оворя о Теософском  обществе)  превратились
из торговой гильдии в нечто среднее между оккультным братством  и  движением
за политические преобразования, чем и привлекли  внимание  интеллектуалов  и
аристократов. Хотя родиной масонства считается Шотландия,  первая  известная
масонская  ложа  была  основана  в   Лондоне   в   1717   г.   Первоначально
ориентированный на просвещение, этот тайный орден быстро распространился  по
Европе и вскоре стал считаться опасной революционной силой.
   В основе учения и организации как  реальных  масонов,  так  и  мифических
розенкрейцеров   лежала    мифология    Рыцарей    Храма    -    тамплиеров,
военно-религиозного ордена, сыгравшего важную роль  в  крестовых  походах  и
уничтоженного затем французской монархией в 1312 г. Король Филипп Красивый и
его приближенные подвергли  тамплиеров  жестоким  гонениям  (причиной  этого
почти наверняка была  зависть  к  власти  и  богатству  Рыцарей  Храма);  их
поддержал Папа Римский, заявивший, что орден выродился  в  тайное  общество,
предающееся  оккультной  практике,  сексуальным  извращениям,   политическим
интригам и еретическим сношениям с исламом. Тамплиеров обвинили в  том,  что
они хотят  создать  государство  внутри  государства  и  свергнуть  законную
монархию.
   Тамплиеры   с   давних   пор    волновали    воображение    оккультистов,
предположивших, что Рыцари Храма также имели  доступ  к  "тайной  доктрине".
Считалось, что каждый рыцарь перед смертью передает тайну (или скорее, часть
великой Тайны) своему товарищу-посвященному. В совокупности все  посвященные
обладают полным знанием эзотерической мудрости, способной открыть все  тайны
Вселенной, но это случится  лишь  тогда,  когда  все  наследники  тамплиеров
получат возможность обменяться своими знаниями. Сохраняя тайну,  посвященные
тем самым оберегают свою власть от посягательств завистников и  прокладывают
дорогу к грядущей власти над миром, а возможно, и над всей Вселенной.
   Итак,  воспользовавшись  синтезом  восточных  религий  и  западной  магии
Элифаса  Леви  в  изложении  Бульвер-Литтона,  подкрепив  его   собственными
обширными познаниями в азиатских священных текстах и опираясь  на  мифологию
розенкрейцеров,  масонов  и  тамплиеров,  Блаватская   создала   гималайское
Братство Учителей, которые, по ее словам, избрали ее, чтобы передать миру их
учение. Почему была избрана именно она, Блаватская  так  и  не  узнала.  Но,
рассматривая свою жизнь в ретроспективе, она пришла к выводу, что всеми ее с
виду  бесцельными  странствиями  в  действительности  постоянно   руководило
Братство: Учителя  сделали  ее  и  концертирующей  пианисткой  в  Сербии,  и
амазонкой в Италии, и медиумом в Каире.
   Учителя же предписали Блаватской переехать из  Парижа  в  Нью-Йорк  летом
1873 г., через двадцать два года после первой  реальной  встречи  с  нею.  С
этого момента вновь начинаются подробные хроники ее жизни. Сев на пароход  с
деньгами, достаточными лишь для оплаты проезда, она  оказалась  в  Нью-Йорке
без гроша в кармане и была вынуждена поселиться в женском рабочем общежитии.
Там она с трудом сводила концы с концами,  зарабатывая  шитьем  кошельков  и
салфеток для вытирания чернильных  перьев,  до  тех  пор  пока  не  получила
наследство от отца (впрочем, не особенно значительное). К моменту встречи  с
Олькоттом это  наследство  уже  было  истрачено  на  совершенно  бесполезную
птицеферму, с помощью которой  Блаватская  надеялась  разбогатеть,  хотя  не
имела ни  малейшего  представления  ни  о  разведении  кур,  ни  о  сельском
хозяйстве, ни о том, как правильно вкладывать деньги.
   Годы спустя люди, знавшие Блаватскую прежде, чем она добилась известности
(в том числе мимолетные знакомые в  общежитиях  и  меблированных  комнатах),
записали свои впечатления о  ней.  Неудивительно,  что  они  так  хорошо  ее
запомнили! Один мемуарист сравнивает Блаватскую со Сталиным - такое ощущение
мощи и уверенности в себе исходило от нее; другой описывает, как она  курила
гашиш;  третий  называет  ее  крайне  отталкивающей   личностью;   четвертый
рассказывает о "дьяки" (что-то вроде элементалов),  постоянно  подшучивавших
над своей хозяйкой, например, привязывая ее ночью к  кровати  во  время  сна
{16}.
   Ее физическое присутствие трудно было игнорировать. Хотя в то  время  она
еще  не  растолстела  до  семнадцати  с  половиной  стоунов  (как  случилось
впоследствии благодаря излюбленной ею жирной пище, в особенности яичнице  на
сливочном масле), но уже была довольно полная. У нее были  светло-каштановые
волосы, "скрученные в кудряшки от самых корней и почти до плеч,  похожие  на
овечью  шерсть",  и  сверкающие   магнетизмом   глаза,   которые   описывали
по-разному: как голубые, серо-голубые или лазурные. Высокие скулы и  широкое
лицо,  "властное,  своеобразное  и  бесстрашное",  делали  облик  Блаватской
экзотическим,  что  еще  больше  подчеркивалось  совершенно  фантастическими
одеяниями.  При  первой  встрече  с  Олькоттом  на  ней  была   ярко-красная
"гарибальдийская" блуза. Позднее Блаватская пристрастилась к  плохо  сидящей
одежде свободного покроя,  предпочитая  красные  фланелевые  платья.  Будучи
заядлой курильщицей, она постоянно носила  при  себе  табак  для  сигарет  в
меховом кисете, сделанном из головы какого-то зверька и висевшем  у  нее  на
шее.  Руки  ее  постоянно  были  усеяны  кольцами   (иногда   с   настоящими
драгоценными камнями), и в целом Елена Петровна, наверное, походила на плохо
завернутый  блестящий  новогодний  подарок.  Говорила  она  низким   грудным
голосом; порой ее речь была остроумна, порой  -  груба.  К  сексу  она  была
равнодушна, но рассуждала о нем откровенно и без  стеснения;  больше  любила
животных, чем людей; и  была  чуждой  всякому  снобизму  и  претенциозности,
скандальной, капризной и довольно шумной, а также вульгарной, импульсивной и
добродушной, и никогда никому и ни в чем не уступала ни на волосок.
   Именно  такая  руководительница  и  была  нужна  Олькотту,  совсем   было
потерявшему ориентацию в  жизни.  Подстроив  "случайную"  встречу  с  ним  в
Читтендене,  Блаватская  стала  демонстрировать  свое  могущество.  В   ходе
очередного спиритического сеанса она  вывела  на  сцену  собственную  труппу
материализовавшихся  духов,  среди  которых  были:  ее  дядя,  две   русские
служанки, персидский купец и курдский воин. Взяв таким образом в  свои  руки
контроль над сеансами, Блаватская изменила их смысл. Уильям и  Горацио  Эдди
были лишь пассивными проводниками, с помощью которых  духи  перемещались  из
мира  мертвых  в  царство  живых,  тогда  как  Блаватская  претендовала   на
управление ими по своему усмотрению.
   Это различие между властным и покорным медиумом было чрезвычайно важно по
трем причинам. Во-первых, оно позволяло Блаватской выгодно  противопоставить
свое могущество шарлатанству,  неадекватности  или  пассивности  соперников.
Во-вторых, оно разбивало в пух и прах все обвинения в том,  что  медиумы  по
натуре подвержены манипуляции и самовнушению. И  в-третьих,  оно  утверждало
медиума как действенную силу, а не как простой канал для связи с иным миром.
Позднее Блаватская будет утверждать,  что  сам  по  себе  контакт  с  духами
умерших  не  имеет  никакой  ценности,  хотя  его  легко   осуществить   для
демонстрации психической силы. Важны не  спиритические  сеансы,  а  связь  с
Учителями, которые не имеют ничего общего с духами, хотя их жизнь  протекает
на ином плане, чем жизнь обычных людей.
   Однако события в Читтендене в свое  время  вызвали  обвинения  в  обмане.
Даниэль Данглас Хоум обвинил Блаватскую в шарлатанстве, когда  та  во  время
сеанса получила материализацию серебряной пряжки, якобы погребенной в могиле
ее отца в России. Опасаясь за свою репутацию  спирита,  Хоум  выстроил  свои
обвинения  не  на  отрицании  возможности  материализации   находящихся   на
расстоянии  предметов  (известной  в  спиритических  кругах  под   названием
"аппорт"), а  на  утверждении,  что  русские  не  кладут  украшения  в  гроб
покойника. К тому же он заявлял, что Блаватская  уже  проделывала  такой  же
трюк в Париже в 1858 году.
   Ничуть  не  смутившись  высказанными  сомнениями,  Блаватская  и  Олькотт
сменили место  действия,  перебравшись  из  Читтендена  в  Филадельфию,  где
проводили сеансы мистер и миссис Нельсон Холмс {18}. Их главным  духом  было
привлекательное "кокетливое привидение" (выражение  Блаватской)  Кэти  Кинг.
Кэти и ее родственники были довольно известными среди спиритов  персонажами.
Кэти считалась духом дочери "Джона Кинга" - духа  морского  разбойника  сэра
Генри Оуэна Моргана. Джон и Кэти фигурировали во многих сеансах середины XIX
века; Джон Кинг выступал духом-проводником нескольких популярных медиумов.
   Юная Кэти оказала такое сильное впечатление на одного из клиентов Холмсов
- 73-летнего Роберта Дэйла Оуэна  {19},  -  что  тот  подарил  ей  несколько
драгоценных камней в обмен на локон золотистых волос. Когда Кэти  исчезла  в
конце сеанса, драгоценности  испарились  вместе  с  ней,  хотя  прядь  волос
осталась на месте. Скандал разразился спустя несколько дней, когда  один  из
спиритов - железнодорожный подрядчик У.К. Лесли  -  обратился  к  Оуэну.  Он
обвинил Холмсов в мошенничестве  и  предъявил  подаренные  духу  драгоценные
камни, подтверждающие его заявление о том,  что  роль  Кэти  Кинг  исполняла
Элиза Уайт,  экономка  Холмсов,  теперь  решившаяся  во  всем  признаться  и
предоставить прессе разоблачения.
   Мотивы, которыми руководствовался Лесли в этом деле, неясны, но история с
пожилым обожателем Кэти попала на первые страницы всех местных газет. Роберт
Дэйл Оуэн был сыном Роберта Оуэна, которого в середине 1850-х годов  обратил
в спиритизм американский медиум (знаменитому  утописту  тогда  было  уже  за
восемьдесят лет). После откровений Лесли Роберт Дэйл Оуэн  сперва  попытался
сохранить свою веру в спиритизм, утверждая, что  разоблаченное  шарлатанство
Холмсов -  лишь  печальное  исключение,  а  большинство  медиумов  -  вполне
достойные и честные люди. Затем он сменил позицию и выразил  радость,  когда
Олькотт  предложил  расследовать  эту  историю  с  намерением   восстановить
репутацию Холмсов.
   Решив игнорировать Элизу Уайт и назойливого  У.К.  Лесли,  Олькотт  начал
расследование в конце 1874 г.  Он  настоял,  чтобы  в  комнате  для  сеансов
соблюдались чрезвычайно жесткие  условия.  Чтобы  предотвратить  возможность
трюков, медиума - миссис Холмс - связали  и  зашили  в  мешок,  запечатанный
воском. Все это было проделано на глазах публики. Затем миссис Холмс в мешке
посадили  в  шкаф,  в  котором  полковник  простукал   все   стенки,   чтобы
продемонстрировать их  непроницаемость.  Однако  феномены  продолжались  (по
крайней мере, к этому выводу пришел  полковник).  Олькотт  перепробовал  все
способы проверки, однако миссис Холмс выдержала их  с  честью,  и  полковник
свидетельствовал в пользу чистоты эксперимента. К сожалению, для Оуэна  было
уже слишком поздно: он не выдержал напряжения этой двусмысленной ситуации  и
вскоре скончался в психиатрической лечебнице.
   К тому времени, когда Блаватская и Олькотт  вернулись  из  Филадельфии  в
Нью-Йорк, они уже были в дружеских отношениях и называли друг  друга  Мэлони
(Олькотт) и Джек (Блаватская). Полковник обожал прозвища и обращался к своей
новой подруге "Маллиган", "Лэтчки"  ("Отмычка"),  "Старая  кляча"  и  "ЕПБ".
Последнее имя прижилось. Как показывают эти шутливые имена, отношения  между
партнерами не имели ничего общего с сексом. Олькотт  и  Блаватская  были  не
любовниками, а, по удачному выражению полковника, "закадычными друзьями",  и
эта дружба основывалась на инстинктивном понимании  взаимной  необходимости.
Полковнику недоставало в жизни энтузиазма и  цели;  Блаватская  нуждалась  в
восхищении и в источнике  дохода.  Олькотту  требовалось,  чтобы  кто-нибудь
убедил его в существовании духовного мира; Блаватской нужен  был  слушатель,
готовый   в   этом   убедиться.   Трудно    сказать,    был    ли    Олькотт
"партнером-заговорщиком" Блаватской или жертвой ее обманов. Вероятнее всего,
полковник  принадлежал  к  тому  типу  людей,  чье  желание  веровать  почти
неотличимо от самой веры.
   Поначалу Олькотт и Блаватская  жили  порознь,  но  полковник  проводил  в
гостиной своей новой подруги почти все  свободное  время.  Комната  ее  была
завалена рукописями. В дневные часы полковник работал  в  своей  юридической
конторе, а по вечерам Олькотт и  Блаватская  сидели  за  соседними  столами:
Олькотт - над своими книгами, Блаватская - над письмами и статьями. Время от
времени  в  квартире  собирались  гости,  желавшие,  как  правило,  обсудить
оккультные   проблемы,   но   "закадычные   друзья"   оказались   совершенно
негостеприимными. Не то чтобы они были не рады случайным посетителям; просто
гостям приходилось самостоятельно готовить себе  чай  или  кофе  и  находить
свободный уголок среди груд бумаг и книг. Окончив  работу,  полковник  часто
распевал веселые песни, а в хорошую погоду ездил с Блаватской в Гемптонс  на
Лонг-Айленде, где мадам купалась в море.
   Комнаты ее были обставлены в  позднем  викторианском  стиле  -  плюшевыми
креслами и  пальмами.  Однако  этот  тяжеловесный  интерьер  оживляла  целая
коллекция восточных вещиц, которая побудила заходивших в  гости  журналистов
(а их было множество!) окрестить жилище Блаватской "ламаистским монастырем".
В этой коллекции были китайские и  японские  шкафчики,  механическая  птица,
веера, ковры, статуэтка сиамского монаха, лакированные  шкатулки  и  золотая
статуэтка Будды. И хотя подобные штучки украшали множество других домов, для
Блаватской восточные предметы значили больше,  чем  просто  безделушки:  они
символизировали  обобщенное  представление  о  "Востоке",  который,  в  свою
очередь,  был  символом  мистерий  живой  религии  (духовная  мудрость   еще
сохраняется в Азии, делаясь все менее доступной западному человеку).
   Не менее удивительны были чучела животных: над дверью помещалась  львиная
голова, из-за углов выглядывали обезьянки и птицы, полки  украшали  ящерицы,
серая сова и змея. Но гвоздем коллекции, несомненно, был большой  бабуин  на
задних лапах, в очках, визитке  и  галстуке,  державший  под  мышкой  запись
лекции о "Происхождении видов". Выход этой книги Дарвина в свет  в  1859  г.
породил настоящую моду на карикатуры с обезьянами, и обезьяна стала символом
неумолкающих споров об эволюции. Бабуин мадам Блаватской  (поименованный  на
этикетке в честь выдающегося дарвиниста - профессора Фиске) явно выражал  ее
собственную позицию в этой дискуссии: она ненавидела дарвинизм всей душой.
   Выбор бабуина в качестве символа этой позиции  был  смелым  и  достаточно
рискованным. Бабуин представлял "Глупость современной  науки"  в  противовес
"Мудрости истины"; того, кто всего лишь "знает" (или думает, что  знает),  в
противоположность тому, кто "существует"; и в конечном счете самого  Дарвина
в противовес Блаватской. Но из этого высокомерного презрения  к  Дарвину  (и
тому, что Блаватская называла "материалистической наукой" в целом)  вытекает
нелицеприятное следствие: всякий, кто верит в учение Дарвина, ничем не лучше
бабуина - т.е. груб, коварен, вульгарен, глуп,  жаден,  непристоен  и  лжив.
Однако именно такие обвинения выдвигали  против  самой  Блаватской.  И  если
Дарвин спустя сто лет после смерти был  канонизирован  светской  наукой,  то
Блаватская через тот же срок оказалась  почти  забыта.  Ее  вспоминают,  как
правило, лишь в качестве примера гуру-шарлатана. И в  современной  аллегории
Мудрости и Глупости она выступает символом последней.
   Но в свое время у  Блаватской  были  влиятельные  сторонники.  И  сегодня
находятся люди, по-прежнему утверждающие, что Елена Петровна стала  одиозной
фигурой лишь потому, что клевета всегда сопутствует величию  и  что  великие
мученики  всегда  имеют  стигматы.   Такая   интерпретация,   представляющая
Блаватскую  святой  и  героиней,  базируется  на   весьма   распространенной
исторической схеме. Согласно этой схеме, западное  человечество  отвернулось
от религии в XVIII-XIX веках, подпав под влияние науки, посулившей  человеку
рай на земле. Но эти посулы были лживыми, поскольку наука никогда не  сможет
полностью   удовлетворить   потребности    человеческой    души.    Учитывая
несостоятельность христианства, не выдержавшего  сражения  с  материализмом,
было необходимо, чтобы появился человек, способный  разоблачить  заблуждения
как дарвинизма, выражавшего ложные идеалы  прогресса,  так  и  христианства,
проповедовавшего ложные мифы спасения. Сторонники Блаватской утверждают, что
атака на оба эти лагеря не могла не вызвать ожесточенной реакции в  обществе
- и, как следствие, злобных нападок на саму Елену Петровну.
   Спиритуализм был призван показать новый путь, средний между  псевдонаукой
и псевдорелигией. Он должен был стать истинной  духовной  наукой.  Однако  к
1875 г., когда Олькотт опубликовал свои отчеты о  событиях  в  Читтендене  и
Филадельфии, спиритуалистическое возрождение в Америке уже пошло на  спад  и
стало  понятно,  что  задачи  этого  движения  так  и  не  будут  исполнены.
Ограниченность спиритуализма  была  очевидна  всем,  кроме  самых  преданных
сторонников этого учения. Танцующие под музыку  духи  были  забавны,  но  не
могли разрешить тайну загробной жизни. Сеансы были зрелищны и эффектны,  они
утешали  отчаявшихся  людей,  но  им  недоставало  четко  выраженной   цели,
последовательной доктрины, подобающих ритуалов и согласованной  организации.
Нужно было  что-то  новое.  И  это  "новое"  намеревалась  предложить  Елена
Блаватская.
 
 
 
   Глава 3
   ВЕСТИ ИЗ НИОТКУДА
 
   3 марта 1875 г. полковник  Олькотт  получил  письмо.  Оно  было  написано
золотыми чернилами на зеленой бумаге, вложено в черный конверт  и  подписано
неким Туититом Беем из Братства  "Люксор"  (Египет).  В  Люксоре  находилась
африканская база Великого Братства Учителей, к которому  принадлежал  Туитит
Бей.  Полковнику  предложили  стать  его  учеником  под  руководством  мадам
Блаватской, которая  уже  знала  об  этом  предложении,  поскольку  ей  было
поручено  сопроводить  послание  Туитита  Бея  Олькотту  своей   собственной
объяснительной  запиской.  Более  того,  корреспондент  полковника  не  стал
посылать свое письмо по почте  из  Египта,  а  предпочел  "передать"  его  в
комнату ЕПБ.
   Такого рода "передача" является формой автоматического письма, с  помощью
которого Учитель передает свои мысли: либо диктуя послание адресату, либо  -
в исключительных случаях -  непосредственно  "отпечатывая"  его  на  бумаге.
Письмо,  полученное  Олькоттом,  было  лишь  первым  из  множества  подобных
посланий, которые затем стали частенько  приходить  к  разным  знакомым  его
приятельницы и которые сыграли не последнюю  роль  в  возводившихся  на  нее
обвинениях. Поначалу их цитировали в доказательство существования  Учителей,
но находились люди, утверждавшие, что Блаватская писала эти письма сама  или
кто-то писал их под ее диктовку. Иногда эти послания вручала адресатам  сама
ЕПБ, выполнявшая роль, так  сказать,  духовного  почтальона.  Другие  просто
появлялись на столе, падали с потолка и даже возникали  в  купе  движущегося
поезда  -  очевидно,  без  всякого  человеческого  вмешательства.   Особенно
обильным делался поток "передач" в периоды кризисов:  послания  от  Учителей
побуждали адресатов исполнять требования Блаватской.
   В сопроводительной записке Олькотту (Блаватская написала ее, несмотря  на
то, что виделась с полковником каждый  день)  говорилось,  что  ЕПБ  просила
Туитита  Бея,  чтобы  тот  убедил  полковника  в   существовании   Братства,
продемонстрировав ему свои оккультные силы. Она даже предлагала предоставить
Олькотту чистый кусок пергамента, "на котором появляются буквы  всякий  раз,
когда подносишь его