стали
оспаривать друг у друга право на ее внимание. Дни она проводила в  коттедже,
а  ночевать  уходила  в  расположенный  поблизости  дом  миссис  Грей.  Пока
Кришнамурти медитировал, а Нитья отдыхал, она прибиралась в доме и  готовила
еду. В свободное время все трое читали стихи и гуляли по долине.
   Братья настолько привязались к Розалинде,  что  даже  написали  письмо  к
Ледбитеру, спрашивая, уж не была ли  она  их  матерью  в  прошлом  рождении.
Епископ сомневался, потому что их мать умерла два года спустя после рождения
Розалинды. Возможно, это к лучшему, потому что статус матери был бы  слишком
определенным и, вероятно, помешал  бы  непринужденности  их  отношений,  тем
более что Нитья, похоже, испытывал к ней особые чувства. Может быть, по этой
причине (как считает дочь Розалинды), а  может  быть,  вследствие  сочетания
всех факторов, усложнявших жизнь Кришнамурти, в том  числе  привязанность  к
Розалинде, а также страх потерять брата (из-за нее или из-за  его  болезни),
Кришнамурти вскоре заболел и сам.  Поэтому  пребывание  в  Охайе  продлилось
почти на год.
   Это недомогание носило, по всей видимости, психосоматический характер, но
проявляющимся время от  времени  симптомам  болезни,  которые  в  теософских
кругах известны под названием "процесс", предстояло играть важную роль в его
жизни. Как явствует из писем к Анни Безант,  Ледбитеру,  мисс  Лодж  и  леди
Эмили, эти симптомы состояли в мучительных физических  болях  и  мистических
переживаниях {13}.  В  первый  раз  это  длилось  несколько  дней,  потом  с
перерывами могло  продолжаться  несколько  месяцев.  В  течение  всей  жизни
Кришнамурти периодически испытывал эти мучительные состояния.
   Обычно это начиналось с  ощущения  слабости  и  боли  в  шее,  постепенно
распространявшейся на всю спину.  По  мере  усиления  боли  Кришнамурти  мог
терять сознание. Приходя в себя, он испытывал мистическое чувство выхода  из
тела и единения с высшими сферами, а также чувство мучительной  брезгливости
к физическому окружению. Он боялся солнца и жары,  отказывался  выходить  из
дома, искал тишины и  покоя.  Он  успокаивался,  положив  голову  на  колени
Розалинды, чье присутствие действовало на него умиротворяюще.
   Через несколько дней, во время которых напряжение  достигло  невероятного
уровня,  наступила  кульминация  "процесса".  Мистер  Уоррингтон,  Нитья   и
Розалинда сидели вечером на веранде. Кришнамурти, весь день жаловавшийся  на
грязь в коттедже, неожиданно присоединился к ним и сел в  сторонке,  напевая
мантры. Пока он пел, Нитья, ощущавший некую растущую силу в доме, становился
все более оживленным и говорил, что чувствует чье-то присутствие.  Розалинда
то и дело спрашивала его: "Ты видишь его?" Когда Кришнамурти встал и подошел
к ним, она, по словам Нитьи,  потеряла  сознание,  и  Нитья  понял,  что  ее
поразило видение Божества - Кришнамурти,  в  чьем  облике  зримо  проявилась
Божественная Сущность.
   Позднее Розалинда будет отрицать многое из того,  что  увидел  и  услышал
Нитья. Не было никакого видения. Она не теряла сознания, а просто  задремала
и проснулась, когда ее разбудил Нитья и  сказал  про  приближение  Божества.
Если она и говорила что-нибудь, то сквозь сон. Однако вначале она как  будто
согласилась с Нитьей, как и Кришнамурти. Когда она говорила правду  и  знала
ли ее? Б любом случае кажется невероятным, чтобы кто-то из  троих  намеренно
дурачил остальных, и, несмотря на некоторую атмосферу фарса, для каждого  из
них этот эпизод оказался весьма значимым.  Нитью  он  лишний  раз  убедил  в
божественной силе Кришнамурти, а Розалинда еще сильнее привязалась к  Нитье.
Кришнамурти  принял  интерпретацию  случившегося,  предложенную  братом,   и
утвердился в своей особой миссии - эту веру он пронес через всю жизнь.  Хотя
в последующие месяцы "процесс" происходил только на физическом  плане  и  не
сопровождался видениями, Кришнамурти, при поддержке Анни Безант, понимал его
как проявление оккультного продвижения по Пути.
   Подобной интерпретации вполне можно  найти  обоснование.  Философия  йоги
помещает жизненную энергию  -  так  называемую  "кундалини"  -  в  основание
позвоночника. Персонифицируя ее в  виде  змеи,  свернувшейся  спиралью,  йог
старается  пробудить  эту  энергию  и  с  ее   помощью   достичь   духовного
просветления. "Процесс", таким  образом,  можно  объяснить  как  пробуждение
кундалини и начало истинного просветления. Однако  Ледбитер  сомневался.  Он
считал, что по  Пути  продвигаются  медленно  и  постепенно,  и  продвижение
необязательно должно сопровождаться  физическими  болями.  Ни  он,  ни  Анни
Безант не испытывали ничего подобного, тогда  почему  же  другие  испытывают
это? Соглашаясь с  тем,  что  произошедшее  с  Кришнамурти  является  чем-то
важным, он предупреждал против чрезмерного увлечения "процессом".  Возможно,
он думал, что это не столько продвижение по Пути, сколько удаление от  него,
поскольку уже появились признаки постепенного отхода Кришнамурти от теософии
и его перехода к собственному мистическому опыту. Тогда боль может  означать
агонию отделения, а вовсе не роста. Ледбитер также  должен  был  знать,  что
"кундалини" включает в  себя  и  сексуальную  энергию,  хотя  он  и  не  мог
предполагать, что симптомы "процесса" будут наступать у Кришнамурти только в
обществе женщин.
   Не осознавая всех этих подтекстов, Анни Безант сначала радовалась  знакам
роста и перехода на новый уровень ее питомца. Ей  очень  понравилась  долина
Охай, когда она приехала навестить Кришнамурти. Желая иметь  такое  отличное
место, способствующее приобретению духовного опыта,  она  собрала  деньги  и
купила  несколько  акров  земли  в  долине.  Возможно,   она   вспомнила   о
неприступных  горных  твердынях,  где  живут  Учителя,  основывая  фонд  под
названием "Ассоциация  Братьев"  -  подразумевая  братство  людей  и  богов.
Коттедж, в котором  начался  "процесс",  тоже  вошел  в  эти  владения;  его
перестроили и назвали "Арья Бихара", то есть "Лом ариев". Теософы никогда не
останавливались на полпути, и вскоре в Охайе у них появилось целое  поместье
(не без помощи мисс Додж), которое впоследствии  стало  таким  же,  если  не
более важным духовным центром, как и Адьяр. И Анни Безант не виновата в том,
что основной целью этого центра стала отнюдь не теософия.
 
 
   По всей видимости, миссис Безант не меньше, чем Кришнамурти, нуждалась  в
отдыхе. Теософский конгресс  1922  г.  оказался  на  редкость  изматывающим;
очередной конфликт с Ледбитером, набиравший силу почти пять лет, подходил  к
своей кульминации.  К  тому  же  Пойнт-Лома  непрерывно  атаковал  адьярских
теософов начиная с 1906 года. Кэтрин Тингли  в  1913  и  1914  гг.  побудила
одного из  своих  помощников,  Джозефа  Фассела,  написать  два  скандальных
памфлета,  в  которых  предъявлялось  восемь  серьезных   обвинений   против
Ледбитера и Безант. Этот экзотический перечень включал  самообожествление  и
приписывание себе невозможных оккультных способностей, отказ  от  "заповедей
Моисея" в пользу буддизма, угрозу невинности молодых людей, поощрение такого
нетеософского  поведения,  как  содомия,  и  привлечение  в  ряды   Общества
извращенцев и ненормальных. Особенно же Тингли и Фассела  шокировали  "Жизни
Альционы",  персонажи  которой  свободно  меняли  свои   личности,   пол   и
родственные связи, что предполагало если не вольное  поведение,  то  слишком
вольный образ мысли автора.
   В 1917 г. Фассел отослал  свои  памфлеты  Генеральному  прокурору  Нового
Южного Уэльса, и тот приказал провести расследование деятельности Ледбитера.
Полиция не смогла поговорить с самим епископом Ледбитером, здоровье которого
ухудшалось  всякий   раз,   когда   к   нему   обращались   с   каким-нибудь
расследованием,  но  удалось  опросить  мистера  и  миссис  Т.  X.   Мартин,
состоятельных членов Общества из  Сиднея,  у  которых  Епископ  находился  в
гостях, пока скарлатина не уложила его в постель. Миссис Мартин сказала, что
Епископ ей не понравился с первой встречи, что  неудивительно,  принимая  во
внимание его требование, чтобы супруги спали  в  разных  комнатах,  пока  он
находится у них, чтобы не  загрязнить  его  чистоту.  Требование  тем  более
неприятное и обидное, что она слышала о его репутации и могла бы поклясться,
что видела, как он приводит мальчиков и укладывает их в свою  постель  в  ее
собственном доме.
   Мистер Мартин, успешно управлявший Сиднейской ложей не  так  охотно,  как
его супруга, верил слухам, грозящим дискредитировать Австралийское Общество,
хотя один из мальчиков и сообщил, что происходило между  ним  и  Ледбитером.
Но, приехав  в  Америку  в  1919  г.,  даже  Мартин  был  вынужден  признать
неприятную правду. Он повстречался с Губертом  ван  Хуком,  ставшим  к  тому
времени молодым человеком. Раздраженный пренебрежительным отношением к  нему
Ледбитера, Губерт откровенно обвинил Епископа в мошенничестве и  педерастии.
Той же осенью в Лондоне Мартин получил еще более ужасающие сведения о  друге
Ледбитера Уэджвуде - и Анни подтвердила эти слухи. После скандала с четырьмя
священниками Либеральной Католической Церкви  Уэджвуд  поспешно  переехал  в
Голландию, чтобы избежать ареста в Англии.  Анни  сказала,  что  Уэджвуд  не
является инициируемым и что его нужно  изгнать  из  Общества.  Она  поручила
Мартину сообщить Джинараджадасе, бывшему  заместителем  главы  Эзотерической
Секции Австралии, приказ об исключении Уэджвуда из Общества.
   Однако Джинараджадаса обратился за советом к своему  старому  учителю,  и
Ледбитер  поспешил  Уэджвуду  на  помощь.  В  декабре  1919   г.   смущенный
Джинараджадаса телеграфировал Анни: "Мартин передал, что вы говорили будто У
не инициирован. Ледбитер утверждает, что вы  присутствовали  при  инициации"
{14}. Как всегда, это происшествие  обернулось  старой  уловкой:  если  Анни
выступает против Уэджвуда, то тем самым она отрицает собственный  оккультный
опыт. Подтвердить  этот  опыт  мог  только  Ледбитер,  и  поэтому  оставался
единственный выход из создавшегося  положения.  Через  неделю  она  ответила
Джинараджадасе: "Свидетельства Брдта достаточно. Отмените приказ" {15}.
   Трудно оценить психологическое состояние Анни в  то  время.  Несмотря  на
сохранившиеся силы и способности, она все-таки  была  уже  пожилой  женщиной
семидесяти  пяти  лет,  приближавшейся  к  последней  стадии  своей  богатой
событиями жизни. Наверняка ее раздражали  все  эти  бесконечные  скандалы  и
слухи о неприличном поведении друзей и знакомых, представлявшие  разительный
контраст требованиям целомудрия и чистоты при инициации. Лаже  если  она  не
верила слухам,  то  ее  должна  была  удивлять  хотя  бы  неосмотрительность
Ледбитера. Он не только позволил широкой публике связывать себя с Уэджвудом,
но до сих пор продолжал окружать себя мальчиками и привлекательными молодыми
людьми, хотя, как иронически писал Нитья  в  письме  к  своему  итальянскому
другу  Русполи,  "он  теперь  изменил  привычки  и  разговаривает  со  всеми
некрасивыми и старыми женщинами" {16}. Это было все, что касалось  изменений
в поведении Епископа. Он по-прежнему отказывался пожимать руку женщинам  или
оставаться с ними наедине (за исключением Анни) под тем предлогом, что  они,
якобы, "загрязнят" его. Однако  Епископ  был  искренне  привязан  к  Барбаре
Летьенс, дочери Эмили (к недовольству ее отца); и хотя в общем он женщин  не
любил, но всегда готов был сделать исключение. Скандал продолжался весь 1920
г., и в 1921 г. Мартин, убежденный  в  виновности  Ледбитера,  написал  Анни
письмо, сообщая о своих подозрениях и перечисляя улики {17}.
   В этом письме он высказал все, что думали  многие  люди.  Когда  Уэджвуда
обвинили в содомии, Ледбитер не только защищал его, но и сам  явно  имел  на
совести подобные грехи. Более того, Мартин обвинил  его  и  в  фальсификации
сообщений,  которые  он  получал  от  Учителей,  в  предательстве   Анни   и
нечестности. Он написал также, что  Анни  слишком  доверчива,  поставив  тем
самым под сомнение ее оккультные способности.
   Несколько месяцев спустя это письмо  стало  достоянием  гласности  -  его
опубликовал главный редактор журнала "ОЕ Library Critic"  вместе  с  другими
материалами, направленными против Уэджвуда и Ледбитера.  Анни  Безант  также
подвергла их критике. Еще через два месяца, перед  открытием  австралийского
конгресса, Реджинальд Фаррер, священник Либеральной  Католической  Церкви  и
друг  Ледбитера,  некоторое  время  обучавший  Кришнамурти,   написал   Анни
заявление о сложении с себя  полномочий  главы  Английского  филиала  Ордена
масонов, признаваясь в содомии и обвиняя в том же самом Уэджвуда.
   Через четыре месяца после этого ошеломляющего заявления,  копии  которого
он  послал  другим  людям,  Анни  получила  еще  одно  письмо  от   епископа
Либеральной Католической Церкви Руперта Гонтлетта, выдвигавшего те же  самые
обвинения против Уэджвуда. Затем пришел циркуляр от президента Ноттингемской
теософской ложи с  требованием  провести  расследование  случаев  содомии  в
Обществе. К тому времени начал свою работу австралийский конгресс.  Ледбитер
вызвал к себе на подмогу Анни, Кришнамурти и Нитью. Они  прибыли  в  Сидней,
где полиция уже занималась расследованием по обвинению Уэджвуда и  Ледбитера
в аморальном поведении, хотя Епископ по-прежнему был  слишком  болен,  чтобы
встречаться с полицейскими.
   Непосредственные улики могли предоставить только супруги Мартин, видевшие
его  в  постели  с  Оскаром  Коллерштремом,  сыном  священника   Либеральной
Католической Церкви, но даже эта улика была слишком расплывчата и поэтому не
последовало формального обвинения. Спать  в  одной  кровати  -  это  еще  не
преступление.  С  другой  стороны,  частный  детектив,  нанятый   Обществом,
обнаружил,  что  Уэджвуд  менее  чем  за  два  часа   посетил   восемнадцать
общественных уборных. Когда его спросили об этом, он объяснил  полиции,  что
искал  старого  друга,  о  котором  ему  стало  известно,  что  тот   "ведет
неправильный образ жизни", и Уэджвуд решил отыскать его, чтобы прийти ему на
помощь.
   На съезде Ледбитера обвинили во многих грехах, начиная от чревовещания  и
заканчивая педерастией, которой он занимался не столько из желания  получить
удовольствие, сколько из стремления  увеличить  свои  астральные  силы.  Как
обычно,  Епископ  все  отрицал,  но  общественное   негодование   постепенно
накалялось. Когда Ледбитер, поддерживаемый Анни, отказался пойти на уступки,
Австралийский  филиал,  естественно,  раскололся  и   многие   последователи
теософии по всему миру вышли  от  Общества.  В  отместку  Анни  аннулировала
официальное свидетельство Сиднейской Ложи и лишила прав тех, кто  последовал
за Мартином и основали независимое общество.  Принимая  во  внимание  размер
финансового вклада Мартина, для родительской организации это  был  серьезный
удар. Оставшиеся присоединились к только что сформированной ложе Блаватской.
   Ледбитер,  свысока  игнорируя  эти  события,   занимался   строительством
огромного греческого амфитеатра в гавани Сиднея, включавшего в  себя  арену,
библиотеку  и  чайную  комнату.  Открытие  комплекса  сопровождалось  особой
церемонией, в которой Епископ играл  главную  роль.  Он  освятил  здание  со
следующими словами:
 
   "Во имя всех Будд, прошедших и будущих; Во имя Великого Учителя Мудрости;
Во имя Отца и Сына и Святого Духа, Я благословляю эту землю" {18}.
 
   Большую часть времени Ледбитер проводил в мрачном, но  весьма  изысканном
сиднейском доме "Мэнор", где учредили теософскую коммуну.  Несмотря  на  все
скандалы, эта коммуна процветала. В 1925 г.  Эмили  Летьенс  взяла  с  собой
нескольких своих детей - в том  числе  Мэри  и  Бетти  -  и  отправилась  на
теософский конгресс, который опять проводился в Сиднее. Из Европы они  плыли
на теплоходе вместе с Розалиндой Уильяме, Кришнамурти и Нитьей, находившимся
отдельно от остальных из-за своей постоянной болезни. После конгресса  Эмили
с детьми в целях духовного развития осталась в Мэноре. Никаких других целей,
впрочем, и невозможно себе представить. Бетти Летьенс Епископ не понравился,
и она противилась тоскливому  распорядку  дня,  включавшему  богослужения  в
соборе св. Албана Либеральной Католической Церкви, собрания масонов и  тихие
вегетарианские обеды, где Ледбитер бросал гневные взгляды  на  всякого,  кто
осмеливался  нарушить  тишину.  На  Мэри  Летьенс  старец   произвел   более
благоприятное впечатление; он показался ей похожим на Бога, как  обычно  Его
представляют себе дети; но и она находила это место невероятно скучным.
   Появление Розалинды Уильяме не облегчило пребывание Мэри в Мэноре,  и  на
то были свои причины. Вскоре после приезда в Сидней доктора  порекомендовали
Нитье провести некоторое время на холмах, под опекой Розалинды. И  на  борту
корабля Мэри едва удавалось увидеть своего любимца, теперь же  он  оставался
на холмах, и только его сиделка  приехала  в  Мэнор.  Обожавшая  Нитью  Мэри
чувствовала  жгучую  ревность  к  Розалинде  -  могла  ли  она,   школьница,
соперничать с этой очаровательной девушкой? Голубые глаза,  розовые  щеки  и
светлые волнистые волосы - идеал северной  красоты  так  прекрасно  дополнял
южную красоту смуглых братьев  {19}.  Что  касается  Розалинды,  то  она  со
свойственной ей естественностью вошла  в  доверие  Мэри,  рассказывая  ей  о
Нитье, и вскоре Мэри полюбила и ее.
   Молодые люди,  находясь  в  мрачном  доме,  оживляли  его  романтическими
мечтаниями. Мэри заметила, что, несмотря на  свою  серьезность,  большинство
учеников обладали приятной наружностью, причем почти все  носили  волосы  на
прямой пробор. Встречая леди Эмили с детьми,  Ледбитер  явился  в  гавань  в
пурпурных епископских одеяниях, с аметистовым кольцом  на  пальце,  "ступая,
словно лев" {20}, и опираясь на плечо весьма  миловидного  пятнадцатилетнего
подростка Теодора Джона. В Мэноре молодые люди были заняты тем, что  бродили
по  округе  в  ожидании  беседы  с  Ледбитером  или  "посланий   астрального
телеграфа" {21}. Эти послания, которые  Бетти  позже  назвала  "снотворным",
печатала одна  из  девушек-фавориток.  Машинопись  была  единственным  видом
деятельности, которому большинство из них обучалось во  время  пребывания  в
Мэноре.
   Иногда Ледбитер выходил из  своей  комнаты  и  приглашал  кого-нибудь  на
прогулку. Это считалось большой удачей,  и  многие  соревновались  за  право
сопровождать его - отчасти из-за того, что  (как  говорила  Бетти)  Ледбитер
рассказывал  занимательные  истории,  развевавшие  царившую  повсюду  скуку;
отчасти из-за того, что это понималось как особая  почесть;  а  возможно,  и
из-за того, что ничего другого  не  предлагалось.  Как  обычно,  воображение
Епископа было устремлено в заоблачные дали.  Однажды,  как  вспоминает  Мэри
Летьенс, он показал ей скалу, которая влюбилась в сидевшего на ней  молодого
человека {22}.
   Эдвин Летьенс считал, что режим Ледбитера оказывает дурное влияние на его
дочерей - "никаких забав;  церковное  настроение  весь  день  и  королевская
напыщенная торжественность" {23}, но, возможно, он был недоволен еще и  тем,
что леди Эмили общалась с Ледбитером после того, что  натворил  его  коллега
Уэджвуд. Исключенный из рядов Общества  и  находившийся  в  розыске  Уэджвуд
вовремя успел покинуть Англию, на короткое время он задержался у Гурджиева в
Фонтенбло, чтобы в конце концов поселиться в Париже и  пуститься  со  своими
дружками в откровенный разгул. Потратив деньги, он обратился  за  помощью  к
Анни Безант, и та  направила  его  к  голландским  теософам.  Но  вскоре  их
терпению (или средствам) предстояло иссякнуть, а епископу Уэджвуду  пришлось
опуститься до оплаты долгов посредством незаконного провоза кокаина.
 
 
 
   Глава 12
   ШКОЛА И ЖИЗНЬ
 
   Одним из последствий  послевоенного  периода  стал  интерес  к  проблемам
образования,