потом посмотрел на  своего  начальника  и
мягко сказал:
   - Ты бы лучше поделился. Такие деньги одному впрок не пойдут.
   - Иди ты к черту! - потер ушибленное плечо Евсеев. Янчорас пожал плечами,
развернулся, чтобы уйти, и получил сильный удар в  лицо.  Только  мгновенная
реакция спортсмена-волейболиста позволила ему несколько ослабить удар, уходя
от прямого столкновения. В следующую секунду он отбил еще один удар  Волкова
и сам нанес сильный удар по лицу полковника, который зашатался. Не давая ему
опомниться, капитан нанес еще два удара и,  оттолкнув  от  себя  шатающегося
полковника, успел сделать несколько шагов по  направлению  к  дверям,  когда
вдруг в руках у Волкова появился пистолет с надетым на него глушителем.
   - Нет! - закричал в ужасе Евсеев. - Только не стреляйте!
   Волков поднял  пистолет.  Янчорас  оглянулся,  и  Евсеев  прыгнул,  чтобы
остановить полковника. Прыгнул он неудачно.  Вместо  того  чтобы  остановить
старшего офицера, он вынудил его нажать на курок. Прозвучал тихий выстрел, и
капитан чуть пошатнулся и  лишь  затем  упал,  словно  подрубленный,  ничком
вперед.
   Пуля попала ему прямо в сердце. Он умер мгновенно.
   - Вы его убили, - застонал Евсеев. Волков быстро  наклонился  над  телом,
профессионально приложив руку к шее капитана.
   - Да, - наконец произнес он, - кажется, готов.
   - Зачем нужно было стрелять?
   - Это потому, что ты бросился под руку, - оттолкнул его Волков,  -  нужно
быть осторожнее.
   - Поэтому вы его убили, - Евсеев подошел к лежащему на полу  капитану  и,
подняв руку, попытался найти его пульс. Но лежавший на полу Янчорас был  уже
мертв. Евсеев быстро достал из его кармана  бумажку  и  услышал  насмешливый
голос стоявшего над ним полковника:
   - Барахло собираешь? Дай мне эту бумагу.
   Ослушаться Евсеев не мог. Передав бумагу, растерянно опустился на стул.
   - Что теперь будет? - прошептал он, обхватив голову руками. - Что  теперь
будет со всеми нами?
   - Все будет в порядке,  -  успокоил  его  полковник,  -  труп  мы  отсюда
заберем. Ты, кажется, говорил, что завтра вас будут считать по головам.  Вот
вам еще одна голова. Я могу пройти в самолет вместо него.
   - Из-за этого вы его убили? - шепотом уточнил Евсеев.
   - Конечно, нет. Ты видел, что это случайно, ты толкнул меня под руку.
   А вот бумагу у него я забрать хотел. И тебе тоже не  дам.  Пусть  у  меня
полежит, надежнее будет.
   - Господи, - повторил Евсеев, - что теперь с нами со всеми будет?
   И, уткнувшись в свои короткие ладони, он  вдруг  истерически,  как  баба,
заплакал. Вернее, даже не заплакал, а запричитал.  Словно  вся  та  тяжесть,
которая висела на нем, смогла  разрешиться  каким-то  сильным  эмоциональным
выходом.
   А стоявший рядом полковник  убрал  документ  в  свой  карман  и  спокойно
смотрел, как воет майор Евсеев.

Мюнхен - Берлин. 25 января 1991 года
(продолжение)

   - Я опять должен куда-то  лететь?  -  спросил,  уточняя  последние  слова
Трапакова, Юджин.
   - Должен. Только не лететь. Тебе еще нужно напоследок помочь нам выяснить
некоторые вещи.
   - А почему  помогать  нужно  именно  мне?  Трапаков  сделал  знак  рукой,
попросив замолчать. И, поднявшись, подошел к двери.  Прислушался.  Все  было
тихо.
   Он вернулся и шепотом попросил:
   - Включи радио.
   Кемаль, поняв в чем дело, включил радио, и громкая музыка заполнила купе.
Скэллер позволял исключать возможность применения подслушивающих средств, но
не гарантировал от прямого подслушивания в том случае,  если  кто-нибудь  из
сотрудников ЦРУ будет слишком часто проходить по коридору мимо купе Юджина.
   - Ты понимаешь, начал Трапаков, речь идет о  твоих  деньгах.  Их  у  тебя
слишком много, чтобы так просто все бросить.
   - Знаю, - спокойно сказал Кемаль, - поэтому я всегда держал  часть  денег
на нейтральных счетах в Швейцарии и Франции.  Но  это  действительно  только
часть, примерно пять-семь процентов. Вытащить все невозможно. В Лэнгли сразу
поймут, что мы хотим сделать, и заблокируют все мои счета. И в Канаде,  и  в
США.
   - Верно, - согласился Трапаков, - но только в том случае, если ты начнешь
суетиться и переводить эти деньги в другие банки, на другие счета.
   - А какая мне польза от тех, которые лежат на мое  имя?  Если  вернусь  в
Москву, им ничего не стоит  доказать,  что  я  сбежал,  и  по  решению  суда
конфисковать все мое имущество.
   - Правильно. Именно поэтому мы и предлагаем тебе не трогать  эти  деньги.
Вообще не трогать ни цента. Они должны лежать  на  твоем  счету  в  качестве
гарантии твоей платежеспособности.
   - Для чего мне такие гарантии?
   - Слушай, Кемаль, - даже здесь, в купе, при громкой музыке, с  включенным
скэллером в кармане, в окружении агентов КГБ, полковник Трапаков не  называл
своего коллегу его настоящим именем,  ты  ведь  гораздо  лучше  меня  должен
понимать такие вещи. Ты был капиталистом целых семнадцать лет. И  семнадцать
лет учился управлять  миллионами  долларов.  Ты  должен  понимать,  как  это
делается: ты дашь чек на сумму, которая у тебя есть. И которую кто-то другой
попытается изъять.
   - Он должен мне что-что предложить. Какая форма сделки?  -  автоматически
спросил Кемаль и  улыбнулся.  -  Кажется,  ты  прав.  Я  действительно  стал
капиталистом.
   - Тебе все объяснят в Берлине. Нам важно, чтобы ты после прибытия в город
поселился в определенной гостинице в Западной части города.
   - В Западной? - удивился Кемаль. - По-моему, это неразумно.
   - Так нужно, - пожал плечами Трапаков. - Тебе необходимо  остановиться  в
"Гранд-отель  Эспланада",  так,  по-моему,  называется  эта  гостиница.  Там
заказан для тебя люкс, или, как говорят в таких случаях, сюит. Номер заказан
с таким расчетом, что рядом с тобой в соседнем номере будем находиться мы.
   - Это не совсем правильно, - упрямо возразил Кемаль,  -  за  мной  следят
сотрудники ЦРУ. Они понимают, что, переехав границу Германии, я оказываюсь в
зоне, контролируемой советскими войсками. И вдруг я сам отказываюсь от этого
и переезжаю в Западную зону. Они могут  догадаться,  что  началась  какая-то
игра.
   - Может, ты и прав, - подумав, ответил Трапаков,  -  но  тебе  все  равно
нужно ехать именно в этот отель. Мы не можем ничего менять на ходу поезда.
   - Надеюсь, они все правильно просчитали, - пробормотал Кемаль. - Что  мне
нужно там делать?
   - Завтра днем к тебе приедет наш эксперт. Ровно в два тридцать. Он  будет
вместе со мной. Он и объяснит тебе весь замысел операции.
   - Понятно, - вздохнул Кемаль, - я думал, что уже вернулся домой.
   Выходит, я ошибался. Хотя, с  другой  стороны,  я  должен  быть  доволен.
Возвращаюсь домой в сопровождении целого эскорта сотрудников КГБ и ЦРУ.
   - Меня просили передать тебе, что это вынужденная мера.  У  нас  в  Праге
погиб один наш товарищ. И мы обязаны все проверить.
   - Кто погиб?
   - Ты его не знаешь.
   - Я многого не знаю, - согласился  Юджин.  -  После  Андропова  ведь  был
Чебриков. И только потом Крючков. Верно?
   - Не совсем. После Андропова был еще несколько месяцев Федорчук. Потом  -
Чебриков. И уже во времена Горбачева назначили Крючкова.
   - А кто вместо него? Я не мог в Канаде собирать  специальные  сведения  о
советской  разведке.  Это  сразу  бы  вызвало  подозрения.  Хотя  знаю,  что
Шебаршин.
   Но я его фамилию раньше не слышал.
   - Он работал в Иране. В нашем отделе. Был там резидентом,  но  уже  после
твоего отъезда .
   - Поэтому я его и не помню. Ты сказал, что Дроздов сейчас работает?
   - Да, Юрий Иванович сейчас начальник управления по нелегалам.
   - Ясно. Представляю, как все изменилось у нас  дома.  Читая  там  прессу,
ничего нельзя было понять. Почему начались эти события в Прибалтике, война в
Карабахе, ферганские события? Почему в Тбилиси все кончилось так трагически?
   Ничего не понимаю.
   - Я сам много не понимаю, - отмахнулся Трапаков, - и многие не  понимают.
Сложно объяснить. Вернешься домой, все сам узнаешь.
   - Надеюсь, - молвил Кемаль, - когда-нибудь я все-таки смогу вернуться.
   - Не так мрачно. Там планируют завершить всю операцию за несколько  дней.
Максимум через неделю ты будешь дома.
   - Посмотрим, - пожал плечами Кемаль, - мне очень  не  нравятся  операции,
которые проводятся вот в таком пожарном порядке. Но еще больше не  нравится,
когда убивают сотрудников КГБ. Поэтому я  поеду  в  этот  отель,  Сережа.  И
постараюсь что-нибудь сделать.

Бонн. 25 января 1991 года

   Они сидели вдвоем в кабинете. Здесь не  было  никого  из  посторонних.  И
ненужно было притворяться. Они знали друг друга уже несколько десятков  лет.
Оба были не просто политиками, оба были самыми известными и самыми  опытными
политиками Германии послевоенных лет.
   За столом сидели канцлер Коль и его заместитель, министр иностранных  дел
Ганс Дитрих Геншер. Коль всегда относился к своему  заместителю  подчеркнуто
уважительно и корректно. Он никогда не забывал, как его партия, не  имевшая,
казалось бы, никаких шансов  возглавить  правительство,  стала  в  одночасье
правящей партией Германии благодаря маневру Свободных  демократов  -  партии
Геншера, переметнувшихся от социал-демократов к  христианским  демокпатам  и
изменившим таким образом баланс сил в бундестаге.
   Геншер тогда остался министром иностранных дел и вице-канцлером.  И  хотя
грозный Штраус из Баварии много  раз  говорил  свою  любимую  фразу,  что  в
большой их коалиции "хвост не должен управлять собакой", никаких  дивидендов
баварский лидер от этого не получал. Геншер по-прежнему  считался  человеком
номер два в боннской иерархии и уверенно занимал место министра  иностранных
дел, став к моменту объединения Германии и после смерти Андрея Громыко самым
"долгоиграющим" министром иностранных дел в мире.
   Ни Коль, ни Геншер никогда не верили, что при их жизни, более  того,  при
их правлении, наступит тот благословенный час, когда можно будет  объединить
раздробленную, униженную, разбитую во второй  мировой  войне  Германию.  Это
была вожделенная цель, о которой они могли только мечтать. И которую  сделал
явью Михаил Горбачев, разрушивший прежний "железный занавес".  Ни  Коль,  ни
Геншер не были дилетантами  в  политике,  подобно  большинству  журналистов,
смело рассуждающих о  простых  немцах,  разрушивших  берлинскую  стену.  Оба
немецких политика ясно  сознавали  -  стену  разрушили  только  потому,  что
Горбачев  позволил  это  сделать.  Только  поэтому.  Ни  Хонеккер,  ни   его
карикатурный последователь Эгон Кренц никогда  не  допустили  бы  подобного,
опираясь на советские танки и штыки. Но когда танки подучили приказ стоять в
ангарах, а советские дивизии были строго предупреждены о невмешательстве  во
внутренние дела немцев, наступил перелом. Эту плотину  уже  невозможно  было
удержать, и она рухнула.
   Коль справедливо считал своим личным достижением объединение Германии.
   Но  в  такой  же  мере  это  расп