римере показав  пример  сознательного
страдания и объективного сознания. Таким образом, он сознательно лишил  себя
всякой поддержки, чтобы достичь наивысшего опыта абсолютной жертвы.
   Только  несколько   относительно   уравновешенных   учеников,   казалось,
согласились с очевидным объяснением  -  Успенский  был  больным,  усталым  и
потерявшим иллюзии человеком, что его характер был испорчен пьянством и  что
боль, скука, страх смерти и остатки горькой и  саморазрушительной  честности
привели его к признанию бесполезности дела всей его жизни. Эту точку  зрения
высказал Кеннет Уокер, работавший в Приере с Гурджиевым и позже отошедший от
Работы в пользу  более  близкого  ему  подхода  Успенского.  Но  даже  Уокер
размышлял над конечным итогом жизни Успенского и чувствовал себя в  какой-то
степени виноватым в том, что вместе с  другими  позволил  учителю  поддаться
унынию. Родни Коллин предпочитал более  возвышенную  интерпретацию  событий,
согласно которой Успенский представал в роли Христа.  Однако,  что  касается
толкований Коллина, надо принимать во внимание его характер  и  положение  -
Коллин и сам двигался к мелодраматическому концу по пути, который  превзошел
по странности путь Успенского.
 
 
   Смерть  Успенского  повергла  его  учеников  в   растерянность.   Беннетт
отдалился от них и сам возглавлял группу; Морис Николь, еще один из  главных
учеников как Успенского, так и Гурджиева, основал свою общину в Хертфордшире
{13}; те же, кто остались в Лайне, теперь либо  пошли  своей  дорогой,  либо
разделились на две группы - одна под руководством Родни  Коллина,  другая  -
доктора Фрэнсиса Роулза (его-то барабанная перепонка и пострадала  от  урока
Коллина).  Коллин  и   Роулз   были   неустойчивыми   личностями,   занятыми
собственными духовными поисками,  они  враждовали  друг  с  другом  и  плохо
подходили на роль лидеров. Три других старших ученика, не зная  что  делать,
решили посетить г-жу Успенскую,  в  ту  пору  проживавшую  в  Медхэме.  Надо
сказать, что Софья Григорьевна никогда  не  теряла  контакта  с  Гурджиевым.
После смерти Успенского она снова стала общаться с  ним,  отправив  в  Париж
рулон шелка и чек на 3000 долларов в  знак  доброй  воли.  Для  нее  решение
проблем старых учеников Успенского было простым. Она вполне определенно дала
им понять, что следует закрыть  Лайн-Плейс  и  перейти  под  покровительство
Гурджиева {14}.
   Во время войны Гурджиев буквально исчез из поля зрения; его видели только
Рене Домаль, Жанна Зальцманн и несколько  других  последователей.  Но  перед
своей смертью  в  1949  г.  он  вновь  имел  необыкновенную  популярность  и
процветал. Казалось, что он обладает невероятными способностями преодолевать
любые трудности; он пережил не только Успенского, но и многих  других  своих
последователей, которые погибли, сошли с ума или оказались на обочине жизни.
Он пережил также  катастрофическое  падение  авторитета  среди  приверженцев
альтернативных религий в 1930-х годах. И что  примечательно  более  всего  -
опроверг существовавшие подозрения  в  сотрудничестве  с  немцами  во  время
войны, когда его парижская кухня так отличалась  от  скудного  рациона  того
времени. Без сомнения, какую-то долю роскоши ему поставлял кружок  преданных
последователей, а также черный рынок и даже американские войска, наводнившие
Париж после освобождения в 1944 г. Но все  равно  остается  вопрос,  как  он
получил доступ к этому рынку и какие у него были связи с охранниками складов
оккупированной зоны.
   Сам Гурджиев любил шутить,  что  достаток  в  его  кладовой  обеспечивает
планета Каратас {15}. Менее фантастично предположение, что он получал кредит
от владельцев местных магазинов, в том числе и продовольственных, утверждая,
что является владельцем нефтяной  шахты  в  Америке,  которая  снова  начнет
приносить доходы,  как  только  закончится  война.  Эту  версию  подтвердили
некоторые ученики после войны; и  когда  пришло  время  платить  по  счетам,
американские приверженцы оказались как нельзя более кстати {16}.
   Когда ученики Успенского вошли с  Гурджиевым  в  контакт,  положение  уже
начало исправляться. Именно Америка в лице Кэтрин  Хульме  и  Фрица  Петерса
пришла к нему на помощь. Хульме жила тогда в Европе и работала в UNRAA {17}.
Оказавшись в июне
   1946 г. в  Париже,  она  явилась  на  квартиру  Гурджиева  с  сигаретами,
бутылкой водки и  своей  новой  подругой,  женщиной,  происхождение  которой
Гурджиев  таинственным  образом  отгадал.  Петере,  все  еще   служивший   в
американской армии, пришел к нему в состоянии умственного  и  эмоционального
упадка. Гурджиев быстро привел его в себя, буквально наполнив его  энергией.
Потрясенный всполохами голубого пламени  вокруг  Учителя,  Петере  сразу  же
почувствовал себя лучше, хотя теперь стареющий Гурджиев должен был  прилечь,
чтобы восстановить истраченную энергию {18}.
   Избежав  финансовой   катастрофы   благодаря   своей   изобретательности,
благополучному исходу войны и американским благотворителям, Гурджиев  вскоре
снова стал  популярным  учителем,  вследствие  энтузиазма  Хульме,  Петерса,
старых учеников Орейджа, которые опять могли  свободно  посещать  Европу,  а
также Джейн Хип, хозяйки магазина в Сент-Джон-Вуд. Маргарет Андерсон привела
свою новую компаньонку,  Дороти  Карузо,  вдову  певца  Энрико  {19}.  Когда
Гурджиев узнал о том, что г-жа Успенская  посоветовала  ученикам  Успенского
искать его покровительства, он сказал: "Вы -  овцы  без  пастуха.  Идите  ко
мне". Под влиянием Уокера, который подчинился охотнее всех и признал  верной
оценку Гурджиева, они, видимо, совсем забыли, что  Гурджиев  видел  в  овцах
объект для стрижки. Николь, Коллин, Роулз и их ученики держались в  стороне:
они разделяли подозрение Успенского, что Гурджиев не столько пастух, сколько
волк {20}.
   Наиболее сеьезную роль в возрождении гурджиевского учения сыграл  Дж.  Г.
Беннетт. Когда в 1939 г. разразилась война, Беннетт и его  жена  планировали
экспедицию в Сирию. Перед этим они решили провести недолгий отпуск на  Южном
побережье Англии, но Чемберлен остановил все путешествия плохими новостями о
Гитлере, и они отложили поездку. Беннетта влекла  в  Сирию  навязчивая  идея
найти  Источник  Мудрости  и  Братство  Сармунг,  через  которое,   согласно
Гурджиеву, мудрость приходила в мир.
   Хотя Беннетт прервал свои  поиски,  война  дала  ему  возможность  свести
воедино две стороны своей жизни.  Квартира  на  Тайт-стрит,  в  Челси,  была
разрушена во время бомбардировки, и они с Уинифред  стали  подыскивать  себе
жилище. Им также нужно было место, где Беннетт мог работать с  учениками.  И
они нашли дом с семью акрами земли на окраине Лондона, в Кингстоне, Суррей.
   Это была собственность миссис Хуфа Уильяме.  Некогда  известная  светская
красавица, она, как и ее муж, была другом Эдуарда  VII,  и,  подобно  многим
людям  из  их  круга,  они  промотали  свое  состояние,  в   том   числе   и
Клэридж-Отель.  Теперь,  став  старой  затворницей,  она  жила  в   компании
служанки-итальянки, семи собачек чау и двадцати двух кошек. Ее почти  полная
глухота делала переговоры очень трудными, но в конце концов Беннеттам  сдали
дом в аренду "на неопределенный срок", и они принялись  за  работу,  точнее,
поручили работу по дому ученикам, планируя создать общину по образцу Лайна и
Приере, где духовное обучение  соединялось  с  товарищескими  отношениями  и
тяжелым физическим трудом. Чтобы финансировать предприятие,  Беннетт  убедил
BCURA переехать из Фулхэма в Кумб.
   В награду за труд Беннетт брал учеников  в  некое  путешествие  наподобие
летних лагерей в Уэльс  и  Озерный  Край.  В  дни,  когда  нехватка  топлива
затрудняла всякое передвижение, это было почти роскошью. В  первой  из  этих
поездок  Беннетту   даже   привиделись   ослепительно   вспыхивающие   слова
"Универсальный Порядок... Любовь и Свобода все искупят" {21}, -  перспектива
весьма заманчивая. Стремясь перевести это  смутное  видение  в  нечто  более
зримое, Беннетт решил стать писателем, изводя  бумагу  с  такой  энергией  и
упорством, что даже заболел  от  рвения.  Но  момент  оказался  решающим.  В
течение  следующих  тридцати  лет  он  выдавал  большое   количество   книг,
памфлетов, лекций и эссе, излагавших  смысл  Системы.  Основным  плодом  его
стараний стала "Драматическая Вселенная" - полное изложение природы  космоса
в четырех томах.
   Несмотря на удачный переезд в Кумб-Спрингс и карьеру писателя, у Беннетта
оставались проблемы. Пока Кумб не был подготовлен  к  приему  учеников,  они
собирались по выходным в центре Лондона, где у  одной  из  учениц,  Примроуз
Кодрингтон, был небольшой дом, скрытый за Онслоу-сквер  и  окруженный  почти
акром земли. Здесь группа выращивала овощи и разводила цыплят, пока  Беннетт
разрабатывал свою методику предстоявшей Работы.  В  1942  году  он  выпустил
небольшую книгу "Ценности".
   Все это нарушало требования Успенского,  который  принципиально  запрещал
публикации или публичное преподавание  Системы  в  любой  форме,  кроме  его
собственной. Беннетт совершил  и  более  серьезное  преступление  -  проявил
неуважение к авторитету Учителя, адаптируя элементы  Системы  к  собственным
идеям, и вскоре новости о  деятельности  Беннетта  дошли  до  Америки  через
небольшую группу последователей,  остававшихся  в  Лайне  и  относившимся  с
негодованием к притязаниям Беннетта. Успенский отреагировал на это  известие
очередным отлучением Беннетта. Через  адвокатов  он  потребовал  возвращения
всех бумаг, связанных с его собственной работой, включая заметки к  лекциям,
и запретил верным ученикам иметь что-либо общее с арендатором Кумб-Спрингс.
   После отлучения несколько  старых  учеников  бойкотировали  Беннетта,  но
большинство  осталось  с  ним.  По  выходным   они   встречались   либо   на
Онслоу-сквер, либо, после того как  Беннетт  вступил  во  владения  Кумб,  в
тамошнем саду. Каждый день он давал им тему для медитаций, пока они работали
в саду. Продолжались обычные  разговоры  и  дискуссии,  и  в  их  содержании
по-прежнему   преобладала   неопределенность.    Многие    были    несколько
разочарованы, считая, что им необходимы более ясные смысл и цели, и один  из
учеников предложил помощь  в  составлении  резюме  дискуссий  за  неделю.  В
результате появилась рукопись в двести страниц, которую, возможно к счастью,
он потерял. В ней, к примеру, описывалась Жизнь как некое женское  Существо,
к которому приходит мужская Сила.
   Время, когда Беннетт стал отдаляться от Успенского, совпало с трудностями
с Горнодобывающей Ассоциацией (любопытно, что по одним и тем  же  причинам),
потому что он читал лекции, в  которых  утверждал,  что  век  дешевого  угля
миновал  и  рассуждал  о  возможности   появления   новых   видов   энергии.
Неудивительно, что ассоциация была недовольна, указывая на то, что  политика
ценообразования не входит в обязанности Беннетта, а только продажа  угля  (и
никаких других видов топлива). Он оказался между двух огней - общественность
требовала найти дешевые способы производства угля, а собственники настаивали
на том, чтобы цены оставались на прежнем уровне  и  чтобы  уголь  выдерживал
конкуренцию с нефтью.
   Ясно, что даже его доброжелателей раздражало то внимание, которое Беннетт
уделял  духовной  жизни,  и  его  привычка  использовать  Кумб-Спрингс   как
религиозное  пристанище.  Его  обвиняли  в  оказании  давления  на  служащих
исследовательских лабораторий с целью завлечь их в свою группу и  жаловались
на неприятности,  которые  доставляла  его  деятельность.  Следующий  эпизод
является очень типичным. Беннетт привык каждое утро  купаться  в  источниках
Кумб, и однажды ему привиделось, что в каждом  листе  ощущается  присутствие
Христа. (Неудивительно, что его посещали  видения.  Начиная  с  1939  г.  он
повторял молитву "Отче наш" тысячу раз в день, заканчивая  ее  фразой  "Fiat
voluntas tua" {"Да будет воля твоя"}). После встречи с Иисусом он пребывал в
состоянии экстаза в течение трех дней, что было совсем некстати, потому  что
на  следующий  день  ему  предстояло  читать  лекцию  "Уголь  и   химическая
индустрия"  в  Институте  инженеров-химиков.  Хотя  Беннетт   и   чувствовал
враждебность  аудитории,  он  заявил,  что   ощущает   теплоту,   окружившую
присутствовавших, и что весь зал наполнен Божественной Любовью. К несчастью,
его работодатели не разделяли его озарений, и через несколько  недель  после
лекции, в июне 1944  г.,  ему  предложили  уволиться  из  BCURA.  Ассоциация
перевела свой офис в Лезерхед, а Беннетт сосредоточил все силы на Кумбе.
   Духовная его карьера продвигалась быстро,  а  страсть  к  организаторской
деятельности  выразилась  в  основании   новой   частной   исследовательской
лаборатории компании "Уголь-Пластик"  и  Институте  сравнительного  изучения
истории,  философии  и  наук.   Лаборатория   работала   над   производством
пластического  углерода  из  разделенного   угля,   а   институт   занимался
психокинетическими исследованиями.  Разработки  лаборатории  финансировались
большой индустриальной фирмой "Поуэлл Даффрин", и договор с фирмой  косвенно
поддерживал и другие начинания  в  Кумбе,  где  число  обитателей  и  гостей
достигало двухсот человек. В этот  период  Беннетт  помимо  прочего  написал
пьесу о пожаре Шартрского собора, приступил к трактату  о  геометрии  пятого
измерения  и  составил  записку  о  том,   как   увеличить   личный   состав
университетов.
   Когда в 1945 г. вновь стало возможно путешествовать за  границу,  Беннетт
решил исследовать возможность основания общины за пределами Англии. Во время
посещения Южной Африки  ему  дал  аудиенцию  генерал  Сматс,  посоветовавший
оставить пессимистический взгляд на будущее. Сматсу,  очевидно,  показалось,
что его гость до некоторой степени  потерял  чувство  реальности  -  мнение,
подкрепляемое собственным наблюдением Беннетта, касающимся того  факта,  что
богатые белые хозяева питают исключительно  теплые  и  дружеские  чувства  к
рабочим-неграм. Он через некоторое время даже купил ферму в Южной Африке, но
его группа тем не менее осталась в Англии.
   Визит к г-же Успенской летом 1948 г. вернул его на старый путь. Будучи  в
Америке по своим угольным делам, он приехал во Франклин-Фармз,  где  строгая
Софья Григорьевна, страдавшая болезнью Паркинсона, резко повелела ему  ехать
в Париж к Гурджиеву, если он хочет получить дальнейшие духовные наставления.
Это веление поразило его  неизбежностью.  Возвратившись  в  Англию,  Беннетт
обнаружил жену умиравшей от загадочной болезни, но зов  духа  был  настолько
силен, что они немедленно отправились в Париж, чтобы  встретиться  с  Жанной
Зальцманн, которой предстояло стать их посредником в общении с Учителем.
 
 
   Комедия началась летом  1948  г.  Гурджиев  жил  в  доме  №  6  по  улице
Колонель-Ренар в довольно стесненных условиях.  Замки  и  анфилады  шикарных
апартаментов остались позади, он носил красную феску  и  открытую  на  груди
рубашку. Но он все еще возглавлял большую группу французских и  американских
учеников.  Его  также  посещало  определенное  количество  покорных  молодых
девушек, известных под названием его "телят". В эту группу  входили  Иованна
Ллойд Райт (дочь Фрэнка и Ольги) и будущая жена Беннетта, Элизабет Мэйэлл.
   Когда Беннетт явился на глаза Гурджиеву, тот сделал вид,  что  не  узнает
его, и сказал только: "Вы номер 18. Не большой Номер 18, а  маленький  номер
18", что заставило Беннетта разумно признаться:  "Я  не  имел  ни  малейшего
представления, что это значит" {22}. Несмотря на  такое  непонятное  начало,
Гурджиев спросил Беннетта, чего  он  хочет,  и  Беннетт  попросил  Гурджиева
показать ему, как работать на Бытие. Гурджиев согласился, сухо добавив,  что
если Беннетт и обладает большими познаниями, то в  Бытии  он  "ничтожество".
Это суждение Беннетт принял с подобающим смирением {23}.
   Задержавшись только для того, чтобы освободить  Уинифред  Беннетт  от  ее
жестоких болей и дать  чтение  и  упражнения  новому  ученику,  Гурджиев  на
следующий день отправился в Канны. В  Монтагри  он  врезался  в  грузовик  и
получил  серьезные  ранения.  Водитель  грузовика  скончался,  но   Учитель,
кажется,  обладал  иммунитетом  против  автомобильных  аварий.  Несмотря  на
ранения, включавшие перелом ребер и внутреннее кровотечение, его перевезли в
Париж, и он даже настоял,  чтобы  состоялся  обед  с  Беннеттами  и  другими
учениками, что и  случилось  следующим  вечером,  невзирая  на  его  лицо  в
синяках, кровоточащее ухо и забинтованное горло {24}.  Как  и  после  первой
аварии, ужасные раны вскоре зажили, и в его  крошечной  квартире,  аляповато
украшенной зеркалами, куклами и псевдовосточными безделушками,  вновь  стали
собираться толпы народа.
   После ссоры с Успенским и отказа его от Системы Беннетт радовался  новому
открытию для себя Гурджиева, близким учеником которого, в сущности, он  стал
впервые. Гурджиев призвал всех обитателей Кумб-Спрингс присоединиться к нему
в Париже. Около шестидесяти человек действительно переехали, но  большинство
приезжало  на  выходные  -  тяжелое  предприятие,   принимая   во   внимание
послевоенные условия. Кеннет Уокер также посещал Париж и убедил делать то же
самое многих английских учеников
   Успенского. Снова начались праздники с тостами; ожили старые  схемы,  был
куплен дом (на этот раз Шато-де-Вуазин возле Рамбуйе),  основан  институт  и
возобновлены представления священных танцев. Гурджиев  также  предложил  еще
раз посетить Нью-Йорк, где хотел поставить новый спектакль, и на  доходы  от
него опубликовать свой главный  труд  "Рассказы  Баалзебуба  своему  внуку",
книгу, которую он писал с конца 1920-х годов.
   С возвращением этих старых схем вернулись и старые неприятности и вражда.
Даже Беннетт сообщает о  том,  что  некоторые  ученики  не  могли  перенести
жестокий режим чередования восхваления и порицания, ритуального  унижения  и
публичных драм, к которым их принуждал Гурджиев. Говорили, что некоторые  из
новичков  не  выдержали  встречи  с  Учителем,  и  им   даже   потребовалась
медицинская помощь (хотя не уточняется,  какая  именно)  {25}.  Снова  пошли
зловещие слухи о самоубийствах, подобные тем, что ходили о Приере; защитники
Учителя резонно возражали, что многие  из  тех,  кто  являлся  к  Гурджиеву,
потому и приходили к нему, что были настолько больны, душевно или физически,
что никто не мог помочь им. Разве удивительно, что иные из них сломились под
гнетом своих проблем?
   Какими бы ни были - правдивыми или ложными - эти слухи, но на  контингент
из Кумб-Спрингс они оказывали отрицательный  эффект.  Талант  Учителя  сеять
раздоры был, как всегда, силен, и ученики скоро разделились на два лагеря  -
за и против Гурджиева. Даже энтузиасты  испытывали  сомнения  и  разрывались
между учителями, потому что Гурджиев и с  Беннеттом  и  с  его  притязаниями
обращался безжалостно, то хваля его и намекая, что собирается  оставить  его
своим преемником, то немилосердно ругая  его  публично.  Но  таков  был  его
авторитет, что он убедил Беннетта признать необходимость такого обращения  с
собой, тем более что того же мнения была и его жена:  как  это  случалось  и
ранее с Жанной Зальцманн и Софьей Григорьевной - Гурджиев  покорял  жен  еще
быстрее, чем их мужей.
   Беннетт подтверждает то, о чем говорили все: хотя  они  были  до  предела
внимательны, они никогда не могли прийти к  согласию  по  поводу  того,  что
сказал Гурджиев. То же самое часто рассказывают и о  Кришнамурти.  В  Приере
Гурджиев запрещал делать заметки во время беседы, хотя  многие  из  учеников
сразу после окончания устремлялись по свежим следам записывать его  слова  и
впоследствии опубликовали их. Это только усиливало путаницу, хотя Беннетт  и
другие рассматривали это непонимание как свидетельство могущества Учителя  -
если каждый воспринимал его слова по-св