чку,
согласились взять нашими деньгами. Все это глупо. Ты  давай  лучше  поторопи
наших "партнеров". Все нужно делать как можно  быстрее.  Судя  по  всему,  в
Москве могут произойти изменения, и не в нашу пользу.
   - Понимаю. -У Волкова испортилось настроение.
   - И еще, - сказал вдруг генерал, - я хотел тебя предупредить.
   - Да, - насторожился Волков. Он не любил, когда генерал говорил  эти  два
слова "и еще". За ними всегда скрывалось нечто неприятное,  какая-то  гадкая
новость, словно специально оставленная генералом напоследок.
   - Я получил сообщение из Москвы, - коротко сказал Сизов, - в Германию,  в
нашу  зону,  будет  послан  представитель  специальной  инспекции   Комитета
государственной безопасности. Никто не знает ни его фамилии, ни  других  его
данных. Но уже известно, что этот специалист получил назначение в Германию.
   Догадываешься, зачем?
   - Чтобы расследовать дело об  убийстве  Валентинова?  -  хриплым  голосом
предположил полковник.
   -   Вот    именно.    Тебе,    полковник,    нужно    иметь    не    пять
сутенеров-осведомителей среди солдат,  в  основном  гомиков  и  болванов,  а
хорошую агентуру. Кажется, она совсем скоро тебе очень понадобится.
   Волков угрюмо молчал, не решаясь возражать.
   - Когда приедет этот чертов чех? - спросил Сизов.
   - Через два дня.
   - Ты уверен, что он согласится?
   - Обязательно. Он и раньше покупал у  нас  деньги,  правда,  не  в  таких
количествах.
   - Думаешь, они захотят нам заплатить?
   - Конечно, захотят. Они ведут дела  с  нашей  страной,  и  им  необходимы
советские деньги. По курсу, более заниженному, чем официальный. Если  Евсеев
начнет наконец соображать, мы сумеем  провернуть  это  дело  с  максимальной
пользой.
   - Из-за этого чеха ты убил Валентинова?
   - Вы же знаете точно, кто именно его убил. Это был не я.  А  с  чехом  до
этого много раз встречался подполковник Ромашко. И  только  после  случая  с
Валентиновым я сам поехал в Прагу.
   - Ромашко ничего не знает?
   - Нет.
   - Пусть и дальше ничего не знает.
   - Конечно. Этот чех такая сволочь, типичный мафиози. Но быстро соображает
и по-русски хорошо говорит.
   Сизов промолчал, больше ничего не стал спрашивать.
   - Завтра мы должны решить вопрос с этой массой денег, - сказал он  спустя
некоторое время,  -  постарайся  весь  день  держать  со  мной  связь.  Если
понадобится, я попрошу самолет командующего, лишь бы мы успели их вывезти.
   - Я полечу этим самолетом, - вызвался полковник.
   - Ты полетишь другим самолетом, - неприятно улыбнулся генерал, -  с  тем,
который повезет другие деньги. Гораздо лучшие.
   Волков понял.
   - Конечно, - хрипло сказал он, - конечно, полечу.
   И, забрав со стула свое пальто, вышел из квартиры. Генерал долго стоял  у
окна. Потом подошел к столу, проверяя включение  скэллера,  не  позволяющего
никому услышать или записать  их  разговор  в  этом  помещении.  Лишь  потом
пододвинул к себе телефон, быстрыми привычными движениями набрал номер.
   Он звонил по коду  в  Москву.  На  Старую  площадь.  Туда,  где  в  целом
комплексе зданий располагался все еще всесильный на тот момент  аппарат.  Он
прождал недолго. Снявший на другом конце телефонного провода трубку  человек
уверенным голосом сказал:
   - Я вас слушаю.
   Сизов невольно  выпрямился,  как  бывало  всегда  при  разговоре  с  этим
человеком. Он  знал,  что  эту  линию  невозможно  прослушать,  что  никакая
аппаратура не сможет записать разговор, происходящий в  кабинете  на  Старой
площади. И, самое главное, никто не  посмеет  даже  слушать  разговор  между
Всесильным Чиновником и генералом ГРУ. Сизов испытывал сейчас примерно такое
же смущение, какое испытывал всего десять минут назад майор Евсеев.  Правда,
разница между майором-финансистом и генералом ГРУ была гораздо меньшая,  чем
между ним и его нынешним собеседником.
   - Это я, - торопливо доложил Сизов.
   -  Говорите,  -  нетерпеливо  разрешил  Чиновник,   выказывая   некоторое
нетерпение.
   - У нас небольшая проблема, - начал говорить Сизов, - такой срочный обмен
начали.
   - Это ваше дело, - нетерпеливо перебил его Чиновник.
   - Да, да, конечно, - сразу отступил Сизов, - просто я позвонил  сообщить,
что все будет в порядке.
   - Надеюсь. - Чиновник отключился, даже  не  попрощавшись.  Генерал  минут
пять держал в руках телефонную трубку. А потом с размаху швырнул  телефон  о
стенку и грязно выругался.

Торонто. 24 января 1991 года

   Весь вчерашний день он потратил на уговоры. Марта никогда  не  отличалась
особым терпением, и теперь, когда  ее  бывший  муж  позвонил,  она  даже  не
удивилась. Но втолковать ей, что он  хочет  срочно  видеть  сына,  оказалось
почти невозможно. Мальчик учился на севере страны, в Бостоне, в  специальном
колледже, и она не собиралась лететь  туда  за  сыном.  После  пятиминутного
разговора  он  понял,  что  все  уговоры  напрасны.  И  положил  трубку,  не
попрощавшись с Мартой. Впрочем, она всегда была стервой. Даже теперь,  когда
вторично вышла замуж и избавилась от своего сына,  отправив  его  учиться  в
другой город.
   Он понимал, что нужно улетать в Европу. Питер позвонил ему еще раз, и  он
четко осознавал необходимость скорого вылета. Агенты,  наблюдавшие  за  ним,
уже не особенно церемонились, пристраиваясь на улице прямо за его машиной.
   Лететь самому в Бостон было невозможно. И в запасе у него был всего  один
день.
   Он уже успел заказать для себя билет первого  класса  в  Мюнхен.  И  даже
закончить ряд неотложных дел. Оставалось только одно - проститься  с  сыном.
Улететь, не увидев  Марка,  было  немыслимо.  Но  и  лететь  в  Бостон  было
невозможно. Оставался только один выход, и он позвонил  вчера  ночью  своему
адвокату в Нью-Йорк. Он не сомневался, что все его телефоны  прослушиваются.
В том числе и этот телефонный разговор с Льюисом.
   - Питер, - попросил он, - мне хочется увидеть сына. Я  звонил  Марте,  но
она даже не хочет разговаривать.
   - Из-за этого ты будишь меня в первом часу ночи?
   - Мне нужно увидеться с сыном, - нетерпеливо произнес Кемаль.
   - Извини, - понял наконец его адвокат, - я, кажется, еще не проснулся.
   Конечно, тебе нужно с ним увидеться.
   - У меня масса дел в Торонто, он говорил это для  посторонних,  но  Питер
все понимал, - мне нужно увидеться с сыном. Ты не мог бы сегодня вылететь  в
Бостон и завтра привезти его ко мне?
   - Прямо сейчас? - жалобно спросил Льюис.
   - Прямо сейчас, - безжалостно подтвердил Кемаль, - ты ведь знаешь, где он
учится. И директор знает, что  ты  мой  адвокат.  Если  понадобится,  можешь
позвонить мне, я все могу подтвердить.
   - Черт с тобой, - пробормотал Питер, - конечно,  мне  придется  лететь  в
Бостон. - Ладно, отосплюсь в самолете.  Хотя  там  всего  сорок  пять  минут
полета.
   Встречай нас утренним рейсом.
   - Спасибо, Питер. Я буду дома, можешь звонить в любое время.
   - Думаю, мне поверят, - пробормотал Питер и первым отключился.
   "Теперь все в  порядке",  -  подумал  Кемаль.  Питер  сделал  все,  чтобы
привезти Марка к нему  в  Канаду.  Он  обвел  глазами  комнату,  из  которой
говорил.
   Его большой двухэтажный дом,  столь  нетипичный  для  крупнейшего  города
Канады,  был  расположен  недалеко  от  парка  Давида  Бальфура   и   внешне
представлял собой типичное здание викторианской эпохи.  Правда,  внутри  все
было  перестроено  с  учетом   достижений   современной   техники.   Повсюду
установлена ультразвуковая сигнализация, работали камеры, фиксирующие  любое
движение в парке вокруг дома.
   Внутри дом напичкан вычислительной техникой и уже прочно обживающими дома
состоятельных канадцев компьютерами нового  поколения.  Спутниковая  антенна
расширяла возможности телевидения.
   При желании он мог бы принимать и Москву. Но делать этого он, разумеется,
не стал, лишь позволял себе ловить иногда каналы турецкого телевидения.
   В этом доме он провел последние несколько лет. В этом доме  у  него  была
библиотека, уже не  характерная  для  канадцев  конца  двадцатого  века.  Он
покупал книги, часто выписывая их по каталогу.  Лишь  иногда  позволял  себе
приобретать в магазинах любимых с детства Толстого и  Чехова  на  английском
языке. Он, прекрасно владевший  английским,  все-таки  не  находил  обычного
успокоения в Толстом и особенно - в Чехове. Переведенные на английский,  они
переставали  так  много  значить,  словно  слились  с   общей   американской
культурой, став частью многочисленных комиксов  и  бестселлеров.  Иногда  по
ночам он пытался переводить Толстого и Чехова на язык оригинала.  Получалось
не очень хорошо. Часто не хватало того единственного емкого  слова,  которое
подбирали эти титаны мысли, стараясь выразить боль  и  тревогу,  отчаяние  и
надежду, радость и сомнение. Но  от  самого  процесса  перевода  он  получал
удовольствие, словно как-то приобщаясь к давно  утраченному  детству.  После
таких  "упражнений"  он  обычно  плохо  спал.  И  часто  снилась  мама.  Они
рассталась тогда, в семьдесят четвертом, и он вот  уже  семнадцать  лет  был
вдали от нее. От связных он знал, что она жива, здорова, получает  пенсию  и
даже зарплату своего сына, уже полковника КГБ. И знает, что ее сын находится
на очень сложной работе. Но семнадцать лет!.. Он  не  мог  даже  представить
себе, какие изменения произошли в Советском Союзе за время  его  отсутствия.
Тогда, в начале семидесятых, по улицам  еще  ездили  старенькие  "Победы"  и
новенькие "Волги" ГАЗ-21. Иногда встречались даже "двадцатьчетверки", но это
было достаточно редко, только в Москве и столичных городах.
   В этом доме, который он завтра должен был оставить, все  было  знакомо  и
близко. Даже его любимые картины. И ничего отсюда нельзя было взять в другую
жизнь.  Он  не  имел  права  увезти  даже  те  мелкие  безделушки,   которые
накапливаются в любой  квартире  по  прошествии  нескольких  лет  и  которые
становятся непременным атрибутом жизни любого человека.
   Он поднялся по лестнице в свою спальню. Включил тихую музыку. Ему  всегда
нравилась классика: Вивальди, Шопен, Брамс. Вот и сейчас, слушая Шопена,  он
лег на кровать. В этом доме все было таким близким. Никогда больше не  будет
миллионера Кемаля Аслана. Впрочем, он об этом не очень  жалел.  Когда  много
денег,  их  тратишь,  не  раздумывая  и  не  обращая   внимания   на   суммы
потраченного.
   Теперь ему придется заново учиться жить на зарплату.  Кемаль  усмехнулся.
Он уже забыл про советские деньги. Забыл даже, что он уже полковник. Сколько
тогда получал полковник КГБ? Триста, четыреста долларов? Или  пятьсот?  Хотя
нет.
   Полковник получал в рублях. А  доллар  был  равен,  кажется,  шестидесяти
копейкам.
   Кажется, сейчас в СССР ввели какой-то другой обменный курс. В десять  раз
выше официального.  Теперь  его  зарплата  будет  равняться  пятидесяти  или
шестидесяти долларам. Он даже засмеялся. Можно ли  прожить  в  СССР  на  эти
деньги? Наверное, раз ввели такой курс.
   Но сама жизнь все равно круто изменится. Ему придется привыкать к  новой,
абсолютно новой для него жизни. И от того, как он  сумеет  прижиться  уже  в
другой жизни, в других координатах отсчета, будет в конечном итоге  зависеть
и вся его дальнейшая жизнь. Он вспомнил, как умер полковник Конон Трофимович
Молодой, широко известный на Западе как Гордон Лонсдейл.  Его  арестовали  в
январе шестьдесят первого, а уже в апреле шестьдесят четвертого обменяли  на
английского разведчика Винна, захваченного в ходе операции контрразведки КГБ
по ликвидации предателя Пеньковского. Уже тогда этот человек  был  легендой.
Его и полковника Рудольфа  Абеля  называли  лучшими  разведчиками-нелегалами
советской разведки. Западные писатели и журналисты  посвящали  им  множество
книг и газетных публикаций, пытаясь постичь  природу  успешной  деятельности
офицеров КГБ.
   Но оба офицера, вернувшиеся домой с Запада, и  десятки  сотрудников  КГБ,
ранее проработавших долгие годы в других странах, отвыкли от жизни в СССР, и
им приходилось учиться буквально заново. Особенно беспомощным в  этом  плане
были нелегалы, проработавшие многие годы за рубежом. Полковник Конон Молодой
был одним из таких разведчиков. Он так и не сумел полностью адаптироваться к
новым условиям, как некогда Ихтиандр, слишком долго находившийся  в  воде  и
почти разучившийся  дышать,  как  человек.  Конон  Молодой  умер  в  октябре
семидесятого года, когда отправился вместе с женой и несколькими друзьями за
грибами. Просто нагнулся и вдруг упал от разрыва сердца.
   Юджин помнил эту внезапную смерть. И помнил  другой  случай,  происшедший
уже с супругами, прилетевшими из  Латинской  Америки.  Советские  разведчики
были заброшены в Латинскую Америку после  второй  мировой  войны  и  успешно
продержались там полтора десятка лет, пока наконец Центр не решил, что  пора
отзывать своих офицеров домой. За это время у супругов родилось двое  детей,
которые даже не  умели  говорить  по-русски.  И  лишь  когда  настало  время
возвращаться, родители решили рассказать все своим детям. Только когда поезд
пересек границу СССР, отец, закрыв купе, рассказал своим  сыновьям,  кто  их
родители и чем занимались.
   Сыновья, воспитанные уже совсем на другой культуре и на другом восприятии
советских людей, и тем более советских разведчиков, не  хотели  и  не  могли
понять,  почему  они  должны  поверить  в  подобные  объяснения.  Следствием
разговора стал инфаркт у отца и нервный срыв у матери, дети которых  наотрез
отказывались поверить в невозможное.
   Все это Юджин знал. И понимал, что Марк, маленький американский  мальчик,
выросший на техасском ранчо своего  деда,  отца  Марты,  никогда  не  примет
правды  о  своем  отце.  Никогда  не  простит  своего   отца   за   подобное
"предательство". И Юджин понимал, что единственно  хорошее,  что  он  сможет
сделать для мальчика, это исчезнуть  без  следа.  И  понимание  этого  факта
мучило его более всего остального.
   В эту ночь он собирал свои вещи в два небольших чемодана. Собирал,  четко
сознавая, что даже этих вещей ему могут не разрешить провезти с собой.
   Здесь были его записи, значительная часть финансовых документов компании,
важная переписка, доверенные письма, некоторые любимые безделушки. Он  почти
не брал ничего из вещей  костюмов,  галстуков,  обуви.  Все  это  оставалось
теперь в этой жизни, и он понимал,  что  нужно  постепенно  отказываться  от
устоявшегося образа мышления.
   Утром Питер прилетел из Бостона  и  привез  Марка.  Он  позвонил  уже  из
аэропорта, сообщив, что директор разрешил мальчику свидание в отцом на  один
день. Марта, конечно, была стервой, но не до такой степени, чтобы  запрещать
сыну общаться с отцом. Кроме всех прочих обстоятельств  она  была  из  семьи
Саймингтон, где привыкли почитать и уважать законы. Никто из родных Марты не
сомневался, что при желании Кемаль  Аслан  сумеет  найти  высокооплачиваемых
адвокатов, готовых доказать в суде, как  именно  нарушаются  права  отца  на
свидание с сыном. Именно поэтому  мистеру  Льюису  удалось  довольно  быстро
добиться разрешения и привезти Марка в Торонто.
   Кемаль стоял в аэропорту, когда увидел выходившего Марка. Сердце радостно
забилось. Мальчик вытянулся за последний год, стал  больше  похож  на  отца.
Появилось нечто похожее на щеточку усов. Марк был одет в длинное темно-синее
пальто и выглядел даже старше своих лет.
   Отец шагнул вперед.
   - Здравствуй, Марк, - и, уже не сдерживаясь, обнял и поцеловал сына.
   Он никак не мог избавиться от этой "почти советской" привычки.
   - Здравствуй, папа, - несколько смущенно ответил Марк.
   За ним шагал Питер Льюис.
   - Ты не представляешь, как мне было трудно ночью  вылететь  в  Бостон,  -
проворчал он, протягивая руку.
   К "Кадиллаку" Кемаля они вышли почти сразу: багажа у приехавших не  было,
только небольшие сумки.
   - Директор разрешил только на один день, - заметил Льюис, первым  залезая
в автомобиль. Марк сел рядом с отцом на заднем сиденье. Машину вел  водитель
Кемаля.
   Этот день они провели вместе. Это был лучший день в жизни Юджина.
   Питер, очевидно, понимавший его состояние, остался  один,  и  они  вдвоем
поехали в окрестности города, где был  небольшой  ресторанчик,  столь  часто
посещаемый Кемалем. Даже во время традиционного  американского  ланча  здесь
было не так много людей, и они устроились вдвоем в углу.  Отец  почти  ни  к
чему не притронулся, все время наблюдая за сыном. Он даже не говорил,  почти
все время  что-то  рассказывал  Марк.  И  вдруг  он  замолчал,  почувствовал
состояние отца.
   - Продолжай, - попытался улыбнуться Кемаль.
   - Ты ничего не ешь, - детям свойственна большая проницательность,  о  чем
часто не догадываются взрослые.
   - Мне не хочется.
   - Мистер Льюис говорил, что ты должен улетать, - сообщил Марк.
   - Да, в Европу.
   - Когда?
   - Уже сегодня.
   - Понятно. Жаль, не могу поехать с тобой. А куда ты едешь?
   - В Германию.
   - Говорят, там красиво. Я был с тобой только в Турции, Франции и  Англии.
Было бы интересно посмотреть Германию.
   Отец молчал. В таких случаях любой родитель должен был сказать, что, мол,
мы  еще  увидим  и  Германию.  Но  он  молчал.  И  Марк   ничего   не   стал
переспрашивать. И именно в эти мгновения мальчик отчетливо почувствовал, что
происходит нечто необычное, непонятное для него.
   Потом, по предложению Кемаля,  они  поехали  к  Ниагарскому  водопаду.  С
канадской стороны это было особенно великолепное зрелище.  Маленькие  катера
кружили у водопада, и туристам, рискнувшим совершить это водное  путешествие
почти к самому центру, куда спадали миллионы тонн воды, выдавали специальные
дождевики. И отец, и  сын  уже  несколько  раз  совершали  это  путешествие,
поэтому они отъехали немного от водопада и  остановились  у  дороги,  откуда
открывался изумительный вид на Ниагару. Кемаль, притормозив у  края  дороги,
сидел молча, глядя на водопад. Марк вдруг спросил:
   - Ты не скоро вернешься?
   - С чего ты взял?
   - Мне так кажется.
   - Знаешь, - осторожно заметил Кемаль, - в жизни все  может  случиться.  Я
хотел бы, чтобы ты всегда помнил: жизнь устроена так, что в  ней  не  бывает
односложных решений. Нельзя делать выводы из внешних  проявлений  каких-либо
поступков людей. Мы часто не знаем причины, толкнувшей человека на  тот  или
иной шаг. Понимаешь?
   Он смотрел в серо-голубые глаза сына. Тот молчал.
   - Я хотел бы, чтобы ты знал Марк. Я всегда любил тебя и  буду  любить.  И
что бы ни произошло со мной, я бы хотел, чтобы ты помнил этот день.
   Кажется, мальчик начал все понимать. Он кивнул головой.
   - У тебя есть другая женщина? - вдруг спросил Марк. - Ты хочешь уехать  к
ней?
   - Нет, - поморщился Кемаль, - не это. У меня, конечно, есть женщина, но я
не собираюсь на ней жениться. Это совсем другое, Марк.
   - Ты ее любишь, - словно осознание какой-то  надвигающейся  беды  сделало
мальчика взрослее.
   - Женщина тут ни при чем, - упрямо возразил Кемаль, - я улетаю  по  своим
личным делам в Европу. Просто я думаю, что через некоторое  время  ты  вдруг
узнаешь нечто невероятное о своем отце. Или тебе начнут рассказывать обо мне
гадости.
   - Кто?
   - Я пока не знаю, кто. Но кто-нибудь обязательно найдется.  И  поэтому  я
хочу попросить тебя помнить наш сегодняшний разговор.
   Марк смотрел на водопад и молчал.
   - Договорились? - наконец спросил отец. Мальчик кивнул.
   - И помни, что бы ни случилось, я тебя люблю, - добавил Кемаль, - я  тебя
всегда буду очень любить.
   И вдруг, неожиданно для себя, он крепко обнял сына и поцеловал.
   Мальчик, в свою очередь, обнял отца за шею и прошептал, словно  стесняясь
подобной нежности:
   - Я тебя  тоже  люблю,  папа.  И  буду  всегда  любить,  что  бы  мне  ни
рассказывали.
   В город они возвратились под  вечер.  И  уже  в  восьмом  часу,  погрузив
чемоданы, поехали в аэропорт. Следовавшие по пятам за их машиной агенты  ЦРУ
были убеждены, ч