Он действительно вызвал по селектору кого-то  из  врачей,  попросил  того
найти в архиве рентгеновские  снимки  Кемаля  Аслана.  Порядочному  человеку
всегда неприятно участвовать в  любой  форме  обмана,  совершаемого  даже  с
самыми благими намерениями. Поэтому он чувствовал  себя  не  совсем  хорошо,
стараясь не смотреть в глаза американцам. Даже  если  бы  Тернер  ничего  не
знал, его должно было насторожить подобное поведение главного врача.
   Зазвонил телефон. Очевидно, врач не мог найти снимки, потому  что  Бонев,
извинившись, вышел из кабинета. Американцы переглянулись. Они ждали недолго,
минут пять-шесть, когда в кабинет  наконец  вернулся  Бонев.  Не  сказав  ни
слова, он бросил пакет на стол.
   Томас и Уильям переглянулись и, вскочив  со  стульев,  подошли  к  столу,
достали черные рентгеновские снимки. На  конверте  по-болгарски  написано  -
"Кемаль Аслан". Было слишком  очевидно,  что  писали  совсем  недавно.  Райт
достал свою зажигалку, и Тернер начал вытаскивать снимки.
   - Вы в них что-нибудь понимаете? - иронически спросил Бонев.
   - Кое-что, - ответил Томас, щелкая зажигалкой несколько раз.
   Тернер делал вид, что внимательно рассматривает снимки.
   - И с такой травмой головы он  потом  сумел  восстановиться,  -  негромко
сказал Тернер, - просто фантастика.
   Томас исправно перевел эти слова Боневу. Тот пожал плечами.
   - У  меня  были  гораздо  более  сложные  случаи.  Травма  как  раз  была
небольшой. Опаснее была его кома, которая длилась несколько  месяцев,  после
нее всегда трудно восстанавливаться.
   - Конечно, - согласился Томас и еще раз щелкнул зажигалкой.
   - Можно мы осмотрим место, где лежал Кемаль Аслан? - попросил Тернер.
   Томас перевел его просьбу.
   - Нет, - на этот раз врач  был  куца  спокойнее,  чувствовалось,  что  он
говорит правду, - тот корпус давно снесли и вместо него построили новый.
   - Жаль, - пробормотал Томас.
   - Почему, - возразил врач, - корпус был старый, и его  давно  нужно  было
ремонтировать.  В  восемьдесят  третьем  снесли  три  этажа  и  вместо   них
пристроили к нашему основному зданию пятиэтажный корпус, образующий вместе с
нами весь комплекс.
   - Да-да, поспешил согласиться Томас, тогда конечно.
   Они попрощались с врачом. На этот раз он протянул им руку, в его  взгляде
даже промелькнуло любопытство.
   Домой им пришлось возвращаться с  привычным  эскортом.  И  на  этот  раз,
словно отрабатывая некую повинность, больше говорил  Томас.  Совсем  молчать
было нельзя. Даже если  очень  хотелось.  И  только  когда  они  приехали  в
посольство и вошли в здание, Уильям спросил Томаса:
   - Ты сфотографировал его рентгеновские снимки?
   - Конечно.
   - Срочно проявляй пленку. Нужно приготовить снимки и сегодня послать их в
Лэнгли. Пусть там наши эксперты сверят форму черепа и  скажут  нам  наконец,
кто такой этот Кемаль Аслан.
   - Отправить по факсу? - спросил Томас.
   - Если получится. Хотя бы форму черепа, перерисованную на лист бумаги.
   Строение черепа у каждого человека  свое.  Пусть  установят,  может  быть
такое строение у американского Кемаля Аслана или нет.
   Томас, кивнув,  отправился  проявлять  пленку.  Фотографии  были  готовы,
перерисованы и посланы в Лэнгли в седьмом часу вечера, когда в  Америке  еще
было раннее утро. Теперь оставалось ждать, когда станут известны  результаты
заключения экспертов.
   Хотелось надеяться на быструю реакцию Арта Бэннона.  Зная,  что  за  этим
делом следит сам заместитель директора ЦРУ, Тернер не сомневался, что уже  к
полуночи они получат точный ответ.
   Ответ  пришел  в  двенадцать  тридцать  ночи.  Ответ  был   ошеломляющим,
невероятным, он перечеркивал все, что подозревал Тернер. Эксперты  пришли  к
единодушному  мнению,  что  данный  череп  мог  принадлежать  только  одному
человеку:
   Кемалю Аслану, сидевшему в американской тюрьме шесть  лет  назад  и  ныне
работающему в Канаде. Райт, получив сообщение по факсу, около  которого  они
дежурили  весь  вечер  в  пустом  здании  американского  посольства,  громко
выругался.
   Либо советская разведка снова переиграла их, либо Кемаль  Аслан  был  тем
самым турком, который невольно оказался замешан в интригах двух самых мощных
разведок.

Торонто. 22 января 1991 года
(продолжение)

   Уже во время ужина Сандра, словно предчувствуя  нечто,  старалась  меньше
говорить, глядя на сидевшего  рядом  Кемаля.  Но  когда  они  уже  в  машине
направлялись в отель, где он снимал для нее номер, она спросила:
   - Что-нибудь произошло? Он молчал. Наконец выдавил:
   - С чего ты взяла?
   - Я права? - уточнила Сандра.
   Он снова достаточно долго молчал. А потом сказал:
   - Да.
   Сандра обычно останавливалась в отелях. Они почти никогда не оставалась у
него дома. Просто не любила. После того как он обнаружил  ведущееся  за  ним
наблюдение, то даже обрадовался подобной ее щепетильности.

***

   - Что именно? - спросила она.
   - У меня неприятности.
   - Я могу чем-то помочь?
   Он остановил машину. Уткнулся лицом в руль, прошептал:
   - Нет.
   Она молчала, чувствуя его состояние. Потом осторожно положила руку на его
плечо.  -  Что  происходит,  Кемаль?  Я  ничего  не  понимаю.  После   этого
телефонного звонка ты стал совсем другим. Что-нибудь с Марком?
   - И с ним тоже, - сумел сказать он.
   - Они попали в аварию? - испугалась Сандра. Он повернул голову.
   - Сандра, - тихо прошептал он, - почему мы с  тобой  не  поженились?  Она
явно смутилась.
   - Ты делаешь мне предложение?
   - Я просто спрашиваю.
   - У тебя появилась странная манера спрашивать.
   - Да, - он смотрел на нее, словно стараясь запомнить этот  образ  на  всю
оставшуюся жизнь.
   - Я никогда об этом не думала, -  призналась  Сандра,  -  у  нас  слишком
сложная жизнь. У каждого своя.
   - Все верно, - угрюмо сказал он.
   - Как ты мне сегодня не нравишься. Ты никогда  таким  не  был,  -  пожала
плечами женщина.
   Он осторожно взял ее руку, поднес к губам ладонь, вдыхая знакомый  аромат
ее тела. Осторожно поцеловал пальцы. Медленно, по очереди каждый.  И  замер,
прижимая руку к губам и закрыв глаза.
   - Мне нужно лететь в Европу, - сказал он.
   - Ты не хочешь больше со мной встречаться? - вдруг  спросила  она,  чутко
уловив в его поцелуях какой-то прощальный надрыв. Он даже испугался.
   - Не говори так, - мягко попросил он, - это совсем другое.
   Она наклонила голову к его волосам.
   - У тебя появилась седина, - сказала осторожно.
   - Уже давно.
   - Я тебя люблю, - вдруг произнесла она, - не уезжай  надолго,  Кемаль.  Я
тебя очень люблю.
   Он закрыл глаза, с трудом сдерживаясь. Он  ведь  знал,  что  когда-нибудь
этот момент наступит. Обязательно наступит, его отзовут. Но жил так,  словно
не помнил об этом дне. По какому-то дьявольскому наваждению вызов пришел как
раз в тот момент, когда он был с любимой женщиной. И это было самое  трудное
в его расставании. Сандра и Марк. Два человека, которых он никогда более  не
увидит.
   Это было не  правдоподобно,  невозможно,  страшно,  глупо.  Но  это  была
реальность.
   Никогда больше офицер ПГУ КГБ,  советский  разведчик-нелегал,  не  сумеет
въехать в Америку, никто и никогда больше не даст ему визу ни в  США,  ни  в
Канаду.
   Возможно, для него закроют границы и в другие европейские страны. А  сыну
никогда не разрешат с ним увидеться. Да и американский конгрессмен от  штата
Луизиана Сандра Лурье не станет прилетать к бывшему шпиону. Это был конец. И
от сознания этого конца делалось еще больнее, словно испытания, выпавшие  на
его долю, никогда не должны были кончиться.
   Он не сказал Сандре в ответ, что любит ее. Женщина впервые призналась ему
в любви, он не ответил взаимностью. Он просто сидел и молчал.  И  она  вдруг
поняла, что теряет его. Она не знала причин, не понимала  мотивов,  которыми
руководствовался любимый человек,  но  своим  звериным  женским  чутьем  она
чувствовала, что теряет его навсегда. Словно в ней проснулся тот  самый  зов
миллионов оставленных самок, теряющих своих самцов и дико воющих в  ночи  от
страха и ужаса остаться в одиночестве. Может, в каждой женщине глубоко сидит
этот  атавизм,  ибо  самка,  оставшаяся  одна,  погибала,  не  способная   к
воспроизводству и выживанию. Так было миллионы  лет,  и  эта  масса  времени
давила на женские  гены,  постоянно  напоминала  о  себе,  заставляя  каждую
родившуюся  женщину  мучительно  искать  свою  пару,  и,  лишь   найдя   ее,
чувствовать, как она выполняет основной завет жизни. Даже рождение детей  не
давало женщине-самке того покоя,  на  который  она  рассчитывала.  Некоторые
считали, что так предначертал Бог, выгнавший дама и Еву  из  рая.  Некоторые
считали, что виноваты наши хромосомы.  А  некоторые  просто  полагали,  что,
кроме животных инстинктов, у человека есть душа, способная к  состраданию  и
переживанию. И это самое большое чудо Вселенной изменило в конце концов мир,
сделав человека венцом творения природы или вечного разума.
   - Ты ничего не хочешь мне объяснить? - спросила Сандра.
   Он  вдруг  вспомнил,  как   десятки   талантливых   разведчиков-нелегалов
возвращались на родину. Они оставляли  за  "стальным  занавесом"  не  только
часть своей жизни.  Они  оставляли  любимую  работу,  любимый  образ  жизни,
любимый дом и, конечно, любимых женщин. Может, поэтому нелегалы  так  быстро
спивались, в конце концов тихо угасая. Или женились по несколько раз, словно
пытаясь обмануть природу и найти оставленный однажды идеал. Он знал  историю
многих известных разведчиков, но  это  знание  приносило  лишь  печаль.  Ибо
ничего изменить было нельзя. И остаться  он  не  имел  права  ни  при  каких
обстоятельствах. Да ему бы и не разрешили остаться. Был,  правда,  и  другой
выбор. Остаться на Западе, перейти на сторону американцев, стать предателем,
как делали это до него Шевченко и Понятовский, Гордиевский и Резун,  десятки
других малодушных и подлых.
   Некоторые даже не выезжали на Запад, предпочитая становиться подлецами  в
собственной стране. Но этот путь  был  не  для  Юджина.  Очевидно,  подлецом
нельзя стать в результате каких-то внешних условий. Им нужно родиться.  Сидя
сегодня в автомобиле, он еще не знал, что уже  через  несколько  месяцев  не
будет той страны, которая его отзывает, и той партии, членом которой он был.
Не будет идеологии,  во  имя  которой  он  работал.  Не  будет  организации,
пославшей его на Запад. А еще через некоторое время предатели Гордиевский  и
Резун станут самыми популярными  авторами  в  его  бывшей  стране,  объясняя
миллионам своих  бывших  соотечественников,  что  предательство  собственной
страны можно как-то оправдать, что  измену  своим  родным  и  близким  можно
простить, а собственную подлость и предательство  превратить  из  морального
поражения в успех всей жизни. Юджин ничего этого не знал.
   Он сидел в своем автомобиле, положив голову на руль,  и  чувствовал,  как
ласковые руки Сандры касаются  его  плеча.  Он  понимал,  что  нужно  что-то
сказать, попытаться  объяснить,  помочь  женщине  преодолеть  это  состояние
растерянности и ужаса перед неведомым. Но он молчал. И молчание  становилось
с каждой минутой все  страшнее  и  страшнее.  Словно  сама  жизнь  по  капле
выходила из них. А вместе с жизнью уходила и любовь.
   - Если хочешь, - вдруг сказала она, я полечу с тобой в Европу.
   Он стиснул зубы. Если сейчас он что-нибудь скажет, все будет кончено.
   Он должен будет что-то объяснять. А ничего  объяснить  невозможно.  И  не
нужно.
   - Ты не хочешь,  -  поняла  женщина,  убирая  наконец  свои  руки.  Потом
спросила:
   - Когда ты должен лететь?
   - Наверное, завтра, - это он сумел произнести каким-то чужим голосом.
   - Я не знаю, что с тобой происходит, -  начала  торопливо  говорить  она,
словно опасаясь, что может не успеть, - и даже боюсь гадать на эту тему.  Но
я знаю одно, Кемаль, я не смогу без тебя жить. Понимаешь, не смогу.  Я  тебя
очень люблю.
   Она впервые говорила такие слова. Словно своим долгим молчанием он сломал
ее гордость, и теперь рядом с ним  была  не  известный  адвокат,  не  бывший
вице-губернатор штата, не конгрессмен Соединенных Штатов, а просто  женщина,
ждущая его ответа. А он снова молчал.  И  ломал  сильнее,  словно  задавшись
целью заставить ее принять в  этот  вечер  максимальную  дозу  боли.  И  он,
чувствуя, как зашкаливает этот чудовищный  дозиметр  боли,  просто  протянул
руку  и,  обняв  ее,  осторожно  привлек  к  себе.  Поцелуй  был  долгим.  И
прощальным. Она снова это почувствовала. Но предел унижения ее гордости  был
уже пройден. И она не стала спрашивать, почему. Словно предчувствуя,  что  и
на этот вопрос не получит ответа.
   - Поедем куда-нибудь, - вдруг попросила она, - я не хочу  возвращаться  в
отель. Сегодняшнюю ночь ты можешь мне подарить?
   Вместо ответа он развернул автомобиль. А потом была такая длинная и такая
короткая ночь. В эту ночь они  любили  друг  друга,  как  могут  любить  еще
немногие, оставшиеся в этом технократическом мире  люди.  Ибо,  став  венцом
Вселенной, человек не сделал лучше среду своего обитания. И сам не  сделался
лучше. В эту ночь они были вдвоем.
   Больше они не говорили. Им это было просто не нужно. На одну-единственную
ночь в своей  жизни  они  стали  телепатами.  Всеобъемлющая  любовь  и  ужас
расставания  стали  мощными  катализаторами,  обострившими  все  чувства  до
предела.
   Они гуляли по улицам города, меняли кафе, говорили о чем-то с официантами
и барменами. Но все это была лишь мишура. На самом деле они говорили  в  эту
ночь только друг с другом. Это было пиршество любви и  похороны  любви.  Под
утро они, забравшись в какой-то кемпинг,  неистово  отдались  любви,  словно
сбросив с себя груз своих сорока с лишним лет.
   Это была ночь вдохновения и любви, горя и  расставания.  Ночь,  смешавшая
все их прежние представления. Даже более чем раскованная, в  постели  Сандра
Лурье стала демоном. Даже более чем опытный, Кемаль Аслан стал  волшебником.
Они  доводили  друг  друга  до  экстаза  и  замирали  в  тревожном  ожидании
предвкушения  удовольствия,  которое  доставляли  друг  другу.  Ибо   высшее
наслаждение в постели - это дарить радость своему партнеру. Чувствовать, как
его тело бурно содрогается от наслаждения и  восторга  перед  тем  неведомым
животным инстинктом, который так прочно сидит в каждом из людей.
   В эту ночь они любили друг друга. Он целовал каждый  сантиметр  ее  тела,
словно прощаясь с этой жизнью, отдавая последнее "прости"  любимой  женщине.
Она целовала каждый сантиметр его тела, словно пытаясь понять эту  неведомую
силу, спрятанную в  любимом  человеке  и  заставлявшую  его  идти  на  такие
страдания. В какой-то момент Кемаль даже решил статься.  Но  даже  во  время
яростного противостояния  он  понимал  -  это  нереально.  Разум  и  чувства
отказывались сливаться в одно целое. И это сильнее  всего  чувствовала  сама
Сандра.
   Но все равно в эту ночь они любили друг друга. Это было их вызовом  и  их
расставанием. Это было их прощанием  и  последним  свиданием.  Эту  ночь  им
словно подарили небожители, и они были благодарны судьбе за этот подарок.  В
конце концов, не так уж много людей на Земле, переживших подобную ночь.
   А утром он отвез ее в аэропорт. Она попрощалась с ним привычно сухо,  как
часто это делала на людях. И  попросила  позвонить,  когда  он  вернется  из
Европы, словно между ними ничего не произошло. И ушла. Ушла, не оглядываясь,
заставляя себя идти привычно прямо, гордо, подняв голову. Уже у самой стойки
она все-таки обернулась. И, обернувшись, увидела слезы в его глазах. Или это
ей показалось? Она этого так никогда и не узнает.

София. Болгария. 23-24 января 1991 года

   В это утро в Софию позвонил сам Милт  Берден   легендарный руководитель советского отдела  ЦРУ.  В  Лэнгли
говорили, что он знал жизнь советских людей гораздо лучше, чем все последние
генеральные секретари коммунистической партии. Берден позвонил на  квартиру,
где Тернер и Райт остановились.
   - Что у вас  происходит,  ребята?  -  спросил  Берден  своим  характерным
глуховатым голосом. - Может, вы мне объясните? Какого  загулявшего  типа  вы
опять ищете? Мы целыми днями сидим  над  записками  нашим  шефам  по  поводу
ситуации с этим арабом, а вы гуляете по Болгарии.
   У Бердена  наверняка  был  подключен  к  телефону  специальный  шифратор,
искажающий его голос. Но, даже несмотря на это, Милт говорил так, словно его
прослушивали  все  контрразведки  мира.  Тернер  понял,  что  имел  в   виду
руководитель отдела. Арабом он, конечно, называл Саддама Хусейна,  записками
- аналитические материалы, а загулявшим типом - советского агента-нелегала.
   - Пытаемся что-то сделать, - пробормотал Тернер.
   - У меня сидит рядом Арт Бэннон. По-моему, вы валяете дурака, ребята.
   - Но, сэр...
   - Никаких возражений. Сегодня вылетаете обратно. Я сам доложу нашему шефу
о своем решении. Он имел в виду Эшби.
   - Хорошо, - к достоинствам Тернера относилось  некоторое  понимание  того
момента, что с Берденом лучше не спорить. Это был не Бэннон и даже не Эшби.
   - Я думаю, мы сумеем решить все наши проблемы  на  месте,  -  подчеркнуто
добродушным тоном выговорил Берден. - А ты как думаешь?
   - Кажется, я вообще перестал думать, - пробормотал Тернер.
   - Ты что-то сказал или мне послышалось?
   - Вам послышалось.
   - Я так и  подумал.  Вылетите  завтра.  Мы  обстоятельно  займемся  вашей
проблемой.
   "Этот тип, как танк", раздраженно подумал Тернер. Интересно  только,  как
он убедит Эшби в своем решении? Хотя убеждать  уже  не  придется.  Формально
Берден прав. Они ничего не нашли в Болгарии и не могли найти. Здесь  слишком
долго была бесконтрольная вотчина советского КГБ. Было  бы  наивно  и  глупо
полагать, что они найдут что-нибудь. Могло помочь  только  чудо,  а  его  не
случилось. Берден понимал это гораздо лучше Эшби, не  знающего  всю  систему
методов работы Комитета государственной безопасности.
   - Я все понял, сэр, - сказал Тернер, - завтра мы вылетаем.
   "Чудес не бывает", - хотел добавить он от себя, но сдержался.
   Райт с интересом следил за его разговором.
   - Берден звонил? - спросил он.
   - Да, - сказал Тернер, положив трубку, - чудес не бывает.
   - Тогда все понятно, - уныло пробормотал Райт, -  кажется,  нам  придется
возвращаться.
   В этот день они бесцельно бродили по городу в  сопровождении  сотрудников
КГБ, словно приклеившихся к обоим американцам. Отрываться от  них  почему-то
не хотелось. Это было как-то особенно неприятно и глупо.
   - Никогда не думал, что София такой унылый и  скучный  город,  все  время
бормотал Тернер.
   Райт не возражал. Хотя, бывая раньше в Софии, он никогда так не считал. И
вообще Болгария до этой поездки ему  очень  нравилась.  Особенно  приморские
курорты, на которых всегда много  красивых  женщин  из  Восточной  Европы  и
Советского Союза, никогда не отказывающих  заокеанскому  гостю.  Правда,  он
предусмотрительно не сказал этого Тернеру, считая, что не нужно раздражать и
без того огорченного очевидной неудачей своего спутника.
   "Где еще мог быть этот  Кемаль  Аслан?  -  думал  Тернер.  -Дома,  школа,
институт, больница. На работе у него мы, конечно, тоже ничего не  найдем.  И
еще КГБ сидит у нас на хвосте. Может,  его  документы  остались  в  турецком
посольстве, куда он выезжал после болезни? Нет, это не подходит.  Во-первых,
выезжал тот самый Кемаль Аслан, который  потом  добрался  и  до  Америки.  А
во-вторых, по прошествии  стольких  лет  никто  не  будет  хранить  архивные
материалы. Это нереально".
   Хуже всего было сознавать, что ничего сделать нельзя. Он ходил по  городу
и злился. Злился на себя, чувствуя,  что  повсюду  натыкается  на  невидимую
стену. Вечером нужно было ехать  в  посольство  за  билетами.  Тернер  решил
остаться дома, отправив в посольство Томаса. Он сидел за  столом  и  смотрел
телевизор, не очень вникая в